Сергей Петров (18 лет)

ГРЕЦКИЙ ОРЕХ

Заспорили боги-олимпийцы: кто сильнее?
- Я самый сильный! - говорит Бог Света.
- Нет я! - возражает Бог Тьмы.
- Я создал День!
- А я - Ночь!
- Я создал Правду!
- А я - Ложь!
- Я создал Добро!
- А я - Зло!..
Видят: не переубедить друг друга.
- Ты создал, а я - пересоздам! - закричал раздосадованный Бог Тьмы. - У младшенького твоего, у человека, возьму!
Он загрохотал, произнося Страшное Заклятие Вмешательства.
Бог Света смотрел на него с жалостью. Законы Мира считают вмешательство богов в дела друг друга самым страшным преступлением.
Едва Бог Тьмы закончил, появилось странное дерево. На его ветвях висели мягкие плоды, похожие на человеческий мозг.
- Отныне твой младшенький станет глупее! - сказал Бог Тьмы. -Ему будет не хватать того, что я отнял!
- Ты не отнял, - сказал Бог Света. - Ты дал человеку блуждания во тьме. Но они - ведут к Свету. Я довершу твое действие!..
Бог Света что-то прошептал, и мягкие плоды на ветках вдруг оделись твердой скорлупой-броней.
- Нелегко будет восполнить то, что ты взял! - сказал Бог Света... Продолжить спор они не успели. Вмешавшись в дела друг друга,
возбудили против себя Законы Мира.
В наказание Бог Света разделился на столько частей, сколько людей на Земле. Бог Тьмы - тоже.
В каждом человеке теперь - частица того и частица другого...

Елена Алексеева (18 лет)

ГРУША

Мир принадлежал мужчинам. Женщин, вроде, и не было. Хотя они переносили тяготы жизни наравне с мужами.
Женщины пахали и сеяли. Валили деревья и строили дома. Воевали и залечивали раны.
Кроме того, рожали. Впрочем, эту обязанность они воспринимали не как отличие, а как досадную помеху.
Детей весь первый месяц носили с собой в специальных заплечных мешках. Чтобы можно было остановиться и покормить, не прерывая привычных дел.
Затем туго перевязывали груди. Сбрасывали мешки. Малышей отдавали увечным бабкам.
Груша была этого лишена. Сколько ни ждала, сколько ни надеялась,, - напрасно. Затяжелеть и родить не случалось.
А хотелось!.. Ах, как хотелось!.. Как мучительно и жадно!..
Свой мир не любила. Чересчур мужской. Чересчур грубый. Чересчур ценит силу.
Нужно бы изменить его. Нужно бы внести женское начало - мягкость, нежность.
Или не внести: выделить, возвеличить.
Женское достойно главенства. По крайней мере, должно стать такой же ценностью, как Мужское.
Но как этого добиться? Где сыскать истоки Женского?..
Может, поняв, найдя, и сама сумеет стать Матерью?..
Груша вопрошала богов. Боги молчали.
