Степан Кабанов (18 лет)

ЛЕТО В ДЕРЕВНЕ
(Фантастическая повесть)

1

Еле-еле я лета дождался. Уже в марте было чувство: все! Больше не выдержу! Все достало, и все достали! Убегу завтра же! Пусть ловят с милицией, или вовсе не ловят!
В такие дни я рано заваливался спать. Мама чувствовала, что я не в порядке. Трогала губами мой лоб, задавала вопросы о здоровье. И я отыгрывался на ней. Орал: «Что ты ко мне лезешь! Оставь меня в покое!» И с какой-то злобной радостью видел: теперь уже не одному мне плохо. Ей тоже не лучше моего!
Отец же, как водится, помалкивал. Он такими мелочами, как мое самочувствие, не обременялся. Его волнуют только глобальные вопросы.
Конечно, я люблю своих родителей. Презирать или ненавидеть их не за что. И все-таки мое отношение к ним неодинаково.
Мама всегда одна и та же, привычна и поэтому почти незаметна. Ее не видишь, как не видишь старый шкаф, мимо которого ходишь сотни раз на дню. Мамина суть: самозабвение, отказ от себя. Она живет для нас, все нам отдает, на другой день после зарплаты у нее нет ни копейки на собственные нужды. Никакой одежды она себе не покупает уже бог знает сколько лет, - штопает и зашивает ту, что есть...
Такое впечатление, что в своей любви к отцу и к нам с братом она себя потеряла. Ничего своего в ней сейчас нет, - мы, только мы, и наши интересы. Это попахивает святостью, но и юродством тоже.
Впрочем, юродство и есть разновидность святости...
Так что маму я люблю, как люблю воздух и солнце, море и цветы...
К отцу у меня отношение более сложное. Отец, несомненно, человек неординарный. Может быть, даже замечательный. Но в этой дурацкой земной жизни он словно бы потерялся, словно бы остался посторонним. Наблюдателем, а не участником.
Его главная страсть - познание. Он считает, что главное предназначение человека - разобраться в мироустройстве, понять мир. Сколько себя помню, отец всегда охотился за книгами, приносил их домой стопками, распихивал по углам и щелям. И читал, читал. Мы с братом поневоле стали брать с него пример, - ведь другого-то никакого не было перед глазами! Тоже превратились в запойных читателей и таковыми до сих пор остаемся. Умными, конечно, стали. Но чем больше я живу, тем больше сомневаюсь: достоинством ли является наш ум?..
Сейчас я начинаю думать вот как: все, что во мне есть, - это не мое, это чужое,это взятое мной взаймы, и скорее всего я окажусь нечестным должником. Потому что отдавать такой долг надо не тем же самым, что ты занял, а чем-то другим, чем-то своим. А своего-то ни хрена и нет! Весь ты изнутри - случайно собранная библиотека. Надо что-то сказать умное, - пожалуйста! Юркая зверушка, называемая памятью, быстро пробегает вдоль длинных книжных полок, выхватывает зубами нужную книгу и так, в зубах, ее тебе и подносит. А ты мысленно открываешь то, что она принесла, и спокойно цитируешь, покоряя собеседников эрудицией.
Чем больше живу, тем больше мне кажется, что это не ум, а просто нахватанность.
И отец это, в общем-то, подтвердил. Ему сейчас - пятьдесят два, мне - четырнадцать. Раньше он был веселым, а после пятидесяти что-то загрустил. Когда я спросил у него о причинах грусти, он ответил:
- Сократ был прав, Санька! «Я знаю, что ничего не знаю!» Вот главный итог любой жизни. И моей, в частности. Когда был в твоем возрасте, я мог это смело сказать. И сегодня могу не менее смело. Похоже, поиски знаний - мираж, дорога в никуда, тупик. Видимо, все-таки, главный смысл бытия - найти путь к Богу, а не к знаниям!..
Меня тогда поразила громадная грусть, которая была в словах отца. Я почувствовал, как тяжела она для отца, как трудна, как безысходна... И мне стало отца жалко до слез. И чтобы не зареветь, я пошел и нагрубил маме. Потому что, может быть, и не отца вовсе, а самого себя мне стало жалко. Ведь я иду по той же дороге, по которой уже прошел он. Неужели мое резюме будет таким же мрачным?..

2

У деревни нашей грубое название - Брюхово. Почему и когда деревню так назвали, я не знаю. Она прилепилась на окраине старого-престарого леса. Наверное, такой лес и называют дремучим. В нем очень много толстенных и высоченных елей, каждая из которых занимает площадь целой деревенской избы. Стволы елей поросли зеленоватым мхом и плоским желтым лишайником. Тяжелые лапы висят напружиненно, в них большая сила. Они похожи не на деревья, а на чудовищных осьминогов, растопыривших свои щупальца.
Я где-то вычитал, что ели принадлежат дьяволу и его приспешникам и поверил этому, потому что сразу подумал про наши деревенские ели.
Почему война, которая в этих местах бушевала, их не тронула? Может быть, снаряды фашистские просто не могли их одолеть? Почему немцы, которые тут, в деревне, тусовались довольно долго, не сожгли их? Может быть, просто испугались?.. Бабуля ведь рассказывала, пока была жива, как солдаты впихивали в печь конец толстого бревна и потом постепенно, по мере сгорания, вдвигали его в огонь...
Когда-то деревня наша была большой. На лугу за огородами до сих пор можно угадывать очертания старых домов. Но до наших дней сохранилась только одна длинная улица. Два ряда домов стоят по бокам этой улицы безо всякого порядка. Один ближе к дороге, другой - подальше от нее. И ни одного дома нет, чтобы стоял он точнехонько напротив другого. Наверное, деревенские предки боялись, что соседи подглядят через дорогу, что у них там, в избе, есть хорошего, и позавидуют, - нашлют порчу...
Посмотришь на нашу деревню и покажется, - уж в такой она глухомани. Тьмутаракань перед ней - столица мира.
Такое впечатление от того, что уж больно она «вознеслась». От узкой шоссейки, что ведет от Твери, нужно идти полями, потом подниматься в гору (не короткий путь), потом снова тащится среди полей по петлястой да пыльной тропе, потом еще будет взгорок. И наконец, вдалеке, словно бы на краю света, покажутся первые крыши.

3

Это лето мне предстояло провести в деревне одному. Вернее, не все лето, - остаток июня и июль. В августе у отца и мамы - отпуск, и они приедут ко мне.
Старший мой брат Алешка очень хотел поехать, но в это лето у него решается судьба, - заканчивает школу и пытается поступить в институт. Так что попутчиков и компаньонов для меня на ближайшие недели не предвиделось.
Разве что, пожалуй, тетя Настя. Тетя Настя постоянно живет в деревне, у нее там свой дом, и она какая-то там родственница нашей умершей бабули.
Никакая она, в общем-то, не тетя, а самая настоящая старушка. Но мы с детства привыкли ее называть так и сейчас продолжаем. И, поскольку она не протестует, менять ничего не собираемся.
Зимой она присматривает за нашим домом, и только ее наличие в деревне позволяет маме отпускать меня в «одиночное плавание». Мама считает, что тетя Настя меня и покормит, и обстирает, и сказочку мне на сон грядущий расскажет. Будто у тети Насти своих забот нет.
Но мы со старушкой - старые заговорщики. Тетя Настя, - после маминого появления, - подтверждает, что глаз с меня не спускала, и мама ей обязательно что-нибудь дарит, благодарная за «присмотр». На самом же деле я бываю полностью предоставлен сам себе и за это благодарен тете Насте.

