Галина Фомичева (18 лет, г. Воронеж)

КАПУСТА

Разум Деревьев был встревожен. Передавая Разуму Космоса информацию обо всем, что происходило на Земле, он услышал неприятную новость.
Что-то Чуждое пронизало ту часть Вселенной, в которой существовала Земля. Что-то совершенно непонятное. Причем, не просто пронизало, но оставило после себя следы.
Следы были двух видов: Белые Пунктиры и Черные Пунктиры. Их присутствие изменило Вселенную. Добро бы они только присутствовали, никому не мешая, ни во что не встревая, - тогда изменение было бы незначительным. Нет, они реагировали с любым телом, пролетающим сквозь них. Любое встреченное тело уносило на себе обрывки Пунктиров, которые затем внедрялись в носителя, возбуждая его судорожную гео- или биологическую активность. Похоже было, что Белые Пунктиры ускоряли конструктивные процессы, Черные же Пунктиры подталкивали процессы деструктивные.
Разум Деревьев знал, что воспринятая неприятная новость сокрыта быть не может. Не должна быть сокрыта. Разумы, младшие по рангу, уже впитали, уже осознали ее.
- Мы приближаемся! Мы приближаемся к Пунктирам! - известил Разум Деревьев. - Что будем делать?..
Поначалу ответа не было. Вековые леса млели под жарким солнцем. Казалось, они сделаны из камня: никогда не шелохнутся. Тяжело обвисшие листья были усеяны томно раскрытыми дыхальцами.
Первым отозвался Разум Корней.
- Надо у Земли спросить!
- Ну конечно, выше земли для тебя ничего нет! - проворчал Разум Стволов.
- Может, забить эти Пунктиры? - предложил Разум Ветвей. - Самыми гибкими сучьями! Самыми острыми!..
- Нет, надо по-другому! - прошелестел Разум Листьев.
- Замолчи ты, летун несерьезный! - прервал его Разум Корней.
- Замолчите вы все! - попросил Разум Деревьев. - Обращусь, пожалуй, к Земле!..
- По-другому надо... - упрямо прошелестел Разум Листьев, но его никто не пожелал услышать.
Разум Деревьев сосредоточился и - стер свою границу, раскрылся.
Тут же - стремительный, как наводнение, как обвал, - в него внедрился Разум Земли.
- Ты создал Планету и создал меня! - воззвал Разум Деревьев. - Я создал Младшие Разумы. И даже Разум Подвижной Жизни, который так быстр, что никогда не знаешь, где он сейчас... Теперь нужно все это спасать! Можешь ли ты подтолкнуть Землю, увести в сторону от Пунктиров?..
- Я, как и ты, могу лишь созидать! - ответил Разум Земли. - Затем Создание живет само...
- Но вдруг мы погибнем?
- Не погибнете! Вы уже нашли Решение! - Разум Земли замолчал и как бы отхлынул, отгородился собственной границей.
Разум Деревьев также восстановил границу. Ему было стыдно перед Младшими, потому что он ничего не понимал.
Как поступить? Что предпринять? Неизвестно...
Тут он воспринял сигнал, - Разум Космоса пытался что-то сообщить.
Сообщение было страшным: время упущено, Пунктиры уже в верхних слоях атмосферы.
- Где же Решение? Каково оно? - возопил Разум Деревьев. Разум Корней промолчал.
Разум Стволов покряхтел - и только.
- Сучьями захлестать! - пробурчал Разум Ветвей.
- Я знаю! Выпусти меня! - тихо, но уверенно сказал Разум Листьев.
- Ты?.. Самый младший?.. Иди!.. - Разум Деревьев сделал в себе Выходную Воронку.
Младший выскочил сквозь нее, разбрасывая во все стороны разноцветные лучи-призывы.
- Где ты, Разум Подвижной Жизни? - звал каждый луч. - Приди, мой друг, мой брат! Поторопись!
На конце одного луча вдруг появилось мерцание, составленное из множества искр.