Мир торопился. Мир, задыхаясь от спешки, хотел быть богатым.
Как будто ничего важнее не было!
Груша обратилась к Земле. Вот богиня, которая порождает все. Если уж она не подскажет...
День за днем, ночь за ночью Груша просила, умоляла, надеялась, ждала.
И Земля ответила.
Приснился сон: идет Груша в лес, находит такие-то ягоды, варит из них зелье.
Проснулась - выполнила.
Будто кто под руку привел. Будто1 нужные тропки^сами под ноги легли.
Нашла место. Нашла ягоды. Принесла домой. Сварила. Выпила...
Вот тут Земля и заговорила с ней впрямую.
- Что тебе надо? - услышала Груша.
- Хочу, чтобы Женское ценилось, мягкое... Чтобы рожали с гордостью... Хочу родить сама...
- Когда звезды появляются, они из себя выталкивают все Женское. Женское, накапливаясь, образует планеты. Затем, до смерти, звезды излучают только Мужское...
- А я?.. А мне как быть?..
- Откажись от себя, и я дам тебе Женское. Поделюсь. Внесешь в мир.
- Что делать-то?
- Иди туда, где нашла ягоды. Вырой могилу. Ляг в нее...
- Умереть?
- Не перечь. Делай...
Оторвалась Груша от Земного Голоса. Опять подалась в лес. Нашла знакомое место. Выкопала руками ямину в мягкой почве. Легла...
Скончаться приготовилась. Руки на груди сложила.
Но тут потекла сквозь нее такая нежность, такая доброта, что стало Груше теплым-тепло, уютным-уютно.
Легонечко затряслись вокруг нее выкопанные откосы. Посыпались мягкие комья. Больше. Больше...
Не давили. Не мешали дышать.
Да и не хотелось Груше дышать. И глаза открывать не хотелось.
Вернее, не надо было открывать. Видела из земли. Сквозь землю.
Ямина, где она лежала, исчезла. Свежие травы натянулись, наросли.
- Ну, что готова отдать? - послышался голос.
- Бери все!
- Тогда с ног начнем...
Поглядела Груша на ноги: отрываются, отползают, - а ни чуточки ни больно. Наверное, потому, что замещаются такими же, из земли вылепленными.
Там, над ней, поближе к солнцу, разделились ее ноги, разволокнились. Корнями сделались.
Потом ее тело от нее ушло. Над корнями встало, - как ствол древесный.
Руки высунулись ветвями.
Пальцы раздробились на множество листьев. Расшелестелись...
- Ты все отдала? - спросил голос.
- Все! Вот еще голова...
- Тогда мое время. Дарю тебе плоды...
Что-то поднялось сквозь корни, ствол, ветви. Подзадержалось в ней, и она помогла - выше, выше...
Вот они. Тяжелые. Сладкие. Похожие на щекастые маленькие головы. Выпятились. Вылепились. Налились. Дети Земли?.. Ее, груши, детишки?.. Хорошо-то как!..