4

В это лето, встретив меня на пороге своего дома (или избы?), тетя Настя выглядела смущенной, что для нее совершенно необычно. Если говорить о ней подробнее, она безобразно беззаботна, она матерится через слово, и - при всей ее сухощавости и подвижности - она громогласна, как иерихонская труба. И летом, и зимой она ходит в резиновых сапогах на босу ногу и в ватнике, потому что уверена, - это спасает ее от ревматизма. Свою корову она приветствует по утрам и вечерам такими матюками, какие слышны, наверное, даже на шоссе. Корова похожа на хозяйку: она громко и отрывисто мычит, словно тоже ругается, и норовит шутливо боднуть тетю Настю своим единственным кривым рогом...
Так вот, этим летом старушка выглядела смущенной, что меня сразу насторожило.
- Что случилось, тетя Настя? - спросил я после того, как мы приветственно обнялись. - Корова не здорова? Молока не дает?..
- Тьфу на тебя! - сказала тетя Настя смущенно. - Старичка я к вам пустила!..
- Какого старичка? - сказал я, не понимая.
- Хорошего, растудыть его в качель! - сказала тетя Настя. - Сам увидишь!
- Ключи-то давай! - сказал я, все еще не понимая.
- Так у него же ключи, у старичка! - сказала тетя Настя смущенно. - Растудыть твою в качель! (Наверное, нетрудно догадаться, что всюду, вместо матюков, нужно подставлять это самое «растудыть»).
- А чего не к себе взяла? - спросил я, начиная заводиться. - Больно мне нужен чужой в доме!
- Да ты че, - дурак, Санька? Не чужой он! - всплеснула тетя Настя руками.
- Как это? - снова не понял я.
- Глянь и увидишь! Только глаза разуй! - посоветовала тетя Настя.

5

Наш дом был вторым, если считать с дальнего края деревни. Я вошел, громко стукнув входной дверью, и сразу начал вертеть головой, ожидая тут же увидеть «подселенца» в просторных сенях.
Но никого в сенях не было. Мыши тихо шуршали под полом. На сдвинутых вместе табуретках стояли два цинковых ведра с водой, и вода в них слегка подрагивала, словно ежилась от собственного холода.
Яркий свет лился сквозь два оконца косыми столбами, и в них, в столбах, трепетали звездообразные скопления пылинок.
Я с шумом выдохнул воздух и, сняв рюкзак со спины, сочно шмякнул его на лавку, половина которой была занята пустыми корзинами и цветочными горшками.
Шмяк получился очень аппетитный и убедительный. Он должен был обозначать: вот явился хозяин, так что посторонних просим удалиться...
Но по-прежнему ниоткуда никакого человечьего звука не было.
Старикашка попался хитрый. Он где-то затаился и моих «намеков» не понимал.
Тогда я во весь голос запел песню «Важней всего погода в доме» и отворил дверь в горницу...

6

Он сидел на лавке у окна. И смотрел в открытую дверь. То есть, на меня смотрел. Будто ждал меня. (Впрочем, еще бы не ждать. Я ведь так старательно нашумел).
Был он весь белый. Белизна - первое и главное впечатление при взгляде на него.
Белые волосы (сантиметра два-три длиной) были мягки, как пух, но не лежали на голове, а словно взвихрены были исходящим от него же самого ветерком. От этого казалось, что его голова окружена сиянием. Лицо тоже было белым. Но белизна эта не была признаком болезни и слабости. Нет, это был цвет здоровья и чистоты.
Даже глаза его были белы, но альбиносом его назвать было бы неправильно, поскольку радужка его была окрашена, а не обесцвечена. Была окрашена в цвет совершенства и чистоты, повторюсь.
Мне он сразу понравился, с первого взгляда, и я сразу понял, почему тетя Настя его впустила Все в нем понравилось. И его лицо, в котором были покой и доброта. И его странная для деревни - «курортная» - одежда: белая просторная куртка и белые брюки с острейшей щегольской стрелкой.
- Здравствуй! - сказал он, не вставая. - Ты кто?..
- Я - Санька! - сказал я. - На каникулы приехал!
Его мягкий голос был так же приятен, как весь его облик.
- Твой дом, да? - спросил он. - Мне уйти?..
- Да оставайтесь ради Бога! - сказал я от всей души.
- Ради Бога! - повторил он, как эхо. - Звучит приятно!..
- Есть хотите? - спросил я, потому что сам был ужасно голодный. -Мне тут понапихали всякой всячины!..
Я перетащил рюкзак на стол и вытащил из него кучу консервных банок и кучу пакетов с едой, заготовленных мамой.

7

Так началось наше совместное деревенское бытие.
Через день я уже называл его на «ты» - как близкого родственника, - и он не возражал.
Выяснилось, что он про себя ничего не знает и ничего сказать не может. Ни имени своего, ни прежнего места жительства. Ничего...
Это не было старческим склерозом или там признаком наступающего маразма, поскольку мыслил он четко и логично, - не хуже меня самого.
Это было просто его индивидуальной особенностью. Ну вот не помнил человек ничего про свое прошлое, и все тут. И Бог с ним, как говорится!..
Как-то надо было к нему обращаться... Я вспомнил читанный когда-то рассказ «Дед Архип и Ленька» и решил, что «Дед Архип и Санька» звучит не хуже...
Так он стал дедом Архипом.
Никогда бы не подумал, что можно подружиться с древним стариком. Но именно это и произошло, - мы с ним подружились.
Дед Архип был какой-то вневозрастной. Голос у него, когда со мной говорил, был ну прямо-таки пацанский. Если не глядеть на деда, можно однозначно решить, что общаешься со сверстником. А когда приходила тетя Настя, он говорил с ней «по-взрослому» и почти что басом.
Ел дед очень мало. Так что запасы уничтожал, в основном, только я.
Неутомимостью он от меня не отличался. Мы с ним дневали и ночевали возле реки, увлекаясь рыбной ловлей. По заданию тети Насти, собирали в лесах и на лугах всякие там травы. В июле начались ягоды и грибы, и мы переключились на них.
Как-то я попробовал передразнивать синичку. Но быстро убедился, что ее теньканье мне не по силам.
Дед Архип заинтересованно наблюдал. Потом, когда я выдохся, он вдруг встал во весь рост, раскинул руки и засвистел, зачирикал, затенькал на разные лады. И, откуда ни возьмись, шелестя крыльями, налетели птицы, расселись у него на голове, на плечах, на руках и принялись ему подпевать... Это было как в сказке, и я, разинув рот смотрел на это чудо.
Потом дед замолк, и птицы разлетелись в разные стороны. А когда я, спустя небольшое время, попросил его повторить концерт, он не смог. И я видел, что он не врет, - он действительно не может и не понимает, как это у него получилось...

8

Двадцатого июля я получил письмо от мамы, в котором она сообщала, что ко мне приехать не сможет, поскольку у отца вдруг началось обострение радикулита, а у старшего брата - какие-то проблемы с поступлением.
Не скажу, чтобы я очень огорчился, поскольку скучно мне не было, и в родителях я, в общем-то, не нуждался. Не все же книги читать, как папа, или хозяйством заниматься, как мама. Надо еще и просто радоваться жизни, чем я сейчас в деревне с удовольствием и занимался...
Эту дату - двадцатое июля - надо отметить не только из-за родительского письма.
Так совпало, что с этой даты началась череда странных событий, которые круто изменили и меня самого, и мою жизнь...