Луч напрягся, утолщился и вобрал мерцание в себя. Оно протянулось вдоль луча и вошло в Разум Листьев.
Тут волновые параметры слитных Разумов резко изменились.Образовалась новая сущность: Разум-Боец.
Разум-Боец отдал приказ, и все листья со всех деревьев Земли вмиг облетели.
Здесь же, в воздухе, они собрались в шары, - нет, в кулаки, - и каждый кулак получил по искорке вовнутрь.
Небо стало мелким ситом, - его прочертили Белые и Черные Пунктиры.
Пунктиры надвигались.
И вдруг им навстречу, посланные Разумом-Бойцом, помчались бесчисленные листвяные кулаки.
Вот они столкнулись - нападающие и защитники.
Кулаки замелькали, зарябили, ударяя, ударяя по напасти, разбивая строгий порядок и последовательность, разметывая Пунктиры на осколочки, сколачивая белые и черные черточки в единые плотные комки, где белизна и чернота смешивались. Там, в комках, царили бесформие и неопределенность намерений, - угроза от них не исходила.
Иные листья сгорали, превращались в пыль, соприкасаясь с Черными Пунктирами...
Разум Деревьев почувствовал, что Боец позволяет ему присутствовать в себе.
- Кого сделать из этих комков? - спросил Разум-Боец. - Ведь они живые! Оставлять их так нельзя!
Разум Деревьев глянул сверху на свой любимый лес. Не деревья же творить из бывших Пунктиров! Он увидел стада больших обезьян - порождения Разума Подвижной Жизни.
- Сделай похожих на них! - посоветовал Разуму-Бойцу. Листвяные кулаки снова взялись за дело, обминая, вылепливая, разглаживая.
Головы, тела, руки, ноги возникали из комков; глаза - то злые, то добрые, то спокойные, то бешеные.
Готовые фигуры падали на землю. Вставали. Разбредались в разные стороны.
Так появились люди...
- Ты знаешь, - услышал Разум Деревьев, - без листьев-то гораздо легче! Надо их время от времени сбрасывать!..
Это было мнение Разума Стволов и Разума Ветвей. Разум Корней промолчал, не высказался.
Так появился листопад...
Что касается зеленых кулаков, они получили свою судьбу.
Разум Листьев и Разум Подвижной Жизни, снова разделясь, рассеяли кулаки-помощники по разным землям.
Ворчливый Разум Корней тут же дал им - каждому - по небольшому корешку.
Так появилась капуста...

Андрей Иванов (18 лет)

КАРТОФЕЛЬ

Беды посыпались вдруг. Будто их носила судьба в плохонькой торбе, и прохудилась торба как раз над головой Антошки.
Беда главная - гибель родителей. Весной задрал их медведь-шатун. За хворостом отправились. ..
Беда вторая: отобрал дядя Влас все запасы - и зерно, и солонину. Сказал, - прокормит. Но кус хлеба не каждый день перепадал Антошке.
Беда третья: дядя Влас охаивать стал Антошкиных родителей. Ходил по деревне и говорил плохие тяжелые слова. Зачем ему нужна ложь?..
Беда четвертая: нашел Антошка в лесу вороненка со сломанной лапкой. Видать, недавняя буря нашалила.
Взял вороненка с собой и теперь не знал, что с ним делать. Самому-то впору пропадать.
Вороненок орал истошно: «Кар! Кар!» Клюв разевал. Антошка пихал ему в клюв червяков, - пока находил их в огороде.
Скоро черви исчезли. Должно быть, проведали, что здесь небезопасно.
Кар притих, орал меньше. Сидел нахохленный, обиженный. Склонив голову набок, поглядывал с укоризной.
К сломанной лапке Антошка прижал две прямых веточки. Обмотал их ниткой...
Сегодня поутру пришел в огород - чем-нибудь поживиться.
Увидел темные зеленые листья, которых вчера не было, и похолодел.
Неужто каменица?
Встал и заплакал, - будто хотел излить со слезами все беды разом.