Степан Кабанов (18 лет)

ДЕВЯСИЛ

Информаторий был чрезвычайно сложен и очень велик. Почти бесконечен.
Где-то там - за триллионы триллионов световых лет - существовала граница. Она ощущалась как сон, покой, расслабленность.
Но, во-первых, ее можно раздвинуть, расширить. Во-вторых, благодаря ей, можно заниматься прямым делом: копить и хранить информацию.
Количество информации возрастало медленно. Накопление шло не впрямую. Оно чуть превышало расход.
Накопление было как слабый ветер, как приятная щекотка. Расход, потребление - как сосущая пустота, слабость, провал.
Прислушиваясь, Информаторий понимал себя как совокупность бесчисленных линий, причудливо изогнутых в мировой многомерности. Хотя было наоборот: кривизна Вселенных, входящих в Информаторий, определялась прихотливыми извивами его линий.
Здесь, на линиях, и происходило собирание информации, придание ей структурности. Информация, двигаясь по линиям, как дождевые капли по проводам, накапливалась в определенных - узловых - местах.
Микрокапельки, микросгустки, уплотняясь и укрупняясь, начинали светиться. Как бы себя предлагали: вот мы! Берите от нас! Черпайте!..
Кому был предназначен их призыв? Для кого все копилось? Для кого-то извне? Для кого-то изнутри?..
Или смысл его, Информатория, - не в ожидании кого-то, а в самом собирании, в самом накоплении?..
Мало было светящихся точек. Велик был расход, велика трата.
Собственное несовершенство казалось непостижимым. Собирать, чтобы разбазаривать.
Разбазаривать, чтобы собирать... Почему так, а не иначе устроен? Неужели нельзя организоваться проще, разумней?..
Информаторий предпринял кое-что. Стал расходовать лишь повторную информацию. Ту, которая уже хранилась, но поступала снова.
Стал напрягать, подстегивать Познающие Центры. Они возникали ненадолго и только в Активных Вселенных. Имели вид воронок. Поглощали всякие информационные возмущения: пространство-время, материю-антиматерию, поля-антиполя...
После Анализа они порождали Познающие Силы, и те действовали на планетах - носителях Разума.
На каждой такой планете был свой Информант - самое распространенное вещество, которое проникало в любой процесс. Информант собирал всеобъемлющие сведения о своем мире. Познающие Силы, воплощаясь, проживали один или несколько циклов, попадали в Информант и передавали его сведения за пределы данного мира.
Напряжение Познающих Центров должно было привести к усиленному поступлению сведений, к заметному преобладанию дохода над расходом. К приятности - постоянному «ветерку», постоянному «пощекатыванию»...
Но любое Новое сопряжено с Непредвиденным, и тут уж ничего не поделаешь.
Помимо Познающих Сил неожиданно стали возникать Силы Свободные, которые хотя и принадлежали Информаторию, но не находились в строгой зависимости от него.
Свободные Силы могли заниматься тем же, чем Познающие. Но могли и выкинуть коленце. Например, устроить свистопляску вокруг мертвой планеты, возбудить ее, заставить порождать неестественных монстров.
Могли также вмешаться в дела Познающих Сил, стараясь усложнить, искривить Пути Познания. Могли представать фантомами, уводящими в тупики...
Но как бы там ни было, объем получаемой информации несомненно вырос, и, следовательно, напряжения совершались не напрасно.
Более того, чтобы обуздать своевольные Свободные Силы, Информа-торий, порывшись в себе, нашел превосходную идею.
Он стал еще энергичнее подстегивать Познающие Центры. Возникающие Познающие Силы направил к самым несовершенным, к самым эфемерным - белковым - мирам.
Свободным Силам предложил - вернее, попросил у них - также заняться Мирами Белковыми. Объявил нечто вроде состязания, испытания: кто больше добудет сведений. Результаты борьбы обещал сохранить в себе навечно: для примера всем будущим Силам.
Идея была превосходной, но без Непредвиденного не обошлось и тут.
Свободные Силы ринулись к белковым планетам. Информантом на них была вода, состоящая из самого «космического» и самого «местного» элементов.
Вода хранила сведения о любом существе: ползавшем, бегавшем, порхавшем. Пусть оно едва успело вздохнуть и погасло, едва успело шевельнуться и разрушилось, - вода вобрала в себя его облик, его чувства, его мысли.
В этом была мудрость Информатория. И великая жалость к бесчисленным короткоживущим...
Земля - один из белковых миров - ничем особенным не выделялась.
Познающие Силы воплощались во все живое без разбора, - в зверей, птиц, насекомых, рептилий, в облака, в листья, в камни...
Свободные Силы, более подвижные, менее связанные запретами, крутясь вокруг Земли, быстро обнаружили, что ближе всего, непосредственнее всего с водой контактирует растительность.
Им надо было победить. Им надо было доказать Информаторию, что привычные Познающие - устарели, что порождать следует лишь таких, как они - Свободных...
Они стали внедряться в деревья и травы. А поскольку таковых было мало, пришлось созидать для себя новые формы. Опять и опять... Больше и больше...
Чтобы впитывать - уже при первом воплощении - то, что содержалось в Информанте. Чтобы отдавать, отдавать принятое. Отдавать Ин-форматорию - все в том же, первом, воплощении...
А Непредвиденное в состязании Свободных и Познающих Сил состояло вот в чем.
Приток Свободных Сил мощно подтолкнул биосферы белковых миров. Интенсивность планетной жизни резко усилилась. Изобилие растительных форм привело к изобилию животных...
Короче говоря, белковые миры неожиданно переместились из арьергарда в авангард Мироздания...
А Свободным Силам, чтобы проталкиваться в тесно заселенную флору, с некоторых пор пришлось объединяться. По две, по три и так далее -только бы образовать новое растение...
Именно так возник девясил, о котором, собственно, и был наш рассказ.

