Евгений Кушкин (16 лет, СПб)

МЫ ЕДЕМ В ЭКСПЕДИЦИЮ...
(Записки школьника)

Часть первая. НОВЫЙ УЧИТЕЛЬ.

"Когда мальчик начинает задумываться о жизни, рождается мужчина"...
Мне ужасно нравятся афоризмы. В них - монументальность неприступной крепости.
Жду яркого, необычного. Интересных встреч, опасных приключений. Школьная монотонность бесит. На уроках устраиваю приколы. Например, взял и выпустил живую мышь. Учебники игнорирую - скука смертная. Зубрежку презираю. Учителей довожу подковырками. Их смущение или гнев - для меня бальзам.
От приключенческих книг лихорадит. Везет же людям: погони, перестрелки, один против троих, побег из плена. Что я - так бы не сумел?.. Еще как сумел бы!.. Иногда приснится такое, что просыпаться обидно - остаться бы там, в детективном ночном кошмаре!..
Втихаря поглядываю на девчонок. Их красота волнует. Но открыто свой интерес к ним боюсь показать. Я - безотцовщина. Нет старшего, который научил бы, как относиться к женщине. У мамы ведь не спросишь! Вот и живут в мозгу Дждульетта, Изольда, Лейли вперемешку с пошлыми анекдотами. И я девчонок стесняюсь. Хотя очень хочется подружиться...

С Серегой сижу за одним учебным столом. Или за одной партой, как говорили раньше. Серега красивый. Любит иронизировать. Печорина изображает. А в душе - розовые сопли.
Совсем недавно слушал его первую поэму - против математички. Потом лирика поперла. И, надо сказать, попадались клёвые строчки. За что-то там хватали. За сердце, наверное.
Придет ко мне вечером и с лукавой улыбкой тащит из кармана блокнот. С блокнотом он без уважения - треплет, мнет, крутит. И грязи на нем - тонны! Но это дело хозяйское!
Серега - не сахар. Сейчас добрый, а через минуту - задыхается от злости. Поди догадайся, чем ты его задел. Сам ни за что не признается. Но с ним интересно. Его неожиданность, взрывчатость не дает расслабиться.
Любим вслух мечтать о будущем. Делимся книгами, кассетами, дисками. Но я не уверен: дружим мы или приятельствуем. Об этом Серега молчит нерушимо. И я, глядя на него, не заикаюсь.

В парадной полумрак. Мы сидим на подоконнике. У Сереги в руке открытая бутылка бренди. Пить не хочется. Но полчаса назад мы, как павлины, распустили хвосты на тему "Эх, выпить бы!" А сейчас мнемся, и у меня мыслишка: "Хоть бы нас прогнали что ли!"..
Но прохожих, как назло, нет. И Серега, вздохнув, припадает к бутылке. И я тороплюсь по его следам. Мутная волна проползает от головы до пяток. И тошно, и весело...
Выскочили из парадной. Асфальт, словно резиновый, пружинит под ногами. Поспорили, кто кого поборет. В подворотне подрались немного, хватая друг друга за грудки и стукая об стенку. Закончили вояж в кино! Сеанс пересидели, а при выходе остатки хмеля помогли познакомиться с двумя девчонками. Они скоро с нами освоились и охотно смеялись, когда смеялись мы. Долго провожали подружек и без затруднений договорились о новой встрече.
Я казнился по дороге домой. Неужели в этом и заключается наша подростковая романтика: выпить, подраться да похохмить с девчонками?..

Позывные нового учителя-историка: Эдуард Александрович Юркевич. Он приручил меня с первого урока. История - сухая летопись - в его словах приоткрылась, глянула по живому. Учебника он будто не видел. Привычных заданий ("такой-то параграф") не задавал. На каждое занятие назначал докладчика и содокладчика. Они должны были, конкурируя друг с другом, как можно полнее раскрыть полученную тему. Кроме них имелись два-три оппонента. Они перед классом давали отзыв о сообщении докладчиков, подчеркивали его сильные и слабые стороны.
Мы увлеклись по-новому организованными уроками. Ждали их. Даже на физкультуру так не рвались, как на историю.
Между оппонентами и докладчиками разгорались баталии. Порой они разгорались даже раньше того - между докладчиками. Класс восторженно встречал удачные доводы и контрдоводы. Эдуард Александрович улыбался и молча следил за спором. Реплику мог подать любой, потому что любой готовился - никому не хотелось ходить в дураках.

