Александра Павлова (акад. гимназия)

Нафаня

НАФАНЯ И КАКТУС

Вылезла Нафаня из домика утречком и слышит где-то под кочкой:
— Фыр-фыр, фыр-фыр.
Нафаня чавк-чавк по болоту к кочке, где кто-то фыр-фыр, а самой страшно, вдруг там ай-ай-ай сидит, но всё равно дальше чавк-чавк. Вот такая Нафаня была мужественная.
Она так торопилась, что даже плюх один раз.
— Фу-фу, — расстроилась Нафаня, и, причмокнув, шлёп-шлёп дальше.
Когда Нафаня плюх у той кочки, никто там уже не фыр-фыр, только трава шелестела, тяжелевшая от капель мутного дождя.
— Кап-кап, шмяк! — капли падали на острые травинки, а одна упала Нафане на тщательно припудренный чёрный нос.
— Б-з-з-з! — разозлилась Нафаня и ловко юркнула под кочку, где так недавно кто-то фыр-фыр.
«Наверное, это Ай-ай-ай, самый настоящий живой Ай-ай-ай» — подумала Нафаня, когда в аккуратном гнёздышке увидела кого-то с зелёными колючками, но отступать было некуда: на улице хлюп-хлюп, на небе б-р-р — бабах, да и вообще полный буль-буль.
Нафаня так расстроилась, что не обращала внимания на что-то зелёное с колючками (предположительно Ай-ай-ай), который сидел в своём гнезде молча и не шевелился.
У Ай-ай-айя были грустные чёрные глаза, нос в колючках, а вместо ног — консервная банка, засыпанная землёй.
— Ф-ф-ф-ф-ф-ф, — Нафаня обнюхала находку.
«Нет. Это, определено не Ай-ай-ай, слишком уж он нестрашный», — и с этими мыслями Нафаня попыталась поговорить с колючкой, но он только отворачивался, печально моргал и обижено сопел.
Нафаня задумчиво почесалась, пытаясь понять причину расстройства, «Кого — Угодно — Только — Не — Ай-ай-айя — Потому — Что — Он — Не — Страшный» и спросила:
— Может... ты, э... ням-ням хочешь? — она была очень горда тем, что без посторонней помощи придумала такое длинное предложение.
Колючка отрицательно покрутил головой и взглянул на выход из норы.
— Ты хочешь шлёп-шлеп в такой бр-р — бабах?!
Колючка согласно закивала, и Нафане пришлось чап-чап к выходу, чтобы посмотреть до сих пор ли там кап-кап.
— Кап-кап, — констатировала она и от себя добавила — бр-р...
Но тут выяснилось, что самостоятельно «Кто — Угодно — Только — Не — Аи... и проч.» передвигаться не может, поэтому Нафане пришлось, изрядно исколовшись, дотащить Колючку за край консервной банки до выхода.

НАФАНЯ И ЕЖИК

Колючка сидел у выхода из норки из-под кочки и блаженно вдыхал влажный воздух, когда тишину дождика прорезал гневный вопль.
Внезапно кто-то тоже очень колючий, но серый, а не зелёный плюхнулся на Нафаню, но разглядев бант на голове и припудренный носик помог ей подняться и чинно спросил:
— Шмяк-шмяк, мявк, Б-з-з-з? — и не дожидаясь ответа, побежал к Колючке, чтобы оттащить от входа.
Нафаня покраснела, потому что ёжик (а это был именно он) был очень милый и, достав откуда-то зеркальце, снова пудрила нос.
— Он же простудится! — Ёжик взволнованно ощупал лоб кактуса, хотя для ёжика из-за колючек это было немного больно.
— Э...Э...Э... я, честно, я не знала, я просто услышала, как кто-то фыр-фыр
и пришла посмотреть, вдруг это ай-ай-ай... а потом началось кап-кап и... Нафаня не договорила, потому что кактус внезапно зашелся кашлем.
— Я специально спрятал его из-за дождя. Мы познакомились недавно, впрочем, это неважно. — Ёжик ушёл куда-то вглубь кочки, и пространство залило неровное сияние свечки. — пока что у меня дома ремонт. А здесь только самое необходимое. У Вас есть дома варенье?
Нафане было очень приятно, что её называют на «Вы», поэтому она не сразу поняла суть вопроса.
— Да, конечно, есть. Сейчас сбегаю.
— Сейчас такой ливень, что лучше я сам. Вы объясните, где? Ой, я не представился. Ёжик.
— Нафаня...э-э-э... меня лучше на «ты». — Нафаня так испугалась, что сказала что-то неприличное, что с ужасом закрыла рот лапками, но ёжик совсем не удивился.
— Как скажете, то есть, скажешь, — ёжик приготовился слушать, как идти в Нафанину норку.
Там было светло и тепло, а окна верандочки выходили на поляну с земляникой. Варенье стояло на верхней полке в чулане, и ёжику пришлось изрядно попыхтеть, чтобы его достать.
Внезапно он увидел в углу блестящую пуговицу и, подумав, что она будет памятью о Нафане, если они больше никогда не увидятся, сунул пуговицу в карман и медленно шлёп-шлёп в кочку. Медленно. Чтобы не шмяк варенье.
Когда он вернулся, Кактус сидел укутанный в какую-то фуфайку и Нафанин шарф — все тёплые вещи, которые нашлись под кочкой. Нафаня поила его с ложечки топлёным молоком, и ёжик на мгновение пожалел, что заболел не он, а кактус, но тут же отбросил эту мысль и с мужественным видом шлёп-шлёп к Нафане, которая, едва увидев озябшего ежика, протянула ему горячую чашку чая и свой второй шарф, который привезла ей тётя из Вьетнама.
— А вот у меня тоже тётя есть, — вздохнул ёжик, с удовольствием прихлёбывая обжигающий чай из кружки с незабудками, — так у неё кондитерская. Вот только она далеко отсюда...
Весело поболтав о пустяках, а потом пожелав друг другу спокойной ночи, Нафаня и ёжик улеглись возле кактуса и заснули.
А кактус всю ночь не спал и боялся даже кашлянуть. Хотя очень хотелось но, чтобы не разбудить своих новых друзей, он сдерживался. Новых, самых лучших в мире друзей.