ДУБ

Жили мальчик с девочкой - брат с сестрой. Жили на мертвой холодной планете.
Есть, пить, дышать им не надо было. Утром коснется солнышко их лиц, войдет теплом и лаской в их нутро, - им и достаточно.
Молились они Богам Света. Зачем это нужно, - не думали. Просто знали - нужно.
Трижды возносили молитвы: на восходе, в полдень и на закате.
Не ведали они, что были детьми этих богов. Что родители их потерпели поражение в Великой Битве с темными силами. Что заключены побежденные буквально под ногами - в планетном ядре.
Брат и сестра говорили о том, что видят; бегали друг за дружкой, играя; танцевали, когда слышали мелодии Космоса.
В молитвах и танцах выплескивалось томление, которое часто их посещало; желание чего-то иного, - не того, что есть.
- Почему мы здесь? Почему не там, между звездами? - спрашивал иногда Брат по ночам.
- Разве нам плохо тут? - говорила Сестра, стараясь его успокоить. -Гляди, какие гладкие каменные равнины. Как они красиво поблескивают...
Но голос ее был не очень-то веселым. Мальчик, укладываясь и закрывая глаза, подчинялся привычке, а не доводам сестры.
Планету они исходили вдоль и поперек-, знали каждую трещинку, каждый бугорок.
Тысячи лет проходили за тысячами, - дети все оставались детьми. Взросление у богов длиннее, чем у людей.
Но однажды... Однажды они проснулись от грохота. Грохот был непрерывен. Грохот заполнял пространство.
Планета сотрясалась. Планета ходуном ходила.
Будто кто-то пытался разбить ее изнутри.
Разбить... Или вырваться...
- Значит... Значит, мы здесь не одни? - прокричал мальчик.
Сестра увидела, что серьезность, накопленная за века, вдруг выплеснулась на его лицо. Заострились братнины черты, построжали, - будто из того же камня вылеплены, что вокруг...
В одном месте грохот был особенно сильным, сотрясения - особенно большими.
Там трещины роились. То появлялись десятками, извергая горячие газы да языки пламени. То исчезали, уничтожаемые земными подвижками.
Затем твердь начала ломаться, дыбиться, пучиться.
На глазах у Брата и Сестры - тяжело, натужно, толчками - рождалась гора.
Росла, окутанная дымным заревом. Сбрасывала с себя обломки скал, мириады камней.
Тяжелейше тяжелая. Несокрушимейше несокрушимая.
И вдруг - лопнула.
С треском, ни на что не похожим, верхушка горы отскочила, распалась на раскаленные осколки.
И показалась...
Голова!..
Живое существо - спиной к зиртелям - пыталось вырваться оттуда, снизу, из-под толщи...
Всклокоченные волосы на голове были белы и - среди огненных сполохов - казались холодными, как снег.
(Брат с Сестрой знали про снег. Он выпадал, когда планета удалялась от Солнца).
Голова вертанулась влево-вправо.
Хриплый хохот послышался.
Затем Голова запрокинулась к небу и - протяжный, ликующий -испустила победный вопль.
И словно эхо, словно призыв к дружбе, словно просьба о помощи, откликнулся на взрослый вопль звонко вибрирующий мальчишеский крик.
Голова вздрогнула, поперхнулась, начала поворачиваться.
Но ей не дали.
Вмешался...
Кто?..
Пространство высветилось желтой глубиной. Будто мощный луч света упал сверху, из неизмеримых далей.
В этой желтизне обозначилась, выплотнилась огромная фигура.
То был человек, но мужчина ли, женщина - не сказать.
Серые, свободно ниспадающие одежды покрывали его от плеч до пят.
Возможно, это были полотнища странного, сонного тумана. В них что-то перемещалось - почти неощутимо, почти незаметно. Словно усталый ветер плутал между ними, приваливаясь боком то там, то здесь.
Лицо было молодым, цветущим. Но ледяное спокойствие, ледяное равнодушие расслабляло его, делало вневозрастным.
Глаз - не было.
Из пустых глазниц вылетали драконы. Разные. Зубастые и шипастые, двух- и четырехкрылые.