Два вечера просидел в библиотеке. И вот я - оппонент. В тетради куча выписок. Сумка тугая от справочных пособий.
Докладчики попались не ахти. Кроме учебника да хрестоматии по истории нигде не паслись. Мямлили, тянули резину, - и класс тупо тосковал.
Я их два раза поправил, два раза дополнил, - и хилые крылья доморощенных икаров надломились. Пришлось мне доканчивать доклад.
Постарался как мог. Выступал убедительно - с интересными цифрами, с примерами из художественной литературы.
Серега - он тоже был оппонентом - подкидывал удачные возражения. "Красиво спорили!" - сказали нам ребята после. А Эдуард Александрович был откровенно доволен и пригласил нас к себе домой.

Но вечерам взахлеб рассказываю про историка. Мама с интересом слушает. Удивляется его методам. Признает его незаурядность. "Вижу-вижу, что он у вас необыкновенный!"
Я благодарен ей. Почему-то очень важно, чтобы мама разделила мое восхищение...

Стали своими в квартире Эдуарда Александровича. Рыщем по книжным полкам, спорим о прочитанном. Старательно не замечаем его тощей дочки. У такой глисты - такой отец! А у нас - и у меня, и у Сереги - одни только мамы...
Он археолог. В школу пришел, чтобы, как говорит, "подхалтурить". Что ему педагогический мирок - своими глазами видевшему Баальбекскую террасу! Может и впрямь ее построили звездные пришельцы?..
Мы помогаем учителю в научной работе - обводим тушью таблицы, начерченные карандашом. Занятие нудное - но в свободное время я упорно рисую ряды каких-то древних сосудов.
Мечта входит в наши сердца - мечта самим поехать в экспедицию. И обязательно к морю!.. Теплому, экзотическому - еще его называют Черным!..

По воскресениям - грезим. Раскладываем на моем столе карту Крыма и, как волшебники, оживляем кружочки городов, линии дорог, склоны гор и глубины моря. Оба разгораемся, хохочем, кричим, размахиваем руками. У обоих блестят глаза. Серега от избытка чувств пускается в дикий танец - помесь "барыни" с лезгинкой.
Мы вправе помечтать. Эдуард Александрович обещал устроить нас на лето в какую-нибудь экспедицию.

Раз в неделю ездим на Дворцовую набережную восемнадцать, в Институт археологии. Сейчас он называется по-другому. Институт материальной культуры, что ли. Но Эдуард Александрович величает его по-старому. Так же поступаем и мы...
Работаем. В подвалах института проверяем по инвентарным книгам наличие единиц хранения. Проще говоря, чтобы занять мальчишек, им поручили посмотреть, все ли пылится на месте.
Серега снимает с полки очередную коробку, называет шифр, обозначенный на ней, а я нахожу соответствующий гроссбух. Открываем крышку и погружаемся в глиняно-бронзово-каменную древность. Я подолгу любуюсь терракотовыми фигурками. И Серегу заразил своим интересом. Придумываем, кто их создавал - словно пытаемся оживить в себе их творцов.
Эдуард Александрович съездил с нами только первый раз, чтобы внедрить в институт. А теперь посматривает со стороны да слушает наши захлебывающиеся рассказы.

Неожиданно подкрадывается весна и вспыхивает ослепительным фейерверком. Ликующий конец девятого школьного года. Ветер на улице Марата пахнет морем. Белые ночи светятся, как обещание неожиданности. Прохожего с рюкзаком хочется обнять - брат по крови.
Пока что нам не везет - из Петербурга летних южных экспедиций нет. Учитель послал запросы в Москву друзьям-ученым.

Серега начал покуривать почти в открытую. Не терпится повзрослеть!
Пачка сигарет всегда при нем. Подхватил от кого-то повадку - предлагая закурить, щелкает по донышку и выбивает очередную белую палочку с золотым ободком.
Я не дымлю. Один раз накурился до рвоты и с тех пор не могу без омерзения смотреть...

