ЛЮБОВЬ И СМЕРТЬ

 

Полуденное солнце вспыхнуло стальным огнем на лезвиях занесенных мечей, сверкнуло, ослепив на секунду, в глазах. Выбитый из рук бастард отлетел в сторону и, взвизгнув, вонзился в ствол дерева. Под резкий свист рассекаемого воздуха яркие пятна затмили взор, не позволив увидеть лица разбойников. Хлесткий выпад невидимого клинка закончился глухим, мерзким звуком вспарываемой плоти. Земля покачнулась под ногами и безжалостно врезалась в спину, вырвав из груди хрипнувший воздух. Где-то сзади в ужасе заржали лошади: их высокий испуганный крик доносился до слуха как будто издалека, приглушенный пеленой нарастающего однообразного гула в ушах.

Резкая невыносимая боль бритвой наискосок полоснула по груди и спустя несколько долгих мгновений незаметно схлынула, подобно дождевой воде скопившись в глубоком желобке, прочертившем свой путь от левого плеча до правого бока: он чувствовал это по склизкому, мокрому холоду, расползавшемуся ледяными волнами вверх, к плечам, и вниз, по бедрам, к отнимающимся ногам. Он ощущал, как, тяжелея, непосильным грузом липнет к телу пропитавшаяся кровью рубаха: ткань каменной плитой давила на конвульсивно вздымавшуюся и опадавшую грудь, мешала сделать вдох.

- «Неужели это – смерть?» - промелькнула быстрая, как молния, мысль. Промелькнула и, не оставив ничего, потухла подобно задутому ветром огоньку свечи.

Вспоминать жизнь, жалеть о непрожитых годах, бояться надвигающейся неизвестности просто не было ни времени, ни сил: в темнеющее сознание с трудом пробивался утробный стук крови в висках, перед глазами чернели пушистые пятна, озаренные ореолами солнечного света. Легкие опустели, в горле угасал слабый, булькающий хрип. И лишь в груди, содрогаясь в агонии, горячим комочком билось об ребра сердце. Как скупо оказалось время! Оно отпустило всего несколько секунд – и холодные когти впились в последнее пристанище тепла. Свеча внутри погасла – наступила тьма…

Он больше ничего не чувствовал: ни боль, ни слабость, ни холод больше не имели над ним власти. Тело стало легким, неощутимо парило в темной пустоте. Ни звуков, ни света – вокруг лишь бесконечность, единая с вселенной и отдельная от нее. Время застыло загустевшей массой и больше не тревожило: спешить было некуда.

- «Ведь так?» - спрашивал чей-то тихий голос из ниоткуда, - «Зачем куда-то торопиться? Отбегал свое».

Голос убаюкивал, бездонная вечность не пугала. И когда впереди вспыхнуло яркое, быстро увеличивающееся пятнышко, душа даже немного пожалела о покидающем ее покое, окунаясь всем своим существом в море аквамаринового света.

Память, притупленная небытием, камнем врезалась в призрачную голову, перед глазами вспыхнули последние мгновения жизни. Он вспомнил все: как, спеша в свою деревню, срезал дорогу, пренебрегая опасностью лесов, как торопился забрать Ее, единственную, и увезти далеко на север, подальше от подступающей с юга войны, пожиравшей, подобно саранче, все на своем пути. Горячий стыд и горечь загорелись в душе: ведь он даже не подумал о ней в последний миг…

От жгучих мыслей его отвлекло сухое, каркающее покашливание. Обернувшись, душа увидела двух незнакомцев. Один из них, низенький, ссутуленный, был похож на человеческий скелет, обтянутый шершавой, темно - бурой кожей, если бы не покрытые короткой щетинистой шерстью когтистые лапы, заменявшие ему ноги, и длинный, по - крысиному тонкий хвост с жесткой черной кисточкой на конце. Он стоял, подогнув под себя одну «ногу» наподобие цапли, покачивал из стороны в сторону, будто бодая воздух, рогатой головой, щипал длинными сухими пальцами конец козлиной бородки и, кося узкими глазами, кидал устало - презрительные взгляды в сторону своего соседа. Тот же, облаченный в снежно-белый просторный балахон, представлял собой молодого, статного юношу с темными кудрями, очерчивающими излучавшее теплую доброту лицо, с которого на умершего смотрели ясно – голубые, задумчивые глаза. За спиной его покоились белоснежные оперенные крылья, источавшие мягкий, приятный свет.