Потом утерся ладонью, взялся за стебли да потянул их из земли.
И впрямь, камни...
Вот уж горе - так горе! Вот уж напасть - так напасть!..
Стараясь не стряхнуть камни с корней, положил растение.
Подошел к забору (глухой был забор, досчатый).
Позвал.
Сперва потихоньку - раз, другой.
Затем страх прорвался. И заголосил Антошка во всю глотку:
- Дядя Вла-ас!..
Призываемый родич явился быстро. Сунулся было щеколду отпирать. Да мальчишка вскрикнул: «Не надо!», - и голос его остановил участливого дядю.
Что-что, а уж участие проявить дядя Влас умел.
Услышав быстрые слова, заохал, запричитал:
- Что ты?.. Что ты?.. Впрямь ли?.. Неужто ль каменица?.. Убежал. Спустя немногое время вернулся.
- Ты вот... На-кось!.. Подкрепишься пока что...
Шумно выдохнув, перебросил через забор холщовый мешок. Снова убежал.
Антошка холодным потом обливался - на летнем-то жару. Дрожал... Люди загомонили громко и вразнобой. Затопотали.
Стукоток дровяной послышался. Треск ломаемых веток.
Плотно обкладывали Антошку. Прямо на забор наваливали.
Мальчишка встряхнулся. Сбежать?.. Нет, нельзя... Нечестно...
Да и шум-то человечий со всех сторон... Без просвета...
Антошка поднял мешок, присланный дядей Власом. Развязал горловину.
Старые сухари, тронутые плесенью.
Тьфу!..
Другой звук послышался. Треск, переходящий в гудение.
Огонь заговорил.
Сперва пламя было скрыто забором. Только над верхней досчатой кромкой воздух дрожал и плавился.
Затем гудение перешло в рев. Над забором показались бледно-желтые, почти невидимые при дневном свете, языки. Будто лепестки цветов каких-то, ведущих вокруг мальчишки хоровод.
Позже доски стали коробиться, пламя прорывалось сквозь них то юркой струйкой, то пышным факелом.
Еще позже пламя обвело забор изнутри сплошной светлой пеленой.
Так жители деревни спасались от каменицы. Огневую черту она пересечь не могла.
Но о других людях Антошка сейчас не думал.
Он повернулся и подошел к оставленному на земле растению.
Оно изменялось. Листья и стебли оставались прежними, но камни быстро распухали.
Будто и не камнями тяжелыми были, а кусками серого теста.
Антошка знал: они будут пухнуть до тех пор, пока не проглотят его, хозяина этой земли. Может, раздавят и впитают в себя. Может, целиком вберут.
Затем они замрут, снова станут твердыми. Тот, кто придет после него, Антошки, сможет безнаказанно вывозить валуны или раскалывать.
Сытая каменица безопасна.
Как только люди не пробовали с ней бороться! Топорами да кузнечными молотами пытались унять. Мечами рубили. Копьями кололи. Из луков расстреливали. Ядами мазали. Колдовством да чарованием влияли...
После него придет, конечно, дядя Влас. Он бы и сейчас уже отобрал землю. Да по законам общины, если есть мужчина в доме, - даже такой небольшой, как Антошка, земля принадлежит ему...
Дядя Влас! Приди! Забери землю! Забери меня отсюда! С утра до ночи буду на тебя работать! Следы ног твоих буду целовать!..
Камни растут... Поглядишь на них неотрывно, - и видно, как по ним проходят медленные волны. После каждой - камень чуть больше, чем был.
Новые вылезают из земли. Будто те листья и стебли, что выдернуты, - зеленый пастух, ведущий за собой серое крутобокое стадо.
Они окружают Антошку. Они уже замкнули круг. Мальчишка знает, чего они хотят, - но больше не будет об этом думать.
Замкнув круг, они стали расти быстрее... Громоздятся друг на дружку... Видать, стенку возводят...
Нет, не стенку, - каменный вал. Камни увеличиваются и умножаются так, что скатываются только с внутренней стороны вала.
