Анна Иванова

Не веря сами, что добыто
Такое счастье над Невой,
И не раздавит нас копыто
На набережной роковой.
Бенедикт Лившиц "Закат у Дворцового моста"

МОЙ ПЕТЕРБУРГ

Если бы когда-нибудь спросили, что у меня ассоциируется с великим городом Петра, и где находится Центр города, я без сомнения ответила бы: "Это там, где я родилась, выросла, где закончила школу и где остались самые тёплые, самые светлые воспоминания о Детстве. Это Моховая.
Любовь к этой улице не исчисляется ни архитектурными памятниками, ни убранством домов. Моховая была и остаётся самой родной и самой красивой улицей.
Родной. Может быть, своими дворами-колодцами, может быть проходным двором, ведущим к моей школе на Фонтанке, "Чёрным садиком" напротив моего подъезда, где когда-то снимался фильм "Собачье сердце", может быть Театральной академией и Музыкальным училищем...
А как бывает красива эта улица, озарённая солнечным светом в тёплые майские дни, когда ощущается приближение лета.
Думаю, что я одна из немногих могу похвастаться тем, что ещё с коляской моя мама гуляла в Летнем, Таврическом и Михайловском садах.
Люди, проживавшие на Моховой, всегда были и остаются для меня самыми родными на свете - соседи но коммунальной квартире. Как я их люблю! Мы все вместе встречали Новый год, Пасху, праздновали День космонавтики. Накрывали столы на нашей большой кухне.
Разные люди жили здесь: и молодые семьи с детьми, и жители блокадного города, и тётя Валя, коренная петербурженка, худощавая, добрая, интеллигентная женщина, привившая мне любовь к Достоевскому, Шолохову...
По прошествии десяти лет нашу коммуналку расселили. Нас, жителей квартиры № 9, раскидало по разным концам города. Мы редко видимся, но, когда это происходит, радуемся до слёз, обнимаем друг друга и вспоминаем нашу улицу, между Пестеля и Белинского, нашу Моховую.

Ирина Котомина

Моё знакомство с Петербургом произошло пять лет назад. Город мне открыл мой лучший друг. Он родился и живёт в самом сердце северной столицы.
Мой друг не просто показывал, обращая внимание на отдельные архитектурные элементы, на те мельчайшие части зданий, которые замечает редкий прохожий. Этот молодой человек рассказывал историю дворцов, улиц, парков. Мы рассматривали достопримечательности города, ограды набережных...
Он горд тем, что его семья участвовала в строительстве Петербурга. Прадед был морским капитаном и доставлял в молодую столицу камень для Александрийского столпа. Об этом событии и капитане написано много книг, автором некоторых из них является его внук.
Мой друг учится в Архитектурно-строительном университете и очень переживает, что в историческом Центре разрешено строительство современных зданий.
Он влюблён вовсе не в озарённый солнцем город, а в прохладный, туманный осенний Петербург. Мы часто гуляем по улицам во время мелкого дождя, когда капельки влаги остывают в воздухе, а город становится жемчужно-серым.
Таким я впервые увидела Петербург и таким его полюбила.

Александра Десницкая

Хотя я родилась и выросла в Петербурге, до недавнего времени совсем его не знала...Только на пленере через живопись город стал открывать мне свои тайны. С каждым днём я забиралась всё дальше и дальше от дома в поисках новых мотивов, обнаруживающих таинственность и романтичность города.
Я видела его не только строгим и величественным, но норой грязным и пугающим, с разрушающимися домами, мрачными подворотнями...
Мне встречались интересные люди, думаю, настоящие петербуржцы.
Как-то на Карповке я разговорилась со старым художником. Он читал мне стихи, говорил о городе, о живописи, о том, что необходимо читать и любить Достоевского, чтобы прочувствовать и понять Петербург.
А однажды, когда я писала этюд на улице Профессора Попова, ко мне подошла пожилая женщина. Она внимательно посмотрела на холст и сказала, что всю жизнь ходит мимо этого места, но никогда не обращала внимания, как тут красиво.
Вот и я, хотя прожила 18 лет в Петербурге, начала узнавать и понимать свой город только сейчас.