Оба незнакомца парили в воздухе, явно привыкшие к невесомости. Но для души, в первый раз удивленно оглядевшейся, все показалось необыкновенным: и бесконечная гладь нежно-сизого неба, и пушистый пух облаков, бегущих далеко внизу, под ногами. Переведя взгляд на себя, он осознал, что стал призрачным, прозрачным, как пар, сохранив лишь отдельные черты своего прижизненного облика.

Нетерпеливый кашель повторился. Демон (а получеловек, полузверь был демоном) недовольно щелкнул, будто бичом, хвостом по воздуху и обратился хриплым, надтреснутым голосом к ангелу:

- Мы можем наконец начать? На юге столько дел, а мы ждали недопустимо долго, - и не дождавшись ответа, повернулся к душе с требовательным вопросом, - Ваиг Боуд, 25 лет от рождения, убит в Долмутском лесу?

Душа ошарашено смотрела на демона, не в силах вымолвить слова. Наконец, справившись с разбегавшимися мыслями, Ваиг, а, точнее, его дух, спросил:

- Где я? Кто вы?

- Мы в Поднебесье и пришли судить тебя, - злой скороговоркой отрезал бес, раздраженного помахивая хвостом в такт своим словам.

- Судить?... Рай иди Ад? – душа понимающе кивнула, вспоминая старые предания прадедов, которые он когда-то мальчишкой слушал, затаив дыхание, темными вечерами под окнами своей хижины, когда с поля легкий летний ветерок приносил опьяняющий запах кошеной травы и в голове рождались захватывающие сказочные образы неведомых подземных тварей и жителей небес.

- Он достоин Рая, - подал мелодичный голос ангел, - Ни гордость, ни зависть, ни алчность, ни лень не имели над ним власти. Он был верен своей любви и не желал зла ближнему своему…

- А про гнев забыл… - скучающе напомнил демон, - Плохо защищаешь смертного, плохо. Он убивал, лгал…

- Ради благой цели, - вставил собеседник, - Он был воином и защищал свою родину.

- «Цель оправдывает средства»? – черт ощерился, сверкнув рядом мелких клыков – игл, - Тогда хватайте всех подряд, без разбора.

- Эта душа не запятнана смертными грехами, - спокойно возразил ангел.

Дух, слушая спор, затеянный противниками, поник головой. Его не волновала уготованная ему участь: манила и съедала тоской покинутая им земля, где осталась Она…

- Мне еще рано… - он даже не заметил, как слетели слова с его призрачных губ, - Еще рано уходить…

- Все так говорят, - фыркнул бес и снова повернулся к своему заклятому врагу, - Вам что, праведников не хватает?

- А вам, видимо, грешников, - с легкой улыбкой парировал тот, после чего перевел взгляд лучистых глаз на душу, - Послушаем, что он хочет сказать.

Благодарно подняв голову, Ваиг с прибывшей уверенностью выпали:

- Мне рано уходить в загробный мир. У меня остались незавершенные дела там, на земле. Я не смогу обрести покой, пока не увижу ее.

- Ее? – казалось, демон был ошарашен, но спустя мгновение он захохотал, согнувшись и едва не касаясь рогами острых колен, - Что удумал! Любовь! Ты слышал, Серафим? Ты слышал?! Отсрочить кару ради любви, будь она проклята! – несмотря на несдержанность фраз, демон явно веселился от души, - Болван, истинный болван.

- Ты обретешь покой, - тихо промолвил ангел, став, не в пример бесу, серьезным, - Я даю тебе время.

- Что?! – исчадие Ада резко выпрямилось и надвинулось на оппонента, до скрежета сжимая пальцы в кулаки, - Он наш, а мы никаких поблажек не даем!

Душа встревожено переводила взгляд с одного на другого, чувствуя нарастающее напряжение меж ними. Ангел был спокоен и непоколебим, и в зрительной борьбе, установившейся между ним и бесом, вскоре взял верх. Тихо прошелестев одними губами какое-то слово, он обвил демона крылом за плечи и отлетел в сторону, где начал что-то неслышно втолковывать ему, изредка кидая обнадеживающие взгляды духу.

Минуты ожидания казались вечностью, оттягивающей приговор. Ваиг неотрывно следил за острым лицом демона, стараясь угадать, что он думает. Чем дольше говорил ангел, тем больше мрачнел бес: под впалыми щеками ходили сердитые желваки, узкие глаза превратились в недоверчивые щелки, пальцы остервенело крутили кончик бородки. Он сомневался, не желая верить своему врагу, но тот убеждал с уверенной настойчивостью, и вскоре демон сдался. Что-то процедив сквозь клыки, он глянул с презрением на духа и исчез в черно – матовом облачке дыма.

