Евгений Кушкин (18 лет)

БАКЛАЖАН

Бак Лаган переломил стволы и зарядил свое охотничье ружье. В патронах были медвежьи пули. Уж если попадет такая пуля, слабо не будет.
Он повесил ружье за спину и вышел из дому.
Толстобрюхая Луна старательно сияла.
Бак вдел в дверные скобы массивный висячий замок. Защелкнул.
Ключ, оглянувшись, пихнул в правый сапог.
Прислушался.
В доме было тихо. Дети спали.
Хороша была теплая тишина. Та, что в доме. Она умиротворяла. Бак на миг расслабился.
Но снаружи... Вот здесь... Не тишина, а взрывчатая смесь. Она состоит из миллионов шелестов и шорохов. И каждый шелест, каждый шорох может означать проигрыш Бака.
Он не имеет права на проигрыш. Он пошел убивать. Он должен убить...
Пожалуй, зря он повесил ружье за спину. Война началась. Уже здесь. Уже в одном шаге от родного порога...
Он взял ружье наперевес. Огляделся.
Толстобрюхая Луна старательно сияла.
Лес, просвеченный ее жестяночным светом, казался тяжеловесно-невесомым. Соединением несоединимого.
Вершины деревьев - сплошные фестончики да кружева.
Влево пойдешь, - придешь к реке. Вправо пойдешь, - дойдешь до горы. Прямо пойдешь, - найдешь засыхающее озеро.
Там-то, возле озера, и балует, по рассказам, всякая нечисть...
Прямо направился Бак Лаган. Прямо в неподвижную чащу.
Ветви были сонно-упруги. Ветви отстранялись неохотно. Вздыхали. Недовольно поборматывали.
Ружье норовило за них зацепиться. Оно редко выбиралось из дома. Оно привыкло висеть на стене. Высоко на стене, чтобы дети не достали.
Рядом, будто бы на плече у Бака, в мешанине листвы шевельнулась какая-то птица.
Крупная. Должно быть, голосистая.
Бак вздрогнул. Пот обсыпал его холодным бисером с головы до ног.
Ох детушки-конфетушки! Тяжко вы достаетесь папе!
Он двинулся дальше, огибая стволы. Ноги то погружались в мох, то разрывали сплетения сочных мокрых трав.
Что-то заставило его поднять голову.
С ближайшего дерева, - вроде бы, это был дуб, - с нижней, обломанной, высохшей ветви тянулась к нему плоская змеиная голова. Острые зубы белели - сверху, снизу - в разинутой пасти.
Бак присел, и голова, словно толстый шмель, пронеслась над ним, пробуравила неподвижный воздух.
А с другого дерева уже другая тянулась, - эта хоть шипела, предупреждая.
Бак снова присел. Но первая змея уже атаковала повторно. И, похоже, на этот раз не собиралась промахиваться.
А, чтоб вас!.. На всех не наприседаешься!..
Бак вскинул ружье. Огненная метла, сухо грохоча, высунулась из одного ствола. Из другого. Отмела змей с дороги, разорвав, раскромсав их.
Бак хотел перезарядить ружье. Да не тут-то было.
Огромная сова свалилась на него невесть откуда. Будто отколупну-лась, отслоилась от Луны, набрав, пока падала, внушительную плоть.
Лапы растопырены. Острые когти норовят впиться в лицо, - распороть, раскровянить. Изогнутый клюв щелкает в опасной близости. Будто выговаривает: воткнуться бы, воткнуться бы поглубже. Твердые крылья бьют почти по щекам, оглушают, ошеломляют. Упругий воздух, поскуливая, мечется между ними.
Бак Лаган попятился. Споткнулся. Упал на спину.
Сова ухала. Хохотала. Пыталась вонзить когти в горло.
Тут Бак вспомнил, что у него руки - не пустые. Отмахнулся ружьем - раз! раз!.. Попал по чему-то мягкому - чмок!.. Удачно приложился. Сочно. Основательно...
Сова заверещала совсем не по-совьему. Завалилась в воздухе на один бок. Перекувырнулась и низом унеслась куда-то в сторону.
Бак вскочил. Что с ружьем?.. Заело... Заклинило... Так некстати! Сколько ни дергал Бак, - никак не переломить. А значит, и не зарядить никак.