Мария Смирнова

Нередко, проносясь мимо привычных серых, пыльных "коробок", возникает одна и та же мысль: "Поскорее бы лето. Умчусь в тихий, спокойный городок, где всего три дома, море и магазин. Что ещё нужно для счастья?! Никакой суеты, спешки - отлично! Никто не спросит, где находится такой-то музей; а что это за здание с непонятным шариком на крыше; как пройти на такую-то улицу, а ещё и попросит показать дорогу...Откуда я знаю! Что вы вообще от меня хотите?! Я так спешу!".
Вот чудные эти иностранцы. Вместо того, чтобы греться на солнышке в какой-нибудь Испании или Греции, они приезжают сюда, бегают весь день с выпученными глазами, пялятся на одетые в серую пыль дома с чёрными окнами и обвалившейся штукатуркой, одним завитком, десятью завитками... Они как-будто сообщают, что рассыпаются последние надежды на то, что в этом городе вообще можно жить и радоваться.
Вот туристы всё сфотографируют, думала я, а потом, наверное, будут рассказывать родственникам: " Да, да, я был в этом Санкт-Петербурге, видел эти дома с одним и десятью завитками. Вот только долго искал, спрашивал, а все отвечали, что не знают, не помнят, спешат...".
Я люблю свой город, но эти дожди, серое небо, туристы, которым не всегда хочется показывать, как пройти к Эрмитажу...
Меня ждут каникулы, жаркое лето на морском побережье...
Так и случилось, что лето я провела на море. Ура! Поначалу моей радости не было границ: солнце, море, тепло. От моего дома до центра города пять минут, от моря до дома - десять. За полчаса можно обойти весь город - прекрасно!
Но прошла неделя и мне стало чего-то не хватать. "Помечтаю" -думала я. Но не вышло. Мозги просто "расплавились на солнце".
"Ну, тогда прогуляюсь по городу, хотя, что я там не видела. Уже даже подсчитаны все кусты на центральной клумбе, два магазина и Дом культуры - не густо".
Тут мои размышления прервал женский голос, вещающий о том, что у его хозяйки самая горячая кукуруза (это в 30 градусов по Цельсию). Видно тоже голову напекло. Расплачиваясь за "горячую" кукурузу и выражая благодарность, я прибавила, что у нас в Петербурге это деликатес. Женщина остолбенела:"Вы из Ленинграда, из Санкт-Петербурга?" - спросила она с нескрываемым восторгом. "Ну да, а что?" - спросила я.
Женщина, забыв о своей "жёлтой морковке", принялась рассказывать о лучших годах своей жизни, проведённых в Санкт-Петербурге.
И тут для меня открылся совершенно новый, а точнее просто забытый, почти сказочный мир с прямыми проспектами, строгими дворцами, храмами и соборами, музеями и театрами, библиотеками и ресторанами... Она вспоминала Петербург, его красоту, необычную, таинственную атмосферу.
Я поняла, что мне стало не хватать именно этой атмосферы: тумана, в который окунёшься, как в невесомое одеяло, дождя, тихонько барабанящего, как-будто льются звуки полонеза, улочек и проспектов, на каждом из которых возникают образы героев Пушкина, Гоголя, Достоевского...
Мне не хватало моего города.
А ещё эта женщина говорила о людях, ленинградцах, петербуржцах, их доброте, отзывчивости, культуре (тут мне почему то взгрустнулось). Она утверждала, что города лучше нет на всей земле.
Возвратившись домой, я радовалась тому, что иду по своей булыжной мостовой, лучшей в мире, хотя раньше всегда сердилась на эти булыжники, из-за которых обдирались каблуки.
Я горжусь тем, что являюсь частью прекрасного города высокой духовности. Для того, чтобы сохранить это чувство, нужно не только смотреть, но и видеть город, ощущать атмосферу Санкт-Петербурга, быть немного отзывчивее. Не думаю, что можно опоздать, если немного задержаться, чтобы показать, как пройти к Эрмитажу...
Р.Б.Ещё в древние времена Юлий Цезарь сказал: "Нельзя обижать гостя".
А Владимир Мономах писал: "Гости по всем землям разносят молву о человеке и создают ему славу или добрую, или худую. Не проходите мимо человека, не обратившись к нему с приветом и добрым словом".