Некоторые облетали вокруг фигуры - на уровне шеи. Некоторые сразу садились на плечи. Конец тех и других был одинаков: теряли форму, оплывали, скатывались по одеждам тягучими каплями.
Драконы хоть были заметны, а сверху, на голове, - там, где должны быть волосы, - вообще ничего не разглядишь. Там совершалось невообразимо быстрое мельтешение: живая мелочь бурлила, - рождаясь, умирая, рождаясь, умирая...
Фигура вытащила из туманных одежд тяжелый молот, похожий на кузнечный, и занесла над Головой, чей хохот и победный клич еще не успели отзвучать.
- Берегись! - закричал мальчик что было сил. Сестра подхватила тоном пониже и секундой позже:
- Берегись!..
Голова и без них заметила угрозу. Но, похоже, ничего не хотела делать. Или не могла...
Голова стремилась повернуться к ним.
Она успела - краевым зрением - их достичь.
- Дети! Мои дети! - воскликнула Голова. И исчезла. Вернулась обратно под камни. Молот опустился на гору.
Смял ее. Расплющил.
Столько радости было в восклицании Головы, столько доброты, тепла, что дети - непонятно отчего - заплакали.
- Хочу, чтобы он вернулся! - вырвалось у мальчика. - Хочу быть таким же большим! Хочу быть взрослым! Сейчас же! Сей же миг!..
Воля богов - и их детей - воплощается немедленно. Брат и Сестра никогда ничего не желали, - вот и не узнали этого раньше.
Но стоило мальчику изъявить свое воление, - оно тут же осуществилось.
Взрослый бог стоял на его месте.
Ростом был не ниже того, пустоглазого. И плечами не уже.
Стоило ему, Богу Новому, переступить ногами, - планета вздрогнула, переместилась на новую орбиту, и десятки вулканов и вулканчиков родились, заклокотали, задышали огнем.
Тот, другой, из-под желтого луча, недовольно нахмурился.
- Зачем ты торопишься? - проскрежетал. - Возьми свою волю назад! Стань прежним!..
- Защитить хочу обиженного! - пробасил Новый Бог. Шагнул к Пустоглазому. Замахнулся. Ударил...
Что тут началось, - не передать. Планета закачалась, закрутилась волчком. Газы да лава поперли из каждой щели. Каменные осколки взметнулись до звезд.
Небеса раскрылись, будто с них кожу содрали, и Богу Новому предстали другие боги - рогатые и пузатые, в виде птиц или в виде змей.
Каких только не было!
- Ты на кого поднял руку! - проквакал один (розовая лягушка по виду).
- Ты ударил Отца Богов! - протрубил Слон-исполин.
- Пощады тебе не будет! - прокричала Богиня-ехидна. Новый Бог замер, удивленный, даже напуганный.
Что он наделал? Какие законы преступил?
Но тут внизу шевельнулось что-то округлое, темное.
Голова!..
Она вернулась!..
Опять хочет вылезти...
- Ты слышишь меня, Всеродитель? - воззвала Голова. - Не гневайся на мальчишку, и я смирюсь, успокоюсь!..
Боги замерли, вытянув шеи.
- Он должен быть наказан! - глухо произнес Пустоглазый. - Выбери ему наказание сам!..
- Хорошо! - сказала Голова. - Пусть превратится в Дерево и породит вместе с сестрой детей для этого мира. А когда кончатся сроки Жизни, ими порожденной, пусть они снова воспрянут, мои сын и дочь! И пусть мы будем с ними, - те, кто заключен внизу!..
- Принимаю твои слова! - сказал Отец Богов. - Пусть будет так!.. Прочие боги неторопливо исчезли, что-то ворча неразборчиво. Небеса наполнились высокой синевой.
Новый Бог остался на месте. Размеры сохранил прежние: от Земли до звезд.
Но был теперь не человеком, - деревом.
Сестрица его тоже была теперь не человеком: распалась, обратилась в животворящую пыльцу, стала Матерью-Сырой-Землей.
На дереве росли чудесные желуди. Время от времени один-другой падал, и из них вырастали новые деревья и травы. А те желуди, что, упав, не прорастали, превращались в личинки, в яйца, в зародыши...
Так появился Дуб, так появилась на планете Жизнь...

