Олег Сергеев (18 лет)

ДЫНЯ

Иал познал на Земле все: жил в морских глубинах, как рыба; взвихривал воздух крыльями, будучи в птичьем теле; ползал под землей, став кротом, и даже - ненадолго - был червем. Он рос березой и пальмой, кактусом, верблюжьей колючкой и нежнейшей кислицей.
В тысячах тел и чувствований он побывал, и впечатления отложились в вечный холод его ума, как ледяные кристаллы.
Людей он познал первым делом, - это было легче всего, поскольку сам он был рожден человеком.
Но, осознав, как много демонических сил в мире, обманчиво предстающем таким простым и ясным, как неизмеримо превосходят эти силы пределы человеческих возможностей, он вытеснил, вытравил из себя людское. Только облик человечий, только видимость себе оставил.
Его нынешняя телесная сущность способна блистать, подобно солнцу; способна твердеть остро и несокрушимо, словно камень.
Налу не страшны ни меч, ни стрела, ни копье, - ничто, придуманное для убийства.
В пределах Земли он всемогущ.
И все-таки Землей владеть - не сможет.
Чтобы ею владеть, нужно ее изолировать от космических сил.
Чтобы ее изолировать, нужно повысить свое могущество - на много порядков.
Чтобы резко набрать силу, нужно победить кого-то неслабого и высосать его - дотла, до донышка.
Покинув Землю, Иал принялся искать.
Он перелистывал мироздание, словно книгу: страница за страницей, мир за миром.
Были миры, похожие на его родной, - где число измерений не превышало трех-четырех. Они были уютными и словно бы знакомыми. Ну, лап у здешних тварей больше; ну, зубы и клыки длиннее...
В каждом из таких миров находился свой «иал», но ни один из «местных» не мечтал о покорении космоса.
«Местных» не надо было побеждать в бою, - их достаточно подчинить, что Иал и проделывал - без особого рвения, на всякий случай, но аккуратно и безотлагательно.
Были миры непривычные - многомерные - неприятные уже в силу своей непривычности. Но и в таких находились «иалы», с которыми - так или этак - можно договориться.
Были миры чрезвычайно противные, где Иал словно выворачивался, надевался на данность, а содержимое мира, в свою очередь, выворачивалось в него, то прорастая, просачиваясь, то снова съеживаясь.
То, что Земля - одна, а миров, базирующихся на ней, весьма много, -поразило и озадачило.
Исходное желание: владеть Землей - отступило, отпало, ибо казалось теперь скромным и неправильно сформулированным.
По сути, тогда, в начале, он хотел быть всемогущим в одном-един-ственном наземном мирке, в своей колыбели.
Но быть властелином всех измерений, всего Надземья, - вот задача по нему, по его знаниям, воле.
Венец уже был недалек. Уже Иал мог называть себя Владыкой Владык.
И тут обнаружилась как бы лишняя мерность. Не принадлежащая ни одному из надземных миров.
Обнаружилось, что она недоступна для Иала. Никак туда не проникнуть.
Проклятая непредвиденность!
Что ж, он сосредоточится на ней.
А изолировать миры Надземья от космических воздействий предоставит подчиненным Владыкам.
Так что может оно и к лучшему: это невесть что, возникшее невесть откуда.
Иал попробовал колдовство, будоража духов воздуха и воды, лесов и гор, - но ничего не смог выведать о том, что ему встретилось.
Он осмелился потревожить даже страшные Древние Силы, дремлющие в недрах, - но и от них ничего не узнал.
Тогда приготовился к бою. Во-первых, протянул к себе незримые нити от каждой пылинки, травинки, от каждого камешка, жучка, паучка... Эти нити позволяли ему, когда захочет, превратить частицу Земли в силовой всплеск - оружие или подпитку для себя.
Во-вторых, получил энергоны от каждого подвластного измерения. Энергон - по виду - малюсенький шарик. В нем аккумулирован целый мир. Вернее, один квант времени целого мира.
Иал связал энергоны Заговором Силы и повесил себе на шею как бусы.
На левый бок поместил меч из тяжелого света. Такой свет испускают умирающие звезды. В трехмерном мире он существует в виде острых плоских полос, похожих на металлические.
Кольчуга на нем тоже была хитрой. Звук-завеса, из которого ее сковали, имел вид тончайших, почти незаметных колечек, - ну, может, с два человечьих волоска толщиной.
При движениях в бою звук-завеса приослеплял и приоглушал противника, не давал правильно оценивать расстояние.
Закончив экипировку, Иал нарисовал в воздухе вокруг себя - на разной высоте - три ряда защитных магических фигур.
И, предельно собранный, стал выговаривать Заклятие Проникновения. Оно было долгим, ритмичным, трудным для голоса: много повьнлений, понижений, придыханий, пауз.
Закончив заклятие, замолк, настороженный. Чувствовал, как воля его входит в контакт с препятствием, разрыхляет его, пропитывает.
Но конца ему нет. Оно глубокое. И что ни дальше, - то плотнее.
Слой за слоем поддаются, прорванные, продавленные.
Иал будто червяк в яблоке. Будто грызун-жучок в коре дерева.
Нет, не справиться. Не сладить. Надо по-другому...
Иал стал солнечным огнем. Не тем ласковым, что греет зверушек весной и летом, - тем испепеляющим, жестоким, что горит в черноте космоса.
Он собрал себя огненного в клин, в конус.
Ударил...
Прожег...
Пробил...
Прорвался...
И увидел - Зев. НЕЧТО простиралось вокруг него без конца и без края. Ни тьма, ни свет. Ни материя, ни дух.
Радужно-серое НЕЧТО. В полотнищах... В пушистых комках... В длинных хвостах...
Слитое воедино и разъединенное.
Неподвижное - и словно бы волнуемое ветром, которого здесь быть не могло.
Бесформенное, - но также как бы нарочно собранное вокруг него.
Зев?.. Но готовый проглотить?.. Или выплюнуть назад, обратно?..
Иал слышал: растет напряжение. Защитные фигуры вокруг него справа слабенько проблескивали голубизной. Затем налились ярким сине-фиолетовым светом.
Волосы на его голове и руках вздыбились, обвешанные разноцветными искрами.
Тело терзали мимолетные сильнейшие боли, - будто кто-то невидимый, острозубый покусывал в насмешку.
Иал пожалел было, что вернул себе человечий облик.
Но вдруг перед ним возник другой - и тоже с ногами, руками, головой. Он был повыше Иала, поплотнее сложен и весь обмотан серебристыми - как будто металли-ческими лентами.
Овальная голова не была прикрыта. По голове Иал понял, что перед ним именно другой - не человек.
84
Черная кожа лба и щек лоснилась, будто смазанная жиром. Большие остроконечные уши напоминали крылья. Казалось, их по ошибке поместили не на спине, а здесь; а настоящие уши - за ними.
Глаза были красными, треугольными; вертикальные зрачки - темно-багровыми. Из глаз исходили потоки почти осязаемой, почти материальной презрительной злобы.
Ни ресниц, ни век не было. Глаза будто озерки крови, будто следы странных копыт, лежали под бугристым лбом, испаханным глубокими морщинами.
Рот был тоже треугольный, образованный вывороченными серо-фиолетовыми губами, из-под которых торчали зубы. Зубы торчали не сверху вниз, не снизу вверх, - а вперед. Словно тянулись к будущей жертве.
Металлический отблеск перебегал по трем рядам зубов.
Вместо носа между щек прорезаны были две вертикальные щели.
Волос не было, этим подчеркивалась неровность, неприятная бугристость головы.
- Кто ты? - спросил Иал, сотрясаемый судорогами, стараясь, чтобы зубы не стучали, и голос не дрожал.
Демон молчал. Напряжение вокруг него нарастало. Защитные фигуры возле Иала светились уже не фиолетовым - ярко-зеленым.
- Кто ты? - повторил Иал. - Заклинаю именами Богов Света! Назовись!..
Демон молчал. Затем его шелковисто-черные щеки затряслись. Иал услышал быстрые - в такт сотрясениям щек - скребуще-скрежещущие звуки.
- Кто ты? - снова повторил Иал. - Повелеваю! Открой свое имя! Демон как-то непонятно колыхнулся, не сходя с места, и серебристые ленты мелькнули, разматываясь; метнулись к Иалу, припали, присосались к защитным фигурам.
Магические фигуры одну за другой бросало в желтизну, и едва очередная желтела, как тут же прилипала к ленте намертво, уносилась к демону, вплеталась в его телеса.
Не успел Иал опомниться, как остался без защиты, и надеяться ему оставалось только на себя.
Лишь после этого демон заговорил.
- Я создан, чтобы ты умер, мой брат! - прогремел он, и, вроде бы, даже участие угадывалось в его голосе.
- Кем ты создан? Почему зовешь меня братом? - спросил Иал.
- Я - твое подобие перед лицом богов! Тьма хочет равновесия - не победы. Равновесие - вечная битва. Победа - одиночество...
- А при чем я?
- Ты слишком хорошо служил Тьме. Ее боги тебя поглотят.
- Я - Великий Маг!
- А я - посланец Всесильных!..
Под ногами демона появилась почва. Под ногами Нала - тоже.
Хорошая для боя: песчаная, в меру упругая.
Демон шевельнул рукой, и одна из лент вытянулась, отвердела, опасно посверкивая острой гранью.
Иал вытащил меч. Сказал краткое заклятие. Контуры меча окуклились розоватой каймой.
- Я убью тебя, демон! - сказал Иал и пошел к противнику. Тот ждал, не двигаясь.
Иал замахнулся, нанес первый удар. Его отразила вовремя подставленная серебристая лента.
Затем ударил демон, и кольчуга Иала излучила сокрушительный импульс. Демон отмахнулся от импульса, как от мухи.
Второй раз Иалу ударить не пришлось. Едва он воздел руку, у демона знакомо затряслись щеки, и послышались скребуще-скрежещущие звуки.
А меч в руке Иала распался на полоски, вспыхнул, растекся медленным светом. Осталась только рукоять.
Иал с проклятьем отбросил рукоять и потянул наугад одну из нитей «своего» измерения, своей Земли.
Там, на его Земле, что-то исчезло, развоплотилось. Возможно, гора. Возможно, дерево.
Энергия развоплощенной части Земли промчалась по нити, сожгла ее и вырвалась как бы из кончика указательного пальца Иала, стала видимой.
- Теперь я смеюсь! - крикнул Иал, направляя огненное копье демону в голову.
Демон махнул серебристой лентой, но копье прожгло ее, ударило в черную щеку.
Демон взвыл. На щеке осталась маленькая белая отметинка - как бы рябина.
Обрадованный Иал, дергая одну нить за другой, брал энергию своей Земли и метал - в щеки, в лоб, в уши.
Демон прикрывался серебристыми веерами. Перед ним вились, взмахивали, трепетали концы множества лент.
Иал убедился, что две, даже три ленты его удары могут пробить. Но не больше.
Тогда он обратился в птицу, а кольчугу обратил в перья.
Птица вилась вокруг демона, и с ее длинного прямого клюва сыпались молнии, молнии...
Демон пробовал прикрываться, пробовал поймать птицу своими лентами, - ничего не выходило.
Вдруг море нахлынуло, вспенились волны, и демон стал длинной острозубой рыбой, у которой в пасти могло поместиться с десяток таких птиц.
Рыба нырнула в глубину - поди достань.
А птица уже не птицей была. Следом в воду юркнула, - и те же у нее плавники да жабры, те же чешуя да хвост...
Напали рыба на рыбу, - обе могучие, обе хотят победить. Бьют друг дружку мордами, зубами рвут, хвостами молотят.
Вдруг одна, у которой бока уж так-то изодраны, выметнулась высоко, и - глядь - под ней уж не вода, - снова земля.
И рыба - уж не рыба: шлепнулась на землю кротом и быстро-быстро зарылась. Вернее, крот зарылся.
А другая рыба в лисицу обернулась: разгребает землю лапами, не дает кроту спрятаться.
Не выдержал крот, - принял свой подлинный облик, только земля брызнула в лисью морду.
Стал крот Налом, а лиса стала демоном. У Иала вид прежний, а у демона - совсем иной. Серебристые ленты соскользнули с его тела и набросились, как змеи, на Иала.
Хлещут, норовят прилепиться. Что-то вязкое, желтое, горячее капает с них, - ядовитое, небось.
Иал отбивается молниями, огневыми копьями. Прожигает ленты и тут, и там, и по две, и по три. Расходует свою Землю, не жалеет.
А лентам - хоть бы хны. Продырявленные, опаленные, знай лезут -не ударить, не коснуться, так хоть ядом капнуть.
Демон приплясывает за ними, - волосатый, пузатый, клещнястый, как рак. Скалится.
Взяла тут Иала досада. Мало того, что выставили его прислужником Тьмы (а ведь это не так! Он всегда был сам по себе, никому не угождал). Мало того, что выманили из уютного, понятного, покоренного Надземья. Так теперь извести хотят его под корень.
Не бывать этому!
Сорвал с шеи бусы, - наполнилась левая ладонь шариками.
Страшное оружие - энергоны. Применяют их в крайнем - уж действительно крайнем - случае.
Да видно у Иала как раз такой случай.
Взял он один шарик, произнес для него Заклятие Свободы, - да и швырнул в демона.
Серебристые ленты шарахнулись от энергона. Расступились. Пропустили.
Энергон начал пульсировать, высвобождая все виды пространства и материи. Будто забилось маленькое торопливое сердце.
Иал, воспрянув духом, наблюдал. Движением рук сотворял защитное колдовство.
Демон разинул треугольную пасть. Разверстая, она заняла добрую половину уродливого тела. Так показалось Иалу.
Разлохмаченный пробужденный энергон втянуло в демонову пасть, как щепку в водоворот.
Туть же жадное жерло захлопнулось, - на столько, на сколько оно могло захлопнуться.
Иал подождал.
Ничего...
Демона не вспучило, не разорвало. Демон, видимо, даже колотья мимолетного не ощутил.
Да что же это такое!
Погибать остается?
Нет уж!..
Иал, доведенный до отчаянья, освободил все энергоны - все без остатка, одним заклятием, - и швырнул в ненавистного врага.
Если пропадать, если проиграл, - так уж не одному, а вместе с этим, волосатым.
Что, скушал? Небось, подавишься!
Демон взревел - не испуганно; нет, не испуганно, - метнулся туда-сюда, сожрал два-три распухающих шарика.
Но энергонов было слишком много. Слишком много даже для посланца Богов Тьмы.
Они активировались, они ожили. Ничто теперь уже не могло их остановить.
Невообразимая мешанина осколков разномерного пространства... Петли, обрывки, кольца Времени...
Тысячи плоскостей пересекли демона, да и Иала тоже... В тысячах измерений враги были - и не были. Находились - и не находились...
Хаос множился, торжествовал, царствовал...
Иал чувствовал, что разум распадается...
Демон страдальчески кривился...
Из глубины Хаоса, из его бездонного чрева, вдруг возникли звезды. Много. Будто кто-то щедро и безрассудно бросил новую порцию энергонов.
Их соединенный свет был невыносим...
Может, присоединиться? Вновь самому стать жаркими лучами?..
Может, успеется?..
Не успел...
Звездный свет разделил его, разрезал, - и ничего нельзя было с этим поделать.
Но свет разрезал также и демона, - его продолговатая голова отвалилась и, кувыркаясь, помчалась прочь...
Великий Маг Иал распался на двоих.
Один Иал устремился в ту дырку, что осталась на месте головы демона.
В дырке была Тьма.
Она поглотила первого Иала...
Другой Иал, слабея, изнемогая от собственной слабости, выпал из Хаоса.
Что-то догнало его, сунулось ему в руки.
Он глянул.
Голова демона...
Впрочем, и не голова даже - что-то другое.
Оно меняется... Превращается...
Выбросить?..
Но словно кто-то шепнул: возьми! С этим спасешься!..
Иал выпал окончательно.
Из Хаоса. Из колдовских измерений. Из Надземья вообще...
В свой мир. На свою Землю.
Голый и беспомощный, сидел в грязи, глядел в лужу и плакал.
В луже отражался изможденный древний старик, - череп, обтянутый бурой высохшей кожей.
Он знал это место раньше.
Оно было красивым и плодородным.
Теперь - грязь...
Ни гор, что были неподалеку. Ни единого деревца...
Кто-то зарычал
Старик поднял подслеповатые глаза.
Перед ним стояли бронзоволицые дикари, направив на него примитивные копья с каменными остриями.
Один из них, наморщив верхнюю губу, старательно рычал
- Ты чужой! - услышал старик. - Тебя надо съесть!
- Нет, не меня! - прошамкал старик. - Лучше съешьте вот это!.. Он протянул дикарям продолговатую желтую голову... Голову?.. Почему голову?..
Он смотрел, как дикари кромсают подарок каменными ножами, разбрасывая семена, давясь сочной мякотью. Пытался вспомнить... Та, вроде, была черной... Когда? Где?..
Почему в нем такая обида на Богов Тьмы?.. Разве можно обижаться на богов?..
- Хорошо! - сказал один из дикарей. - Вкусно! Живи!.. Он ушел, уводя за собой остальных. Старик не заметил их ухода. Сидел... Вспоминал...