Елена Егорова

Петербург... Что есть для меня Петербург? Вернее, Кто? Петербург представляется мне неким своеобразным человеком, у которого постоянно меняется настроение. Во время грозы он кажется мрачным, насупленным, словно обиженный ребёнок. Но вот проглядывает солнышко, прекращается дождь и город улыбается, мерцает умытой листвой парков. В такие минуты он напоминает радушного, гостеприимного хозяина.
Петербуржцы очень похожи на свой город. Моё знакомство с человеком по имени Петербург состоялось в Центральном районе на улице Правды. Там всё было впервые: первые шаги, первое слово, первые друзья и первый класс. Даже первое признание в любви, ещё в детском саду.
В коммунальной квартире, где жила наша семья, сейчас расположен офис какой-то фирмы.
Мы переехали в дальний район города, на самый край Петербурга. Здесь всё по-другому. Атмосфера более напряжённая и в то же время, какая-то скучная. Если вы спросите, хочу ли я вернуться в Центр, я без промедления отвечу: "Да!" Пусть там более загазованный воздух, пусть там больше людей и машин - всё равно. Я никогда не перестану скучать но маленьким дворикам, по ночной тишине улицы Правды...И ни за какие коврижки я из моего города не уеду!

Татьяна Легарева

Получив задание написать эссе или свои размышления на тему "Мой Петербург", я задумалась: "А действительно, какой он, мой город, "Мой Петербург"? Какое место он занимает в душе каждого из нас, в моей душе?"
Для меня Петербург - это не город, не определённое место на географической или экономической карте. Для меня Петербург - это воспоминания. Воспоминания о Детстве: места, где я бывала, играла или гуляла с родителями...
Петербург пышный, красивый, величественный: набережные Невы, Невский проспект, Литейный и площадь Искусств...Но у нашего города есть и другая сторона, чтобы увидеть её надо снять воображаемую фольгу или обёрточную бумагу. На окраинах районы лишены праздничности, парадности.
Мой Петербург - это один из таких районов. Я там выросла, там прошло моё детство, там я общалась со сверстниками, обмениваясь детскими секретами, играла в прятки и рисовала мелом на асфальте. Ребята постарше пугали нас историями о подвалах и заброшенных домах... Это моё родное.
Я иду по извилистой тропинке парка, где мы гуляли с родителями... Держу за одну руку маму, за другую - папу. Мы идём вдоль пруда и солнце высоко-высоко мелькает между листвой деревьев. Пахнет травой. Я улыбаюсь и чувство радости, счастья бурлит, плещется где-то в глубине души. Мама тоже улыбается. Давно я не видела её счастливых глаз... Жаль. Деревья вдоль этой тропинки срубили...
А вот набережная Невы. Вдыхаю влажный воздух и иду дальше к спуску. Смешно, когда я была маленькая, ступени к воде мне казались так далеко. Это была граница, за которую переступать было нельзя. Как давно я здесь не была! Вот я выросла. Пруд в парке зарос, деревья срубили, ступени стали ближе, а родители постарели...
Когда тебе двенадцать, ты хочешь побыстрее повзрослеть. В пятнадцать тайком от родителей стараешься побольше узнать о взрослой жизни и хочешь казаться старше. В двадцать начинает не хватать детских радостей, детства, которое, как оказалось, пролетело очень быстро.
Мне сейчас девятнадцать лет и мне очень не достаёт той жизни, только вернуться в неё уже нельзя. А как хочется возвратиться в тот Петербург: радостный, детский, без взрослых проблем. Такой образ родного города остался у меня в душе. Я им горжусь, я им дышу - Моим Петербургом.