Приближаются... Надвигаются на Антошку...
Одинокий... Маленький... Страшно!..
А-а-а-а!..
Мальчишка прянул, схватил один камень. Поднял. Что было сил шмякнул о другие.
Увлеченный своим движением, чуть не шлепнулся носом о брошенный камень.
И увидел...
И от удивления прикусил нижнюю губу...
На камне выступили черные вязкие капли. Будто кровь... Или слезы...
Да и перекосился камень как-то по-живому, по-людски. Словно ему больно очень...
Тут Антошка всхлипнул, встав на коленки, - и пожалел этот камень.
Положил на него ладошку. Погладил...
Камень замер, будто ласка его ошеломила.
Черный забор, изрисованный желтыми прядками, рассыпался на уголья, издырявливался, оседал.
Но там, за забором, костер не прекращался, - не мог прекратиться. Гудел сыто, разлаписто.
Люди гомонили неразборчиво. Суетливо перемещались. Торопились, видать, поднести дровишки.
Злые они... Может, они и не люди вовсе, а медведи-шатуны...
Что-то черное метнулось от избы... Это Кар, трепеща крыльями, ринулся к Антошке короткими перебежками-перелетами.
Неуклюжий... Едва ступающий на перевязанную лапку...
Прыг-скок по камням...
- Карр!..
Антошка протянул руку. Ворон вскарабкался по ней и уселся на плече.
Порылся клювом в волосах. Затих...
А с камнем, - тем, под рукой, - творилось непонятное.
Камень снова стал расти, - но неодинаково в разные стороны. Другие камни словно замерли, потому что этот - Антошкин - рос быстрее, чем они.
Антошка, отняв руку, смотрел, забыв страх.
Словно столб обозначился... Словно стручки-отростки из него...
Вершина столба начала округляться...
Низ - раздвоился...
Да ведь он человека пытается изобразить! Интересно-то как!..
Вот он вровень с Антошкой вырос...
Вот протянул к мальчишке руки...
Затем случилось непонятное.
Каменный человек приподнял Антошку - вместе с Каром - и осторожно поставил на надвигающиеся камни.
Камни под Антошкой шевелились, росли, - но мальчишку не трогали. Будто перестал быть им нужен.
Они наползали на того, кто остался в центре каменного вала: на грубое человечье подобие, на своего собрата.
Вот обрушились... Стиснули... Раздробили...
Втянули, впитали обломки в свои каменные бока...
Антошка зажмурился.
Чтобы не забыть то выражение на каменной голове, которое он иначе как доброй улыбкой назвать не мог.
А когда глаза открыл, - камней не было.
Осталось нагромождение... Горушка...
Но уже не камней... Нет... Чего-то живого... Каких-то плодов...
Он шевельнулся. Спрыгнул с горушки на землю.
От его движения плоды покатились... Почти до огня... До горящих угольев...
Тут подкосились ноги. Напала слабость. Антошка упал на землю и словно бы заснул.
Рассыпающаяся горушка накатила на него другие кругляшки. Прикрыла...
Солнце садилось. Длинные тени упрятывали, пеленали землю.
Круговые костры прогорели. Уголья дотлевали. Большая их часть уже затянулась пеплом.
Люди оставались возле кострища. Кто стоял, кто сидел.
Говорили негромко.
- Хороший был мальчонка, - степенно причитал дядя Влас. - Любил я его. Как родного...
Тут голос мужика пресекся.
Из-под россыпи «камней» поднялся Антошка. Живой. Невредимый.
Подошел к пепелищу. Что-то вырыл. Понюхал.
Тоже, вроде бы, «камень».
Затем, словно догадавшись, что делать, - откусил от него.
Улыбнулся до ушей.
И зачавкал... Задвигал челюстями, жуя...

Ирина Машнина (18 лет)

КЕДР

Велик Левоня, ох и велик. Лежит на земле рядом с огнедышащей горой. Думает о том, какой он большой.