- Твое счастье, - ангел с улыбкой подлетел к Ваигу, - что воинам, павшим в бою – не важно, где: на войне или от рук недоброжелателей – часто прощают мелкие грехи, если среди них не было разбоя, мародерства и бессмысленного, необоснованного насилия.

- Значит, мне можно… обратно? – не веря своей удаче, выдохнул дух.

- Конечно, не навсегда, - вздохнул Серафим, - Лишь на время, которое тебе понадобится, чтобы найти Ее. Но помни, что ты мертв. Тебя не услышат и не увидят даже, если ты этого захочешь. Возьми, - ангел протянул на ладони небольшое пушистое перышко, - Когда твои поиски закончатся, сожми в ладони – и мы явимся вновь… - голос начал отдаляться и затихать вдали. Секунда – и ангел исчез.

Поднебесье без вершителей судеб показалось духу пустынной границей между жизнью и смертью. И задерживаться на этой черте не хотелось. Неуверенно оглядевшись, Ваиг начал спуск обратно, на землю.

Облака, озаренные кровавыми лучами заходящего солнца, невесомым пухом плыли по небесной глади на запад, к алому горизонту. Приближающаяся земля казалась рыжеватой, леса темнели зелеными пятнами, едва заметно колыхались волнами под порывами шальных ветров.

- «Так вот что видят птицы, взмывая ввысь…» - подумал дух, окидывая взглядом полотно радужного света, уходящее за край земли вслед за огненным светилом, - «Будь у меня вторая жизнь… Неплохо было бы стать птицей…»

Держа свой путь на северо-восток, призрак плыл над самыми верхушками деревьев, едва не задевая кроны и стараясь не сбиться с дороги. Когда солнце скрылось окончательно, и на мир опустилась вечерняя мгла, он заметил внизу ниточку лесной тропы, едва различимую сквозь летнюю пышную листву, уловил перестук копыт. Спустившись чуть ниже и по непривычке таясь за ветвями, Ваиг пригляделся к путникам. Если бы он мог дышать, то задохнулся бы от горестного вскрика: под ним неспешно и спокойно возвращались в свое убежище разбойники-налетчики, те самые, лишившие его бесценной жизни – он узнал их по своему коню, степенно тащившему на понурой спине не так давно принадлежавшие ему скромные пожитки.

- «Будьте прокляты!» - хотелось выкрикнуть ему им вслед, но перышко, напоминавшее о его цели, удержало от ошибки. С горечью кинув последний взгляд на группу и интуитивно угадав убийцу, Ваиг обогнал их и, сливаясь с вольными ветрами, игравшими в листве, полетел дальше.

На землю непроницаемым покрывалом опустилась ночь. С неба холодно мерцал хрусталь звезд, ущербный месяц скупо освещал спящие леса и поля, едва разбавляя своим болезненно-бледн ым светом непроглядную тьм у. Глубокая тишина тревожила призрака: затаились ночные птицы, затихла на болоте выпь, даже ветер присмирел – молчали леса, и лишь изредка из подлеска подавали голос волки. Недобрый знак…

Когда лес сменился лугом, дух почуял неладное. Трава на поле была вытоптана, выжжена клочьями, тянулись к деревне зме ями хаотично протоптанные тропки. В лунном свете земля казалась нищенски обнаженной. Могильным безмолвием пугали черные силуэты хижин. «Случилось что-то непоправимое», - понял Ваиг, достигнув деревни. На месте хижин зияли черные воронки пепелищ, одиноко и жутко устремлялись в ночное небо полуразрушенные печные трубы и обгорелые стропила. Серыми пятнами выскальзывали из темноты окровавленные тела: под завалами обрушившихся крыш, на дороге, у плетней нашли свое последнее пристанище защитники поселения.

С ужасом нашел дух среди останков пожарища свою хижину: покосившийся устоявший блок стены, бездонный портал пустого окна, провалившаяся внутрь крыша, осколки обожженной посуды и утвари под слоем пушистого пепла – вот и все, что осталось от родного дома.

Протяжно каркнула ворона, присевшая на обугленную балку соседнего дома: блестящие глазки-бусинки впились в блеклый силуэт призрака, зависшего в метре над землей с безвольно опущенными руками. Ваиг был опустошен, в призрачной голове крутилась одна тяжелая мысль: «Опоздал…».