Ольга Святец

Город и живущие в нём люди образуют единое целое. Что такое город, в котором нет горожан? В памяти возникают картины Чернобыля, Хиросимы, которые по вине людей лишились жизни.
Город определяет стиль жизни каждого из нас.
Что мы знаем о своём городе? Для меня гораздо важнее понять Петербург не только с точки зрения истории и событий, происходивших и происходящих в нём, которые определили его ХАРАКТЕР, но познакомиться с ним как с ЧЕЛОВЕКОМ.
Вспоминаю, перебираю в памяти друзей и знакомых, которые могли бы воплотить в себе "Мой Петербург".
Думаю, что нашла такого Человека, но рассказ начну издалека (как полагается уважающему себя рассказчику).
Начало весны - сосульки, готовые упасть на голову, мокрые, грязные дороги, талый снег, потоки машин...Голубое небо смотрит наивным оком на нас, маленьких и беспомощных, с трудом переживших долгую зиму. Время очищения. Я бреду по серым улочкам, всматриваясь в лица прохожих, пытаясь увидеть в их глазах ответ на самый главный вопрос: "Жива ли я, не убил ли меня яд раздражения и безразличия?" В тот день очень не хотелось попасть в суету Сенной площади, толпу Невского проспекта.
Захотелось пройти по тихим дворикам времён Достоевского, где можно молчать. Захотелось услышать правду о СЕБЕ, которую мог открыть только он - Город. Каждый день я пробегаю мимо его домов, он видел мои улыбки, слёзы и грусть, которая уходит от быстрой ходьбы по его улицам. Но иногда он сам, казалось, плакал холодным осенним дождём на моём лице, а я не пряталась под зонтом, как многие, а принимала его боль и слёзы.
Сегодня мне грустно. Иду по Невскому, заворачиваю к Спасу на Крови... Как обычно, много туристов. А вот стоит он, которого так долго искала, ХУДОЖНИК. Стоит перед холстом, а в глазах счастье. К нему подходят люди, что-то говорят, отходят...Возникает странная ассоциация: "Приём у Господа Бога". Долго не решаясь, подхожу и я. Неважно о чём мы говорим, я просто начинаю плакать под его пронзительным взглядом, потому что этот человек видит меня насквозь. Он объяснил, что со мной происходит, почему я чувствую себя мёртвой на пороге весны. Он подарил Веру и немного безумства. Я почувствовала, что в этом человеке, чуть холодном и загадочном, есть истинная культура Петербурга, Васильевского острова и Пушкинской улицы, которая рождается под шум дождя, туманную изморозь и в белые ночи.
Цвета на его холсте не имеют ничего общего с реалистическим пейзажем города, они скорее напоминают фантастический пейзаж Марса - яркие, отчаянные.
Наш город, стоящий на болоте и костях, тоже фантастичен. Им восхищаются многочисленные туристы: "350 рублей, и вы увидите все достопримечательности", "1500 рублей, и эта картина ваша"!
В этом городе едино всё - и дома, и фонари, и тихие скамейки с голубями в парке, и этот Художник. Именно здесь он должен стоять с палитрой и ветром в волосах, чтобы рисовать Его - Петербург.
Больше я не встречала Художника, больше Город не говорил со мной, а может я НЕ СЛЫШУ...Нет, сколько бы не прошло времени, всегда будут коммуналки Васильевского острова, тёплый свет из кухонь, весенняя корюшка, и такие вот Художники. Город рождает их самопроизвольно, и они часть его. Они никогда не утратят друг друга.

Юлия Путилина

Отец...Папа... Для меня он самый убедительный пример настоящего отца и петербуржца.
Ломоносовский мост... Серый, строгий, помнящий события из романов и повестей Достоевского... Папа стоит на мосту в чёрном, длинном пальто с поднятым воротником, оберегающим от холодного ветра. Он любит гулять по улицам Петербурга, смотреть на привычные очертания домов, перспективу улиц. И чтобы никого, ни одного человека, кроме него, медленно, размеренно идущего по набережной реки Фонтанки.
Отец, ты часто вечерами сидишь в кресле у окна, из которого виден маленький петербургский дворик, читаешь Достоевского. Ты любишь его творчество. Так же, как и я...
Как-то мне надо было выполнить задание по фотоделу. Ты помог мне. Мы пошли на набережную, на твой любимый мост. Каждый кадр, отобранный тобой, отражает душу города: гранитные камни в хлопьях снега; гуляющие пары, интеллигентно одетые, (обязательно на голове какой-нибудь девушки берет - исключительно петербуржский аксессуар); голые ветки деревьев, живописно, словно паутина, переплетающиеся между собой ломаными линиями; корка льда на реке и чайки...
Как ты любишь чаек! Папа, почему ты так любишь этих птиц?
- Я всегда испытываю тоску по морю, когда вижу, как они летят - отвечаешь ты. В твоих глазах мелькают воспоминания о далёких плаваниях.
Это было, когда я только родилась. Ты был в Антарктиде, затем пересёк пролив Дрейка (чем очень гордишься и поныне). А из Сингапура ты привёз мне в подарок маленькую куколку.
- Ты сошёл с ума! - сказала мама, узнав, сколько она стоит. Папа только пожал плечами и с нежностью посмотрел на меня, играющую на полу.
Ты всегда знал, несмотря на море, разделяющее нас огромной, бескрайней бездной, когда я болею, когда мне плохо или хорошо.
Ты открываешь мне жизнь, любишь рассказывать разные истории на кухне по вечерам за чашкой чая или в комнатах, где висят твои картины: Ломоносовский мост, я и мама, портреты артистов театра имени Ленсовета, которые ты выставлял в зрительском фойе... Твои руки всегда тянутся к кистям и краскам.
- У вас как в картинной галерее - говорят наши гости. Я улыбаюсь в ответ, гордо шагая по длинному коридору, вдоль которого тоже висят папины картины.
Я не мыслю жизни без отца... Да и не нужно.

