ДВА СНА СЕРЖАНТА КЕЛВИНА

 

1

 

Джон Келвин сознательно, по собственной воле выбрал путь военного. Он поступил в военную академию, где добросовестно учился, а затем, после выпуска, стал одним из воинов Дяди Сэма, получил право называться бойцом армии великой империи, имя которой Соединённые Штаты Америки. Джон бережно хранил этот почётный и в то же время ответственный титул. Война привлекала его, интересовала с детства. Нет, он вовсе не был отъявленным милитаристом или безумцем, помешанным на оружии, крови и убийствах, не был маньяком. Он интересовался войной в той мере, в которой ей интересуется, в принципе, практически любой мальчишка. Будучи ещё несмышлёным пареньком, он любил посмотреть боевики, любил посмотреть военные фильмы. Ему нравились картины с его тёзкой Джоном Уэйном. Нравилось, как герои вестернов (наверное, типично американского жанра кино), ловко расправляются с врагами, как они метко стреляют. И потом, когда он был уже возмужавшим и повзрослевшим юношей, его на самом деле увлекала учёба в академии, он с головой погружался в освоение боевых наук. И быть воякой ему нравилось. Известие о том, что его отправляют во Вьетнам, в эту далёкую тропическую страну, жаркое побережье, на котором американцы должны во что бы то ни стало спасти свободу, удержать распространение коммунистической чумы, этой красной тоталитарной лихорадки (иначе коммунизм потом однажды придёт к ним, они потеряют и свою свободу), он воспринял даже с воодушевлением. В его душе царил патриотический подъём, боевой запал молодого бойца. Увы, оказавшись во Вьетнаме, он быстро понял, что представляет собой настоящая война. Он увидел жестокость, страдания и смерть, познал страх и ощущение, что вот-вот можешь умереть и ты, изведал безобразие солдатского быта. Никакой романтики и киношной красоты в войне найти было невозможно.

Апофеоз ужаса войны, который видел Джон Келвин, наступил через несколько месяцев после его прибытия в неспокойный, пылающий и истекающий кровью Вьетнам. В жаркий тропический день, залитый солнечным светом, он и двое солдат, что подчинялись ему, сержанту, быстро (разумеется, настолько быстро, насколько позволяла экипировка) бежали через пальмовую рощу. Позади них расстилались густые, непролазные джунгли, а впереди, перед зарослями пальм, лежали рисовые поля и вьетнамские деревушки. В руках у американских бойцов были зажаты штурмовые винтовки. Каждый патрон был на счету. В душе судорожно шевелилась отчаянная надежда. Но объективно шансов почти не было. Вьетконговцы, скорее всего, окружили их со всех сторон, взяв в надёжное кольцо. Попасть в лапы лесных демонов фактически означало медленную и крайне мучительную смерть. Ещё совсем недавно под командованием сержанта Келвина было пятнадцать человек. Теперь же из шестнадцати членов отряда в живых остались только трое. Остальные погибли от огня партизан. Один солдат стал жертвой хитроумной ловушки. Атака множества злобных «чарли» была неожиданной, внезапной. Вьетконговцы застали отряд врасплох. Отряд был, по существу, уничтожен. Правда, сержант Келвин и те, кто подчинялся ему, проявили мужество и военное мастерство, убив немало нападавших. Но силы были слишком неравны. И теперь уцелевшая троица была в захлопнувшейся мышеловке. Отрезанные от подмоги, окружённые многочисленными врагами, лишённые всех путей отступления, воины американской армии могли лишь уповать на чудо. Сержант Келвин и его подчинённые продолжали отстреливаться, сражаясь против сильно превосходящих их сил противника. Грязные, в армейской форме, от пота прилипающей к телу, они не могли уже думать ни о чём другом кроме спасения своих шкур. Вот один из солдат получил ранение в руку. Он вскрикнул от боли, выронив оружие. Затем вторая пуля попала ему в голову, прервав молодую жизнь. Теперь в живых осталось лишь двое. Сердце Келвина бешено билось, внутри него всё сжалось, он уже, кажется, был готов к смерти.