Оглянулся, будто в поисках подмоги. Толстобрюхая Луна старательно сияла. Воздух был пропитан тускло мерцающими искрами. Как бы мелкой звездной пылью.
В эту пыль крепко врезался черный человечий силуэт. Ростом вполовину выше, чем Бак. В плечах - вдвое шире. Стоял, опираясь левой рукой о корявый трещиноватый ствол. Правой молча манил Бака: иди, иди поближе...
Детоед! Бак должен его убить! За тем и вышел из дома! Что же теперь? погибать самому?..
Бак поднял ружье как дубину. Надвинулся на врага.
- Детоед? - выдохнул, как бы себя проверяя.
- Да! - согласился мягкий голос. - Частный случай людоеда!
- Возьми меня! Не трогай детей! - предложил Бак.
- Не могу! - сказал мягкий голос. - Уж таким я создан! Только детьми могу питаться!
- Ну тогда - на тебе! На!.. - Бак ударил с размаху. Еще.. Еще раз...
Ни один удар не достиг цели.
Детоед гибко отклонялся, мягко отпрыгивал, напоминая большую кошку.
Бак вытащил нож из-за левого голенища. Дубину отбросил.
Но сколько ни кружили между деревьями, сколько ни наскакивал Бак - нож протыкал воздух, воздух, воздух. Пустоту, пустоту...
Потом Детоед метнулся неуловимо. И вот уже Бак спеленут его руками. И нож, вырванный у Бака, приставлен к его же горлу.
Заостренное кабанообразное лицо маячило перед Баком, соперничая с Луной. По два клыка торчали в углах рта.
- Ну что ты мечешься! - усовестил Детоед. - Со мной не совладать, хоть вывернись наизнанку! Отдай детей и живи спокойно!
- Не отдам! - хрипел Бак, напрягаясь, дергаясь, пытаясь вывернуться, выскользнуть.
- Глупый ты! - сказал Детоед почти ласково и вдруг зубами выхватил кусок из плеча Бака, - за ключицей, у самой шеи.
Бак, охнув, ощутил, как обильно, как тепло полилась кровь через прокус.
Детоед бросил Бака на землю и быстро обшарил цепкими жадными пальцами. Нож он пренебрежительно сунул на старое место - за левое голенище. А из правого голенища выхватил... ключ.
- Жесткий, противный!.. - раздраженно сказал Детоед и выплюнул комок Баковой плоти. - Наглый! Себя предлагаешь!..
Бак зажал рану рукой. Вскочил. Голова кружилась, но ярость была такова, что, казалось, ногами растопчет врага, по земле размажет.
- Вот они, твои детишки! - Детоед поднял ключ, оскалился. - Давай так: тот хозяин, кто первый к дому прибежит и до замка дотронется!..
Он срывается с места, не дожидаясь ответа, и даже, вроде бы, мурлычет на бегу.
Бак Лаган мчится за ним. Рана забыта, крепко прижатая. Бессилия как ни бывало. Травы не цепляются. Ветки не хлещут, - сторонятся.
Никогда Бак так не бегал. И никогда больше не будет.
Но Детоед быстрее - несмотря ни на что. Детоед впереди. Не на много - на шаг-другой.
Но поди-ка преодолей эти два шага!
Бак открывает рану, перестает ее держать. Помогает себе руками.
Что-то происходит. Может быть, Вселенная уменьшается, входит в Бака через дырку в плече. Может быть, Бак выплескивается вовне через ту же дырку, - и сам становится Вселенной...
Он первым достигает дома, касается замка, оборачивается с победной улыбкой.
И видит разъяренную морду Детоеда. Мощные удары в челюсть гасят сознание Бака.
Бак падает. Но до того, как исчезнуть, - нет, превратиться, - чувствует, что процесс вхождения мира в него - завершен. Что не только звезды, - также дом с его детьми - втянулись в него, надежно в нем укрылись.
А может, не так. Может, он вывернулся наизнанку, как ему недавно кто-то советовал, и взял в себя дом свой и своих детей, стал небом и светом для них...
Детоед видел во тьме прекрасно. Он видел, как исчез дом. Видел, как на месте поверженного Бака появился темно-фиолетовый плод.
Воя как раненный зверь, Детоед втоптал его в землю, не ведая, что произвел посев...
Толстобрюхая Луна старательно сияла.