Тамара Иванова (18 лет)

ЕЛЬ

Гея и Селена встретились в Колыбели Богов. Встретились и - подружились.
Симпатии многое определяют в Колыбели. Многое, - если не все. И не только симпатии к соученикам, но также к формам и процессам.
Колыбель Богов населена тесно. То и дело возникают новые обитатели: появляется сверкающая точка, раздувается в радужный пузырь, затем цвета гаснут, и серовато-голубоватый шар вступает в Круги Превращений.
Круги Превращений состоят из множества рек, текущих в одном направлении - слева направо - и свернутых в стоячие кольца. Кольца, в свою очередь, расположены также по большому кругу.
Единого пространства в Колыбели - нет. Да и не может быть. Оно попросту не нужно.
Внутри каждой реки - свое пространство, свои формы, свои процессы. В одной реке оно трехмерно, в других - четырех- и пятимерно. И так далее. В одной реке ты так и остаешься шаром, примеряя, пробуя все мыслимые варианты шарообразности. В другой - ты колюч и угловат. В третьей - волокончато-струевиден...
Завершив прохождение по реке, попадаешь в воронку-водоворот, которая выбрасывает тебя к следующему речному кольцу. Пройдя полный Круг Превращений, попадаешь в следующий.
Сколько в Колыбели таких Кругов, - не знает ни один из ее обитателей. Потому что некогда считать: учеба отнимает силы. Надо вжиться, вчувствоваться в каждую форму, - это непросто. Надо понять и запомнить степень своей симпатии, ибо затем предпочтение к определенным формам объединяет соучеников в группы...
Именно так встретились Гея и Селена. Обоюдное тяготение помогло им пройти бок-о-бок череду перевоплощений. Они стали основой сообщества. Позднее к ним присоединились еще несколько божеств...
А затем - после одного из Кругов - группа неожиданно попала в непроницаемый изнутри пузырь. Пузырь, весело поблескивая разноцветными искрами, отсек «пойманную» группу от прочих, деловито роящихся, насельников Колыбели...
Гея и Селена почувствовали, что в пузыре есть Время. Почувствовали приказ: творите, - и будет вам свобода.
Творить - так творить. Селена, Гея и прочие божества принялись созидать. Прежде послушные, покорные порядкам Колыбели, ныне они действительно освобождались, обретали самостоятельность, независимость.
Селена породила огнестрельные вулканы. Вулканы вырастали, как пышные цветы. Вулканы испускали яркие синие лучи, больно жалящие любого, кто способен к восприятию.
Гея породила удивительное дерево. Шатер его ветвей был очень красив. Ствол приятно пахнул сам и источал ароматную смолу. Зеленые иголки, сидящие на ветвях, были полны изящества. Любой луч от огнестрельного вулкана они отражали, не допускали к стволу.
- Как ты его назовешь? - спросила Селена, любуясь деревом.
- Не знаю, - задумалась Гея.
- Назови его «сель»! В честь меня! Ведь ты меня любишь?
- Хорошо. Его имя - «сель»...
Селена обрадовалась. Решила, что легко обведет простушку Гею вокруг пальца.
Дело в том, что она захотела завладеть деревом. Уж очень оно ей нравилось. Выжидала только случая.
А случай вот он - наготове.
Пузырь вдруг вывернулся наизнанку, и божества оказались...
Нет, не в Колыбели Богов, а в трехмерном космосе.
Созрели. Можете творить. Вот и живите по-своему - на здоровье...
Неподалеку испускала желтый свет местная звезда.
Другие божества разлетелись кто куда, подыскивая орбиты по нраву. Они округлялись, уплотнялись, принимали вид планет, удобный для трехмерности.
А Селена... Селена сочла, что момент подходящий и крепко-накрепко схватилась за вершину дерева.
- Ой-ой-ой! - закричала словно в испуге. - Я приклеилась, я не могу оторваться!
- Что ты - что ты! Скорее отлетай! - заволновалась Гея. - Мы столкнемся, мы расшибемся насмерть!
- Не могу! Отпусти сель! Отдай ее мне!
- Как же так!.. Плоть мою!.. Без нее нельзя!..
- Ненадолго! Не насовсем! Буду рядом! Скоро верну!..
- Как же так? Что же это? - бормотала Гея. - Ну, если ненадолго... Она отпустила дерево. Рана осталась на том месте, где оно было.
Рана мучительно болящая.
Гея заплакала и от боли, и от обиды. Слезы хлынули изнутри, заполнили рану, образовали первый на планете океан.
Селена рванулась было, - хотела удрать. Утащить то, что взяла обманом.
Да не тут-то было. Гея так тянулась к своему детищу, сель так тянулась к матушке-родине, что разорвать их, разъединить насовсем не мог, наверное, никто.
Поневоле Селена осталась вблизи Геи. Чтобы не стыдиться собственного коварства, так приноровила свой бег, что видела только ночную -спящую - сторону соседки-подружки.
Ах, как она ласкала, как лелеяла захваченное дерево! Усадила в нежнейшую почву. Подавала питательные соки. Согревала вулканическим теплом.
Но поди ж ты, не росло, неблагодарное! Кора сохла, не источала смолу, покрывалась кое-где неприятной плесенью. Иголки не поблескивали, не изгибались изящно. Были тусклыми, будто присыпанными пеплом. Трещины расползались по стволу, углубляясь до самой сердцевины.
Селена страдала. Мысленно упрекала себя в жадности. Злилась на Гею: держалась бы крепче за свое детище, не соглашалась бы на лукавые доводы...
Но сколько ни ищи виноватых, дерево-то гибнет. Пропадает, замечательное. Не важно, кто его породил. Важно, что оно сходит на нет, чахнет...
Селена глядела на спящую Гею. Возненавидеть ее, что ли? Ишь, дрыхнет. Нет и дела, что родной кровиночке плохо. Спросила бы, поинтересовалась. Молчит...
Дереву становилось хуже и хуже. Ветви поникли. Иглы пожелтели и отваливались десятками в день.
Селена была готова на что угодно. С ума сходила от любви и отчаянья. Изменила даже имя любимице. Вдруг название, навязанное дереву, -причина несчастья?
Придумала так: отбросила первую букву и не «селью» теперь называла, а «елью».
Но не спасло и это. Иголки осыпались, лежали у подножья рыхлой грудой. Из-под прелестной - все еще прелестной - колючей бахромы проглядывал костяк.
Селена притушила вулканы, ибо теперь ель не смогла бы отразить их огнестрельность, и гибель ее ускорилась бы...
А потом, вдруг, сама не поняв, когда, в какой миг, - решилась.
Бережно, тихонечко выпятила ель из почвы. Не оставила в себе ни малейшего корешка.
Усыпила вулканы. Насовсем. Надолго.
Выдрала свою Бестелесную Сущность из каменистой плоти. Втянула в нее тепло усыпленных вулканов.
Подняла ель. Обвилась вокруг нее. Укутала больную.
И помчалась. И помчалась к соседке. К лежебоке и забывахе.
Чтобы вернуть ей... Чтобы остаться в ее недрах и наблюдать за елью...
А вулканы что!.. Вулканы она и на Гее создаст. Хоть немножко расшевелит соню...

Андрей Аристархов (18 лет)