Но в тот день произошло самое настоящее чудо. Помощь всё-таки пришла, пришла в последний момент. Келвина и солдата, бывшего с ним, спасли, а от хищных пуль спасаться пришлось уже вьетконговцам. Никогда за всё время пребывания во Вьетнаме у сержанта Келвина не было подобных сражений, никогда он не стоял так близко к краю роковой пропасти. В тот ужасный день ангел смерти пролетел рядом с ним, коснувшись его крылом. Прикосновение это сержант Келвин никогда не сможет забыть.

 

2

 

Но у пребывания во Вьетнаме были и положительные стороны. Вернее, одна большая, огромная положительная сторона. Звали её Ду Кхань Синь. Её отец был вьетнамцем, мать же имела китайское происхождение. Она почти в совершенстве владела английским. Келвин встретил её в Сайгоне. В этом большом городе, столице той страны, за суверенитет которой и проливали кровь американские военные, судьба свела их вместе. Их знакомство было совершенно случайным. Она совсем недавно попрощалась с подростковым возрастом, превратившись из девочки в очень молодую, юную, но всё же взрослую женщину. На Джона она произвела впечатление практически сразу. Он был старше её, но разница их в возрасте не была столь существенной. Он, видимо, тоже сразу чем-то привлёк её. Совсем скоро после своего знакомства они поняли, что бесповоротно и безумно влюблены друг в друга и расставаться надолго попросту неспособны. Он называл её Ду, просто Ду, каждый раз с нежностью выговаривая эти две сладостные буквы. У неё было маленькое, иногда даже кажущееся детским, тело, хрупкое и одновременно изящное, самой настоящий эталон стройности. И Джону очень нравилось крепко обнимать это тело. Её кожа была поразительно красивой и мягкой. Она, словно магнит, притягивала к себе его губы. У неё была маленькая родинка у правого глаза. Джон очень часто целовал эту родинку. А длинные чёрные волосы, сравнимые с шёлком или бархатом, и вовсе буквально сводили с ума. По ночам, плотно прижавшись к своей Ду, он засыпал, уткнувшись лицом в них, носом касаясь прелестной головки. Он был готов сдувать с любимой пылинки. Она любила его столь же сильно. Она улыбалась, будучи с ним, и улыбка её была ослепительна. Ей нравилось просто молча сидеть в его объятиях, положив голову на его грудь. Её руки, маленькие руки, были исполнены неизъяснимой ласки.

Джон Келвин часто задавался вопросом: почему она любит его, чужеземца, находящегося на её родине с оружием? Не должна ли она воспринимать его как оккупанта? Да, американское правительство говорит, что здесь армия защищает южновьетнамский народ от коммунистической агрессии, но на деле едва ли этот самый защищаемый народ столь единодушен в своих взглядах и оценке происходящего. Он не раз говорил с ней на эту тему. Но у неё ни разу даже не появлялось подобных мыслей. Она вообще не интересовалась политикой, не понимала в ней ничего, даже сейчас, когда в истории её страны происходили судьбоносные события. В недавнем прошлом корейский народ в результате чудовищной войны был разделён на два враждующих государства. В одном из них, нищем, озлобленном и ощетинившемся на весь мир (или почти на весь мир), коммунизм надёжно укрепился. Другим же красная чума не смогла завладеть. Теперь история как будто снова повторяет уже пройденный виток, и аналогична (по крайней мере очень похожа) ситуация с Вьетнамом. В этот раз неизвестно, смогут ли американцы добиться поставленной задачи, ведь разделаться с живучим партизанским движением и остановить существенно поддерживающий его режим в Ханое, несмотря на огромные траты и всю применяемую военную мощь, никак не получается. Джон смотрел правде в глаза, и говорил Ду, что от американских пуль, ракет и бомб погибает, и немало, в том числе и мирных жителей. И солдаты Дяди Сэма часто вольно или невольно, иногда и по нелепой случайности становятся палачами для вьетнамских женщин, детей и стариков. Вряд ли об этом знают обыватели там, в Штатах, но здесь военные видят это. В Сайгоне не было войны, этот большой город жил относительно спокойной и мирной жизнью. Правда, время от времени в нём происходили теракты (конечно, мирные жители погибали или становились калеками и от действий доблестных рыцарей, борющихся за счастливое будущее своего народа и защищающих родную землю от нападения «загнивающего Запада»). Кроме того, иногда вспыхивали бои на окраинах города или в его окрестностях. Быть с Ду подолгу Джон, увы, не мог. Командование не позволяло ему прохлаждаться в Сайгоне, отправляя на боевые операции. И когда он снова вернётся к ней, ему было неведомо. Она боялась за него, и страх её совсем не был беспочвенным, ведь ни для кого не были секретом большие потери американской армии в ходе боевых действий. Она нередко плакала, думая об этом. Всё, что ему оставалось – пытаться утешить её, дарить ей нежность, пока он может делать это.