Шатаемся по Невскому. Разглядываем витрины и афиши. Тоска.
И вдруг на нас натыкается Эдуард Александрович. И на лице его такая улыбка, что словами не передать.
Он вытаскивает из кармана бланк телеграммы и подает нам.
"Смирнов и Кушкин зачислены в состав экспедиции. Прибыть не позднее пятого июля." Далее следует адрес, из которого мы выхватываем сверкающее слово "Тамань".
Орем от радости, и прохожие оглядываются на нас.
Мы едем в экспедицию! Мы кончили девятый класс, нам по шестнадцать, и мы едем в экспедицию!
Пора открывать мир!..

Часть вторая. ПАЛАТКИ У МОРЯ.

Земля лежала крепко. После самолета это было чертовски приятно! Дорога чуть приметно опускалась. Впереди и внизу виднелся краешек Тамани, словно любопытный глаз.
Жаворонки не пели. Освежающий легкий ветерок не дул. Рюкзаки тянули назад наши промокшие спины.
Скрипучая арба на деревянных колесах обогнала нас. Такую мог видеть Лермонтов. Мы оказались дураками - не попросили подвезти...
Крайние хатки шагнули навстречу. Простор вокруг дороги сузился и перешел в улицу. Мы вступили в Тамань.
Серега молчал, и я молчал тоже. Хотелось быстрее добраться до базы -и в море.
Случайно наткнулись на хозяйку домика, арендованного экспедицией. Она и довела нас до цели...
Познакомились с замом начальника раскопок (вернее, с замшей) - Натальей Сергеевной. Она дала нам координаты моря, и мы, схватив полотенца, оставили гостеприимное гнездо.
Вскоре увидели группу парней нашего, примерно, возраста. Они оказались будущими соратниками по работе.
- Гитару не привезли случайно? - так нас встретили.

Мы их разочаровали. Последний бугор, и вот оно - море! - ворочается внизу.
Сперва нахлынул один цвет - густая синева. Таким синим я видел его на картинке в учебнике географии.
Где-то у самого горизонта рождались волны. Их параллельные ряды походили на строчки. Словно море на глазах творило бесконечную поэму.
Отвесная тропинка побежала под ногами. Вырос над головой желтый обрыв.
И вот оно рядом. Черные люди лежат под белыми простынями, наброшенными на колышки.
Одежда повисла на кустарнике, уцепившемся за обрыв. Ласковый холодок ползет по ноге.
Камни впиваются в подошвы. А море - улыбается. Волна налетает, раскалывается надвое и замирает покорно. Бархатные водоросли щекочут тело.
Вода уже выше пояса. И тут впервые волна накрывает с головой.
Ффлихь! - и солнце исчезло, тебя потащило назад, но сопротивляться не хочется.
Воздух кончается. Рот открыт, и ты ликуешь, выбираясь на поверхность.
Вода - соленая! Чудесная, неповторимая горечь! Первые поллитра ее плещутся в животе.
Качаешься на волнах, ныряешь, плаваешь - и всякое движение кажется легким и грациозным.
Наблюдаешь за волной. Она уже в трех шагах от тебя. И тут замечаешь, что волна - не двигается. Она стоит и быстро тянет к себе поверхностный слой воды. Отливая металлическим блеском, он взбирается на вершину, вспыхивает сложной гаммой красок и гаснет. Иллюзия теряется, волна срывается с места и атакует в лоб...
В ушах - звон, во рту - соль, в голове - хмель, в теле - сила, а вокруг -море...
Официально мы именуемся Германасской археологической экспедицией. Будем вести раскопки на месте древнегреческого города Германас-сы. Кажется, это пятый век до нашей эры.
Большинство рабочих - московские старшеклассники, ребята вроде нас. Из более взрослых налицо Юра-журналист, Коля да Валентин - медики...

Вгрызаемся в землю. Несколько человек очищают от кустов и травы старый раскоп, работы в котором велись то ли два, то ли три года назад. Все остальные брошены на новый раскоп. Это квадрат со стороной примерно десять метров.
Углубляемся методически. Роем почву на глубину лопаты, разрыхляем на мелкие куски, откладываем все найденные черепки, а пустую породу поднимаем наверх в корзинах и высыпаем в стороне от раскопа.
С непривычки тяжело. Слишком резок переход от школьной беззаботности к серьезной мускульной нагрузке.
Интересно смотреть, как Наталья Сергеевна сортирует черепки. Мы толпимся вокруг, и о каждом обломке, достойном внимания, она говорит хоть пару слов. И тут же гонит нас вскапывать новый штык.