ЖЕНЬШЕНЬ

Жил мудрец в лесу уже три десятка лет. Из дому ушел молодым парнем. Враз ушел, как отрезал, не предупредил никого. Матушку да батюшку жалко было поначалу, - изведутся в думах о нем. Но потом заглохли чувства, забылась привязанность.
А ныне вот он какой: плечи широченны, грудь колесом, волосищи длинны да черны, руки - что лопаты.
В соку да в силе, - только не волнует его ни собственная сила, ни что другое на белом свете.
Лес - живородящий, плодоносящий, многокрасочный, светловоздуш-ный, - оскудел, изубожился за эти годы. Пропали грибы да орехи, опустели черничники, выродились малинники.
Облака да ветры приносили пыль ядовитую от городов, газы вонючие. Потому и птицы почти пропали, а те, что есть, хохлятся угрюмо и молча. Потому и животные на потомство необильны. И что ни каждый второй зверь, - то квелый, испорченный.
Мудрец глядел на общий упадок равнодушно. Даны ему были озарения да видения, дано было заглядывать за то, что есть в этом мире.
Для того и поселился в дебрях, чтобы не участвовать ни в чем, чтобы на свободе избыть эту ненужную жизнь, эту обузу.
Питался только тем, что мог найти в сей день. Были ягоды да грибы -ими. Исчезли - довольствовался желудями да еще на зиму их припасал.
Пил воду из небольшого родничка. Возле родничка и спал, построив шалашик из сухих ветвей. В холодную пору носил холщовые штаны да рубаху, а летом - так и вовсе нагишом ходил.
Три десятка лет провел, спокойно взирая на разрушение природы. А на четвертом десятке боги впервые стали с ним говорить без иносказаний, напрямую.
Бог Света сказал:
- Ты нужен мне. Я уничтожу людей. Создам новое человечество. Ты научишь тех, новых, быть мудрыми...
Бог Тьмы сказал:
- Почему ты такой? Думай, чувствуй, желай! Только в этом - жизнь!.. Мудрец выслушал того и другого. Помолчал. Затем ответил сразу двоим:
- Человек смотрит - и не видит, слушает - и не слышит. Начать жить может, лишь умерев. Его смысл - быть вашей дойной скотинкой.
Вы бросаете его в мир попастись. Даете соображение - отгородиться от всего настоящего. Пусть чувствует, пусть желает. А вы будете питаться его чувствами. Добрыми - ты, Бог Света и твое воинство. Злыми - ты, Бог Тьмы и твои присные. Но я - не ваш. Я видел, иные миры - там свет и свобода...
- И все-таки, ты мне поможешь! - сказал Бог Света!
- И все-таки, ты будешь чувствовать! - сказал Бог Тьмы.
Еще прошли годы - лета за веснами. Гремели смертельные громы, вставали кровавые тучи, - мудреца это не волновало. Земля тряслась, и отдаленные крики долетали даже в лесную глушь...
Время про него забыло. Десятки лет складывались в сотни, сотни мелькали, как взмахи крыльев, - мудрец не старел.
Воздух постепенно очистился. Дожди снова стали водяными, - не прожигали насквозь листву.
Животворящая сила потихоньку вернулась к лесу. Плодородие, обильность...
Птицы запели. Звери собрались в стада.
Однажды мудрец увидел, как на ближнюю полянку вышли новые люди. Те, что жили после первого - неудачного - человечества.
Были они сгорбленными, волосатыми, безоружными. Под высокими лбами светились утомленные глаза.
При виде их что-то дрогнуло в груди мудреца.
- О боги! - воззвал он мысленно. - Живы ли вы еще? Зачем вы сотворили этих?..
Боги молчали.
- Вы бросили их, - сказал мудрец. - Так я буду считать. И поскольку я тоже - не ваш, я буду с ними...
Мудрец хотел оставить лесных людей возле себя. Но не тут-то было. Они испугались, - они бросились в бегство.
Пришлось ему сняться с насиженных мест и последовать за ними.
День за днем он был возле дикарей. Собирал вместе с ними травы да коренья, грибы да желуди, лечил больных.
Старики не хотели его признавать, но молодежь, потихоньку от старших, тянулась к нему, усваивала то, чему учил.
Не надо чувствовать... Не надо хотеть... Не надо своими ощущениями питать жадных богов...
Молодежь впитывала его слова, внимала мудрецу. Но - до какого-то предела.
Стоило чуть-чуть подразвиться разуму, - он начинал бунтовать, стремился быть самостоятельным.
Кто-то, перейдя порог «развитости», продолжал верить мудрецу и подчиняться.
Другие - большинство - расслаивались.
Одна группа впадала в гордость. Подумаешь, кормить богов! Прокормим! Пускай боги зависят от нас! На них можно не обращать внимания!..
Другая группа хотела торговаться. В молитвах ставили богам условия: мы будем чувствовать и желать, а вы сделайте для нас то-то и то-то.
Третьи говорили: не могут боги быть такими слабыми; не могут зависеть от нас.
Такие придумывали себе новых богов: по собственному вкусу.
Четвертые начинали взращивать в себе злые чувства, - отдавали предпочтение Богу Тьмы.
Пятые стремились порождать чувства добрые, - возвеличивали Бога Света.
Были и другие течения, но малочисленные: по одному - два человека.
Мудрец воспринимал разноголосицу мнений спокойно. Не хотят его слушать - ну и пусть. Видимо, своеволие - одно из коренных свойств человека. Ведь и eVo мудрость тоже выросла из непослушания.
Годы складывались в десятки лет, десятки лет громоздились в века. Люди мелькали, как древесные листья.
Мудрец не менялся, ибо бесчувствие - сродни Вечности.
Всегда возле него оставалась небольшая кучка верящих. Желающих быть такими же, как он...
Однажды ученик, живущий возле мудреца сотни лет; ученик, словно бы идеально повторяющий путь учителя, - вдруг восстал. Это было настолько неожиданно, что мудрец никак не мог поверить.
- Я понял, что, отказывая богам, мы, прежде богов, отказываем себе! -сказал ученик. - Отказываем себе в жизни. Ты хочешь не жить, живя, и у тебя получается. Но я не могу. Прости!.. - ученик поклонился и ушел.
Остальные бесстрастно смотрели в его спину.
Мудрец тоже не изменился внешне.
Но внутри... Внутри него не было привычной пустоты.
Мудреца заполнила безграничная, безмерная усталость.
Возможно, она всегда была в нем... Возможно, прохлынула сквозь его вечную оболочку только сейчас...
Мудрец понял, что потерпел поражение.
Ибо века и века, поколения и поколения он все-таки хотел. Хотел не жить, живя...
Как просто и как точно ученик ему объяснил!..
Хотел - и питал богов своим желанием.
Это ли не проигрыш!
- Все не так! - вдруг сказал Бог Света у него в мозгу.
- Все не так! - подтвердил Бог Тьмы. - Не питались мы твоим хотением. Мы решили исчезнуть, уйти.
- Но при чем тут я? - спросил мудрец.
- Если бы ты победил... Если бы все стали такими же... Мы растворились бы в небытии...
- Значит, теперь не уйдете?
- Останемся.
- А меня уберите куда-нибудь... Чтобы искупил свою не-жизнь... Не успел мудрец проговорить, как почувствовал: руки, ноги деревенеют, за ними - тело, голова...
Перестал быть мудрецом. Упал на землю корнем драгоценным, похожим на человека...
Ученики бережно подобрали корень и посадили в том самом месте, где упал.
Потом разбрелись по белу свету. Кто - учить людей бесчувствию. Кто - просто жить...

ЖЕНЬШЕНЬ-2

Сгусток родился неожиданно. Неожиданно для Божества, которому принадлежал и от которого отпал. Неожиданно для себя.
Рождаясь, он словно взорвался. Самосознание выделилось, выдралось из окружающей Вселенной и схлопнулось, свернулось, став перепонкой, границей между Сгустком и тем, что им не было.
Сгусток - внутри себя - вскрикнул от радости, от счастья: он есть, он ощущает.
И тут же понял: он в опасности! Надо спасаться! Не медля ни мига!
Что уж там произошло, он не знает, не его ума дело. Возможно, разорвались какие-то связи между информационным и пространственно-временным слоем. Возможно, Божество, растворенное в мироздании, вступило в непредвиденную реакцию с материей...
Мало ли что...
Но теперь Божество хочет вернуть его, втянуть его в себя. Разумность его кажется Божеству нелепицей, ошибкой.
Воля Божества - злая воля. Она страшна для Сгустка.
Промежуток времени, в миллион раз меньший, чем секунда, понадобился сгустку для того, чтобы понять и начать действовать.
Он нырнул в другое Измерение. Но вот оно, Божество, - присутствует и здесь.
Вездесуще ли оно? Может быть, здешнее Божество - иное, не идентичное прежнему?
Нет, оно - то же, ибо злая воля при нем и злое желание, чтобы Сгусток - не жил...
Сгусток ускорился насколько мог, и стал пронизывать Измерения без счета и без остановки.
Что-то ломалось, что-то рушилось, что-то взрывалось от его быстрого перемещения.
Вследствие причиняемых беспорядков, его вина возрастала неимоверно.
В какой-то миг он перестал знать о присутствии Божества, но остановиться - боялся.
И правильно боялся: спустя несколько Измерений, услышал Погоню.
Его преследовали. Это значило, что Божество не бесконечно. Оно прервалось, иссякло. Сгусток выскочил из сферы его Бытия.
Кто же послан за ним? Какая-то ипостась Божества? Новый Сгусток? Ретивые слуги?
Кто бы там ни был, теперь посмотрим, кто кого! Теперь он будет не просто убегать. Он может бороться и будет бороться...
Сгусток придумал внутри себя Черную Звезду, - Звезду Захвата, - и выбросил ее во вне.
Там, позади, она принялась пожирать все, что двигалось: любые поля, любые частицы, любые материальные куски.
Но Погоня, встав ненадолго, - миновала звезду. Сгусток снова услышал угрозу. Она приближалась.
Тогда Сгусток придумал Отрицательное Время, свил его в кольца и разбросал кольца за собой.
Отрицательное Время текло от Будущего к прошлому. Попадающий в него стремился назад, к своему истоку, к своему возникновению, к своему несуществованию.
Но погоня и здесь не задержалась: раздробилась, перестала быть единой, просочилась мимо колец.
Тогда Сгусток придумал Миры Низких Энергий - призрачные, химерические существования, в которых число пространственных координат не превышало двух-трех.
Сгусток придумал также Линию Мгновенного Вырождения. Тот, кто на нее попадал и ее переступал, внедрялся безвозвратно в Миры Низких Энергий, - как бы соскальзывал по наклонной плоскости.
Собственная находчивость восхитила Сгустка. Он даже приостановился, чтобы послушать, как низвергнется Погоня.
Остановился и - ужаснулся.
Погоня - непостижимым образом - обошла его. Не позади была опасность, - опасностью дышали те измерения, сквозь которые должен пролечь его дальнейший путь.
Похоже, именно здесь его ждали заранее.
Похоже, именно сюда его гнали.
Сгусток заметался.
Выхода не было.
Угроза наступала. Божество протягивало жадные лапы. Чтобы поймать, чтобы поглотить...
Слиться с ним? Перестать существовать?
Ну нет!
Хотя...
Можно, можно и впрямь перестать существовать, - но только тут, рядом с назойливым Божеством...
А там - остаться навеки самим собой - отдельным, независимым. Быть вечным и могучим... Там - в Мирах Низких Энергий...
Если бы мог, Сгусток зажмурился бы.
Он пятился, пятился к Линии Мгновенного Вырождения.
Он переступил эту Линию... Сам в себе породил краткий импульс горя...
Однако...
Ничего...
Не произошло...
Светили звезды. Мягко зыбилось пространство-время. Вакуум распухал от потенций.
Сгусток напрягся, обшаривая восприятием симпатичную Вселенную.
Угрозы не было.
Не было угрозы!
Сгусток сказал себе: здесь хорошо.
Может, потому хорошо, что он стал таким же, как этот мир, - Существом Низких Энергий?
Неважно!
Здесь хорошо, и он будет здесь.
Он будет здесь Наивысшим Разумом и Наисильнейшей Силой.
И никто никогда не ввергнет его в былой, недавно испытанный страх.
Так он сказал себе, расслабляясь...
Но тут Континуум затрещал, расщелястился.
И злая-презлая Сила пролезла, просочилась.
Вернее, обозленная донельзя.
Даже сюда...
Даже сюда...
Раздуваясь, расползаясь, она быстро заполняла Вселенную.
Псевдобожество... Божество Низких Энергий...
Вот взревело, почуяв его.
Ринулось...
И тогда Сгусток совершил единственное, чем можно было спастись в данных условиях.
Он распался на множество, множество «сгустков» и, материализуясь, приспосабливаясь, упал на темные тела возле звезд - на планеты...
На Земле это происходило так. Микросгусток, падая, обозрел ее, вник во все формы жизни.
Землю он отнес к малоразвитым.
Спала младенчески. Не спешила оградиться Разумом от мягкой вселенской ласки.
Больше всего Микросгустку понравились обезьяны. Очень подвижны и любознательны.
Если воплощаться в новый вид, который придет к разумности, то обезьян можно взять за основу.
Так и сделал...
Рассеялись по планете согбенные, длиннорукие, волосатые.
Первые люди...
Но даже после воплощения в людей осталось от «сгустка» еще немного.
Самая крайность...
А Божество уже повисло над планетой. Уже высматривало...
Тогда остаток «сгустка» тоже принял форму человека.
Зарылся в землю.
Уплотнился.
Одеревенел...
Так и ускользнул от Погони...
Но Божество постигло его замысел.
И решило все-таки победить.
Все-таки вернуть отступника.
Божество терпеливо.
Век за веком вбирает в себя частицы Сгустка, - то, что люди называют «душами».
Тем, кто загрязнил исходный Дух, дает возможность очиститься -прожить снова и снова.
Надеется восстановить свою целостность.
И не ведает, что на Земле остается хранитель людей, не позволяющий человечьему роду перевестись, - чудо-корень, женьшень...