9

Вечером мы сидели на крылечке рядышком. Я перебирал грибы, дед - ягоды.
Мы молчали, нам очень хорошо молчалось вместе. Кстати, в это лето я впервые понял, что молчание может быть высшим признаком душевной близости, показателем настоящей дружбы...
Солнце потихоньку подтягивалось к вершинам деревьев. Похоже было, деревья, не торопясь, через голову с себя снимают желтые одежки...
Воздух был ароматен и свеж. Мы его не вдыхали, - мы его пили, смакуя каждый глоток. И такой вкуснотищи я никогда еще не пробовал, честное слово...
И вдруг дед вскрикнул... Я посмотрел на него и тоже возопил...
Правая рука деда, которую тот от испуга вздернул кверху, истаивала на глазах, изменялась... Она словно бы на бутон цветка сейчас походила, состоящий из множества до времени спрессованных лепестков... И вдруг эти лепестки один за другим начали разворачиваться...
Это, конечно, всего лишь робкая попытка сравнения, аналогии. Хотя я прекрасно понимаю, что никакие аналогии не помогут понять того, что я увидел...
Дедова рука, действительно, как бы разворачивалась... И то, что я назвал лепестками, на самом деле было чудовищными вихрями, невыносимыми для человеческого взгляда... Слой за слоем разворачивалась рука-«цветок»... Вихрь за вихрем отслаивались от нее, развертывались в дрожащее марево бешеных конусов и - исчезали, оставляя после себя неприятное мерцание...
У меня закружилась голова... Так сильно закружилась, что даже сидеть прямо я не мог и, чтобы не упасть, прислонился спиной к перильцам...
Глаза хотел закрыть, надо было закрыть, но я не мог... Эти вихри, эти конусы их притягивали... Словно из глаз вырастали невидимые нити, за которые можно было дергать...
Казалось, поддайся я чуть-чуть, и взгляды мои засосет, затянет в жуткое коловращение, а следом за ними - и всего меня целиком, и никогда и ничего я не смогу больше видеть кроме того, что там, внутри...
Эти мысли, эти чувства были так неприятны, так тошнотворны, что я не выдержал и единым толчком опорожнил желудок - прямо туда, прямо в «цветок»...

10

И сразу все исчезло... И я на всякий случай закрыл глаза, чтобы не увидеть еще чего-нибудь гадкого... Собственной блевотины, хотя бы...
А когда открыл их и посмотрел на деда, то снова готов был заорать... Но дед Архип улыбался так безмятежно, что я решил повременить с воплями...
Солнце уже почти ушло... Едва-едва цеплялось за верхушки елей... Но в воздухе оставалось янтарное сияние... На свежайший мед был похож воздух...
Дед Архип из этой ненаглядной красоты выпадал... Потому что дед Архип сейчас не человеком во плоти был, а полупрозрачным силуэтом... Сосудом из волнистого стекла, обведенным бледно-фиолетовыми линиями... Внутри сосуда клубились, перевивались какие-то дымчатые завитки...
Я поглядел на правую дедову руку... Она была на месте... Такая же стеклянистая, как все прочее...
Я поглядел на ступеньки... Они были чистыми... Словно и не было никакого извержения из моего нутра...
- Что с тобой? - спросил у деда, пытаясь унять противную дрожь в руках и ногах. - Кто ты?..
- Не знаю, кто я, - сказал дед безмятежно. - Не знаю, откуда я... А ты сам-то знаешь, кто ты такой?..
- Человек, естественно! - сказал я.
- А ты уверен в этом? - спросил дед.
И вдруг снова стал непрозрачным... Таким, как обычно...

11

На следующее утро, едва продрав глаза, я помчался к тете Насте. Надо было с кем-то поделиться пережитым вчера...
Дом тети Насти был через десять дворов от нашего. Это было хорошо, поскольку такая большая дистанция позволяла видеться не каждый день.
Тетя Настя на дворе выкладывала из грязного ведра неаппетитно пахнущее месиво в поросячье корыто. Поросята, не менее грязные, чем ведро, толпились вокруг и хрюкали, и повизгивали так возбужденно, будто их не кормили неделю. Своими пятачками они сильно тыкались в старушку, - будто хотели ее тоже свалить в корыто и немедленно сожрать...
- Куда прете, заразы! Растудыть вашу в качель! - кричала тетя Настя. - Я вот вас, обмылки обалдуевы!..
Своими резиновыми сапогами она распинывала поросят, но они снова лезли к своему корыту, вереща пуще прежнего...
После поросят она кормила курей, а я ей пересказывал вчерашнее... Когда я закончил, она посмотрела недоверчиво и сказала зычно:
- Да вы с дедом, никак мухоморов наелись!.. Или самогонку у Петрунихи купили!
У ней самогонка плохая, - не пейте! Она туда много самосаду сыплет!..

12

Когда я вернулся в свой дом, у деда был гость. Они сидели за деревянным столом, который сделан был моим папой в прошлом году.
Дед Архип выглядел удивленным: глаза нараспашку, лоб наморщен, рот приоткрыт.
Руки деда лежали на непокрашенной столешнице ладонями книзу. Его длинные пальцы время от времени слегка подергивались. Будто дед наигрывал неслышимую мелодию этой встречи.
На дедова собеседника смотреть было не менее приятно, чем на самого деда. Высокий (около двух метров) мужчина с плавными, как у тигра, движениями. Лицо смугловатое, красивое, нерусское. Индиец, наверное. (К месту или нет, вспомнилось вычитанное словосочетание «семитский тип»).
На голове его кудрявились крупные завитки иссиня-черных волос. На щеках и подбородке завивались барашки такого же цвета бороды. Глаза - два потухших уголька - говорили о каком-то душевном непорядке, - поскольку были пронзительно грустны. Казалось, дедов гость готов заплакать и еле себя сдерживает.
Одет он был в адидасовский спортивный костюм - синие куртка и шаровары.
- Слышь, Санька, иди сюда! - обрадовался дед Архип, меня увидев. -Петруха мне тут такие сказки гонит! Послушай его, послушай!..
- Петрос! - привстал дедов гость и кивнул мне головой. - Буду жить по соседству с вами до осени!
- У Петрунихи! - пояснил дед Архип и хихикнул, будто сказал что-то веселое.
- Я пожалуй пойду! - сказал дедов гость, но остался сидеть на месте, а на меня посмотрел выжидательно, как бы намекая, что уходить-то надо мне, а не ему.
Меня это разозлило. На хрена он приперся, незваный, да еще и командовать пытается! Показать ему, что ли, язык да рявкнуть что-нибудь грубое - в духе тетинастиных «растудыть»?..
Я уж совсем было собрался нахамить, но этот Петрос меня опередил. Он, видимо, поняд по моему лицу, что сейчас произойдет, и сказал деду непонятную фразу:
- Не стоит посвящать примитивную особь!..
Дел Архип ничего не ответил, - только посмотрел на меня, как бы оценивая, и тепло улыбнулся.
- Слышь, милок, - задушевно сказал он гостю, - мы с ним, с Александром, пуд соли съели, а с тобой - ни граммчика! Откель я знаю, - может ты из психушки убег! Так что иди-ка ты с богом подобру-поздорову!..
- Это моя цель - уйти с богом! - снова сказал гость какую-то абракадабру.
Но дед Архип, видимо, уловил некий смысл, потому что смущенно захихикал.
- Бойся черного кристалла! - сказал Петрос, вставая и двигаясь к выходу. - В нем твоя погибель!..
Он так серьезно предостерег, что у меня мурашки побежали по коже. Но к кому были обращены его слова, - к деду Архипу или ко мне?..