Степан Пейчев

Моё любимое место в нашем любимом городе - это безусловно Введенская улица на Петроградской стороне. Почему, безусловно? Да потому, что в этом районе города прошло моё детство, там я встретил мою первую любовь, там я часто провожу время и сейчас. Мне близка вся Петроградская сторона. Здесь органично сочетается суета центра и покой парков, скверов, тёмные обшарпанные дворы и сияющие парадностью фасады особняков. Самобытность Петроградского района подчёркивает особый характер его застройки. Я не знаю, где ещё можно проходными дворами пройти из одной части района в другую, минуя улицы и переулки. Сетка таких дворов соединяет весь район. Сырые, мрачные, но по-своему красивые, они являются неотъемлемой частю Петербурга. Творчество архитекторов, которые создавали мой район, чрезвычайно интересно, особенно ансамбли и дома в стиле модерн: Каменоостровский проспект, Большой, улица Ленина...
Мне кажется, что жителям Петроградской стороны особенно свойственны качества подлинно петербургской культуры: скромность, вежливость, сплочённость. Казалось бы, район большой, людей проживает немало, но понятие "мир тесен" подходит, как нельзя лучше. Здесь нет чужих друг другу людей.
Думаю, что ярким примером может служить моя родная мама. И это вовсе не слепая любовь к близкому человеку. Её характеризует редкая интеллигентность, которая выражается в том, что мама не может позволить что-либо сделать для себя, пока не позаботится о близких ей людях.
Я уверен, что пройдёт 10, 100, 1000 лет, а петербуржцы останутся такими же, как были в давние времена и в годы блокады Ленинграда. И это, к счастью, не изменить.

Анна Злобина

Можно было написать и по другому и о других людях. Но написалось так.
Крым. Весна. Автобус на Симферополь. Рядом со мной сидит местный, загорелый дедуля лет восьмидесяти, щеголевато одетый - едет на свидание (!!!) к своей подружке в Ялту. Разговор о том, о сём. Выясняется, что из Петербурга.
- О, Ленинград, что ли? Да, был я там как-то проездом. В декабре. Народ весь вялый какой-то, у всех круги тёмные под глазами... Как вы там живёте?
Есть города молодые, несмотря на почтенный возраст. Бывают города старые, хотя их век сравнительно мал. Петербург - старый город, чьё настоящее - насильно продлеваемое прошлое, которое он доживает, доживает... Ну, а будущее - тут уж насколько хватит сил тянуть настоящее.
Невский. Автобусная остановка напротив Дома книги. Потенциальные пассажиры пытаются разглядеть сквозь кисею дождя номера приближающихся автобусов. На заднем плане отсыревший Казанский Собор распахнул свою колоннаду - на просушку, наверное. Монохромненький пейзажик.
Подъехал автобус, меня вносит внутрь вместе с толпой. Двери почти закрылись, и тут на передней площадке возникает какое-то замешательство, недовольные крики, возня...
- Пропустите ветерана блокадного Ленинграда! Дайте мне дорогу, скоты! - скрипучий голосок принадлежит сгорбленной старушке, цепкими, сухонькими лапками уцепившейся за поручень сидения.
- Ну, что смотришь, давай живей, - это уже относится к нехотя встающему с места парню. Старушенция сердито плюхается на сиденье и поворачивает голову к пассажирам, явно не собираясь доехать до нужной ей остановки в тишине.
Бледная, желтоватая кожа лица, перепаханного морщинами. На носу толстенные очки, сквозь которые глядят на этот мир гневные, обиженные и очень уставшие глаза.
Все молчат, озабоченные каждый своими мыслями. Старушка не сдаётся.
- Вы там не были! Вы не знаете, что это такое! А я блокаду пережила, всю семью схоронила, мерзавцы!
Автобус продолжает молчать, теперь уже, испытывая некоторую неловкость. Возразить нечего.
- Вот! - сухонькие ручки что-то ищут в авоське, которую всё это время старушка прижимала к себе. Наконец, в её пальцах появляется небольшой полиэтиленовый пакет, из которого она вытаскивает засаленную, захватанную пальцами картонку. Начинает громко читать, периодически грозя пальцем кому-то, видимому только ей. Это была почтовая открытка военных лет. А может быть письмо. Я уже не помню, что именно она читала, наверное, в сто первый раз, время от времени театрально вскидывая голову.
Потом достала другую открытку, не менее засаленную, и опять читала.
Автобус вежливо слушал. Кто-то входил, кто-то выходил. Кондуктор требовала предъявлять проездные билеты, перекрикивая странную пассажирку.
- Да она тут постоянно катается. - услышала я за спиной обрывок разговора.
Остановка у Владимирского проспекта. Старушка замолкает на полуслове, торопливо суёт мешочек с письмами обратно в авоську и, поджав губы, поднимается с сиденья.
- А ну, пропустите! Дайте выйти ветерану блокадного Ленинграда!
Она протискивается к выходу, работая локтями и роняя напоследок ещё несколько бранных слов.
Автобус облегчённо вздыхает и трогается дальше.
А за сеткой дождя, словно тень, растворяется сгорбленная фигурка.
Маленький призрак этого города. Прошлое, которым доживает настоящее.