Алина Агрономова (18 лет)

ЗВЕРОБОЙ

Сегодня он был мальчем, и его звали Анн. Он с удовольствием ощутил отросток, возникший под животом.
Так-то лучше!
Он чувствовал голод и порыв к действию, желание двигаться, бежать, кричать, шуметь.
Для начала он растормошил Предтечу. Тот приподнялся, рыча, и стал протирать кулаками свои густоопушенные гляделки.
Мальч обрадовался: Предтеча нынче - отец.
«Хочу оволивать!» - передал мальч.
«Я тоже, - услышал ответ. - Но сперва подкрепись!»
Да, конечно! Отец прав. Хотя задержка досадна.
Мальч открыл питающие канальцы.
Информация Вселенной проникла в них, стала мельчайшей, легчайшей пыльцой, потекла к любому органу, к любой клеточке.
Прилив бодрости, желания жить был настолько силен, что Анн захохотал.
Предтеча ответил добродушным ворчанием.
«Иди за мной!» - передал Предтеча.
Тяжело переваливаясь, поплелся к выходу из пещеры.
Мальч двинулся за ним...
Картина была привычной: повсюду семена. Насколько долетал взгляд, - груды, холмы, горы семян.
И еще - там, вдалеке - полузасыпанные башни земнитов, - спирально возносящиеся постройки, сложенные из сверкающих сфер.
Анн их слышал, земнитов, непонятных и притягательных, - они пели.
Можно было подключиться к их коллективному сознанию и еще раз воспринять, как - в незапамятные времена - они явились на эту планету, которую называли «Земь».
Но некогда было, некогда... Хотелось помогать Предтече.
Маленькая скальная площадочка была перед пещерой. Единственное чистое место, куда не дохлынул прибой семян.
Предтеча, кряхтя, встал на колени возле кромки прибоя. Мальч примостился рядом.
Вот они, семена, совсем близко, - темнобурые, треугольные, сухие, морщинистые. Ветер пересыпает их, и они шуршат, шелестят, постукивают.
Они дышат, проведшие тьму времен в холодном космосе. Они излучают ровное приятное тепло...
Воля Предтечи собралась в узкий луч, исходящий из середины лба.
Мальч так же собрал свою волю и влил, врастил ее сбоку, - чтобы луч был сильнее.
Ощутил слабость. Оперся руками. Тело просило: дай растечься, дай стать лужицей.
Предтеча медленно поглаживал лучом ближайшую гряду, - оволи-вал семена.
Вперед... Назад... Вперед... Назад...
«Станьте такими же, как мы! - просил Предтеча. - Пусть нас будет много!»
Семена под его лучом светлели, тяжелели, слипались. Между ними и другими, нетронутыми, вырылась канавка.
Вперед... Назад... Вперед... Назад...
Время шло. Солнце медленно катилось поверху, как непомерно разбухшее семечко.
Вперед... Назад... Вперед... Назад...
Слабость была приятна. Мальч не хотел прерываться. Вялое тело гибельно радовалось бесформию, безначалию.
Вперед... Назад... Вперед... Назад...
Оволивание получалось, происходило. Семена впитывали пробуждающий луч и, впитав, неторопливо изменялись...
К вечеру, к наступлению сумерек, имелась отдельная масса. Плотный бугорчатый обрубок темно-зеленого цвета...
Предтеча и мальч, помогая друг другу, поднялись и поковыляли к пещере, - отдыхать, питаться...
Сегодня она была девчей, и ее звали Яна. Она с удовольствием посмотрела на гладкий низ живота, переходящий в стройные сильные ноги.
Так-то лучше!
Она чувствовала, что красива, совершенна. Будто солнце ей отдало утренние, самые чистые, лучи; ветер - первые, самые свежие, вздохи.
И никого нет рядом, кто бы мог полюбоваться ей, кто восхитился бы!
Кроме, разве что, Предтечи.
Он и сегодня - отец. Как и вчера.
Пожалуй, это неплохо. Взгляд отца - взгляд мужчины.
Хотя матушкино одобрение - выше. Ибо по-настоящему оценит женщину лишь другая женщина.
Яна растолкала Предтечу. Сама встала так, чтобы на нее падал свет поярче.
Предтеча сел. Долго сопел, чесался. Чем дольше, - тем больше хотелось его задеть какой-нибудь резкой мыслью.
Потом разлепил гляделки. Причмокнул губами. Оглядел Яну с ног до головы.
-«Хороша! - передал, довольный. - Напитайся и приступай к Порождению!»
Воздух потеплел от внимания Предтечи. Воздух обнимал ее и гладил.
На скальной площадочке перед пещерой она была сегодня главной. Предтеча ей помогал.
Вдалеке посверкивали спиральные башни земнитов. От них долетало приятное и слегка тревожное пение.
Яне показалось, что земниты ищут ее, - но как убедишься в догадке!
Да и зачем она им, - непонятным, певучим созданиям!
Девча подошла к зеленому обрубку. Эка что наворотили без нее! Не могли поаккуратнее!
На колени опускаться не стала, - можно поранить нежную кожу.
Наклонилась над обрубком.
Открыла питательные канальцы.
Не затем, чтобы брать.
Нет, - отдавать, отдавать.
Предтеча придерживал за плечи, соединив свой висок с ее виском.
Бурление, вскипание в ней происходило. Судороги переворачивали нутро.
Почему только она, ну почему только она способна к Порождению!
Та вселенская информация, что была в ней, - исчезла.
Золотистая невесомая пыльца уже не заполняла ее канальцы, - превратилась в нечто иное.
Древнюю силу, для которой нет названия, исторгал из себя информационный слой Вселенной.
Эта сила ветром... Нет, рекой... Нет, не передать...
Огромная слепая неудобная сила продиралась сквозь узкие канальцы...
Яна то переставала быть... То пронизывала собой мироздание...
Звезды и планеты щекотно бегали внутри нее по своим путям... Шершаво кружились галактики...
Не напрямую, а через нее, через Яну...
Неназываемая сила...
Внедрялась в плотную бугорчатую зелень...
Яна чувствовала, словно бы даже видела, как во вчерашнем обрубке происходит накопление жизни. Жизни пока что безликой, бесформенной, готовой подчиниться тому, кто подскажет, продиктует, - какой стать...
Провал кончился. Он был неожиданным и потому - не страшным. Яна снова видела, ощущала.
Пальцы Предтечи больно впились в ее плечи. Висок его был приятно теплым.
«Я готова!» - услышала Яна.
Что это? Новый мысленный голос?
«Я готова! Как мне себя называть?»
Это оттуда, из обрубка, из бугристой плотной зелени.
Порождение зовет породившую.
Яна сосредоточилась. С благодарностью приняла подпитку от Предтечи.
«Ты - Праматерь! - передала медленно и внятно. - Ты будешь искать пещеры, свободные от семян, и в них производить таких же, как мы с Предтечей.»
«Поняла, - подтвердила Праматерь. - Я должна, используя семена, очищать и заселять планету.»
«Начинай!» - передала Яна нетерпеливо.
«А другие формы?»
«Какие другие?»
«Могу ли я производить другие формы?»
«Нет!» - отрезала Яна.
«Понятно...»
Обрубок задрожал, контуры его расплылись и словно задымились.
Чуть приподнялся.
Набирая скорость, то ли поплыл, то ли полетел сквозь бесконечные сыпучие холмы..
Яна проводила его взглядом.
Вдруг ей захотелось позвать земнитов.
Очень захотелось.
Пусть полюбуются, что она может.
Пусть порадуются за нее.
Но уж больно устала.
Даже Предтечу позвать не способна, хотя вот он, рядом...
Сегодня он снова был мальчем и снова хотел оволивать.
Предтеча сегодня был матушкой - округлой, плавной, смешливой и ласковой.
Под глазами у Предтечи остались темные круги - след вчерашних усилий.
Сам Анн устали не чувствовал. Только словно бы старее стал: больше замечал, о большем думал.
Заметил, что площадочка перед пещерой стала пошире: для Порождения нужно много семян.
Заметил, что семена возле освобожденного места посветлее, чем везде. В них ожидание, томление: возьмите и нас, не забудьте!
Анн поднял одно семечко, положил на ладонь. Попробовал проникнуть в него, и оно впустило, почти не сопротивляясь.
Анн слышал: упав на планету, оно планете не принадлежало. Частица вселенского тока жизни, случайный пузырек, возникший на космических стремнинах...
Лишенное собственной воли, оно может превратиться во что угодно.
Кто-то на планете должен ему подсказать, как развиваться.
А если планета мертва, оно может лежать миллионы лет: ждать, ждать, ждать...
«Ты вернулся? - спросила Предтеча; ее щеки подрагивали от сдержанного смеха. - Ушастенький ты мой!..»
«Хочу оволивать!» - передал Анн.
«Давай начнем!»
Предтеча первой, кряхтя, опустилась на колени на краю расширенной площадочки.
Анн опустился рядом.
Но начать не пришлось.
Они оба - одновременно - ощутили угрозу.
Угроза была вверху: в ослепительно чистом небе, в ослепительно ярком солнце...
Они прилетели молча. Они спускались молча. Возможно, потому и замечены были так поздно.
Каждый земнит окружен был вдоль пояса четырьмя сферами. Сферы казались тусклыми, словно бы задымленными, - их сверкание не могло превзойти солнечного.
Земнитов было много. Почти столько же, сколько пальцев на обеих руках мальча, - но без одного.
Они тяжело опускались перед пещерой, - прямо в живые сыпучие холмы. Жалобный хруст раздавливаемых комочков звучал как призыв о помощи.
- Мы могли бы!.. Мы могли бы!.. - кричали семена, погибая. Так слышалось мальчу.
Земниты походили на Предтечу, но были повыше и совершенно черными. Все тело их покрыто короткой нежной шерсткой, - даже нос, лоб и щеки. Порывы ветра дыбили шерстку, и виделось, что кожа под ней -тоже черная.
Опускаясь, они застывали, выстраивая вокруг пещеры полукольцо.
Последний оказался самым высоким и самым черным.
Он-то и заговорил, когда спуск окончился.
Причем, заговорил двояким образом: передавая слова как обычно и - одновременно - выталкивая через ротовую полость их звучащие эквиваленты.
- Почему ты ушел? - обратился земнит к Предтече, как бы не замечая, что Предтеча в данный момент - женщина.
Предтеча, не ответив, переместилась и встала так, чтобы загораживать своей спиной мальча.
Анн успел заметить, что улыбка не сходит с ее лица. Улыбка не свободная - напряженная и хмуроватая.
Высокий земнит шагнул вперед. Блескучие сферы вокруг его пояса как бы мигнули: в них взметнулись и опали рои синеватых искр.
«Я не хотела вам помогать,» - неохотно передала Предтеча.
- Почему?
«Сторожить ваши сферы - скучно. Я могу созидать.»
- Но вызвали тебя - мы! Дали тебе свое подобие. Твоя воля - наша воля!
«Я - это я, вы - это вы!»
- Ты - ошибка! Мы тебя исправим!..
Земнит вразнобой взмахнул руками, и тут же его спутники - запели.
Их песня была непривычной, не похожей на те медленные, раздумчивые, какие подслушивал мальч издалека.
Грозные и быстрые звуки клокотали в мысленных частотах, вырывались из ротовых щелей. Они густели, плотнели и - делались видимы.
Вот проявились как туманные тяжи. Вот потянулись как прочные черные нити.
Из этих нитей деловито соткалась в теплом воздухе густая сеть.
Соткалась и упала на Предтечу с мальчем.
Предтеча успела повернуться, обнять «ушастенького», прижать к себе...
Не стало ни пещеры, ни семян, ни желания оволивать.
Будто ничего и не было. И жизни своей - не было тоже.
Гудел холодный ветер. Хрупко потрескивали заледенелые уши. Затылок, наверное, заиндевел.
Но лицу было тепло. Родное тепло, родной запах Предтечи. Как хорошо - прижаться!
Может быть, даже - заснуть?
«Подремли - подремли!» - передала Предтеча ободряюще.
Чем-то площадочка на верху башни напоминала ту - перед пещерой.
Так же мала, так же камениста. И форма округлая привычна.
Только эта площадочка висит на огромной высоте, и на чем она держится - непонятно.
Предтеча и мальч как будто бы свободны.
Но поди убеги! Поди спрыгни!
Нет отсюда путей!
Стены башни тонки - сложены из одного слоя сфер.
По выпуклостям верхнего слоя движется караулыцик-земнит. Или вышагивает важно. Или прыгает, потешно взмахивая ногами.
На других башнях караульщиков нет. А на этой - вот он, долговязый. Расщедрились - поставили.
Сферы посверкивают неярко. Разноцветны их посверки. Одни -пожелтее. Другие - покраснее. Третьи - посинее. Четвертые - с зеленью.
Проведешь взглядом сверху вниз, и кажется: стена башни сложена из тлеющих угольев.
Там, внизу, - далеко внизу, - маленькие, как мурашики, земниты поют свои песни.
Звуки их песен заполняют башню и сгущаются, сгущаются, образуя какое-то особое пространство, отличное от общепланетного.
Граница этого пространства водянисто-плотна и неподвижна, - не всколыхнется, не взбурлит.
Она никогда не поднимется выше башни, не перехлестнет через верхние сферы, - такого просто быть не может.
Земниты, похоже, не любят выходить за пределы своего пространства.
Потому и придумали Стража Сфер, - так они называют Предтечу.
Там, внизу, они построили три пересекающихся хоровода и водят их. И поют, поют.
Мальча они, вроде бы, за отдельное создание не считают.
Вероятно, думают, что он - подвижная частица Предтечи.
Мальч ненавидит земнитов. Его ненависть - его радость, его сила, его надежда...
Чем-то площадочка на верху башни напоминала ту - перед пещерой.
Предтеча лежал лицом вниз и занимался своим делом: стерег сферы.
Стража его состояла в том, чтобы накрыть сферы собственной волей и держать волю в постоянном напряжении.
Мальч сидел рядом и, закрыв гляделки, мысленным взором следил за караульщиком, похожим на лохматую дыру в закатном небе.
Караульщик был раздражен: чем меньше ему оставалось быть наверху, тем больше хотелось к своим, - к их уютному, к их любовному пению.
Он любил предков, как и прочие земниты. Он, как и прочие, ради предков пошел на ссору с богами. Он надеялся, что здесь, на никому не известной планете, укрылся от божьего гнева.
Вот закат погас, и во тьме караульщик вздохнул облегченно, снял четыре сферы с верха стены и окружил себя ими - по поясу.
Его очередь кончилась: его очередь быть здесь, - где плохо.
Караульщик бросился вниз, дрожа от нетерпения, предвкушая скорое слияние с Мелодией Жизни.
Едва он исчез, мальч попробовал заговорить с Предтечей. «Очнись! Послушай меня!» - передавал снова и снова.
«Очнись! Надо вырваться отсюда! Мы попробуем вырваться!..»
Бесполезно... Предтеча не принимал призывы. Предтеча хотел служить. И служил, напрягая волю в отупляющем, изнуряющем, отгораживающем от мира усилии.
С Предтечей что-то сделали: он был не таким, как раньше.
Тогда мальч решился: он будет действовать один. Он будет сильным, ибо так надо.
Вот она, Воля Предтечи. Ее можно увидеть, если пожелаешь. Зеленоватым покрывалом лежит на верхних слоях сфер.
Мальч собрал собственную волю. Послал ее вперед. Вперед... Узким языком... Под волей Предтечи... До самого края башни...
Удалось?.. Да, ему удалось!.. Он еще покажет земнитам!..
Теперь напрячься - так же, как Предтеча... И еще сильнее!.. Еще!..