ТАКАЯ РАЗНАЯ ЛЮБОВЬ

1
Большая зелёная Крыса топала по чистому весеннему снегу и размышляла про себя о том, что сейчас кот по имени Муравей спит под синим тёплым пледом и во сне дрыгает мягкими лапами.
— Эй, Неудачница! — закричал ей вслед перламутровогрудый стройный соседский воробей, — А ты летать не умеешь!
— Зато... — нужно было придумать что-нибудь обидное, но в голову ничего не приходило.
Тогда Крыса молча повернулась к воробью лицом, или как там это у крыс называется, и покрутила когтем возле виска.
— Осторожнее, — вдруг закричала она Воробью, сидящему на краю дороги.
Мимо, подняв волну противно-мазутных брызг, прокатилась маршрутка.
— Я сегодня сама доброта, — меланхолично чихнула Крыса и потопала через дорогу. Воробей, сиротливо выскребая остатки грязной волны, чувствовал
себя поверженным. Неудачница села на бортик песочницы и закурила папиросу.
— Э-эх, — вздохнула она, сбрасывая пепел. — Небось, сидит сейчас на кухне и ногти грызёт. А если он меня запомнил? Да нет, не может быть такого. Неудачница любовно прижала к груди свёрнутую вчетверо ворсинку.
Оранжевое солнце садилось, пачка папирос кончалась, а Крыса не знала, увидит ли своё сокровище.
Наконец она заметила на Любимом Балконе какое-то шевеление.
— Неужели, ему удалось? — радостно выдохнула Неудачница и от счастья нецензурно выругалась.
— Это ещё что! Мы будем жить в канализационном люке в самом центре Москвы... Через минуту всё стихло, и Крыса поняла, что на балкон выставили клетку, а в этой клетке Он. Неудачница тихо свистнула. Кот глянул вниз, показал ей пушистый «фак» и свернулся поудобнее, как и положено зверю.
Крыса молча проглотила наворачивающиеся слёзы и поняв, что ещё один день был прожит зря, юркнула в полураспахнутый подвал.

2
«Любовь она у всех разная».
Так думала крыса по имени Неудачница, цокая когтями по скользкому карнизу. «У кого-то любовь к еде. У кого-то (Неудачница покосилась на летевшую мима стаю ворон) к полётам. К полётам и еде. А у меня любовь к коту, которого зовут Муравей».
— Привет, — вежливо поздоровался кто-то с Неудачницей.
От неожиданности крыса, как раз проползавшая мимо водосточной трубы, бултыхнулась в воронку и, пролетев около метра, ухитрилась схватиться за какой-то выступ.
Самое время, чтобы поразмышлять. И она попробовала подумать о чём-нибудь приятном. Не помогло.

3
Потом подумала о неприятном. Потом попробовала лезть.
И одновременно думать о Муравье? Вдруг там мягко? — Неудачница боязливо пошевелилась, пытаясь разглядеть, что там, но труба изгибалась под самым невероятным углом.
— Или всё-таки ещё пару минут посидеть... Вдруг что-нибудь изменится. Задача была не из лёгких, поэтому для успешного её решения хотелось покурить.
Курить пришлось при помощи ноги и предыдущих познаний в художественной гимнастике.
— Ладно, решаюсь.
Неудачница разжала лапы и, пролетев несколько метров, будто в аквапарке, упала на потерянную кем-то перчатку, которая изрядно смягчила падение.
— Красота спасёт мир, — философски изрекла Неудачница и забрала
перчатку в подвал. Всё в жизни пригодится.