Когда ему пришло время наконец отправляться домой, она полетела в США с ним. Ей было нечего делать там, в жестоком, опасном, непредсказуемом Вьетнаме. Вскоре она получила гражданство, и они соединились брачными узами. Сержант Келвин подал в отставку, так и оставшись в скромном звании сержанта (быть военным дальше он уже не желал, предпочтя карьере семейную жизнь). Теперь им предстояло жить вдалеке от войны, ничего не боясь.

 

3

 

Шёл 1976 год. Год назад Южный Вьетнам пал под натиском коммунистических сил. Сайгон был взят, и страна воссоединилась, став единой социалистической республикой. Ничего не добившись, американцы были вынуждены покинуть далёкую тропическую страну ещё в начале 1973 года. Через два года с политической карты мира исчезло государство под названием Южный Вьетнам. Сайгонский режим, оставшись без мощного плеча военной машины США, оказался неспособен долго обороняться. Теперь коммунисты праздновали победу. Коммунистической стала и соседняя Камбоджа, где тоже год назад столицу стремительно захватили так называемые «красные кхмеры». Вьетнамская кампания легла на новейшую историю Штатов позорным пятном. Десятки тысяч юных американцев вернулись на родину в гробах или и вовсе бесследно сгинули на чужбине. А обыватели постепенно стали узнавать всю нелицеприятную правду о провальной войне.

Тёмной и дождливой ночью сержант Келвин ехал на машине по загородной дороге. На нём была одета лёгкая осенняя куртка, на ногах – брюки и туфли. Он держал путь к берегу моря, берегу Тихого Океана. Он смотрел через лобовое стекло автомобиля глазами, в которых застыла бездна тоски. Ровно две недели назад на него навалилось страшное горе: умерла его Ду. Примерно год назад у неё диагностировали рак. Этот диагноз был громом среди ясного неба, неожиданным и подлым ударом судьбы. Ничто не предвещало беды, казалось бы, причин для возникновения онкологии вообще не было: Ду не имела каких-либо вредных привычек. И тем не менее рак у неё возник и развился очень быстро. Всё началось с того, что она начала чувствовать себя плохо, испытывать постоянную усталость и разбитость. Потом появились боли, которые становились всё сильнее. Тогда она и обратилась к врачам, поставившим неутешительный диагноз. Она незамедлительно начала лечиться, но лечение не помогало, рак только развивался, постепенно убивая её. Она принимала всё больше лекарств, однако они не останавливали жестокую, хищную болезнь или лишь слегка затормаживали её развитие. Потом Ду сделали несколько операций. Они помогли лишь на время, потом же рак продолжил убивать, пожирать её организм. Она мучительно сгорала. В последние месяцы жизни её страдания были по-настоящему ужасны. Никакие лекарства не справлялись с ними. Лишь изредка она чувствовала себя хорошо, и тогда, казалось, становилась прежней счастливой и ласковой Ду. Хотя на себя прежнюю она была мало похожа. Болезнь заставила её очень сильно измениться, и в этих изменениях ничего хорошего не было. Джон был с ней до конца, вместе с ней безуспешно боролся против тяжёлого недуга. Они до последнего надеялись, что всё будет хорошо. Но безжалостная болезнь всё-таки сделала своё дело, довела акт убийства, акт изощрённой казни своей жертвы до конца. Ду умерла тихо, неожиданно для Джона. А он с того рокового дня был безутешен.