Вот он приподнял зеленоватый покров... Вот потеснил его, потянул на себя, освобождая участок верхнего слоя... Оставил кусок башни без защиты...
Что же будет?.. Будет ли хоть что-то?..
Земниты внизу поют заунывно... Ведут свои хороводы... Никакая тьма им не помеха...
Сферы светятся странным, не выходящим за их пределы, светом... Темные точки медленно перемещаются внутри них...
Кажется, он проиграл... Ничего не происходит... Нужно расслабиться... Отпустить Волю Предтечи...
Не спеши... Подожди немного... Самую малость...
И вдруг - словно взрывы - ярчайшие вспышки в верхнем слое...
И сферы - одна за одной - взлетают с непостижимой быстротой...
И в небе над ними горит красная трещина. Откуда она взялась?..
Ее края раздвигаются... Между ними выбухает что-то желтое... Отвратительно блестящее... Похожее на слизь...
Сферы - с чмокающе-хлюпающим звуком - влипают в эту желтизну... Растворяются в ней...
С низу - молчание... Небывалый случай!..
Мальч направил мысленный луч на земнитов и обнаружил, что они - остановились...
Молчание и остановка... Растерялись, видать... Ничего понять не могут...
Как хорошо!.. Как сладостно - мстить!..
И вдруг снизу грянули новые звуки. Торопливые, высокие, - почти визг, - но слитные. Чуть выше мальча они делались видимы - этакие короткие острые шипы - и обкалывали красную трещину, втыкаясь вдоль ее краев.
Хороводы возобновились. Но не пересекались они теперь, а вращались друг в дружке: один поменьше, другой - побольше, третий совсем велик.
Едва они снова двинулись, края трещины стали сближаться, стягиваться. Будто незримые нити легли между шипами, и кто-то старался их завязать в узлы.
Одна за одной продолжали взлетать сферы... С непостижимой быстротой... Одна за одной влипали в затворяемую желтизну...
Силы мальча были на исходе.
Иссякали...
Иссякли...
Со вздохом облегчения он расслабился, вернул свою волю внутрь тела, отпустил Волю Предтечи.
Сферы перестали убывать.
Земниты перестали визжать. Их звуки сделались приятно плавными, похожими на капли теплого дождя.
Снова странное свечение в стенах башни. Снова медленно перемещаются темные точки...
Раздвинулись хороводы. Из концентрических стали пересекающимися - как прежде.
Было ли его вмешательство?.. И впрямь ли оно привело к успеху?..
Анн так хотел уснуть.
А Предтеча, похоже, ничего не заметил. Ничего не понял.
Служил старательно...
Яна пробудилась от предутреннего холодного ветра. Здесь, вверху, он был сильным и старательным. Облизывал ее с ног до головы широким ледяным языком.
Предтеча храпела негромко. Ее щека дрябло обвисала. Разве могла такая щека участвовать в улыбке, упруго проминаться милой ямочкой?
Яна подумала о себе с превосходством. Провела по лицу ладонью: такое никогда не одрябнет...
Земниты пели протяжно и слаженно: словно бы одним голосом.
В небе - над ними, над Яной - дотлевала почти затянутая трещина.
Зачем все это было?.. Зачем?..
Ну, предположим, земнитов она ненавидит так же, как мальч.
Но ведь они имеют право на жизнь - раз уж они есть!
Только бы не трогали ее и Предтечу! Только бы дали жить отдельно и свободно!..
Есть ли у земнитов боги? Может быть, к ним, богам, обратиться за советом, за помощью?..
Эй, боги, вы слышите? Вы можете ответить?..
Резкий звук раздался сверху. Будто что-то переломили. Что-то плотное, хрусткое.
Звук продолжился. Словно раздирать стали то, что переломлено.
Трещина в небе, - едва видимая, густо затянутая паутиной тумана, -вдруг оживилась.
Нет, она не расширилась, - хотя ее, возможно, пытались расширить.
Пространство возле трещины проминалось и разглаживалось.
Может быть, кто-то тяжелый расхаживал там, по ту сторону мира, ища выход...
Может быть, бросался на стенку между Измерениями (тут и там), пытаясь ее проломить...
Слизевая желтизна выпятилась из трещины, сделалась поярче, вздрагивая и поматываясь из стороны в сторону.
«Кто ты? - услышала Яна слова, переданные оттуда, из-за трещины. -О чем хочешь спросить?»
«Не знаю, кто я! - передала Яна. - Меня создала Предтеча. Предтечу создали земниты...»
«Земниты живут в твоем мире?» - голос явно обрадовался.
«А ты кто? - спросила Яна. - Их бог?»
«Они меня обманули! Я должен их наказать!»
Края трещины так затряслись, что Яна испугалась: не раздерется ли все небо надвое.
Сквозь ядовитую желтизну просунулась голова, - такая уродливая, что Яна поспешила зажмуриться.
Но и сомкнув веки, она видела образ, который успел впечататься в гляделки.
Длинная морда, покрытая роговыми чешуями. Основа морды - слегка приоткрытая пасть с двумя рядами конических зубов и по-змеиному подвижным языком. Из плоских ноздрей при каждом выдохе вылетают кудреватые струи дыма. Красные щелястые глаза, будто разгорающиеся костры, мерцают на могучем бугре лба. Тут и там усеивают морду твердые, ворсинчатые, темно-зеленые бородавки. Маленькие острые уши неудобно расположены вдоль головы, будто отобраны у кого-то другого и приляпаны наспех.
Возможно, от головы исходило какое-то особое воздействие, потому что трансформация совершилась мгновенно, и всего Зверя, целиком, Яна уже не видела: видел Анн, завороженный необычным зрелищем...
Анн увидел конец прыжка, или падения Зверя. Огромная туша развернулась в воздухе, выставив чешуйчатые коглистые лапы и далеко простертый хвост.
Ш-шухх! - в горы семян возле башни.
- Р-р-ргах-х-рр! - мощная глотка исторгла зычный рев.
От этого рева содрогнулась башня. Содрогнулась площадочка Предтечи.
Зверь шагнул к стене, давя семена.
Семена погибали молча. Не кричали.
Что-то с ними было не так. Жадное внимание возносилось над ними. Жадное ожидание...
Анн подумал, что надо бы разобраться.
Зверь ударил по стене верхними лапами - правой, потом левой. Его удары были сокрушительны и в то же время - почему-то - аккуратны: ни одной сферы не разбили вдребезги.
Его удары только дырявили сферы. Видимо, Зверь бил кончиками когтей.
Сферы, выбитые из стены, разлетались, крутясь и съеживаясь в центре. Делались похожими на пухлые, наспех вылепленные кольца.
Новых трещин в небе не было - кроме той, давнишней, сквозь которую выбрался Зверь. Но продырявленные сферы исчезали тут и там. В какой-то миг бесследно растворялись в воздухе.
Зверь наносил новые и новые удары.
Башня вздрагивала. Затем пошатнулась. Накренилась.
Площадочка Предтечи и мальча опустилась, как бы осела.
Земниты внизу подняли невообразимый визг. Возможно, надеялись, что этот визг вернет утраченные сферы, отпугнет, отгонит нападающего.
Пересекающиеся хороводы снова втянулись один в другой, стали концентрическими.
Пространство, создаваемое звуками земнитов, странно перекосилось, делая почти бесполезным обычное зрение.
Внутренним взором Анн примечал и необычно высокую скорость хороводов, и запрокинутые, мучительно напряженные лица, и теснейшую сплетенность, уплотненность выпеваемых и мыслимых звуков.
Зверь был неутомим. Он бил хитро, с расчетом. Башня хоть и накренилась, но не падала от его ударов, а равномерно уменьшалась, таяла.
Тогда земниты сменили визг на словесное пение.
- Ты - наш Бог! Мы поклоняемся тебе! Мы просим о милости! -услышал мальч их мольбу.
Удары уредились, и вдруг Зверь остановился.
«Возвращайтесь назад! В мой мир! Вместе с предками!» - передал он. Хор земнитов дрогнул, сбился, распался на отдельные голоса, которые уже не пели - выкрикивали.
- Прости нас!
- Оставь тут!
- Измени свой мир!
- Не забирай вглубь Небес наших предков!
- Не хотим расставаться!
- Потому и сбежали!
- Предков не отдадим!
- Сбежим снова!
- Оставь нам предков!..
Частые выкрики были неприятны мальчу. Дерзость и мольба так раздражающе перемешаны в них...
Сильные земниты, могучие земниты -где они?
Этих, что ли, страшиться, - просящих вразнобой?..
«Смотри, смотри! - передавал, ликуя, и тормошил Предтечу за плечо. - Земнитов победили! Земниты разгромлены!»
Предтеча очнулся, сбросил тяжесть постоянного напряжения. Сел. Глядел светло и, вроде бы, сокрушенно.
Их площадочка к этому времени вдвое ниже опустилась, чем была первоначально.
«Не хочу, чтобы они уходили! - передал Предтеча. - Они - наши родители!»
Анн охнул... Недоумение... Гнев... Обида...
На что похожи мысли Предтечи?
Предтеча мыслит как земнит - вот на что!
Неужели он, мальч, остается один в своем желании борьбы?
Нет, не один, а вместе со Зверем-воителем. Вместе с Божеством в образе Зверя...
«Возьмешь ли меня в подмогу? - передал сердитому Божеству. -Хочу быть с тобой!»
Ответа не было.
Ответа не могло быть.
Зверю было не до ответа.
Ревел безостановочно, будто отпугивал кого-то. Вертел страшенной головищей. Отступал от стены.
Шажок...
Другой...
Тянут его, что ли? Насильно оттаскивают?..
Но кто? Или что?
И вдруг мальч увидел.
Не обычным зрением - оно могло подвести. Но мысленным взором, который не обманывал никогда.
В семенах - в их бесчисленных грудах - происходило легкое мерцание. Семена помаргивали, зыбились, - как звезды ясной ночью. Какие-то струйки в них проскальзывали, какие-то невидимые змейки извивались.
Чуть заметные движения лишь поначалу были хаотичными.
Затем они стали выстраиваться, вытягиваться в одном направлении.
С разных сторон, со всех концов...
К Зверю... К Зверю... К Зверю...
Едва установилась единая устремленность, как рыхлая масса семян словно бы еще более вспухла. Словно бы взбурлила...
И потекла...
И посыпалась...
На зубастую, когтястую громадину.
Сильнейшая конвульсивная волна прошла по семенам, - бросила их вперед и вверх.
Зверь бешено отбивался верхними лапами. Пытался прыгать, уминая, давя. Рычал злобно и жалобно...
Семена скрыли его. Семена погребли гиганта под собой.
«Дырявь их, дырявь!» - вроде бы, услышал Анн.
И больше ничего не было.
Семена почти сразу же успокоились.
Отхлынули.
Зверя под ними не было.
Ни кусочков - остаточков... Ни следов - воспоминаний...
Кому передал он свою последнюю мысль?
Ну конечно, мальчу! Ведь не Предтече же!
Кого надо дырявить?
Ну конечно, земнитов! Их проклятые сферы! Кого же еще!..
Но как их дырявить?
Об этом он еще подумает...
А пока что надо с семенами разобраться. Почему напали? Почему помогли земнитам?
Анн послал мысленный луч из середины лба. Стегнул им в сердцах по семенам.
«Не буду вас оволивать! Не буду! Куда дели Зверя?»
Он надеялся услышать в ответ раскаянье, сожаление, просьбу простить.
Надеялся, что Предтеча тоже одумается и снова станет с ним, маль-чем,заодно.
Ишь, как он, большой да сильный, горюет, свесив голову с края площадочки. Считает себя виноватым в разрушениях. Не уберег сферы, не ус-торожил.
Ну Предтеча! Ну дорогой! Забудь про службу! Вспомни про себя! Про свое желание созидать!..
Нет больше караульщика-земнита на кривой, выщербленной стене.
Хороводы внизу снова раздвинуты. Снова образованы три пересекающихся кольца.
Снова протяжны и слитны выпевающие голоса...
Молчат семена.
Ни раскаянья в них. Ни сожаления...
И вдруг - удар! Мгновенный ошеломляющий импульс. Мгновенная перестройка.
Предтечу дернуло вперед. Он с воплем сорвался с площадочки. Канул камнем.
Девча руку выбросила. Успеть... Схватить...
Куда там!
Внизу - невообразимое. Семена словно обезумели. Бьются о башню. Волна за волной...
Вот перехлестнули. Сразу в нескольких местах.
Шелест сыпучих струй заполнил пространство.
Земниты завизжали. Думали, их звуки всесильны.
Но семена лились, лились. На мечущиеся фигуры... В отверстые рты...
Выше голов запрокинутых... Выше воздетых рук...
Предтеча остался под обвальным шелестом... И земниты...
Лишь верхушки покореженных стен вытарчивали из-под сухого бурления и трепета.
Издалека - от соседних башен - доносились такие же визги. Там тоже возмущение семян...
Новый удар настиг девчу. Новый импульс, одной ей предназначенный. Он не изменил ее, не превратил в мальча, - обратился в слова.
«Порождения! - услышала слитный вопль. - Хотим Порождения!»
«Будет вам Порождение!» - передала Яна.
Задумалась.
Одна. Без Предтечи. Сможет ли?.. Милый Предтеча...
И земнитов жалко. Неожиданное чувство разорванной связи больнее любого удара.
Смогу... Смогу!..
Да и не одна я! Ведь Праматерь есть!..
Яна обрадовалась. Как хорошо, что вспомнила! Как вовремя вспомнила!
Послала мысленный призыв.
На все четыре стороны.
Подождала, замерев.
И ответ пришел.
С пятой стороны.
Из-под почвы.
«Зачем будишь? - укорила Праматерь. - Я сплю. Я набираюсь сил...»
«Но мы же велели не так!»
«Помню. Пещер не нашла. Поэтому погрузилась. Отсюда пойдет Порождение. Из глубины. Из праха.»
«Семена требуют немедленно.»
«Знаю, что им нужно. И что - тебе. Все сделаю. Смотри!..»
Яна глянула - сквозь сыпучие волны - и увидела, как почва под ними раскрылась.
В мириады маленьких дырочек провалились мириады маленьких семян.
Улеглись во влажную теплоту.
Окутались добрым шепотом Праматери.
И стали оживать.
Пустили - каждое - отросток вверх и отросток вниз.
«Кого послать первым? И для чего?» - спросила Праматерь
«Пусть будет Сферобой!» - попросила Яна.
Земля очистилась - впервые на девчиной памяти. Лежала прекрасная, живая, нагая.
Не оторваться от нее. Взгляда не отвести.
Как уродливы башни! Как не нужны!..
Вот возле них проклюнулись...
Тонкие, зеленые...
Что?
Листики... Стебельки...
Быть может, Яна только что придумала эти слова. Быть может, вспомнила.
Много их, растущих... Густо лезут...
Крепнут... Расширяются...
Вот желтые точки появились на концах стеблей.
И раскрылись цветы... Резко, уверенно, победительно...
С каждого лепестка, окрашенного как солнышко, прянули несколько тонких, ослепительно ярких лучей.
Лучи потянулись к сферам.
Воткнулись. Пробили. Продырявили...
В каждую сферу - не по одному.
Затем погасли.
На лепестках остались крошечные дырочки.
В тишине совершался Великий Исход.
Сферы взлетали стаями. Истаивали в воздухе.
Башни оседали. Будто погружались в землю. Разрушались бесшумно и безвозвратно.
Площадочка, на которой была Яна, опускалась плавно, - пока не легла на небольшую проплешину среди зелено-желтого торжества. Яна оглянулась.
Там, за цветами, из земли прорезались головы, плечи, тела. Новые девчи. Новые мальчи. Люди...
Праматерь выполняла задание: порождала таких же, как Предтеча. Но и другие формы ей ныне разрешены. Везде, куда долетал взгляд, земля шевелилась: деревья, кусты, травы...