Екатерина Прахова

Мы, петербуржцы, должны быть объединены одной и главной целью: жить так, чтобы сохранить город будущему поколению. Я поняла это, благодаря моей соседке, жительнице блокадного Ленинграда, истинной петербурженке, Валентине Николаевне. Она родилась почти 90 лет тому назад в доме на Дмитровском переулке, что в центральном районе города.
Родители, религиозные люди, много занимались с маленькой Валей. Уже в семь лет она наизусть читала Пушкина!
Валентина Николаевна всю жизнь стремилась к знаниям, изучала историю города и могла лучше всякого экскурсовода рассказать о достопримечательностях Санкт-Петербурга. Почти сорок лет она прожила в своём доме. Но жизнь идёт и определяет свои законы. Дом выкупила какая-то фирма, а его жителей расселили по новостройкам. Для моей соседки это было трагедией. Здесь она родилась, делала первые шаги, встретила будущего мужа. Маленький дворик дома со скамейкой и нависающим над ней фонарём был для Валентины Николаевны особенным, единственным. Поздним летним вечером, сидя на этой скамейке, освещенной тусклым светом фонаря, она испытала первые чувства; с этим фонарём делилась переживаниями, строила планы на будущее, мечтала...
И вот пришло время, когда она должна была расстаться с соседями: важной, пожилой четой Ливанских, подругой детства, а сейчас уже матерью двоих детей и бабушкой, Светкой, с ворчливой дворничихой тетей Машей и её смешной таксой...
Но сейчас редко видят за наживой и выгодой чужое горе. В этом доме помещается какая-то контора, каких тысячи в нашем городе. Снуют деловые мужчины в галстуках. Старый город вытесняют новые технологии, огромные рынки, супермаркеты, бутики... Мы спешим по мокрой от дождя Садовой, бежим за уходящим по Невскому троллейбусом... Многие ли из нас любуются Петербургом Пушкина, Гоголя, Достоевского, разевают рот на величественную монументальность Исаакиевского или Казанского соборов?!
Валентина Николаевна уже совсем стара и плохо ходит, но, всё равно, несколько раз в месяц она надевает старомодное, аккуратное пальто, шляпку, берёт палочку и едет в Старый Петербург. Она бродит по Летнему саду, любуется на Неву, глядит ввысь на купол Исаакиевского. Смотрит она и в серое небо, порой, такое холодное и унылое, на строгий облик выстроившихся в линию домов на Фонтанке... Она вспоминает четверостишие любимого ею Пушкина:
Город пышный, город бедный,
Дух неволи, стройный вид.
Свод небес зелено-бледный,
Скука, холод и гранит...
Одинокими каплями моросит дождь. Валентина Николаевна не грустит, только по морщинистой щеке скатывается одинокая слеза: она жалеет Свой Петербург.