Келвин не знал, чем успокоить себя. Несмотря на то, что они прожили с Ду вместе несколько лет подряд, детей у них не было. За все годы совместной жизни, когда она, его милая девочка (он любил называть её так, и не только так) могла уже не бояться потерять его, ведь война была уже далеко, он ни разу не поссорился с ней, даже не сказал ей грубого слова. И во Вьетнаме он ни разу не обидел её. Он вообще не мог даже вообразить, что способен причинить ей хоть малейшую боль. И её любовь к нему была такой же. Они понимали друг друга с полуслова. Во время чудовищной болезни он как мог старался облегчить её страдания. Они подарили друг другу неисчислимое множество прекрасных минут. И всё же его Ду ушла от него. Казалось, какие-то неведомые тёмные силы, холодные, бездушные и жестокие, вмешались в их счастливую жизнь и забрали женщину, которая была так дорога Джону. А он оказался недостаточно сильным для того, чтобы её защитить. Сама же Ду была совершенной беспомощна и не могла противостоять хладнокровным, беспощадным демонам смерти. Того, что с ней случилось, она не заслужила. Келвин как участник войны прекрасно знал, что такое насилие и жестокость. Он хлебнул этого достаточно и был в этом плане хладнокровен. Ду же он не мог даже сказать грубого слова. Она не знала жестокости и зла, она была чиста и непорочна, она была добра, словно ангел (своим ангелом он тоже называл её). Теперь же она, светлый ангел, спит сном, от которого нет пробуждения, лежит в гробу в земле. И её не вернуть. Как любой мало-мальски грамотный американец Келвин был знаком со стихотворением Эдгара По «Ворон». Теперь нетленные строки звучали для него с новой силой, особенно пронзительной.

После кончины Ду безутешный, страдающий от страшной утраты Джон почти потерял сон, делал бессмысленные вещи. Военный, он каждый день плакал навзрыд. Его печаль ничто не могло утешить. Сейчас по лобовому стеклу стучали мелкие капли моросящего дождя. Джон продолжал ехать в сторону океана. Зачем он едет к морю, разве оно утешит его? Он не мог дать внятного ответа на этот вопрос. Его машина не спеша приближалась к Тихому Океану. И вот, наконец, он оказался на песчаном пляже. Сидя на корточках возле прохладной воды, в темноте, которая царила вокруг, он предавался своим мыслям. Они все были о Ду. Он снова захотел плакать, и разрыдался в голос, словно мальчишка. Поделать с собой Джон ничего не мог. Затем же, успокоившись, он умыл лицо водой, и вскоре понял, что страшно хочет спать. Совсем скоро он уснул прямо на песке около кромки воды. Ему приснилось удивительное сновидение.

Он продолжал сидеть около воды, на песчаном пляже. Машина его стояла в стороне. Бескрайний океан расстилался перед ним. На небе была большая луна, испускающая яркое сияние. Вдруг от луны быстро протянулся широкий и светлый луч. Он, хрупкий, эфемерный, был похож на шаг, который как будто сделала луна. Луч упал на воду, образовав лунную дорожку, достаточно заметную и просторную. Лунная дорожка чуть колыхалась на воде, но не исчезала. Что-то подсказывало Джону, что она не исчезнет. В голове у Джона появилась странная мысль: может быть, по этой дорожке можно идти? Может быть, она куда-нибудь приведёт его? Ведь она должна куда-то вести, если это дорога. Почему-то сомнения в этом отпали удивительно быстро. Келвин встал на ноги, потом сделал шаг, наступив прямо на водную поверхность. Он действительно мог твёрдо стоять на воде. Джон быстро пошёл вперёд, навстречу морской глади, по лунной дорожке. Ноги его твёрдо шагали. Он уходил всё дальше от берега. Почему-то он не мог даже представить, что лунная дорожка может исчезнуть, а он провалиться под толщу воды, которая становилась всё глубже по мере того, как он отдалялся от берега. Вокруг было весьма светло, луна с ясного неба (тучи исчезли, словно их не было) хорошо освещала окрестности. Джон несколько раз смотрел на океан. Ему казалось, что он даже увидел крупных рыб, проплывавших почти на самой поверхности. Впрочем, он бы не поручился за то, что это действительно были рыбы или другие морские создания. Лунная дорожка шла вдаль, словно луч, прямая линия, исходящая из одной точки и дальше тянущаяся до бесконечности. Келвином владело любопытство. Ему хотелось узнать, куда же приведёт его эта таинственная дорожка. Наконец, он стал различать вдали что-то белое. Объект становился всё больше и отчётливее по мере того, как Джон подходил к нему. И вот, сержант Келвин уже видел, что это белая дверь. Оказавшись около этой двери, ставшей прямо посреди воды, закрыв проход по лунной дорожке, Джон не знал, что дальше делать. Но вскоре он понял, что хочет открыть дверь и заглянуть за неё. Он хотел видеть, что за дверью. Открыв её за небольшую ручку на себя, Келвин оказался в маленькой комнате. Комнате с нежно-голубыми обоями на стенах и потолке. Пол комнаты был полностью покрыт ковром. У одной из стен стоял мягкий диван. На диване сидела его Ду. Она смотрела в пол. На ней был розовый халат. Она, как только он вошёл, сразу же подняла взгляд на него. Увидев Джона, она улыбнулась и пошла к нему. Он принял её в свои объятия. Она обняла его. Он несколько раз поцеловал её в чёрные мягкие волосы. Ду посмотрела на него. Он стал целовать её лицо, маленький нос, любимые тонкие прелестные губы. Она только молча счастливо улыбалась. Её глаза, дорогие глаза, взгляд которых буквально пьянил, смотрели на него. Его Ду, маленькая Ду, счастливая, без единого признака горя или недуга, была с ним. И её руки ласкали его. Джон начал касаться губами и носом её маленького уха. Они молчали. Сердце Келвина радостно стучало.