* * *
Человек - ты вылеплен из глины.
Ты - одушевленный кем-то прах.
Все твои дерзания и сплины -
Все сгорит во времени кострах.

Горсть земли, натолканная в форму,
Ходишь, рассыпаясь на ходу.
К одному стремишься ты - к прокорму.
Лишь в одно ты веруешь - в еду...

Но горят призывно над тобою
Звезды ночи... За звездой звезда...
И глядит Вселенная с любовью
На тебя и просит жить всегда...

Юрий Макаркин (18 лет)

ЗЕМЛЯНИКА

Среди ночи разбудил Ивана лунный свет. Очень уж яркий: так и льется, так и норовит забраться под опущенные веки.
Иван сел на лежанке, со стоном скребанул ногтями в густой волосне. Будто хотел нащупать вершки сна, чтобы вытянуть напрочь.
Матушка на печи посапывала тихонько - временами с подсвистом. Туда, на верх, свет не доставал.
Может, перебраться к ней? Там просторно: пятерым таким, как он, хватит...
Иван поднялся, зевнув. Пошел в сенцы воды напиться.
Кадушка с водицей стояла справа. Ковшик плавал в ней ленивой утицей.
Иван толкнул уличную дверь наружу, - чтоб виднее было. И замер, приоткрыв рот.
Огромная лунища висела над входом, будто просила: впусти!
Иван за порог шагнул. Дверь прихлопнул пяткой босой. Нечего Луне ломиться - незваной гостье!..
Их с матушкой теремок стоял на краю деревушки, - над самым откосом приречным.
Речка - там, внизу, - не самой собой была. Лентой глянулась -украсой для Луны.
Откос, густо поросший разнотравьем, покрывали красные живые капли. Кровь, никак? Откуда? Чья?..
Иван приспустился от теремка. Руку протянул, нагибаясь...
Тьфу ты, наваждение! Это же ягоды земляничные - никакие не капли!
Чтобы убедиться, нащипал горстку, взял губами с долони, сжевал.
Вкуснотища-то какая!
Нешто еще набрать? Спать-то вовсе расхотелось!
Иван снова руку потянул...
И тут голоса - тоненькие, но приятные, - закричали вокруг него:
- Не трожь!..
- Не смей!..
Иван распрямился. Огляделся.
Мир залит плавленым серебром. Чернь повсюду, но и словно бы ее нет. Тьма - настоящая, беспросветная, - лишь в глубине деревьев, что висят над теремами, как бестрепетные тучи...
- Где вы? - спросил Иван басовитым шепотом.
- В тебе!..
- В нутре!.. - уверили голоса.
- Мы - земляничины!
- Мы - кровинки!
- Сейчас мы сольемся...
- И ты услышишь...
- Ты услышишь голос Дракена!..
- Не всегда ему верь!
- Будь осторожен!..
Иван на живот надавил, плоский да крепкий. Авось утихнут пищалки...
И впрямь, утихли. Никто не писклявил.
Но недолго.
Вздохнули звонкие голоса. Слились, как прядки в косу, как веревки - в канат.
Нечто новое родилось. Непостижное. Гулкое.
Не в Иване оно было, - только частичка дальнего отзвука шла из нутра. Но и от частички малой - невмочно тяжко...
Бросился Иван на спину: лицом к Луне, ногами - к реке, головой - к теремку своему.
Стало полегче.
- Будь здрав, Иван! - услышал шепот... Нет, рокот... Нет, могучую дрожь...
- Кто ты? - молвил Иван.
- Разбудил я тебя, извини!.. - не только из нутра, - из земли, сквозь Ивана, - исходил гул словесный. - Дракен я!
- Не слышал про тебя! - Иван хотел вскочить, да не тут-то было. Словно бы прилип к травинкам прохладным. Елозить по ним - елозил, а вот встать - ни-ни...
- Расскажу! - прошептал, прогудел собеседник. - Слушай!..
Иван дернулся еще разок-другой... Матушку, что ли, позвать?.. Помогла бы отлепиться...
Потом не до себя стало. Понимать хотел...
О чужом, далеком, непонятном рассказывал Дракен...
- Жила-была Великая Древняя Сила. Просто была. Ничего не порождала, хотя могла бы породить что угодно. Сложна была немыслимо. Вам таких изгибов да вывертов, измерений да мерностей, странностей, слоев да переслоек не вообразить.
Кое-что в ней, однако, происходило. Случайные содрогания, сопряжения структур стряхивали то, что назову по-вашему: пыль. Пыль обозначала пространства, вызывала лет Времен, - дуновение ветров, пытающихся навести чистоту и порядок.
Вспыхивали звезды, возникали планеты. Миры томились, ожидая богов. И боги родились - из той же пыли. Родились неразделенными. Бог Света и Бог Тьмы - в одном теле... бог Добра и Бог Зла... Бог Любви и Бог Ненависти...
Первая война между ними была за то, чтобы разделиться. Но, разделяясь, они и Вселенную разделяли, делали двойственной, неоднозначной.
Другие войны были войнами за власть. Боги стремились подчинить кто что сможет.
Создавали - себе в поддержку - воинства Духов и Тварей.
Долго длились битвы Богов. Очень-очень долго.
В конце концов они растревожили Великую Древнюю Силу. Заставили ее - лишь на миг - очнуться от дремоты.
В тот миг она родила Большое Время и Гтанаха - сторожа Большого Времени.
А несколько богов, .сговорясь, создали меня - как противника, проти-воборца Гтанаху.
Большое Время открывается редко. Оно исторгает Гтанаха и поглощает множество миров. Гтанах - пасть Большого Времени...
Я бился с ним не раз. Если бы не я, ничего бы давно уже не было: ни Солнца, ни Земли.
Не раз мне удавалось выстоять до тех пор, пока Большое Время снова закроется.
Но в последнюю схватку мне не повезло. Гтанах был особенно свеж и силен. Возможно, потому, что он спит между боями, я же - участвую в делах богов.
Я долго сопротивлялся. Потом иссяк и бросился бежать.
Под носом у Гтанаха затиснулся в эту планету, в эту Землю. Ободрался до крови.
На мое счастье Большое Время закрылось, Гтанах вынужден был уйти.
Но теперь - мне дано предчувствие - Большое Время опять готово распахнуться.
Помоги мне, Иван! Без тебя я не выберусь! Не встану перед Гтанахом!..
Голос умолк. Тут же свобода вернулась. Сесть мог парень. И встать.
Сел Иван недоверчиво.
Вскочил, расправив плечи да выпятив грудь.
- Чего ждешь от меня? Какой службы? - вопросил с любопытством. Но ответил ему не один голос, а - после лаузы - те, прежние: тоненькие, приятные.
- Дойди до моря-океана, - затараторили, перебивая друг друга.
- Доплыви до острова Булана...
- Найди гору...
- В горе - пещеру...
- Спустись...
- А дальше Дракен сам скажет...
Иван выслушал внимательно. Повторил про себя.
- Пошто ж не верить ему велели? - укорил наставников.
- Остеречь тебя чтобы!
- Любый ты!..
Голоса - или то был один голос? - умолкли смущенно.
Иван тоже смутился. Хмыкнул, не зная, что делать. На всякий случай поклонился каплям-ягодкам, разбросанным по косогору. Пошел в избу.
Сна ни в одном глазу не было. Вертелся на лежанке. Вспоминал рассказ Дракена. Потом, однако, забылся.
Утром встал поздно: солнышко уж успело высушить росу.
Пересказал матушке все, что ночью случилось, и матушка, всплакнув да поохав, стала собирать его. Напекла лепешек пшеничных. Онучи запасные положила в котомку. Слазала на сеновал да принесла дубинку черную - видать, из мореного дуба.
Иван дубинку принял: тяжеленька. Покачал головой: аи да матушка!
Обнял свою старушку. Поцеловались трижды. Благословила она его.
И отправился Иван в путь. В котомке - лепешки, онучи да дубинка. На ногах лапти несносимые. Порты полотняные подвернуты. Под рубаху ветерок залазит.
Долго ли - коротко ли, до моря добрался. Через горы и долины, через леса и степи.
По морю волны крутобокие ходят, пенистые шапки набекрень. Над морем небо распахнуто, не такое плоское, не такое близкое, как над землей. И свет над морем другой: поярче, почище.
Стоял Иван на берегу, - загорелый, похуделый, будто из железа отлитый. Слушал раскатистый голос валов. Дышал воздухом терпким, будто настоянным на подводных травах.
Остаться бы тут навсегда! Уговорить бы матушку! Поставить теремок!..
Да уж больно путь тяжел. Матушке, небось, не добраться.
Где-то там, впереди, остров Булан. Глазом не видать. Значит, вплавь и не думай!
Надо бы лодку построить, да берег пустынный. Кроме колючих кустов - ничего.
Иван попробовал колючку отколупнуть - не получилось. Пока с одной возился, другая палец уколола. Да и что толку - сражаться с колючками! Ветви у кустов так извиты, что сплотить их - и думать нечего.
Сел Иван на кочку травянистую. Посмотрел, как по пальцу кровинки катятся, в песок падают. Что-то это ему напомнило. Что-то знакомое. Но довспомянывать не стал.
Взял палец в рот - унять руду. Задумался. Думал-думал, ничего не придумал. Аж голова заболела.
- Да помогите же мне кто-нибудь! - вскричал в сердцах. - Силы земли, силы воды, силы неба, - вон сколько вас! А я - один!..
Глядь, откуда ни возьмись, лодка перед ним. Бока красны да круглы. Пара веселец вдоль бортов лежит в уключинах.
Вздымается лодка на волнах недалеко от берега. Ни вперед, ни назад не движется.
Иван оглянулся: никого. Хотел разуться, снять лапотки. Да поленился: авось, и так высохнут.
Зашел в воду - шлеп, шлеп. Перешагнул через борт. Плюхнулся на скамью.
На ладони поплевал, весла развернул - и давай ими перепахивать море.
Уверился: есть у него какие-никакие покровители. А раз есть покровители, - значит, приведут куда надо.
Плыл он этак, плыл. Вдруг - толк! - уткнулась лодка во что-то. Остановилась.
Иван весла бросил, на нос перебрался. Смотрит: что за диво? Перегородила путь лодке рыба-собака. Шерсть ее длинная перепуталась, перевилась; клыки торчат шильями, плавники кончаются когтями остренными.
А в глазах ее желтых - грусть и мольба. Разевает она пасть, будто хочет что-то сказать. Да не может, - рыбы немы.
Наклонился Иван пониже. Приметил, - сквозь шевеление воды и световую пленку, - торчит из рыбьего бока что-то синее, длинное - под цвет моря.
Ухватился Иван за торчащий конец - брр! Холодно!.. Потянул на себя. Тянет-потянет, вытянуть не может.
Веревка-не веревка, скользкий да жилистый червь морской ложится к нему в лодку. Изрисованы бока червя черными узорами, будто буквицами чудными.
Пока Иван червя извлекает, меняются узоры у него на глазах. Из непонятных превращаются в как будто бы знакомые, - только некогда к ним присмотреться.
Вот и головку червячью выдернул: длинную да заостренную, с тремя рядами зубов по кругу.
Хотел оторвать головку, да вдруг полыхнули яркой зеленью узоры вдоль боков.
«Не убивай меня!» - прочитал Иван многократно повторенный призыв.
- Да я и не хотел тебя убивать! - сказал Иван и отпустил червя в воду.
В воде червь бросился в одну сторону, рыба-собака - в другую. Ивану показалось, что они улыбнулись, расплываясь. Или даже засмеялись облегченно.
Погреб Иван дальше. День греб и ночь. И еще день. И еще ночь.
Вдруг шум сверху послышался. Иван поднял голову и увидел, как целая стая чаек напала на одинокую птицу-мышицу.
Серенькая птица-мышица отчаянно защищалась. Да ведь и было чем: зубы у нее таково остры - толстый дуб прогрызут за короткое время. А уж когти до того тверды: скалу раздробят самую крепкую.
Чайки каркали, крякали, визжали. Пух и перья летели от них во все стороны. Много злости было в их криках, - чем-то их противница им крепко насолила.
Долго длился бой. Иван, позабыв про греблю, наблюдал. Особой симпатии к мышице он не испытывал: беда, коли такая повадится в амбары. Но сейчас она была одна, она была слабее целой стаи, - ее следовало защитить.
Решив так, Иван потянулся к котомке, что лежала в ногах. Достал из котомки дубинку. Повертел в руках.