13

Дед Архип на меня не глядел. Все подергивал да подергивал своими длинными пальцами, - продолжал наигрывать неслышимую мелодию.
Я следил за его руками и словно бы улавливал некий ритм, и ритм этот меня завораживал, усыплял.
В какой-то момент, который я пропустил, не зафиксировал, из ногтевых фаланг деда Архипа стал вытекать густой голубой туман. Он расползался по столу, словно пена для бритья, выдавленная из тюбика. В свое время я с такими тюбиками, принадлежавшими папе, немало набаловался...
Плотный непрозрачный туман... И ровная, будто ножом обрезанная, граница, отделяющая его от обычного воздуха... Наверное там, внутри него, холодно и промозгло, и мерзкая сырость липнет к лицу...
- А ты окунись!.. - вдруг сказал дед Архип. - Окунись и сам посмотри!..
- Что ты сказал?.. - заорал я, испуганный тем, что он, вроде бы, прочитал мои мысли.
- Тише ты! Тише!.. - пробормотал дед с таким выражением лица, словно только что проснулся. - Ничего я тебе не говорил!..
- А что из тебя прет? Что? - орал я и не в силах был остановиться. Мне сейчас хотелось на деда наброситься и растерзать его, чтобы прекратились все непонятки.
Дед посмотрел на туман и на стол с недоумением.
- Не знаю! - произнес он так искренне, что не поверить ему было невозможно.
Туман к этому времени уже поднялся до уровня его груди, - но за границы стола не выходил. Этакий пирог из голубики...
- Ну так я сам все узнаю! - выкрикнул я, будто кто-то меня подтолкнул. Затем твердыми шагами подошел к столу. И наклонился. И погрузил свое лицо в голубое месиво...

14

И очутился в космосе. Висел один в ледяном черном безмолвии, и далекие звезды, не мигая, пристально меня рассматривали.
В первый миг я жутко перепугался: задохнусь, глаза выпучатся и лопнут, закипит кровь...Но поскольку ничего такого не происходило, я облегченно расслабился.
Подождав, попробовал дернуться. И обнаружил, что, гребя руками, могу двигаться в любом направлении.
Какое-то время я так и делал, - плыл себе по-лягушачьи.
Потом задумался и забыл, что надо двигаться.
Кто такой дед Архип? Если из него, из деда, истекает туман, который оказывается космосом, вселенной, то что все это значит? Или туман не идентичен космосу, а просто содержит его в себе? Или внутри любого тумана всегда можно найти некий космос?..
В «умности» только сунься! Ошалеешь и утонешь с головой! Что я, похоже, и сделал!
А вот как теперь отсюда выбираться? Этот простой вопрос ужаснул меня так же, как первый миг в космосе.
Действительно, как же я отсюда вернусь?
Я не мог справиться со страхом. Страх меня захлестывал. Я почувствовал, как влажнеют, как безостановочно влажнеют глаза...
И вдруг появился кто-то еще...
Нет, видно никого не было...
Но я знал, я чувствовал, - кто-то еще появился рядом со мной...
- Не бойся! - сказал чей-то голос. - Мы не рассчитывали на такой большой страх!
- Хочу домой!
- Куда, в город?.. - спросил голос. И как мне показалось, не без ехидства спросил.
- Нет, в деревню! - поспешно уточнил я. - К деду Архипу!
- Какой он тебе дед! - недовольно произнес голос. - Хотя, в принципе, он, конечно, всем родственник!..
- А кто он такой? - тут же ухватился я за ниточку.
- Не твоего это ума дело! - сказал голос ворчливо. - Тебе достаточно знать, что сейчас он в беде! Ему помогать надо!
- Я готов! - воскликнул я на весь космос.
- К нему уже подослали врага! - сказал голос наставительно. - Его зовут...
- Петрос! - воскликнул я, озаренный внезапной догадкой.
- Ты умен! - сказал голос с одобрением. - Ты все правильно понял!..
- Что делать? Научите меня! - взмолился я.
- Научу! - пообещал голос. - А пока - поразвлекись!..
Тут же все скакнуло, все унеслось куда-то. Я очутился в пульсирующем извитом туннеле, составленном из стеклянистых разноцветных мазков. То ли туннель мимо меня, то ли я по туннелю проносился. За полупрозрачными стенками вспыхивали ошеломительные фейерверки. По-моему, там взрывались и гибли целые созвездия.
Гибкие длинные тени сплетались с другими в смертельных поединках. Клочья тьмы отрывались от космоса и превращались в уродливых тварей, которые неторопливыми караванами тянулись куда-то. Их было так много, и караваны их были так длинны, что только благодаря этому я видел их в своем стремительном движении.
Стенки туннеля сужались на поворотах и лизали меня шершавыми кошачьими языками, - словно старались содрать с меня кожу и выпить кровь.
Я орал, но сам себя не слышал. Я плакал, но ни слезинки не ронял. Мне было плохо, но я был наполнен каким-то мрачным восторгом. И чем хуже мне было, тем больший и тем более мрачный восторг мной овладевал...
Ну и развлеченьице мне устроили! Знать бы, кого благодарить!..

15

Ну конечно, в конце концов я снова очутился возле деда Архипа.
Был вечер. Усталое солнце пыталось улечься в зубчатый лес, будто в пышную перину. В перегретом воздухе, как сухофрукты в теплом компоте, плавали земные запахи. Пахло землей, травами, деревьями. Пахло фруктами и грибами.
- Где туман? - спросил я у деда Архипа, глядя на него с непонятной мне самому жалостью.
- Какой туман? - спросил он, и взгляд его был не менее лучезарен, чем взгляд сытого младенца.
- Ладно, проехали! - сказал я. - Пойдем завтра на Дальнее озеро?.. Дальнее озеро было глубоко в лесу. Добираться до него нужно было часов пять, карасей в нем было видимо-невидимо, и ходили туда обычно только с ночевкой.
Мы с дедом давно собирались туда, да все что-то никак не могли собраться.
- А что! - сказал дед Архип. - И возьмем и пойдем!
- Тогда разбуди меня пораньше! - попросил я. - Часов в восемь! Или в девять!
Дед Архип засмеялся, будто серебряным колокольчиком замахал.
- Я тебя в шесть разбужу! - сказал он и хитренько прищурился, ожидая возражений
Я поежился и хитренько улыбнулся в ответ: давай, мол. Хотя вставать в такую рань да еще в каникулы - это, несомненно, подвиг...

16

Ночью мне снился Петрос. Он рычал, скалил зубы, и зубы у него были длиннющими, как шилья; и с них капало что-то черное - то ли кровь, то ли яд.
Потом я увидел деда Архипа. Он шел от меня по небу. Я кричал ему вслед: «Оглянись, оглянись!», потому что хотел увидеть его настоящее лицо. А за ним крался все тот же Петрос. Он прятался за звездами и перепрыгивал от звезды к звезде - так, чтобы дед Архип не увидел.
Я знал во сне, что Петрос обязательно убьет деда, и плакал горючими слезами, потому что мне было деда жалко.
Сколько я ни звал его, дед Архип так ни разу и не оглянулся. Широкая спина деда все уменьшалась и уменьшалась, - он уходил все дальше и дальше, - пока не превратилась в исчезающе малую точку.
Но в тот миг, когда она должна была окончательно пропасть, она вдруг взорвалась, и взрыв этот вместо того, чтобы опечалить меня, - необычайно обрадовал.
Разорванный на куски, я несся в потоках ярчайшего света, рожденного этим взрывом, и ликовал, ликовал.
Ликовал каждым своим новорожденным кусочком...
Эти сны повторялись, и каждый такой цикл заканчивался пробуждением. Пробуждаясь, я слышал, как шелестящей походкой крадется по дому кто-то чужой. У чужого было частое, не по-человечьи сопящее, дыхание. Он обходил комнату, тыкаясь носом во все углы. Затем склонялся надо мной и шептал настойчиво: «Убей, убей деда!»
Я пытался вскочить, - и не мог. Пытался, по крайней мере, открыть глаза - и был не в силах.
Потому что чужой ставил мне на грудь свою ногу и давил, давил.
И мне было так тяжело, так муторно, что казалось: все, не могу больше, умру через миг...