- «Как же так? Спешил сюда – и зря? Опоздал, опоздал…» - ему хотелось по-волчьи завыть, облегчить стесненную стальным обручем горя грудь, но в горле встал, мешая, горький ком.

- Война обошла тебя с запада, - каркающий голос вывел душу из забвения. На балке, там, где совсем недавно пристроилась ворона, сидел, помахивая хвостом, демон. В свете месяца глазницы его казались безднами, со дна которых сверкали две багровые звездочки, вычерчивая в своем блеске зернышки вертикальных зрачков, - Враги вашего народа напали на твою деревеньку с неделю назад. Убили мужчин, увели женщин и детей, - черт фыркнул, - Банальный обычай варварских войн.

- Что ты здесь делаешь? – Ваиг, очнувшись от шока, подлетел поближе к руинам и занялся их тщательным осмотром.

- Спешил сюда, желая увести своих родных от опасности, погиб бесславной смертью – и напрасно… - как будто не слыша его вопроса, нараспев с деланной жалостью проговорил бес, - Бедный…

- Пришел забрать меня в Ад? – загораясь холодной злобой, поинтересовался призрак и показал демону перышко, - Серафим разрешил…

- Серафим разрешил?! – яростно выкрикнул демон, сверкнув оскаленными клыками, - Да кто он такой, твой Серафим?! Ангел? Ангелы – те же демоны, только с крыльями: мы равны в своих правах! – глубоко вздохнув и, как будто успокоившись, он добавил насмешливо, - Что же ты собираешься делать со своим разрешением? Девчонки твоей уже нет в живых.

- Ее тела здесь нет, - призрак поднялся повыше и осмотрел залитую лунными лучами землю, - Она еще жива…

- И что тебе от этого, легче, что ли? – демон, легко оттолкнувшись лапами от балки, невесомо взмыл в воздух и завис у левого плеча духа, - Пойдешь ее искать?

- Пойду, - Ваиг, уцепившись взглядом за цепочку многочисленных следов, вылетел из деревни. Бес неотрывно следовал за ним.

Некоторое время они летели молча. Черт иногда отставал: приземляясь, он застывал на секунду и снова рывком поднимался, не летя, а планируя над землей. Наконец он сказал, словно продолжая свои мысли:

- А все из-за любви вашей проклятой, - не дождавшись никакого ответа, бес продолжил, - Скольких людишек в дураках она оставила, скольким жизнь поломала, а вы все цепляетесь за нее, как утопающий за прошлогодний сук. Глупцы…

- Демонам не понять таинство чувства, - нехотя отозвался призрак.

- О да, мы поумнее вас будем, - хмыкнул демон, - Бросаться ради какой-то там любви на смерть не станем.

- У вас черствые сердца.

- Не спорю, сердца наши похолоднее ваших будут. Но ты сам подумай: ради чего ты умер? Если бы не любовь твоя, остался бы ты жив: отсиделся бы в безопасности или хотя бы не срезал пути, а доехал спокойно. Впрочем, и тогда бы, пожалуй, помер вскоре: бросился бы, как сейчас, в погоню – живой, одна лишь разница. Все беды от любви…

- Любовь – главная благодать в жизни.

- Дурак! – махнул рукой бес, - Все вы люди – дураки: и при жизни, и после нее. Все, все!

- Неужто жалеешь нас?

- Ни в коем случае! За что жалеть-то вас? За глупость? Нет, пускай жалость на долю ангелов остается, - бес остановился.

- Что же ты, не пойдешь со мной? Не будешь оскорблять мою память о жизни? – Ваиг повернулся к демону, - Зачем же приходил?

- Хотел посмотреть: вдруг у тебя, не в пример тысячам других, смерть разум пробудила, - демон оскалил клыки в усмешке, которая почему-то показалась духу чуть ли не печальной, - Но ты такой же, как и все влюбленные – дурень. А мне с глупыми не по пути. Бросай это дело, смертный – ни к чему оно не приведет… - каркающий голос отозвался эхом над землей и затих. На месте демона клубился сгусток рассеивающегося дыма.

 

 

* * * * *

 

Дни сменялись неделями, недели – месяцами, месяцы – годами. Война закончилась, дети той войны стали стариками, надтреснутыми голосами рассказывали по вечерам своим внукам о давно пережитых событиях их далекой молодости. Ужасы прошедшего сглаживались временем, уже не пугали, а лишь напоминали о себе, живя только в рассказах и шрамах очевидцев. Выжженные когда-то поля вновь колосились злаками, в воскресших деревнях снова бурлила простая, деревенская жизнь со своими заботами и бесхитростными радостями.