Иван Иванов (18 лет)

КОСМИЧЕСКИЕ СКАЗКИ

КУРОЧКА РЯБА

Глава первая. СЛЕЗЫ БОГА

Вселенная, как бы велика ни была, - единая сущность. Единая рыхлая сущность, состоящая из множества песчинок.
Информация есть то, что скрепляет песчинки, пропитывает, объединяет. На земном языке информация может быть названа «небесной водой».
Для внешнего наблюдателя (для Бога, то есть) у Вселенной есть верх и низ, лево и право.
Информация просачивается сквозь Вселенную сверху вниз и скапливается под низом, образуя Информаторий или, по-другому, - Память Бога.
Естественно, в верху и в низу информация не одна и та же. В верху она обедненная, в низу - обогащенная.
Пока она просачивается, она как раз и обогащается. Обогащается, вбирая в себя все, что произошло, что происходит или будет происходить.
Времени она неподвластна, поскольку попадает во Вселенную сверху и выходит из нее снизу, а Время действенно только «внутри».
Поскольку она неподвластна Времени, она вечна. Значит, и мы, люди, можем быть вечными только в виде информации, - через свои свершения и мысли.
Может быть, и смысл жизни в том, чтобы те сгустки, свертки энергии, каковыми являемся мы, стали предельно информативными и приобщились, благодаря этому, к созиданию и сохранению Вселенной.
Резюмируя сказанное, можно догадаться о том, что информация «верхняя» - обедненная - это слезы Бога. Что же касается той «богатой» информации, что собирается под Вселенной, - о ней уже было упомянуто.
Вопрос в том, почему плачет Бог?..
Если руководствоваться человеческой логикой, здесь возможны два ответа.
Первый: Бог плачет от горя. Он жалеет Вселенную, свое создание, и жалеет тварей, в ней живущих.
Второй: Бог плачет от умиления. От счастья, от радости, от гордости быть Творцом...
Как бы там ни было, Бог - плачет и этим дает возможность Вселенной - жить, находиться в яви...

Глава вторая. ПОДСОЗНАНИЕ

Но Память Бога - не конечная инстанция. Есть кое-что и пониже ее. Кое-что, о чем сам Бог может знать, если захочет, - но он не хочет этого знать...
У Бога ведь тоже есть свое подсознание.
А в подсознании всегда живут чудовища...
Под Памятью Бога обитают инфорсмины. Под Памятью Бога обитают инфорсмоны...
Первый вид монстров поглощает тот энергетический остаток, что недовоплотился, недопереплавился в информацию.
Поглощая энергетический «мусор», инфорсмины перерабатывают его и изрыгают в виде мерзкого Нечто, которое на человеческом языке называется Хаосом.
Хаос накапливается как преграда, как прослойка между Памятью Бога и Его подсознанием...
Другие же монстры - инфорсмоны - обитают в Хаосе и подкарауливают те капли информации, что могут отделяться от Памяти Бога. Подкарауливают и жадно их пожирают...
Оголодав, они могут даже нападать и отрывать, откусывать от Памяти Бога. Могут собираться в стаи и атаковать сообща...
И если Бог ощущает атаку, он тут же, на месте, уничтожает нападающих.
То есть, в принципе, жизнь инфорсмонов - это жизнь, полная риска...
Если же атака неощутима, ядовитый укус инфорсмона все же не проходит бесследно. Такой укус оказывает на Бога галлюциногенное действие, и после такого укуса Бог начинает бредить. Глючить Бог начинает, выражаясь по-современному.
Божий бред - это появление фантомных миров, воображающих, что они - живые, но, на самом деле, обладающих псевдобытием.