17

Утром глаза было не продрать, руки-ноги еле шевелились, и я впервые понял, каково старикам после неспокойно проведенной ночи. И я пожалел деда Архипа и решил, что умру молодым, - лишь бы в старика никогда не превращаться.
Мы вышли затемно. Завтракать не стали. Только выпили по стакану крепчайшего чая, настоянного на травах, нами же собранных.
Дед Архип шагал впереди, я - за ним шагах в трех. Я завидовал той уверенности, с которой он двигался по темному лесу. Тоже мне, вождь краснокожих! Ни одной веточкой не хрустнет. Ни одной птицы не вспугнет.
За ним, за его спиной, как бы образуется «туннель безопасности», по которому я спокойно иду, хотя толком ничего и не вижу.
Словно его спина что-то такое излучает облакоподобное, что меня окутывает, как одеяло, и предохраняет от ударов, ушибов, падений, всяческих травм.
Тьма вокруг ледяная, совсем не летняя. Озноб колотит. Зубы постукивают, и я отстаю еще на шаг, чтобы их дробь не услышал мой проводник.
Мне стыдно, что я - такой неженка, что я не умею быть бесшумным, что мне хочется тепла и уюта.
Дед Архип, наверно, меня за человека не считает и презирает потихоньку. Недаром у него эта усмешечка хитренькая на лице то и дело.
Я иду и терзаюсь. И жалю себя своими мыслями, как пчелами.
А лес тревожно шелестит. И холод все такой же. И солнце, видимо, где-то заблудилось в этой чаще. Или так разоспалось, что никак не проснется...
И вдруг...
Что это?..
Я вздрагиваю. Все тело изнутри словно кипятком обдает. Хочется заорать от этого внезапного жара...
Рядом с нами шевельнулся во тьме кто-то большой...
Шевельнулся...
Выждал, пока пройдем...
И двинулся за нами...
Справа и сзади...
Не пытаясь маскироваться... Не пытаясь быть бесшумным...
Тяжелые шали слышны отчетливо... И хриплое дыхание с нечеловечьим присвистом.
Казалось бы, невообразимый хруст и треск должны быть... Но звуков совсем немного...
- Кто это, дед Архип? - окликаю я шепотом.
- Нечисть какая-то! - спокойно откликается дед Архип. - Не бери в голову, Саня!
- Тебе что, не страшно? - удивляюсь я
И вдруг чувствую, что и сам уже не боюсь.
«Нечисти», похоже, не нравится наше спокойствие.
Она нагоняет нас и начинает носиться кругами, время от времени порыкивая.
Во тьме кажется, что она вот-вот заденет нас боками и сомнет, растопчет.
Рык все громче.
И вдруг слова становятся слышны.
- Не ходи туда! Не ходи! - с трудом выговаривает мерзкая тварь, и угроза слышится в этих тяжело произносимых словах.
Дед Архип никак не реагирует на угрозу. Я тоже уговариваю себя, что все это - глюк дурацкий и не более того.
Как вдруг чудовище, перегнав нас, оборачивается к нам мордой.
И над нами загораются красные круглые глаза-тарелки с вертикальными, змеевидно изогнутыми зрачками...

18

«Бежим!» - хотел я закричать... И не мог...
Мне казалось, ночной кошмар повторяется наяву. Во сне, как известно, чем больше ты хочешь убежать от преследования, тем меньше это у тебя получается...
Так было и сейчас, тут, - в предутреннем лесу...
Красные глаза - единственное, что мы с дедом могли видеть. Хотя, может быть, дед с его странностями видел и больше, чем я. Но я сомневаюсь в этом...
Красные глаза нависали над нами на высоте трех таких дедов, как этот.
Они были похожи на воспаленные звезды, налитые изнутри дурной кровью и готовые лопнуть.
Может, и не было вокруг них никакой плоти? Просто-напросто они притягивали к себе тьму, и она беспорядочно облепливала их клочьями...
Тогда эта тварь еще ужаснее, чем представлялось поначалу...
Я глядел снизу вверх, завороженный, и ждал, - сейчас небо рухнет на нас. И звезды лопнут, будто гнойники. И мы утонем, задохнемся в зловонных потоках...
- Не ходи вперед! - зарычала тварь, и рык ее обрушился на нас, как гром, пытаясь пригнуть, примять, расплющить.
Глаза дернулись, послышался сочный звук удара, и перед нами легко, будто спички, переломились древесные стволы и упали, расталкивая прочую зелень.
Я это слышал, и не дай мне Бог услышать это когда-нибудь еще!..
- Мне страшно! - сказал я во тьму
И тут же - почти сразу после моих слов - дед Архип «высветился». То-есть, предстал в виде стеклянисто поблескивающего человека, чьи контуры были обозначены голубыми мерцающими линиями.
- А теперь?.. - хитренько улыбнулся дед Архип.
- Так лучше! - сказал я и улыбнулся ему в ответ.
- Не бойся! - сказал, посерьезнев, дед Архип. - Эту тварь породил ты!
- Как это? - не поверил я.
- Своим страхом! - сказал дед Архип. - Всех чудовищ рождает страх!..
- Я то боюсь, то не боюсь! - сказал я.
Дед Архип снова хитренько улыбнулся и пошел себе вперед, не говоря больше ни слова.
Я промедлил немного и увидел странную картину.
Дед Архип двигался вперед, - но нисколько не приближался к чудовищу. Расстояние между ними все время оставалось неизменным.
То ли дедов напор просто-напросто отодвигал монстра?.. То ли монстр сам отступал перед дедом?..
А если тварюга не может на нас наскочить, то и повредить нам она не может.
Так я решил - и сразу повеселел. И страх мой куда-то незаметно убрался...
А тут и небо вдруг резко - скачком - посветлело.
И над лесом показался арбузный ломоть восходящего солнца...