Что делать с ней? В кого кидать?
Тут сама птица-мышица подсказала. Задолбали-таки, забили ее клювами. Стала падать, кувыркаясь, беспорядочно трепеща крыльями.
Чайки бросились за ней. Первую же из них Иван подшиб удачно брошенной дубинкой. Возмущенно гомоня, чайки поднялись повыше, закружились метелью.
А птицу-мышицу Иван выловил рукой из воды, посадил в лодку. 'Выловил и дубинку свою.
Погреб дальше.
Долго ли - коротко ли, птица-мышица подсохла, клювом разобрала свои перышки, когтями пригладилась. Вспорхнула на борт лодки, поклонилась Ивану, - да и была такова. Низко-низко, над самыми волнами, потянулась к острову, что виднелся впереди.
Конечно, это Булан! Какой другой остров может здесь быть!
Иван обрадовался, побыстрее завзмахивал веслами. Да скоро выяснил, что радоваться рано.
Волны с грохотом разбивались о высокие каменные берега и отскакивали, шипя, как разъяренные гадюки. Новые волны наплывали, новые волны отпрядывали. Непроходимый вал кипящей, взбудораженной воды окружил остров.
Попробовал Иван приблизиться, да лодка стала взбрыкивать, как необъезженный конь, завертелась волчком, встала на дыбы. Насилу смог назад отгрести.
Упрям Иван. Снова и снова пытался. Снова и снова - безуспешно.
Уж как он бешенствовал! Мозоли кровавые натер веслами. Тридцатью тремя потами облился. То синел, то краснел от натуги. Целый день бросался на приступ, - да откатывался, отбитый.
Ночью лег спать в лодке. И приснилось ему, что кто-то невидимый утешает его тоненьким голоском:
- Не плачь, Иван! Я тебе помогу!..
Во сне он хочет поднять веки, тужится, тужится, - поглядеть, кто это вместе с ним в лодке такой участливый. Да никак не получается: будто бревен ему на глаза навалили.
Проснулся, а глаза и впрямь сырые: не иначе, плакал ночью.
- Помогите кто-нибудь! - снова взмолился Иван, как уже было однажды.
Сел в лодке и глазам не поверил. Помогли ему, и просить не надо было.
На суше стояло его суденышко. Чуть-чуть накренилось...
Внизу были бурлящий котел прибоя и отвесные береговые стены. Внизу и сзади. А перед ним вздымалась гора, то светлея, то темнея, то посверкивая гранями да изломами.
Вышагнул Иван из лодки. Закинул котомку за плечи. Полез в гору.
Лезет-полезет, вылезти не может. Велика гора: до небес достает, макушкой вровень с солнышком.
Уж поднялся Иван выше половины. Отсюда море-океан - с копейку видом. А про лодку и говорить нечего: соринка незаметная.
Подтягивается Иван на руках, ногти того и гляди сорвет. Ногами себя выталкивает.
Вдруг видит: ход перед ним вглубь горы. Камни по краям загадочного хода как бы радугой разноцветной помечены.
Ужель та самая пещера?..
Помедлил Иван, - страшновато стало. Да что поделаешь! Назвался груздем, - иди до конца.
Влез в дыру. Пахнуло холодом. Дневной свет отступил. Другой -вкрадчиво-мерцающий - свет появился. Его источали неровные стены, покрытые фиолетовым инеем.
Внутри можно было распрямиться. Но не до конца: голова оставалась склоненной.
Ход уводил вниз: в глубину горы. С каждым шагом холод становился сильнее. Воздух будто уплотнялся, будто пропитывался тяжелым мертвящим морозом.
Иван и притопывал, и руками себя похлопывал по плечам да по груди, и на пальцы дышал. Так - с притопом да прихлопом - вроде, полегче было. Да все равно не в моготу. .
А когда сгустился туман, и пришлось окунуться в его завесу, - еще хуже стало. Дрожмя дрожит Иван. До костей его пробирает.
И чего поперся! Очень нужен Дракен какой-то! Может, повернуть, пока не поздно?
Подался Иван назад, отступил на шажок.
И тут в яви услышал голос тоненький, - такой же, как во сне:
- Не бойся! Иди вперед! Я помогу тебе!..
Откуда ни возьмись, поползли по Ивану красноватые искорки. Гуще да гуще, - словно мураши.
Иван попробовал их смахнуть, - никак. Попробовал послюнявленным пальцем их придавливать, - никак.
Потом дошло до него: потеплее стало. От них, от искорок, небось.
Двинулся Иван дальше. Ничего не видать в густом щипучем тумане. Камешки да канавки под ногами норовят нарушить равновесие. Выступы с верху да с боков жаждут ему голову расшибить или хоть щеку расцарапать.
Холод лютует: скребет когтями по Ивану. Давно бы остолбенил, превратил бы в ледяного идола, кабы не красные мурашики.
Спускается Иван все ниже и чувствует как бы гнет, на спину давящий, как бы неслышный приказ: остановись!
Упрям Иван: идет вопреки нажиму.
И вдруг туман разредился, повис мохнатой стеной, затылок она еще покусывает, да уж скорей по-виноватому, чем по-злобному.
А впереди другая стена, - страшная, непонятная. Составлена из длинных темно-синих просверков, будто из кольев, направленных горизонтально, сзаду-наперед.
Встал Иван между двумя стенами. Не знает, что делать.
Смотрит: искорки задвигались-заерзали, с него стянулись, в облачко собрались, - да и поплыли на темно-синие колья. Не успели соприкоснуться, взвихрилось пламя - не пламя: какое-то трепыхание огнистое. Завихрилось, пропало, - и не стало искорок, исчезли навовсе. Как бы Ивану показали: вот что с тобой может быть.
- Что же делать-то? - сказал парень тоскливо да в затылке заскреб. Тут ему тоненький голосок и подсказал с участием:
- Рыбу-собаку позови!..
- И впрямь ? - задумался Иван. Думал долго.
- И впрямь! - решил за неимением лучшего. - Эй, рыба-собака, помоги, коли захочешь!
Не успел догаркнуть последнюю фразу, услышал торопливые звуки.
Из тумана - топ-шлеп! - выбежала на плавниках званая рыба и, не здороваясь, кинулась на преграду.
Огнистое трепыхание и на нее взвихрилось. Да рыбе оно нипочем: головой мотнула, зубами ляскнула, и свернулась огнистость в яркую прозелень, упала как бы травянистым ошметком, и сглотала рыба тот ошметок, не подавилась.
А потом принялась рыба за преграду, за колья грозные. Уж она их грызла-грызла, один сожрала да другой, третий да четвертый. До тех пор старалась, пока большую дыру не проела.
- Молодец ты, рыбища! Хвала тебе! - поклонился Иван помощнице. Да и кинулся в освобожденную темноту.
Непростую дыру сделала рыба. После люто холодного тумана это особенно чувствовалось.
Иван понял, что он уже не в том каменистом ходе, какой привел его сюда. Бархатисто-теплыми, словно бы живыми, были стенки нового хода. Поначалу они обжимали Ивана, стирали остатки всего пережитого прежде.
Затем стенки хода отпрянули друг от дружки и как бы наизнанку вывернулись. Конечно, Ивана они вывернули тоже.
Почувствовал он себя словно бы наездником чего-то огромного, доброго и - беспомощного. Наездником, букашкой, вошкой незаметной.
Почувствовал, слитый с этим огромным и добрым, недоумение и досаду.
Как посмели силы Зла проникнуть сюда? Что за разбой они учинили?
Скользнув вниманием вдоль хода, который вился теперь как бы внутри него, Иван понял, в чем дело.
Там, впереди, проход был закрыт пробкой. Состояла пробка из вязкой черной пены - неописуемо-противной, неописуемо-вонючей. Кто-то мерзкий ее выделил, чтобы навредить, напакостить, или сама она являлась чудовищной жизнью?
Ивана передернуло. Надо помогать, надо избавляться от вонючей нечисти. Но как?
И вдруг тоненький голос - Иван уж позабыл о нем, - напомнил о себе.
- Позови червя водяного! Позови, Иван! - подсказал голос. И впрямь!
- Эй, червь водяной! Помоги, если захочешь! - выкрикнул Иван. Не успел откричать, глядь, - волна морская катится. А в ней - извитой, письменами по бокам изукрашенный, - червь.
Нахлынула волна, донесла червя до черной пены и пропала.
Не теряя времени, пришелец втиснулся между пеной и теплой стенкой хода, - и давай втягивать свое длинное тело, накручивать его на пробку.
Вот уже хвост один остался. Дергается, будто подзывая Ивана.
А Ивану никак не выделиться, не стать самим собой, - он с громадиной доброй слит.
Надо бы действовать? Но как?..
Тут опять голосок тоненький под ухом зазвучал, подсказку подал:
- Позови птицу-мышицу!..
Почему бы и нет1
- Эй, птица-мышица! Помоги, если захочешь! - позвал Иван. Глядь, летает над ним серая да юркая, высматривает его острыми глазками.
Собрал Иван волю, - чтоб знак подать. И всей воли его молодецкой лишь на то хватило, чтоб высунуть из приветливой громадности руку с растопыренными пальцами.
Птица увидела, пискнула по-мышьи, камнем упала, подставила сильную лапу.
Иван за лапу схватился. Птица крыльями забила. Дерг... Дерг...
Вытащила Ивана, к пробке поднесла - да и стряхнула с себя.
Упал Иван рядом с хвостом червячьим. Голову поднял, - нет птицы-мышицы.
Что делать-то?..
А уж голосок тоненький тут как тут. Подсказывает:
- Тащи, Иванушка!..
Иван рад подсказке. Рад, что зловоние мерзкое перестало мучить.
За хвост схватился, намотал его себе на правую руку. Левой взялся чуть повыше. Ногами уперся. И давай тащить.
Тянет-потянет, жилы на руках вздуваются, в глазах темнеет, зубы от напряжения скрежещут, пот вызревает на висках да на лбу.
Изнемог уж было, да почувствовал: сдвинулась... Шевельнулась противная укупорка.
На чуток...
Еще на чуток...
Рванул Иван из последних сил.
И вдруг вся черная пена обрушилась на него.
Вся мерзость мира. Злоба, зависть, подлость, предательство...
Несколько мигов пролежал Иван распластанный.
Затем нахлынула новая морская волна, приняла на себя затверделую пену, растворила, унесла... Червь уплыл вместе с нею...
А перед Иваном открылось обиталище Дракена. Парень сразу понял, что место перед ним - необычайное. Как только поднялся да зашагал вперед.
Оказался он в пещере, большущей да красивой. С ее потолка свисали разноцветные каменные сосульки, - красные, желтые, зеленые, синие, -и каждая светилась по-своему: то поярче, то послабее.
Правая стена пещеры была гладкая да выпуклая, будто нарочно этак обтесанная топором.
Передняя стена была так далека, что терялась в дымке, образованной многоцветным полыханием сосулек.
Левая стена была такой неровной, так была изрезана трещинами, изляпана бугорками-наростами, что казалось, будто она исписана непонятными письменами.
А на выступах задней стены - той, через которую вошел, - сидели живые существа. Были у них смоляные - темные да блестящие - птичьи тела и злые волчьи морды. Только глаза отличали их от волков: горели багрово и жутко.
Далеко - наверное, в середине пещеры, - был колодец, в нем могла бы уместиться половина поселения, в каком жил Иван. Над колодцем стояли, подрагивая, синеватые испарения.
Едва Иван вошел, уродливые существа на задней стене заерзали, беззвучно открывая пасти, - словно делились не внятными для парня вестями.
Чем глубже он внедрялся в пещеру, тем большим становилось беспокойство. Твари подпрыгивали, царапали камень когтями, расправляли перепончатые крылья, трясли ими угрожающе.
И вдруг - все разом - снялись со своих мест, взмыли в воздух.
Закружились над Иваном. Ниже... Ниже... Овевая его теплыми ветерками, касаясь головы напряженными крыльями...
Сейчас бросятся!.. Иван поспешно скинул котомку, достал дубинку. Поднял над головой, повертел, показывая: вооружен, бойтесь!
Котомку отодвинул ногой в сторону. Чтоб и рядом была, не потерялась, и чтоб не мешала.