Приехали пятнадцать человек из Красноярска. Студенты-педагоги. Будущие историки Для них участие в экспедиции - обязательная практика. Один парень - Леня, остальные - девушки.
Есть у них такая Маруся. Смеется - просто прелесть как! Говорит и уже улыбается, перебивает слова. А доскажет и заливается как соловей. И все вокруг хохочут. Возле нее никто никогда не хмурится. Вот ведь талант!

Первое, с чем мы познакомились в Тамани, была почта. Желтенький приземистый домик гармонировал со здешним климатом.
Каждый день кто-нибудь бегал туда: брать письма и переводы на экспедицию. Я тосковал по дому и удивлялся - значит, и я слюнтяй, а не только Серега? Мы бывали на почте и утром, и днем, и вечером. А однажды зашли после кино, в двенадцатом часу ночи, и я получил телеграмму. Серега ничего не получил и расстроился.

У палатки не было пола, и трава внутри нее стояла прямо, как снаружи. Было душно. Запах трав собирался в клубок и щекотал ноздри. Ветер морщил брезентовый потолок, он словно звал палатку за собой - и она напрягалась и звенела, пытаясь улететь. Она была символом временного покоя и сразу полюбилась нам - наша милая Альфа. Другие - Бета, Дельта, Гамма - были новее и просторнее, но свою старушку Альфу мы бы на них не променяли.
На траву мы наложили мягкой чистой соломы. Справа от входа соорудили брезентовый диван. Квартира получилась уютная, и мы радовались ей. В два больших кола вбили по гвоздю. На один повесили фотоаппараты. На другой - полотенца, рубашки и прочие шмотки.

Интенсивно познаем окружающее. Даже смешно, что керченский пролив поначалу приняли за море. И наш перелет "Петербург-Краснодар-Тамань" теперь уже не кажется удивительным событием. Учимся понимать реальные масштабы событий.
Раскоп углубился почти на два человеческих роста. Спускаемся и вылезаем по большущим земляным ступеням. Поднимать по ним наполненные корзины очень неудобно.
Юра-журналист вспомнил про шадуфы, с помощью которых древние египтяне перекачивали воду из канала в канал. Идея всем понравилась.
И через несколько дней сделанный из досок шадуф поднял над раскопом журавлиную шею. Обслуживают его так: двое наверху опускают "клюв", кто-то внизу цепляет очередную корзину, и она мгновенно возносится.

Раздирая веки, выбираюсь из палатки. Ночной прохлады уже нет. Воздух замер, словно пустой бассейн, готовый к приему жары. Сонные крас-ноярцы как-то неуверенно двигаются между палатками.
Туман в голове рассеивается. Начинаю замечать утро. Над проливом висит красное солнце. Ровный красный цвет без единого желтого или оранжевого оттенка.
Первые фигурки уже копошатся у раскопа. Тороплюсь. Присев на корточки, ставлю кружку в траву и чищу зубы. Правой ноге неудобно. Хочу приподняться - и вдруг слышу тихий звон скрипки.
Не вставая, гляжу вверх и вижу плотное облако комаров. Маленькие скрипачи дрожат от возбуждения - то подлетают ближе, то взмывают резко, то пляшут на месте.
Звон, нежнейший звук мира, еле слышен, и кажется, что он доносится из глубины тебя самого. Душа приходит в тревожное волнение, и рождаются мысли о вещах, доселе не замечаемых...

Веселые, упругие от солнца и воды, они шли мимо раскопа или останавливались и глядели вниз. Иногда они задавали вопросы - дурацкие вопросы скучающих бездельников. Стоит этакий гражданин - брюхо под майкой пучится - и с серьезным видом рассуждает о временах и людях, а мы внизу работаем да похихикиваем. Или хмуримся раздраженно.
Были и настоящие зрители - директор какого-то музея, учитель истории местной школы - но такие редки.
Однажды два дядьки спустились в раскоп, решили поработать. Поставили их таскать корзины к шадуфу. Сначала они балагурили, потом замолчали, а в перерыве их и след простыл. Вот так-то!