Встану, - думает Левоня, - до небес дотянусь. Рукой махну, - гору снесу с места, в пыль развею. Попить захочу, - море осушу.
Лучше уж не вставать, чтобы небо не баламутить. И руками не размахивать, и не хотеть ничего, чтобы землю не ранить, не увечить.
Лежит Левоня, посапывает. Ничего ему не надо, - лишь бы солнышко на него светило.
Я сильнее всех, думает Левоня, - но я же и умнее всех. Потому что силу свою в ход не пускаю.
Лежит он, полеживает. Ветры на него песчинки да землинки наносят, семена летучие.
Не встряхнется Левоня, рукой не шевельнет, чтобы сбросить с себя ветровы подарки
Годы идут за годами, кустами обрастает лежебока, но и в ус не дует. Годы идут за годами, деревья его окружили, на нем густо поднялись, - а ему хоть бы что.
Состарилась гора огнедышащая, уснула, зарос травой ее кратер. От непомерной тяжести великаньеи земля прогнулась, воды под ней перестали сочиться, как им положено, - окружила Левоню вереница непроходимых болот...
Вот слышит раз Левоня, - сквозь мысли свои благодушные, - как его кто-то окликает голосочком тоненьким:
- Громадина!.. Эй, громадина!..
Да так настырно: зовет и зовет, никак не уймется.
Великан открыл правый глаз - осторожно, чтоб кого-то не задеть.
Смотрел-смотрел, - никого не увидел.
Тут щекотание в ноздре началось, и голосок запищал:
- Ты потерпи! Не чихни! Я повыше влезу!..
Левоня попридержал дыхание. Перемогся. Чихать не стал. Пощекотало еще немного, и вдруг на его носу появилась козявочка-букашечка.
Серенькая - разглядишь с трудом.
- Ты кто? - спросил Левоня шепотом. Сдуть крохотульку побоялся.
- Я - Мудрый Мышь! - пропищал пришелец.
- Здравствуй! Ко мне зачем явился?
- Учить тебя!
- Меня?.. Ты?.. Учить?..
Тут уж не смог сдержаться Левоня, - захохотал. Деревья вековые на нем ходуном заходили, иные с корнями вывернулись, гул и стон раздался, звери разбежались, птицы разлетелись. Думали - землетрясение.
Не скоро отсмеялся Левоня. Когда успокоился, спросил:
- Где ты, маленький?.. Здесь ли?..
- Здесь я! - послышался голосок, и пришелец выполз из пышных великаньих усов.
- Я тоже - мудрый! - сказал Левоня. - Поэтому готов учиться!.. Зверек не ответил, - занят был. Снова карабкался к собеседнику на кончик носа.
Когда очутился там, сел столбиком и перво-наперво разгладил верхними лапками свои пусть не пышные, но длинные усишки.
Затем строго пропищал:
- Почему ты не делаешь? Великан удивился:
- Чего не делаю?
- Ни-че-го! - отчеканил Мудрый Мышь. - Тем самым наносишь вред!
- Кому? - великан от удивления и второй глаз открыл.
- Мне! Моим подданным! Под тобой - моя страна... Была... Теперь ютимся между болот...
Левоне показалось, что маленькие глазки влажно блеснули. Хотя, уверен не был.
- Я все могу! Я самый сильный! - высказал великан свои главные истины.
Мудрый Мышь будто не услышал. Двигал в воздухе лапками.
- Колдуешь? - спросил великан. Зверек снова не услышал.
Кончив двигать лапками, сгорбился, поник. Задумался.
Левоня с беспокойством следил за ним. Что означало его поведение?
- Тебе надо уйти, - наконец, проговорил Мудрый Мышь. - Твое Медленное Время... Оно тебя убьет... Скоро... Скоро совсем...
- Ничего не понимаю! - признался великан.
- Научу, - терпеливо сказал зверек. - В любом живущем заключен Пузырь Времени. В нижней части Пузыря - Время Медленное. В верхней части - Быстрое Время.
- Понятно, - прошептал великан. - Хотя не очень...