Вдруг наступило пробуждение. Джон быстро понял, что лежит на песке, весь в испачканной одежде, и на него падают лучи солнца. Небо стало почти полностью голубым, большая часть туч, накануне заволакивавших его, исчезла. Сон, который увидел Джон, был поразительно ярок. После пробуждения осталось странное ощущение умиротворения и счастья. Но оно очень быстро сменилось жестоким разочарованием и горем. Джон теперь может видеть Ду лишь во сне, живой её ему больше никогда не увидеть. А сны – это только миражи, сладкий обман, после которого горечь наваливается с новой силой. Джон вновь начал рыдать. Потом он более-менее привёл себя в порядок и поехал домой. Дома он бессмысленно провёл весь день. Ночью ему не хотелось спать. Сон сразил его лишь когда было очень поздно.

 

4

 

В эту ночь Келвин увидел ещё один сон. Сновидение его началось с того, что он проснулся и понял, что смотрит в голубое небо. Оглядевшись, Джон увидел пустыню, расстилающуюся перед ним. Это была каменистая безжизненная (растительности нигде нельзя было заметить) равнина из породы песчаного цвета со множеством неровностей, шероховатостей. За спиной у Джона находилась невзрачная каменная стена чуть повыше человеческого роста, увенчанная большими мотками колючей проволоки. Она тянулась сплошной ровной линией в обе стороны. Келвин не понимал, как он сюда попал. Он начал идти вдоль стены, но она всё не заканчивалась, нигде не имела проходов. Занятие это – осматривание стены – было бесперспективным. Джон решил идти вперёд, в противоположную от стены сторону. Быстрым шагом он двинулся вдаль. Келвин шёл долго, не останавливаясь, а пейзаж вокруг оставался одинаковым, однообразным. Конца пустыни не было видно. А ноги всё несли и несли Джона вдаль. Для него как будто исчезло время, он полностью потерял его чувство. То есть он не мог определить, сколько времени уже идёт. Вероятно, прошло очень много времени. Вероятно, наоборот, времени прошло совсем немного. Келвин просто не знал, какой вариант он может выбрать, какой из этих двух ответов правилен. Джон не испытывал голода или усталости. Здесь эти понятия не имели ровно никакого смысла. Ни воды, ни одного, даже самого захудалого растения, он не видел. С безоблачного неба пустыни светило солнце. Жары или холода Келвин также не чувствовал. .