В раскопе тесно. Начинаем новый штык. Глинистая стена кажется влажной. Черепки торчат в ней, точно звездочки в небе.
Лопата легко уходит в землю. То и дело что-то попадается. Впечатление, что в пятом веке до нашей эры специально для археологов били посуду. Я собираю добычу и кидаю в корзину. Копать интересно. Подстегивает ожидание настоящей находки.
Спина быстро начинает болеть, но потом боль исчезает. Развороченная почва оседает под ногами. Наташка нашла монету и пронзительно извещает об этом. Рассматриваем, выслушиваем краткое мнение Натальи Сергеевны и копаем снова.
Потом "жрецы шадуфа" лезут наверх. Мы с Серегой в их числе. Шадуф скрипит, нагибает шею и выдергивает на гора корзину с пустой землей. Мы с Серегой хватаемся за ручки, относим ее в сторону и опорожняем. Конвейер заработал. Прозаично и никакой романтики.

Палатка трепетала, словно загнанный зверь. Дождь, первый южный дождь, с треском падал на нее. Ветер вцепился в легкий домик и с остервенением тряс, пытаясь повалить. Упругий трепет стенок передавался телу.
Тихий голос грома словно жаловался на что-то. Вспышки молнии быстро следовали одна за другой. Было похоже на большой фонарь: качнется к тебе - видишь вспышку, качнется от тебя - свет быстро убегает, на секунду воцаряется темнота...
Утром узнали, что ветер повалил четыре палатки. Уцелели только наша Альфа да еще Бета...

Нашли пифос - нечто вроде большой глиняной бочки. Он так аккуратно раздавлен, что даже приятно.
Обломки пифоса перенесли ко второму раскопу. Здесь для них расчищена площадка Их обмыли, пронумеровали и начали разбирать. Занимался этим Валя-медик. Он насыпал на фанеру горку песка, в нее втыкал крупный осколок (палочки-подпорки не давали ему падать) и к нему приклеивал меньшие.
Я думал, он соберет пифос целиком. Но находку запаковали по частям в специальные ящики и отправили в институт.

День красив и мягок. Море и небо щеголяют новыми голубыми платьями. Вода прозрачна и неспокойна.
Мы с Серегой лежим на мелководье и говорим о чем-то. Подошел Саша с маской и трубкой. Он выкупался за пять минут и исчез, оставив нам комплект № 1. Я одел маску, сунул в рот загубник и опустил голову
в воду...
Застывшие волны песка напоминали крем на пирожном. Прожилки света - словно стайки ребят - то сходятся вместе, то разбегаются. Сама вода, отвечая игре солнечных лучей, ежесекундно меняет цвет. Маленькая рыбка стоит у дна, чуть подрагивая плавниками. Она кажется прозрачной - вижу сквозь нее песок. Леса водорослей ритмически колышутся
- так старец покачивает головой, вспоминая прожитое...
Серега не упустил случая пошутить - налил воды в трубку. Я захлебнулся, поднял голову и очутился в родном душном мире...

В помощь дежурным на три дня дается "кухонный мужик". Пришла и моя очередь. Обязанностей много: и за водой ходить, и в магазины, и продукты чистить, и посуду мыть.
Пошел за водой с двумя ведрами. На улице, между домами, узкий коридорчик. Там колодец. Утки спят у лужи. Я спугиваю их, и они, разражаясь резкими воплями, разбегаются. Пока я набираю воду, они сходятся неподалеку и взволнованно переговариваются. Я опускаю руку в ведро и брызгаю в их сторону. Боже, какая паника начинается! Глупые птицы бегут на улицу и сплетничают о чудовище с двумя ведрами...
Опустошив колодезное ведро, я бросаю его вниз. Ручка бешено вращается. Ветхий сруб трясется от негодования. Слышен шлепок о воду. Вытаскиваю медленно - чтобы веревка на барабане ложилась к витку виток. Ставлю ведро на край сруба. Вода чистейшая, от ее холода внутри мятная свежесть.
В Тамани два сорта воды: сладкая и соленая. Сладкая идет только на питье. Соленая - для хозяйственных нужд.
В этом колодце вода сладкая. Я несу ведра осторожно. На уток было не жалко, а расплескать по пути, чтобы ребятам меньше осталось - жалко...