19

Не знаю, куда делся красноглазый. И был ли он вообще. После восхода солнца как-то перестаешь верить в чудовищ...
Озеро Дальнее лежало в ладонях леса, как Великая Жемчужина, как огромная капля росы.
Дед Архип сразу - будто он ее туда определил - нашел в кустах камью - лодку, выдолбленную из цельного древесного ствола.
Мы сбросили на землю наши заплечные мешки, достали из них снасти - короткие палочки удилищ, торчащие над катушками с леской; банки с червями и определили все это в лодку. Затем погрузились в нее сами и отплыли.
Передвигаться по воде в камье - дело рискованное. Дело в том, что когда ты сидишь в камье, озерная вода находится практически вровень с ее бортами. Нужна ювелирная точность, выверенность движений, чтобы не зачерпнуть, чтобы не пойти ко дну.
Управляет камьей тот, у кого в руках маленькое весельце-лопаточка. Перед и зад у камьи одинаковы. Поэтому передом условно можно считать как раз ту часть лодки, где сидит человек с веслом. Этот человек осторожно загребает веслом то слева, то справа и таким образом потихоньку двигает посудину по воде.
Дед Архип, естественно, сидел впереди, поскольку он все знает и все умеет, а я еще только учусь.
Мы выплыли на середину озера. Словно бы повисли в лесном кольце, составленном из красивых старых елей. Под нами было небо. Над нами было небо. Вокруг был лес. Умирать не хотелось...
Караси сами нацеплялись на наши удочки-махалочки. Мы тягали наперегонки рыбину за рыбиной, и лодка наша погружалась еще ниже и все еще - каким-то чудом - держалась на плаву...
Так длилось долго. Уже солнце, как желток по сковородке, растеклось по середине неба и жарилось там вовсю, когда мы поплыли к берегу.
На берегу мы развели костер и сварили уху в котелке, что прихватил с собой запасливый дед Архип.
И вот когда мы обсели котелок и начали тягать из него ложку за ложкой, тогда-то и появился Герой.
Это я его так сразу мысленно окрестил. Судите сами: из леса появился молодой мужик метра с два ростом, с копной белокурых волос и такой же вьющейся бородкой. В плечах - косая сажень. Мышцы играют
под кожей, как у барса. И движения такие же - льющиеся, вкрадчивые.
Одет он просто - в спортивный потрепанный костюм. Но на нем этот синенький потрепанный костюмчик смотрится как рыцарские доспехи:
Приблизился он, глянул на меня, и я ахнул мысленно. Глаза у него -синие-пресиние. Прямо-таки, неба кусочки да и только.
Ну, как тут его для себя обозначить? Или Принцем, или - попроще -Героем.
Он улыбнулся, - так хорошо, так задушевно, что я сразу понял, - вот он, мой идеал
И я сразу его полюбил, честное слово. И решил, что во всем буду ему подражать, с него брать пример.
У любого парня должен быть мужчина-образец, в этом я уверен. Родителям подражать не хочется, поскольку - при всем к ним уважении - уж больно они заморочены жизнью. А такой вот Герой обстоятельствам не подчиняется, - он ими повелевает.
- Здравствуйте, если это вам интересно! - сказал Герой, и этим своим приветствием еще больше мне понравился.
- Садись к нам! - сказал дед Архип радушно и протянул Герою свою ложку.
Я дернулся, чтобы сделать то же самое, и почувствовал, что стремительно краснею.
Недотепа, растяпа, тормоз, - ругал я сам себя. Не мог сообразить быстрее деда! Любой старик тебя на сто очков опережает!
Я обиделся на деда. Зачем он высунулся так поспешно? Не буду с ним разговаривать! И с Героем - тоже!..
Между тем, Герой присел слева от деда (я сидел справа), зачерпнул из котелка и с явным удовольствием угостился. Потом он - не без сожаления - отдал обратно ложку и сказал приветливо, но твердо.
- Надо бы тебе уйти отсюда!
- Отсюда? - дед Архип круговым движением руки обвел озеро и лес.
- Отсюда! - Герой тоже сделал круговое, - но вертикальное, - движение рукой, очертив им и небо, и Солнце.
- А зачем? - спросил дед Архип и нахмурился.
- Чтобы остаться! Чтобы вернуться! - перечислил Герой свои резоны.
«Ни фига себе прикол! - подумал я. - Уйти, чтобы остаться! Уйти, чтобы вернуться!.. Из какого хита они это выдернули?»
- А кто подготовит? - спросил дед Архип.
- Я, конечно! - Герой пожал плечами и беззаботно улыбнулся.
- Может, оставим его у себя?.. - спросил дед Архип, обращаясь ко мне и кивая на Героя.
- Пожалуйста! - сказал я как можно спокойнее, а внутри все дрожало и пело от радости.
Дед Архип стал неторопливо зачерпывать уху из котелка. Я - после некоторой паузы - тоже.
Герой прилег возле костерка, закрыл глаза и мгновенно уснул...

20

Уснув, он побледнел и стал беззащитным, как ребенок. Уж кем-кем, а Героем он сейчас не был.
Какие-то быстрые тени проявились на его лице. Словно их отбрасывало колеблемое ветром дерево.
Тени эти были неприятны мне. Но я не знал, как их смахнуть или отогнать.
- Слушай, дед Архип! - сказал я громким шепотом. - Я понимаю, ты ничего не обязан объяснять! Но все-таки, что происходит?..
- Санька, ты сердишься - значит, ты не прав! - ответил дед Архип. - Ничего не происходит! Ветер гонит волны, воду морщит. Вот и все!..
Я бы мог ему поверить, поскольку говорил он искренне, но эта его хитренькая усмешечка смущала.
- Кто он такой? - спросил я, имея в виду Героя.
- Не знаю, - сказал дед Архип. И хоть убейте меня, он не врал.
- А зовут его как?
- Не знаю! - повторил дед Архип. - Дома он тебе сам скажет!..
- Тогда что за разговоры между вами? - задал я ехидный вопрос, понимая заранее, что ответа не будет.
Ответа и в самом деле не было.
Дед Архип смотрел на меня ясным младенческим взором и молчал.
Ничего я не знаю, ничего я не понимаю, зачем ты мучаешь меня! -вот о чем говорил его взгляд.
Мы доели уху. Потом дед уснул неподалеку от героя, а я зашел в озеро по колено и стал отмывать котелок...
Почему-то было тревожно...

21

И стало нас в избе трое. Три медведя в одной берлоге. Тетя Настя только один раз заглянула после того, как Герой появился. Ахнула, его увидев, и почему-то перекрестилась.
- Ты откуда такой герой? - спросила без особой ласки в голосе, а я про себя подивился точности женской интуиции. Как она, тетя Настя, славно почувствовала суть нового человека, - именно герой!..
- Из-под земли я вылез, бабушка! - дурашливо произнес Герой и, оскалив свои сахарные зубы, громко зарычал.
- Тьфу на тебя, растудыть твою в качель! - завопила тетя Настя и снова торопливо закрестилась. - Уж больно ты ловок в зверинстве!..
Герой захохотал, но я приметил, что на тетю Настю он посмотрел как-то странно...
С того раза тетя Настя к нам ни ногой. Видимо, усиленно занимается своими поросятами...
Поначалу мы спали в разных комнатушках, но как-то само собой получилось, что вскоре мы сползлись в главную светлицу (так ее дед называл). Дед занял русскую печь - дрых на полатях. Герой на ночь раскладывал старенькое продавленное кресло-кровать. Я располагался на узенькой металлической кровати с никелированными когда-то, ныне пятнисто-облупленными спинками.
По ночам в доме стало страшновато. Засыпая, я слышал тихие шорохи за стеной, - будто кто-то бегал по ней вертикально - вверх и вниз. Какие-то стукотки, царапанья, трески. Порой успевал увидеть, что стена и потолок начинали дыбиться, волноваться. Но за реальность это не принимал, - считал причудами полусна.
Иногда ночные шумы становились настолько громкими, что я как бы просыпался. А может быть, это мне снилось, что просыпался. Веки я тогда поднять не мог, - они были словно приклеенными. Но сквозь веки я каким-то образом видел все вокруг, - хотя, повторяю, может быть, это было продолжение сна.
Я видел мохнатый потолок. Мохнатым он был от того, что чьи-то хвосты - впритирку друг к дружке - свисали с него густой бахромой. Хвосты были разные - длинные и короткие, тонкие и толстые, завитые штопором и прямые. Фантастической подробностью, объединяющей хвосты, было то, что кончик каждого был привязан к рыболовному крючку. Маленькому крючку или большому - в зависимости от размера хвоста.
Бахрома из хвостов жадно подрагивала и подергивалась, - будто невидимые мне удильщики изо всех сил старались что-то выловить из нашей комнаты.
Мне - во сне - казалось, что я их понимаю, я знаю, чего они хотят, -только не могу словами выразить свое понимание...
Стены светлицы тоже не оставались чистыми. Периодическими толчками, похожими на сокращения сердца, выбрызгивались на них в разных точках струи черных извилистых гадов. Гады промелькивали быстро. С неимоверной скоростью расползались веером из точки зарождения.
С низу, с пола, доносился беспрерывный тихий шелест. Холодные, скользкие, мерзкие, они там, на полу, роились, клубились, свивались. Наползали друг на дружку, дрались, друг дружку пожирали. И глазки их бесчувственные светились, будто капельки фосфорического гноя.
Может быть, мне хотелось вскочить, затопать ногами, стоя на кровати; заорать что-нибудь безумное?..
Может быть... Но если даже и хотелось, то не моглось, уж это точно... Я был каменный, я был никакой... Гранитный идол, брошенный плашмя...
Бывали ночи, когда я видел с закрытыми глазами всякие странные огни. Они возникали в воздухе россыпью и какое-то время дрожали, будто сильно озябнув. Потом начинали мерцать, помаргивать. Отморгавшись, пускались в танцы. Каким-то образом я понимал: танцы - главное, ради чего они явились. Они прыгали и кружились друг подле друга. Пускались в бегство и бросались навстречу - лоб в лоб. Они сливались, образуя сине-зеленые столбики, покрытые желтыми крапинками.
Затем распадались и стреляли в других россыпями оранжевых искр.
Запах в это время в комнате стоял ужасный. Мерзкий непередаваемо. Но что я мог поделать, будучи обездвиженным? Дед Архип, видимо, был таким же. Так тихо лежал на печи, будто его и вовсе там не было.
Бывали ночи, когда в воздухе слышались голоса, и появлялись корявые морды. Голоса были хрипастые, злые, не слишком-то внятные. Они на разные лады ругали Петроса.
- Петрос - беда!..
- Петрос - гибель!..
- Его нельзя слушать!..
- Ему нельзя верить!..
Такой бубнеж продолжался долго. Я успевал несколько раз заснуть и проснуться... И снова задремывал... И снова себя сознавал...
Корявые морды появлялись в воздухе молча. Но почему-то казалось, что бубнеж исходит именно от них. Они были носатыми, как Буратино, и рогатыми, как баран. Ушастыми, как слон, и бородавчатыми, как жаба. Покрытыми шерстью или роговыми чешуями. Одноглазыми или многоглазыми. С гноящейся кожей или вовсе без кожи...
Дед Архип просыпался после таких ночей печальным и бледным, жаловался на головную боль. Вялым был, двигался через силу, и мне было его жалко.
Зато Герой всегда был свежим и веселым. Никакая усталость его не брала. Никакие кошмары не беспокоили.
Я стеснялся спросить его напрямую, - видит ли он что-то по ночам. Мне казалось, он настолько выше меня и деда, что, узнав про ночные видения, засмеет нас обоих, станет нас от души презирать.
Поэтому я молчал и потихоньку завидовал его всегдашней веселости.
Кстати, по-настоящему звали Героя - Люций. Имя ему соответствовало, - от него за версту несло мужественным Древним Римом.
Но вслух я его называл по имени редко, - почему-то не поворачивался язык. Про себя же как начал величать Героем, так и продолжал с удовольствием...