Глава третья. СОБСТВЕННО СКАЗКА

В одном из таких миров и появилась Курочка Ряба - псевдосущество, которое могло производить Все из Ничего.
Первым делом она произвела слуг, что могли за ней ухаживать -Старика и Старуху.
По закону Зеркального Размножения и Зеркальной Интерполяции старики размножились. Причем, не только в количественном плане, но и по временной оси.
То есть, появились их разновозрастные варианты.
Разбрелись эти олухи по Земле - по своему псевдомиру - и принялись канючить.
- Снеси яичко!.. Снеси яичко!..
Все они, - где бы ни были, - видели курочку Рябу как светлое встопорщенное облако, испятнанное какими-то серыми точками. Курочка Ряба висела в центре тогдашних небес и никогда никуда не двигалась.
Старику со старухой и прочим казалось, что если яичко будет снесено, то его можно будет разбить и съесть.
А как съедят они яичко, так сразу и поймут, зачем они, собственно появились и существуют...
Вот просили они просили и, в конце концов, так надоели, что Курочка Ряба и впрямь возьми да снеси.
Упало на Землю огромное яйцо, придавило кого-то. Но кто на такие мелочи обращает внимание!
Подступили старик со старухой к яйцу с камнями, чтобы расколошматить. А скорлупа-то у того яйца - из урана, плутония и прочей радиоактивной гадости.
Тут начались среди стариков и старух мутации, покрылись старики да старухи бородавками, сморщились, уменьшились. Кто в червей превратился, кто в лягушек, а кто и вовсе в микроорганизмы.
А самые первые стали коацерватами - каплями живой слизи. Это потому, что ближе других стояли к Яйцу.
И тут Курочка - уже безо всякой просьбы - возьми да снеси еще яйцо. Да не простое урановое. Нет, у этого скорлупа была из чистого золота девятьсот восемьдесят пятой пробы. А уж сверкало оно так, что смотреть на него было невозможно.
Упало золотое Яйцо на Землю. Но упало не слишком удачно. Как раз угодило на рог динозавра, в которого превратился кто-то из человеков.
Из дыры, проделанной рогом, потекла мутная жижа. Динозавр, ею облепленный, окаменел. Вернее, остекленел.
А коацерваты не растерялись. Плюхнулись в лужу, которая натекла под динозавтром, и жили там себе не тужили. Размножались делением, покуда тесно не стало...
А как стало тесно, поневоле пришлось эволюционировать. И пошло-поехало, и завертелась карусель...
Уж и динозавр, и Яйцо давно под разным мусором скрылись, который называется культурным слоем. А эволюция все продолжается да продолжается.
И никто не может понять, зачем, собственно, она нужна...
Потому что Бог, покусанный инфорсмонами, все бредит и бредит.
И никак не может от своего бреда очнуться.
А может, и не хочет попросту...

* * *
Я русская сказка. При свете лучин
Я прошлым являлась столетьям.
Отец начинал меня. Далее сын
Меня продолжал своим детям.

Жила я и верила в силу Добра,
В победу конечную Света.
Не раз изгоняли меня со двора, -
Я не обижалась на это.

Я знала, я в сердце любом остаюсь
Живом, - пусть незримая... В каждой
Душе, словно искорка в пепле, таюсь
И сплю, чтоб проснуться однажды...

Я русская сказка... Под громы ракет
Рождаюсь я снова и снова...
Я русская сказка... Мне тысячи лет...
Под звезд неизвестных таинственный свет
Летит мое тихое слово...

* * *
И когда не станет ничего,
Сохранится слово русской речи.
И какой-то бог возьмет его
И зажжет им звезды, словно свечи.
Звезды, русским словом рождены,
Разгорятся и осветят Хаос...
Мы не умирать - мы жить должны,
Падая, страдая, задыхаясь...
И при том главней себя беречь
Нашу душу - то есть, нашу речь...