Наконец, в окружающем пейзаже появилось кое-что новое. Вдалеке стали видны очертания каких-то огромных строений. Может быть, это город? Тогда нужно дойти до него и посмотреть, что там. Джон продолжал свой путь. Далёкие гигантские строения становились всё ближе, выглядели всё отчётливее. И вот, они были уже недалеко. Джон ясно видел, что посреди пустыни возвышаются исполинские пирамиды и прямоугольники (перевёрнутые прямоугольники, поставленные на меньшие свои грани), напоминающие жилые дома-небоскрёбы, только не имеющие дверей и окон. Было видно также и несколько конусов-великанов. Все фигуры состояли из светлого материала, напоминающего хрусталь. Они ярко, даже ослепительно сверкали от света солнца. Келвин подошёл к своеобразному городу. Асфальта или чего-то, напоминающего асфальт, нигде не было видно. Все необычные постройки стояли прямо на каменистой почве. По сравнению с этими гигантскими сверкающими строениями Джон был ничтожным насекомым. Они нависали над ним причудливыми великанами. Джон пошёл по «улицам», осматривая диковинный «городской» пейзаж. Нигде он не встречал ни одной живой души. Ничего, кроме многочисленных строений, здесь больше не было. Для чего вообще нужны эти фигуры, эти здания? Какую они выполняют функцию? Джон продолжал ходить по «городу», среди прямоугольников, пирамид и конусов. Он заходил всё дальше, проникая в глубины комплекса величественных творений, созданных руками неизвестных. Постройки поражали его.

Увидев вдалеке огромную сферу, идеальную сферу, сверкающую от солнечного света, Келвин пошёл к ней. Сфера была прикреплена к небольшой, но прочной колонне, служившей своеобразной подставкой. Джон быстро двигался к ней по широкой «улице», между прямоугольниками-«небоскрёбами». Блеск от солнечного света покрывал её всю. Сфера перед Келвином становилась всё более большой, вырастала по мере того, как он становился ближе к ней. Когда до исполинского шара оставалось идти совсем немного, сфера вдруг взорвалась. Взрыв был оглушителен. Сфера с грохотом рассыпалась, разлетелась на многочисленные большие осколки, к счастью, упавшие недалеко от неё (вернее того места, где она стояла до взрыва). Вместо исполинского хрустального шара появился шар огненный, скорее всего, даже превосходящий его по размерам. Однако пламя вскоре исчезло, сменившись чёрным дымом. Столб этого дыма потянулся к голубому небу. Изумлённый произошедшим Джон замер на месте. Вскоре он увидел, что дым приобрёл форму какого-то живого существа. Это было аморфное чудовище. Выделялась его голова, имеющая два круглых красных глаза без зрачков и оттопыренные острые уши, а также многочисленные щупальца, протянувшиеся от туловища в разные стороны. Щупальца были достаточно тонкими. Тварь открыла рот, внешне незаметный, обнажив алые дёсны и многочисленные белоснежные острые зубы, по форме напоминающие треугольники. Создание издало громкий и протяжный рёв ярости. Келвин вздрогнул. Затем тварь вновь закрыла рот, и его больше не было видно. Ноги Джона стали ватными, его захлестнул ужас. Келвину хотелось бежать без оглядки, но в то же время он не мог сделать ни шагу. Его тело словно (или не словно, а по-настоящему) перестало слушаться его. Джон посмотрел в красные глаза чудовища. Пристальный, немигающий взгляд их вызывал панический страх и одновременно завораживал. От него было невозможно отвести глаз. Джон быстро понял, что загипнотизирован. Ужас захватил его полностью, и, несмотря на огромное желание бежать, сделать этого он не мог. Келвин начал шагать навстречу чудовищу, этой мерзкой твари, родившейся из чёрного дыма. Его ноги несли его к грозному созданию. Джон, бывший по сравнению с великаном ничтожным карликом, насекомым, не мог остановиться. И вот, когда Джон подошёл к твари на очень близкое расстояние, одна из чёрных щупалец молниеносно схватила его, смотрящего в красные глаза, подняла в воздух и доставила в пасть создания. Перед этим Келвин успел издать только короткий крик.

После этого сна-кошмара сержант в отставке Джон Келвин не проснулся. Он бесследно пропал из своего дома. Он больше нигде не появлялся, словно его никогда и не было. Келвин просто пропал без вести. И отныне его никто не видел.