Но не трогало мирное благополучие живых душу мертвого, век блуждавшего по свету, не находило чужое спокойствие места в беспокойном, изъеденном тоской и горечью призрачном сердце. Исходил он своими бесшумными ногами всю землю, встречал другие заблудшие души, ищущие и не находящие того, что дало бы им обрести покой, и сам чувствовал себя таким же несчастным, потерянным между небом и землей. Разум вторил давнему пророчеству демона, но томящееся сердце заглушало голос рассудка, гнало вперед, на бесконечные поиски.

Как-то пролетая над лугами, призрак заметил странную полянку, приютившуюся среди тянущихся к солнцу степных трав. Что-то знакомое чудилось в темном буреломе, озелененном молодой порослью. Приблизившись, призрак с трудом узнал свою деревню: останки хижин надежно покоились под нежно-зеленым одеялом растительности, торчавшие стропила поросли мхом, на верхушках печных труб уже не первый год выводили свое голосистое потомство лесные птахи. И лишь балка, на которую когда-то села ворона, одиноко чернела на фоне бирюзового неба.

Только теперь осознал дух, как быстро пронеслось время. Защемила сердце мысль о том, что Ее уже нет на свете. Мысль ранила, но в тоже время как-то пусто стало в груди: гора свалилась с плеч, но легче не стало.

- Все было зря… - Ваиг потускневшим взглядом обводил царящую вокруг него жизнь, - Зря… Бес был прав… - рука сама потянулась за пером: хотелось закончить все раз и навсегда.

Ласковым теплом кольнуло перышко призрачную ладонь, вспыхнуло в зажатом кулаке маленьким огоньком и рассыпалось на миллионы светлых искорок. Искорки-светлячки собрались в облако, из которого спустя мгновение возник ангел. Он ничуть не изменился: божественный свет все так же мягко лился от белоснежных крыльев, глаза и лицо излучались доброту.

- Нашел ли ты покой, смертный? – с печальной улыбкой обратился он к духу.

- Нет, ангел, не нашел, - казалось, безразличие льдом сковало исстрадавшуюся душу, и уже ни до чего не было дела умершему, - Где бес? Суд должен повториться?

- Он не придет, - Серафим, обвив крылом душу за плечи, стал подниматься ввысь, - Твои искания были равноценны многовековому истязанию в Аду. Ты сполна отплатил за все свои грехи. И теперь тебя ждет вечный покой.

Призрак хотел возразить: после векового скитания он уже не верил в то, что сможет обрести успокоение. Но яркий луч, хлынувший ему навстречу из-за расступившихся облаков, ослепил и заглушил саму мысль.

Невероятные картины, будто состоящие из сжиженного света, проносились перед глазами, очаровывая и исчезая, не оставляя даже воспоминания о себе. Ваигу показалось, что он поднимался бесконечно долго, преодолевая один пласт радужного сияния за другим и с каждым новым уровнем очищая душу от всего тяжелого, земного. Он даже не заметил, когда они остановились.

- Вот ты и в Раю, - прозвучал над ухом мелодичный голос Серафима. Пушистое крыло оторвалось от плеча и заботливо подтолкнуло душу в спину.

Часто моргая после ослепительного света, Ваиг не мог понять, где он находится. Вокруг зеленели бескрайние поля, пестрели миллионы степных цветов, зеркала кристальных озер отражали в себе ясное голубое небо. Не в силах поверить своим глазам, дух остановил взгляд на озаренной светом фигуре, быстро приближавшейся к нему. Золотые, столь родные сердцу, кудри девушки развевались от бега у нее за спиной, бежевые глаза лучились радостью, светло-розовые губы расплылись в нежной улыбке, белое, простое платье шелестело осенней листвой. Травы под ее легкими ногами лишь слегка пригибались к земле и вновь поднимались к солнцу.

Необычайная легкость заполнила грудь юноши. Сорвавшись с места, Ваиг бросился навстречу возлюбленной. Они встретились и обнялись. Он зарылся лицом в ее волосы, пахнувшие пьянящим ароматом ромашки, она крепко припала к его груди, плача от радости и смеясь. Не нужно было слов – они были счастливы, а это главное.

Оставшийся в стороне Серафим с ласковой улыбкой наблюдал за воссоединением двух любящих сердец.

- Люди… - со вздохом прошептал он себе под нос и, кинув добрый, отеческий взгляд на влюбленных, отвернулся, чтобы, взмахнув крыльями, полететь туда, где сотни других потерянных душ ждали своего шанса обрести вечный покой.