- В начале живут за счет Медленного Времени. Затем - за счет Быстрого. Затем тело отмирает. Из Пузыря Времени образуется Купол Вечной Жизни. Он, этот Купол, вбирает Бестелесную Сущность...
- Ты умнее меня! - сказал великан.
- Слушай дальше. Если медленное время не расходовать, оно не пустит вверх. Оно породит Конус Смерти. Тогда ничего не будет...
Тут земля под Левоней задрожала, - совсем как от его недавнего смеха. Закачались, затрещали деревья. Птицы и звери бросились врассыпную.
- Что это? - обеспокоенно сказал великан и попытался приподняться на локте.
- Вставай скорее! Отпрыгивай в сторону! - пискнул Мудрый Мышь и куда-то исчез.
Левоня сел рывком, - будто родилась высокая гора. Толстенные стволы, черные земляные тучи посыпались с его боков и груди.
Больше ничего сделать не успел.
Как бы провалился куда-то.
Но при этом остался на месте: сидящим на колеблемой земле.
Мир стал нечетким, расплывчатым.
Плотность и тяжесть сидящего тела исчезли, хотя размеры остались прежними.
Внутри великана обозначилась бешено крутящаяся воронка. Ее серо-синие бока были сотканы из пухлых, плотно прилегающих одно к другому, волокон.
Левоня падал в воронку, - падал сам в себя, - дергаясь, пытаясь зацепиться рукой или ногой.
Вдруг что-то лопнуло над ним. Или раскололось.
Левоня увидел, что до этого воронка не была самостоятельной, -имела округлую верхнюю часть.
Ныне куски верхней части, распластываясь, размягчаясь, беловато отсвечивая, изгибались в немыслимо перекрученные кольца и медленно взмывали вверх - сквозь бесплотную сидящую фигуру.
В воздухе над собой сидящим Левоня падающий увидел множество таких колец: некоторые оставались одиночными, другие соединялись в столбики, третьи - в ряды.
- Что это? - завопил Левоня падающий, пугаясь, но любопытствуя; завопил бессмысленно, ведь ответить никто не мог. - Что это?..
- И вдруг сам понял, - вспомнил мышиные писклявые слова.
В Пузырь Времени он попал, - в Пузырь своего собственного Времени.
А раскололся - Купол Вечной Жизни.
Что же осталось?
Да Конус смерти - что же еще!
Но кольца эти перекрученные... В них отдельная жизнь...
Как их называть?
Что они такое?
- Смотри! - вдруг пискнул знакомый голосок. - Свободное Время заперло твой Конус Смерти... Нам не выбраться...
- Ты где? - завопил великан.
- Все там же: в твоих усах.
- А! - сказал великан успокоенно и обратил внимание вверх. Действительно, одно из колец - самое последнее - задержалось и не стало взлетать. Оно растеклось над Конусом смерти тонкой пленкой, искажающей взгляд, - словно состоящей из нагретого воздуха.
После этого воронка, не переставая вращаться, начала медленный спуск.
Сидящая на земле бесплотная видимость Левони вдруг исказилась, потекла и втянулась - сквозь пелену Свободного Времени - в нутро воронки. Там оба облика великана - падающий и наружный - слились, но облегчения от этого Левоня не испытал.
Конус Смерти, начав погружение, стал прозрачным. За собой он также оставлял прозрачный канал, позволяющий видеть то, что было наверху.
Голубое небо там было, ласковое солнце, перезвон ручья, посвист ветра.
- Куда мы движемся? - спросил великан.
- Лучше бы тебе не знать, - ответил Мудрый Мышь.
- Скажи! - настаивал великан.
- К Зверь-Огню!
- Зачем он? Мышь молчал.
- Зачем он? - закричал великан, объятый ужасом, и собственный ужас был странно сладок.
- Он пожирает тех, кто не создал Бесплотную Сущность, кто загубил Купол Вечной Жизни.
- Значит, и меня?.. Мышь молчал.
- Но я хотел Добра всем! Зная свою силу, никого не тревожил... Ни звука в ответ.