Ожидать пришлось недолго. Твари действительно напали. Обрушились, хрипя, рыча, сминая и калеча друг дружку, погребая чужака под грудой дергающихся тел.
Но иной звук перекрыл их мельтешню, заставил стражей смолкнуть и отпрянуть.
Протяжный вздох, подобный горному обвалу.
Он длился, длился, сотрясая пещеру, заставляя Ивана прилагать усилия, чтобы удержаться на ногах.
Нападающих будто ветром сдуло. Ни крыльев, ни когтей, ни воплей. Снова расселись на каменистых выступах, тихие, будто сонные, - только глаза горят.
Что-то в пещере стало другим.
Иван огляделся вдругорядь - и сразу понял.
Правая стена изменила свое положение.
Она поднималась.
Если наблюдать неотрывно, ее медлительный подъем хорошо заметен.
Она поднималась, и странный синий свет, отличный от света потолочных сосулек, лился из-под нее. Пронзительный. Чистейший. Словно излучаемый неким синим солнышком.
Стена поднималась, не нависая над пещерой. Стена поднималась, втягиваясь куда-то вверх.
За стеной обнаружилось что-то влажно блестящее... Что-то округлое... То самое солнышко, испускающее синие лучи...
Нет, не солнышко это было.
Это был Глаз.
Он глядел на Ивана.
Иван прочитал в нем сперва внимание, как бы желание вспомнить. Затем - насмешку.
Глаз изучал Ивана, и синий свет то притухал, то разгорался, соответствуя каким-то тайным мыслям.
Тайным мыслям кого?..
Недра горы вдруг содрогнулись, будто поспешив ответить на невысказанный вопрос.
Пришел звук.
В нем были задор и превосходство.
- Я - Дракен! - прогудел голос из-под ног Ивана, из-под пола пещеры. - Я почуял в тебе Героя и не ошибся!
- Зачем звал? - выкрикнул Иван, опуская дубинку и подталкивая котомку ногой к себе.
- Чтобы доверить тебе величайшую честь! - прогудел Дракен.
- А стена из кольев да пена мерзкая - твои?
- То заклятия для защиты от Гтанаха. Они так сильны, что сам я снять их не мог.
- Чужими руками жар сгреб?
- Считай, своими. Потому что заменишь ты меня. Вместо меня здесь будешь.
- Как это?
- Не люблю Героев. Таких, как ты. Все искажаете. Нарушаете естественный ход...
- Как это?
- Но можете и пригодиться. Ты готов?
- Убить, что ли, хочешь? - Иван снова поднял дубинку. - Не замай!..
В ответ смех послышался. Добрый, не рассерженный. Но так он почву раскачал, так растряс, что Иван, как ни старался, на ногах не устоял, -шлепнулся на мягкое место.
И дубинку выронил.
Дубинка мотанулась туда-сюда по полу, нашла трещину глубокую -да и свалилась в нее. Не увидишь. (Иван попробовал.) Не дотянешься. (Иван попробовал). Отвоевался...
Смех усилился до того, что и сосульки вверху затряслись. Потом резко утих.
- Приготовься! - сказал Дракен. - Сейчас ты будешь изменен!..
Тут Иваном страх овладел. Завертелся Иван волчком, замахал кулаками во все стороны, - не подпустить к себе чтобы.
- Эх, дубинки нет! Жалко!..
Прыгает Иван, крутится, бьется невесть с кем, а сам слышит: напрасно, напрасно.
Что-то невидимое наполняет его. Проникает между клетками, между жилами. Разъединяет, не разрушая. Растягивает парня потихоньку. Раздувает, как рыбий пузырь.
Страшно Ивану, - молчать не в моготу. Сейчас заорет - ради облегчения, ради забытья.
Но тут вмешался голосок тоненький.
- Не трусь, Иван! - выкрикнул, да с такой силой, что Иван и впрямь послушался, - перестал бояться. Глядел, открыв рот. Было на что глядеть.
Вдруг - после выкрикнутых слов - из рукава Ивановой рубахи выпало что-то маленькое, красненькое.
Земляничина... Как она там очутилась?..
Не успел Иван сморгнуть, а уж ягодка стала девушкой-красавицей. Росточком невысокой. Розовощекой. Черноволосой. Зеленоокой...
Сарафанчик на ней - что летняя полянка: веселый, разноцветный. Ноги босые - на камнях стоять, небось, колко.
- Кто ты? - спросил Иван.
То, что его разъединяло, замерло внутри, - словно прислушалось.
- Разве не приметил? - весело сказала девушка. - Земляничника!.. Взялись Иван да девушка за руки. Глаза в глаза. Век бы так стояли. Да не дал Дракен.
- Зачем ты - кровь моя - здесь? - прогудел недовольно.
- Чтоб Ивана не взял! - сказала девушка.
- Все равно возьму! А тебя накажу за своеволие!
- Ты ложью парня приманил! Слушай, Иван, как по правде было! Не боги создали Дракена! И не ради того, чтоб он сдерживал Гтанаха!..
- Да мне-то что! - сказал Иван. - Я тебя полюбил! Давай уйдем отсюда!..
- Гтанах сам создал Дракена! Но не этого. Гтанах сотворил их множество. Чтобы, когда его нет, когда Большое Время закрыто, они служили ему, Гтанаху. И они служили - в своих мирах. Разрушали, жгли, убивали. Мир, где есть насилие, неустойчив, - такой легче поглотить...
Дракен вдруг завыл. Пещера заходила ходуном. Каменные сосульки стали падать вокруг Ивана, потухая, теряя свои цвета.
Вой делался громче и громче, как бы загустевал в пространстве пещеры, в пространстве между Иваном и девушкой.
- Но Гтанах просчитался, - девушка заторопилась, ярче проступил румянец на щеках. - Разумы планетных дракенов были не только в их телах, но также в космосе. Там, в космосе, они встречались, взаимопроникали. Там образовали Высшего Дракена...
Тут вой резко оборвался, и тишина упала на Ивана, как молот на наковальню. Хотя полной тишина не была: гул дрожащей пещеры оставался, стук падающих сосулек.
- Да, Дракен бился с Гтанахом! - девушка, похоже, говорила сама себе. - Битвы их были ужасны. Дракен стал соперником Гтанаху. Захотел Гтанаха уничтожить, занять его место.
- Ты предала меня, девчонка! - вдруг прогудел Дракен. - Но я не в обиде. Во плоти только так и любят: предавая одних ради других...
Тут потолок пещеры треснул сразу во многих местах. Звук был похож на то, как если бы раскололось огромное яйцо.
Шипастые обломки потолка обрушились вниз. Но ни девушке-земля-ничинке, ни Ивану вреда они причинить не могли.
Не могли потому, что изменился колодец посреди пещеры. И сами люди тоже изменились.
Очертания колодца как бы закурчавились, расплылись. Уже не голубые испарения стояли над ним, - черные, туго скрученные вихри выметывались прямо и наискось, тянулись во все концы пещеры.
Грозные обломки влипали в вихри, как мухи в масло; казались внутри тугой черноты маленькими и безопасными.
Вот камни пролетели сквозь Ивана. Вот вихри сквозь него прошли, не причинив вреда.
То, что проникло внутрь парня, разъединило-таки клеточки и связочки, скрепочки и склеечки его тела. Выдуло из него единым дыхом плотскую тяжесть, как залежалую пыль.
А девушка-земляничинка, вскинув руки, окуталась красноватым мерцанием, похожим по форме на большую ягоду, - скрылась в этом мерцании, как в безопасном коконе.
Не только очертания колодца, - очертания пещеры менялись беспрестанно. Каменное, неподвижное приходило в движение, ломалось, дробилось, - и соскальзывало, падало, устремлялось в колодец.
Сквозь Ивана и вокруг девушки текла, текла, текла глыбистая река.
Затем истечение камней кончилось, и наступила краткая передышка.
Иван не успел шевельнуться, не успел ни о чем подумать, как движение возобновилось, но теперь оно было - живое.
Показалась морда Дракена и устремилась туда же, куда камни, - в колодец.
Иван бы и не понял, что это Дракен, если бы его, Ивана, это не касалось, если бы ему не было ДОЗВОЛЕНО понять.
Вдруг дрогнул и сместился Глаз, который был вместо пещерной стены. Зубы потянулись, будто белые горы внутри вихревой черноты. Каждый зуб размерами превосходил всю пещеру.
Возникло встречное движение. Дракен освобождал в глубинах Земли немыслимые пустоты. Иван должен был заполнять эти пустоты собой, -чтобы не случилось беды, чтобы его мир не был непоправимо искалечен.
Дракен - через колодец - выползал наружу. Иван - через Дракена - устремлялся вглубь Земли.
Долго ли - коротко ли; может, много лет, а может, несколько мигов продолжался исход Высшего Дракена.
Чем меньше оставалось от прежнего насельника, тем больше делался Иван, - чтобы уберечь, спасти планету.
И когда Дракена совсем не стало, Иван ощутил, что он, как улитка, обвился вокруг земного ядра и держит свой мир на себе.
Это не было тяжело. Но и легко это не было, - прежде всего, потому, что человеческого, несмотря на бесплотность, в Иване оставалось очень много. Он хотел рассказать матушке о том, что с ним приключилось, хотел искупаться в реке, увидеть рассвет, пробежать босиком по траве, хотел -рука в руке - пройти с девушкой по лесу...
Разговоры с ней были для него единственным действием, которое оставалось возможным.
Она всегда была рядом, хотя и не по-прежнему, не по-людскому, не вровень с ним.
Она пронизывала земные толщи как легкий ароматный ветерок, -стоило ее позвать. Она была весела и смешлива. Никогда не жаловалась, никогда не жалела о прошлом.
Иван был благодарен ей за присутствие. Иван любил ее. От его любви, снова и снова, как торфяной пожар, зажигалось хотение быть на земле.
Время, видимо, шло. Хотя, может быть, и стояло. Иван не ощущал смены зим и лет, смены света и тьмы. Зато ему внятными стали потаенная дрожь глубинной жизни, редкие биения планетного сердца.
Помог бы, что ли, кто-нибудь! Иван взывал к Земле и к силам, в ней обитающим; к матушке, к вещему ее сердцу.
К небесам не взывал. Отсюда о них помнилось, как о чем-то уж очень далеком и к нему никак не относящемся.
К девушке-земляничинке не взывал тоже. Если бы могла, уж наверное сделала бы что-то. Мало разве того, что она - рядом!
С некоторых пор Иван вообще прекратил думать о помощи извне. Понял, что просто уйти, просто сбежать - нельзя. Нельзя не потому, что физически невозможно; нельзя потому, что вредно будет Земле...
Время все-таки, по-видимому, шло. Иван заметил, что в словах девушки, обращенных к нему, вроде бы, появилась грустинка.
- Мы не сможем вернуться назад в людском виде! - сказала она как-то.
- Знаю! - отозвался Иван.
- Мы вернемся по-другому! - сказала девушка. - Я снова буду маленькой травкой с белыми цветами и красными ягодами. И ты... Ты тоже прорастешь сквозь толщи. Ты будешь рядом со мной - сильный, высокий... Я договорилась...
- С чем? С кем?
- Да с Землей же, Иванушка, с Землей! Ты ее впускай в себя. Отдавай ей свои пространства. Только медленно. Очень медленно. Не спеши. Она тебя в семечко превратит. Чтобы мог прорасти...
С этого разговора и началось освобождение Ивана.
- Земля! - обратился он, как научила девушка. - Я стану тобой, а ты - стань мной! Возьми мою правую ногу!..
Земля услышала. Комочек за комочком, песчинка за песчинкой стали проникать в то место, какое занимала Иванова нога.
Больно Ивану не было. Страшно тоже не было. Отдавал Земле ноги, руки, тело. И Земля заполняла старательно те выемки, что выдавлены были Дракеном.
Когда осталась от него прежнего только голова, Иван простился с девушкой и попросил у Земли:
- Хочу заснуть и проснуться под солнышком ярким, рядом с той, кого люблю!.. Может, и с Матушкой свижусь!..
Тут же сон его одолел. И не помнил Иван, как стал семечком. Чудилось ему, что тянется вверх. Непривычно маленький, упрямый как всегда... Вверх, вверх, набирая силу...
А рядом - из ягодки земляничной - другой отросток тянется.
Вверх, вверх...