АЛХИМИЯ СЛОВА (Отрывки)

Поэты расцветают рано. Иногда до 30-летнего возраста они дают всё, что могли дать, как например Шелли, умерший тридцати лет, Байрон – двумя годами старше, а Рембо перестал творить, выйдя из отроческого возраста…

Поэзия открывается в том периоде жизни, когда чувства еще свежи, очарование миром всего сильнее, когда всё представляется новым и необычайным. Молодость субъективно лирична, она игнорирует существование других индивидов, считает мир своей ни с кем не разделенной собственностью. Иное дело проза: она требует зрелости. Недостаточно воздыханий, восторгов, метафор. Надо вникнуть в жизнь, научиться многому, и прежде всего, самому искусству прозы…

Что же за сила, что за непреодолимый импульс приводит писателя к этой профессии?.. В поисках источников такого импульса нужно обратиться к одной из черт человеческой натуры, присущей всем людям, это крайне необходимо сделать, ибо не следует творцов, владеющих искусством слова, выделять из общей массы людей как какие-то особенные явления, редкие феномены или психологические ребусы.

Этой чертой, присущей всем людям, является потребность выразить в слове всякое явление жизни и тесно связанную с этим потребность выразить самого себя. Она почти физиологична, а ослабление или полное исчезновение ее, - что случается крайне редко – противоречит самой человеческой натуре. Люди малоразговорчивые или молчаливые вызывают беспокойство или смех… Все люди по природе своей болтливы, они разговаривают неустанно: о своей работе, о том, что делается на белом свете, о своих близких, а больше всего о себе самих. Рассказать о себе другим – это значит выбраться из самого себя, разорвать хотя бы на краткий миг путы собственного бытия, избавиться от мучительного одиночества, в котором мы от колыбели до могилы пребываем среди наших восприятий, мыслей, снов, страданий, радостей, опасений, надежд, поделиться, наконец, с другими своей удивительностью…

* * *

Расширяя человеческую душу приобщением ее к безграничному миру фантазии и стряхивая с образа мира пыль повседневности, писатель поднимает остальных людей на более высокую ступень человечности.

* * *

Слово, молочный брат мечты, открывает калитку, через которую в любую минуту можно выбраться на свободу. И до чего же легко убежать от скучного времени, некрасивого пейзажа, нестерпимых условий быта и, наконец, от самого себя – от этого навязчивого, надоевшего существа, от которого нам не избавиться до самой смерти…

Добрую часть литературы можно объяснить “духом бегства”…

С “духом бегства” близко связано чувство собственного несовершенства. Творчество должно компенсировать незнатное происхождение, удары судьбы, материальную необеспеченность. Создается вымышленный мир, потому что мир действительный превратил человека в существо убогое и разочарованное…

* * *

Словом писатель в настоящее время сильно злоупотребляют. Еще недавно проявляли больше осмотрительности и скромно соблюдали разницу между писателем и литератором. Первый был как бы посвященным рыцарем, второй – всего-навсего оруженосцем. Литератору было позволено лелеять надежду, что в один прекрасный день и он заслужит почетное имя писателя… Воспринималось как бахвальство, если кто-нибудь, особенно из молодых, выдавал себя за писателя. Потому гораздо благороднее было довольствоваться званием литератора, - оно всего лишь определяло профессию. А заявлять о своей принадлежности к определенной профессии – тут ничего нескромного нет. В настоящее же время почти все, кто пишет, такой скромности не проявляют, и совершенно напрасно.

* * *

Деньги – дурной советчик: вкрадываясь в творческую работу, они привносят в нее свой разрушительный динамизм, стараются превратить ее в идущую конвейером обильную продукцию, отвлекают от вещей трудных и прекрасных и склоняют к легким и вульгарным. Особенно убийственна для писателя ранняя и быстрая слава. Поняв, что в нем нравится читателям, познав радость признания и приятность растущих заработков, он не отваживается подвергать себя опасности всё это утратить и в конце концов становится совершенно иным, не тем, кем намеревался стать, мог бы стать, если бы слушался только голоса своего искусства. Как и во многом другом, здесь тоже сила характера испытывает-ся скорее успехом, чем неудачей.

* * *

Во время работы, когда нужно внимание, свежесть мысли, памяти, всё полезно, что может их подкрепить. Шиллер, работая, держал ноги в холодной воде, а Бальзак якобы иногда раотал босиком, стоя на каменном полу; Байрон употреблял лауданум, Прус нюхал крепкие духи, Якобсен – гиацинты, кто-то еще – гнилые яблоки. Ибсен, кстати сказать не пренебрегавший рюмкой, во время работы рвал ненужные бумаги и газеты. Руссо заставлял интенсивнее работать свою мысль, стоя на солнце с непокрытой головой, а Боссюэ джостигал того же, сидя в холодной комнате, закутав голову в меха. Все эти приемы каждому подсказал собственный инстинкт, и, по мнению физиологов, все они вызывают сильнейший прилив крови к голове, что необходимо при творческой работе. Если это действительно так, то правильней всех поступал Мильтон, потому что диктовал, лежа на низкой софе, опустив голову почти до пола.

* * *

Главная задача в воспитании писателя состоит в овладении наукой о слове, в познании и осмыслении языка, на котором он призван творить. Даже там, где все наши источники молчат, как например, об эпохе Гомера, сам языковой материал его поэм свидетельствует об изысканиях и кропотливой работе над языком. Данте в книге “О народном красноречии” сам приводит источники, откуда он черпал познания о языке. Данте взвесил достоинства и недостатки нескольких итальянских диалектов, сам выполнил работу авторов словарей, семантиков и грамматиков, и всё это послужило ему вступлением в его собственное творчество.

Для литературного языка необходимо, чтобы писатели работали над “освежением” слов, находящихся во всеобщем употреблении. Самые обыкновенные, самые знакомые слова, как лица, которые видишь каждый день, внезапно открывают новое, неожиданное значение и ослепляют блеском затаенной в них жизни.

* * *

Образ – самый существенный элемент поэзии, быть может, единственный, которому ничто не угрожает – ни время, ни поэтическая мода. Меняются течения и направления, темы и сюжеты, мотивы и настроения, меняются условности, определяющие выбор слов и версификацию, но образ остается всегда, в непосредственной ли форме, в метафоре ли,, в сравнении. Образ – кровь поэзии.

Образ должен быть откровением, должен быть выражен свежими словами, должен выявлять то, чего ничей глаз до сих пор не замечал, должен быть полным, богатым, содержать как можно больше красок и очертаний при небольшом количестве слов.