Мимо Левони протягивались черные корни спящей Огненной Горы. Странные тени обитали под горой. Сухо шурша, обвивались вокруг прозрачных стен воронки, словно пытаюсь удержать ее в объятиях, не пустить вниз. Из черных игл состояли тени, словно бы насыпанных друг следом за дружкой, и чернее их черноты ничего не могло быть.
Потом из глубины наплыли большие камни, похожие на диковинных тварей, приготовленных для воплощения. Были здесь многоголовые, много-крылые, многоротые, многоглазые... Были жабы-единороги, медузы-бабочки, обезьянопауки, лисы-василиски...
- Те, кого пожрут... Пожрет Зверь-Огонь... Те безвозвратно пропадают? - спросил великан.
Мышь ответил сразу, будто ждал.
- Внутри Зверь-Огня происходит переделка, лишение Формы. Затем Измененные - через вулканы - выбрасываются на землю. Посмотри на нашу Гору!..
Левоня поднял голову, прищурился.
Над вершиной Спящей Горы, над ее холодным кратером, повисла дымка-не дымка, тучка-не тучка, - пригоршня праха, выброшенная снизу.
Частицы праха, подхваченные движениями воздуха, - ветрами и ветерками, - рассеялись вокруг Горы.
Тут и там прах проникал в кольца Свободного Времени, которыми было насыщено пространство. Внутри колец прах начинал как бы бурлить, бешено беспокойствовать. Под его напором кольца растягивались, -превращались в Пузыри Времени.
И еще увидел великан, - не земным, каким-то иным зрением, - воздух был пронизан Живыми Зовами.
Звала медведица, и Пузырь Времени, притянутый ею, вошел, уменьшившись, в комочек слизи, которому предстояло стать ее детенышем.
Звала олениха, и зов ее притянул Пузырь Времени для будущего олененка.
Звали рыбы, мечущие икру, и в каждую икринку помещался свой Пузырь Времени.
Звали птицы, и Пузырь Времени находился для каждого их яйца.
- Меня это не утешает! - сказал великан и отвернулся. - Хочу спастись!
- Я бы тоже непрочь! - пробормотал Мудрый Мышь. Ниже и ниже спускался Конус Смерти.
В подземных пустотах были скрыты целые города. Домики лепились то как муравейники, то как ласточкины гнезда. В них обитали маленькие белобородые человечки, более высокие и крепкие голощекие фигурки, дымчато-пушистые существа, которые походили и на животных, и на людей.
Подземные жители не видели великана: спешили на базар и в гости, работали в кузнях и шахтах. Бодро-деловитым шумком провожали погружающийся Конус.
Под их городами были рудные пласты, пронизанные желтыми, зелеными, серебристыми, голубыми, красноватыми жилами. Щедро были разбросаны жилы. Светились, будто перья, оброненные жар-птицей...
Затем были маслянисто-спокойные озера с белыми гадами, пожирающими друг друга.
Затем...
- Мы приближаемся! - пискнул Мудрый Мышь. - Приготовься, я буду бороться!..
Левоня занервничал, завертел головой.
Странные ходы открылись под ними. Щелевидные, очень ровные, -
будто нарочно прорублены сверху вниз. Фиолетовая дымка заполняла их.
Конус Смерти был явно больше по размерам, чем любой щелевид-ный ход. Но он втянулся в один из ходов, не изменяясь, не съеживаясь.
Далеко внизу Левоня увидел что-то яркое, косматое, страшное. Оно металось в огромной пещере, прыгало вверх. Языки пламени вырывались из его боков. Нет, не языки, - вихри пламени. Сияние, из которого состояло Нечто, было бы нестерпимым если бы не спасительная даль да еще фиолетовая дымка.
Чудовище разевало бездонные пасти, махало обжигающими лапами. Смотрело тысячами глаз, обездвиживая, лишая воли...
Мудрый Мышь начал что-то выговаривать своим тонким голоском, и слова были совершенно непонятны Левоне.