22

В лес и на рыбалку мы теперь ходили вчетвером, поскольку и Герой, и Петрос обязательно увязывались с нами.
Интересно глядеть на Героя и Петроса, когда они вместе. Вместе-то они вместе, но в то же время четко чувствуешь, насколько они далеки, насколько каждый - сам по себе. Словно между ними всегда - невидимая и непреодолимая преграда.
Улыбается Герой, серьезен Петрос. Выглядят оба великолепно. Того и другого смело можно использовать для рекламы здорового образа жизни.
Интересно глядеть на них, но и неудобно - тоже. Глаза приходится излишне напрягать. Словно преграда - не только между ними. Словно окружены они некими экранами, сквозь которые взгляду приходится проламываться, пробиваться.
Странные вопросы приходят в голову. Люди ли вообще эти двое?.. А если не люди, то кто же?.. Откуда взялись?.. Чего хотят?..
Как-то в чащобе я залез под шатер старой ели, поскольку там была целая грибная поросль. Собирал грибы, скорчившись и даже лежа. И незаметно для себя сморился и приспнул ненадолго. Сморил меня дух, исходящий от земли и от еловых лап.
Через несколько минут проснулся бодренький. И...
И услышал обрывок разговора. Обрывок разговора, который вели дед Архип и Петрос. Героя рядом с ними не было. И от него, и от меня оторвались.
- Значит, Черный Кристалл у тебя? - задумчиво спросил дед Архип.
- У меня! - согласился Петрос. - Он вам поможет вернуться!..
В его голосе было почтение младшего к старшему, и это мне жутко не понравилось
Что он подлизывается к деду, этот кудрявый? Что он из себя пай-мальчика изображает?.. Я-то знаю, что он плохой, злой, ненадежный, мерзкий, предатель и гад. Об этом не раз говорил Герой, а разве можно Герою не верить, и разве может Герой говорить неправду!..
- О чем ты говоришь? - спросил дед Архип как-то вяло. - Никуда я не хочу. Мне и тут хорошо...
- Все должно быть на кругах своих! - сказал Петрос, и в его голосе прозвучала непонятная мне печаль. - Без вас это невозможно!..
- Почему я должен верить тебе? - спросил дед Архип. - Люций говорит, ты - мой враг!
- Почему вы должны верить ему? - возразил Петрос.
- Он говорить убедительней! - сказал дед Архип.
- Тут проблема выбора! - сказал Петрос.
- И зачем это мне? - посетовал дед Архип.
- Возьмите Черный Кристалл! Оживите его! - сказал Петрос. -Тогда выбор будет ясен!
- Как его взять? - спросил дед Архип.
- Я научу! - пообещал Петрос...
На этом разговор оборвался. Удаляясь от меня, прошуршали шаги...

23

Я вылез из-под ели, распаренный, потный, выволок свою корзинку. Стал отряхиваться от налипших иголок.
Надо было торопиться за ними, догонять. Но что-то удерживало на месте.
Заблудиться я не могу. Здешние леса исхожены вдоль и поперек еще в прошлые приезды в деревню. Тогда я ходил с тетей Настей, а теперь и без нее обхожусь прекрасно.
Стыд меня удерживает, вот что. Подслушивать нехорошо, - так меня воспитали. Я не смогу в глаза глядеть ни деду, ни даже Петросу, если быстро догоню их, и они подумают, - уж не шпионил ли я?..
Пойду потихоньку следом и грибов доберу. Вон еще в корзинке сколько места! А если аукнут, вот тогда можно и откликнуться...
И тут я увидел Героя. Увидел и - вздрогнул...
Миг назад у этой березы никого не было. Я еще отметил краевым зрением причудливый нарост чаги на высоте моих плеч...
И вдруг он - Герой. Со своей обаятельной полуулыбкой. Спиной к стволу прислонился. Словно только что пророс сквозь него. Большие пальцы обеих рук засунуты в карманы джинсов. Ладони прижаты к бедрам. Что-то ковбойское - вольное, дерзкое в его облике.
- О чем они говорили? - приветливо спрашивает он. - Ты слышал, я знаю!
- Я случайно! - говорю я, оправдываясь, и щекам становится жарко.
- Вот и молодец!.. - подбадривает он.
Похвала меня окрыляет, и я торопливо пересказываю то, что слышал. Чувствуется, Герой доволен.
- Не верь Петросу! - говорит он, взлохмачивая рукой мою шевелюру. - Это страшное существо!..

24

Вернувшись в деревню,.я оставляю корзинку на крыльце и забираюсь на чердак. Чердак забит свежим пахучим сеном, которое тетя Настя заготовила для своей коровы. Я вылежал в этом сене пещерку, и когда хочу уединиться, поднимаюсь сюда.
Я лежу в сене, вдыхаю его ароматы, которые приятно пощекатывают горло, и мне хорошо.
Думаю про Петроса. Восхищаюсь собой. Ведь у меня же возникал вопрос, - человек ли он, Петрос, вообще?
И вот сегодня Герой подтвердил мою догадку. Он назвал Петроса «существом». Это значит, что Петрос лишь маскируется под человека. На самом же деле он - монстр.
Может быть, инопланетный. Может быть, земной.
И что мне делать в этой ситуации? Сражаться с монстром? Чем и как? Силой своего интеллекта? Зубами и кулаками?
Как учат американские фильмы, надо либо обнаружить у искомого монстра слабое место, либо приготовить для него простую и надежную ловушку.
Слабые места у Петроса есть?.. Неизвестно!..
Ловушку для него можно смастерить? Неизвестно!
Если он - монстр, значит, нужно постараться увидеть его в натуральном обличье. Не в человечьей шкуре, а в его естественной, изначально ему присущей. Тогда, кстати, и вопрос с ловушкой прояснится.
Значит, что?
Значит, нужно следить за Петросом и караулить момент истины.
Да, как же, последишь тут, в деревне! Ни толпы тебе нет, в которой можно спрятаться, ни специальной техники. Микрофонов направленных, например.
Что же делать?
Ну, во-первых, быть все время где-то рядом с Петросом. Вдруг тот забудется хоть на миг да покажет себя истинного.
Во-вторых, почему бы не попросить у Героя помощи? Герой на то и Герой, чтобы слабым помогать! А слабый в данном случае вы, Санечка, не надо на свой счет обольщаться...
Порешив так, я успокоился, расслабился и заснул под тихий посвист ветра, который жил себе да поживал где-то здесь, на чердаке...
Может быть, его вместе с сеном принесла сюда тетя Настя?..

25

Разговор с Героем состоялся этой же ночью.
Мне не спалось. Никогда прежде со мной такого не случалось. Едва касался головой подушки, тут же проваливался до утра...
А нынче лежал и пялился в потолок. И ждал, чтобы началась очередная какая-то хренотень. Привык уже к бесплатным ночным представлениям.
Тихо в деревне ночью. Никаких тебе автомобилей, трамваев, пешеходов. Даже собаки не лают.
Только месяц делом занят. Тихо вошел в дом и положил на пол серебряную фотографию окна размером один к одному.
Что там, перевелись все привидения? Или как?..
И тут скрипнуло старенькое кресло-кровать. Герой поднял голову, посмотрел на печь, посмотрел в сторону моего лежбища. Потом сел, спустив босые ноги на дощатый пол.
- Санька! - позвал шепотом. - Знаю, ты не спишь!
- Не сплю! - согласился я и тоже перешел в сидячее положение.
- Иди сюда! - Герой тихонько хлопнул ладонью рядом с собой.
- Зачем? - сказал я.
- Разговор есть!
- Ну, если разговор...
Я прошлепал по полу и уселся рядом с ним. Было прохладно. По полу гуляли мелкие знобкие струйки. От Героя исходило приятное тепло. Я прижался боком к его боку, чтобы согреться.
- У тебя, наверно, высокая температура! - сказал я.
- Надо одолеть Петроса! - сказал Герой озабоченно. - Ты мне поможешь?
- Так и я хотел про то же! - обрадовался я. - Мне бы поглядеть, как он выглядит на самом деле!
- Зачем? - сказал Герой.
- Чтобы помочь тебе его одолеть! - сказал я, удивляясь его недогадливости.
- Правильно! - сказал Герой теплым голосом. - Я его видел и сейчас передам тебе мыслеобраз! Расслабься и гляди внутрь головы!
Он положил мне на макушку свою левую руку, и я почувствовал словно бы слабый ток, что легонько покалывал кожу.
- Ты что, экстрасенс? Или телепат? - спросил я.
- И то, и другое! Смотри! - приказал Герой.
Я закрыл глаза и стал вглядываться внутрь себя.
Поначалу я видел один только желтоватый туман, в котором плавали какие-то знаки препинания. То ли запятые, то ли точки...
Потом ясно, как на экране плазменного телевизора, возник монстр. Он был ужасен и вызывал отвращение. Маленькая голова с покатым лбом была обременена висячими слоновьими ушами. Рот был полуртом, полуклювом. Из углов ороговелых губ снизу и сверху высовывались, перекрещиваясь, изогнутые свирепые клыки. Носа не было. Маленькие круглые глазки были защищены грибовидными костяными выростами. Три коротких прямых рога были расположены на голове во фронтальной плоскости. Тело было панцирным и все покрыто костяными бородавками. Из некоторых бородавок что-то сочилось, - то ли гной, то ли яд. Короткие, толстые, неимоверно сильные лапы заканчивались широкими клешнями, которые звучно стригли воздух и так же легко отстригли бы любую голову любого существа. Толстые лапы с двумя рядами когтей держали чудовище на себе, позволяя ему двигаться вертикально...
Я внимательно рассмотрел истинный облик Петроса, передернулся от брезгливости и сказал Герою решительным шепотом:
- Хватит!..
- Ты не испугался? - сказал Герой озабоченно.
- Нет! - сказал я и отправился к себе на кровать. Лег и снова уставился в потолок. Потом заснул. И ничего больше этой ночью не происходило...

26

На следующее утро, когда я пришел к колодцу с двумя пустыми ведрами, я встретил там Петроса. Он тоже пришел по воду.
- Раненько ты встаешь! - сказал он одобрительно.
- Пока вас всех не было, спалось лучше! - сказал я, и, видимо, неприязнь в моем голосе прозвучала достаточно явственно.
Петрос посмотрел с непонятной мне печалью и сказал:
- Лучше бы тебе уехать!..
- У меня каникулы! - сказал я резко, - Я тут отдыхаю!..
- Берегись Люция! - сказал Петрос как-то виновато. - Он погубит тебя!
- Не маленький! - буркнул я. - Сам разберусь!..
Он говорил так искренне, этот монстр в человечьей шкурке. Он мог бы вызвать у меня симпатию, кабы не увидел я вчера его истинный облик.
- Наша задача одна - защитить старика! - сказал Петрос. «Зачем же ты ему Черный Кристалл хочешь подсунуть?» - чуть не выкрикнул я.
- Старайся быть рядом с ним! - сказал Петрос. - Тебя оберегая, он может себя обрести!
- Он, по-моему, себя и не терял! - сказал я.
- Напрасно ты так думаешь! - сказал Петрос и ушел со своими ведрами к тому дому, в котором квартировал...

27

Я понял, что ничего я не знаю и ничего не понимаю в этой жизни. Петроса я должен бы ненавидеть, но когда он говорит, он достаточно убедителен. Я стараюсь ему не верить, но я верю ему, когда он говорит. Наверное, я малодушный. Малодушный в силу малолетнего своего возраста. И собственное малодушие заставляет меня соглашаться с любым, кто меня в данный момент в чем-то старается убедить.
Вот говорят, надо верить первому впечатлению. Я и поверил: все свои симпатии отдал обаятельному Герою.
Но Петрос оказался тоже достаточно симпатичным и обаятельным. Просто у Петроса все это как бы не явно, не сверху. У Героя же - сразу бросается в глаза, лежит на поверхности.
Петрос как монстр?.. Полно, уж не приснилось ли?.. Не сотворило ли воображение со мной какой-то шутки, подсунув мне псевдореальность, какой-то киношный трюк? Во всяком случае, сегодня, сейчас Петрос даже в виде монстра не кажется таким уж страшным, невыносимым, каким был вчера.
Смущенный он какой-то. Какой-то жалкий, виноватый. Если уж и думать о нем, как о звере, - то скорее можно его представить в виде старого пса, несмотря на всю его внешнюю моложавость...
А вообще, что толку во всех моих рассуждениях?.. Ничего я не знаю и ничего не понимаю, - вот единственный вывод, какой можно сделать...

ЧИТАТЬ ПРОДОЛЖЕНИЕ>>> Глава 28