Далеко снизу донесся могучий рев, и Конус Смерти содрогнулся, будто от удара.
Движение Конуса призамедлилось.
Мудрый Мышь неразборчиво писклявил, затем завел монотонный напев.
Тут конус остановился совсем, по его прозрачным стенкам побежали радужные сполохи да полосы.
- Что ты раньше не спохватился! - прошептал Левоня.
Он хотел укорить еще кого-то, но осекся, глянув на зверька. Мудрый Мышь посерел от напряжения и дрожал, капельки пота усеивали шкурку.
Долго малышу не продержаться!
Левоня решил помочь, - поднял руки и прыгнул вверх. Авось, прорвет преграду! Авось, они выберутся через тот прозрачный след, что оставили за собой, погружаясь!..
А вверху...
Вверху такое происходило!..
Левоня замер, забыв руки опустить, - отрешенный от заунывного напева Мудрого Мыша и от далекого рева Зверь-Огня...
Сверху, с самой земли, сыпались в их след, в след Конуса Смерти, бесчисленные юркие фигурки. Бесчисленные хвостатые зверьки, бесчисленные серые мыши забивали отверстия, ползли по отвесным стенам; повисали, цепляясь за плечи и за хвосты друг друга. Опускались, опускались...
Вот нижний их отряд достиг покрышки Конуса Смерти, слепленной из Свободного Времени.
Заработали острые зубы грызунов, - и покрышка стала видимой: бледно зазеленела.
- Видишь? - прошептал великан. - За тобой пришли! А что делать мне?..
В бледной зелени появились дыры, их края свисали неровными лоскутами.
- Откажись от своей формы! - проговорил Мудрый Мышь, прервав напев. (Тут же вращение стенок возобновилось, и Конус Смерти двинулся с места). - Откажись! Тебе она не на пользу! Ну!..
- Отказываюсь! - пробормотал великан.
Мудрый Мышь вцепился в заботливо свешенные хвосты сородичей, и его выхватили из Конуса Смерти.
Туда же - в прогрызенную дыру - устремился великан. Устремился всей своей волей, всем желанием жить, всей надеждой, всей нерастраченной силой.
Порыв его был неукротим.
Начинал его Левоня, великан, быстро теряющий привычные черты, -продолжал и завершал безымянный белесый вязкий поток, буквально липнущий к хвосту Мудрого Мыша. Безымянный, но живой поток.
Вперед!.. Вперед!.. Обратно к солнцу!.. От стены к стене!.. От откоса к откосу!..
Мышам было легче. Еще под землей они разбежались по норкам, по незаметным ходам-переходам. Им и на поверхность выныривать не надо.
- Ты будешь полезным! - пискнул Мудрый Мышь и тоже пропал... Живой поток пробился к поверхности - прямой, напряженный. Земную поверхность окутывало многослойное Время.
Живой поток прикоснулся к нему, - Время не пускало.
Живой поток поднатужился...
Приналег...
И Время - неохотно-неохотно, медленно-медленно - стало выгибаться. Сперва самый нижний слой, затем другие - те, что над ним.
Живой поток выглянул из-под земли.
Только прямо вверх он мог выдавливаться, только прямо вверх, -потому что слои Времени туго льнули к нему, пытались повалить, затолкать обратно под землю.
Солнце его обожгло, выкрасило в коричневый цвет.
Противодействуя слоям Времени, он затвердел, но и такой - затверделый - тянулся выше и выше.
Там, в поднебесности, в птичьей вышине, в слоях Времени нашлись слабины.
Живой поток вытолкнул сквозь них отростки поменьше, - вытолкнул в разные стороны. Те отростки - в свой черед - были обожжены солнцем и затвердели.
На концах отростков Время совсем истончилось, ослабло. Сквозь многочисленные прорехи вылезли иглы - затвердевающие струйки, да выдавились кусочки, ставшие шишками.
Так поднялся первый кедр, - дерево, полезней которого, пожалуй, не сыщешь в северном лесу.