Варили лапшу. Все поели, мне чистить котел. С того бока, где стояла горелка, все черно. Собираю ложкой остатки, вываливаю в тарелку. Беру пустые круги подсолнухов. Разрываю их на четыре части. Это мочалки.
Начинается ад. Стенки котла скользкие. Лапша отстает плохо. Вода становится противного мутно-белого цвета.
Там, где пригорело, приходится скоблить ножом. Котел истерически визжит от боли. Вроде бы, все...
Споласкиваю кипятком и торжествующе пинаю котел ногой...
Задание: выполоскать в море мешок, в котором привезли сливы и помидоры. Он длинный как чулок. Хватаю его в охапку и топаю к морю. Размахнувшись, зашвыриваю его в воду и лезу купаться. Минут двадцать резвлюсь, потом вспоминаю про задание.
Возвращаюсь к мешку. Он тихонько извивается под водой. Хватаю его за уши и старательно дергаю. А он тяжелый, зараза...
Сажусь на дно. Вода тычется в грудь. Отдыхаю. В уголке мешка рука нащупывает округлость. Лезу внутрь. Мешок, оказывается, сшит из двух слоев. Между ними что-то закатилось. Добыча: три сливы и помидорина. Сижу в зеленой хрустальной воде, завтракаю. Завтрак мой роскошен...

Сегодня решил спать не в палатке, потому что освободилась раскладушка. Улегся, поплотней закутался в одеяло и стал смотреть вверх. Звезд было много - будто рассыпала щедрая старушка зернышки для птиц. Вспомнилась тяжелая роскошь некоторых комнат Эрмитажа. Хотел сопоставить ее с излишеством звезд.
Но не вышло. Звезды были так хороши, так легки, что сравнивать их с позолотой показалось гадко.
Между ними хмурилась чернота. А они тянулись к земле, отчаянно сверкая - будто старались удержать ускользающее небо.
Мелодично звенели невидимые комары. Я знал, что это комары, но хотелось думать, что это - звезды. Очень уж подходил к их чистому свету чистый высокий звон.
Лежал неподвижно и смотрел. Веки слипались. Я удерживал их.
Кто-то беззвучно чиркнул желтым карандашом. Я успел загадать желание.
Звезды вдруг зашевелились. Они двигались влево - вправо, влево - вправо и кружились. Больше я ничего не видел. Уснул.

Мальчишки заметили плиту, выступающую из обрыва, и прибежали к Наталье Сергеевне: "Может, письмена какие!"
Клим занимался когда-то парашютным спортом, - решили спустить его с обрыва. Перевязали парня веревкой во всех направлениях. Командовал спуском Коля-медик. Четверо - я был среди них - держали веревку.
Снизу доносился голос Натальи Сергеевны, Клим отвечал ей, - но мы ничего не видели.
Из лагеря пришли еще ребята. Меня заменил Павел, а я побежал за фотоаппаратом.
Клим стоял на выступе под плитой. Белая ниточка тянулась от него вверх. Он заносил кирку в сторону и неловко, сбоку, ударял по плите.
Часто отдыхал. Работа была тяжкая, и веревка впивалась в тело. Но держался он молодцом.
Я поспешно щелкал аппаратом. Вокруг Натальи Сергеевны собралась толпа любопытных.
- Плита чистая! - вдруг закричал Клим. - Никаких знаков!.. Он привязал кирку к веревке и ее подняли.
Начали спускать Клима. Он помогал спуску руками и ногами. Внизу страхующим стоял Серега. Пленка в аппарате кончилась...

Ираиду Борисовну - начальника экспедиции - мы очень уважаем. Как-то сразу видно, что эта пожилая женщина умнее нас всех вместе взятых. Раз в неделю она читает лекции для красноярцев. Мы садимся сбоку и слушаем.
Что-то неуловимо сходное в Ираиде Борисовне и нашем школьном учителе. Может, яркая увлеченность ученого. Может, глубина знаний и ясность мысли. Вроде бы, и говорит негромко. И никаких ораторских приемов. Но умеет увести за собой.
Единственное плохо - нотки поучительности. Ни я, ни Серега ни от кого не терпим поучений. У Эдуарда Александровича на занятиях их не было...

Целый месяц тучи ходили вокруг, не решаясь разразиться дождем над Таманью. Потом что-то сломалось в небесной механике, и тучи ринулись на нас. солнце исчезло. Дождь налетал и уходил. И снова налетал. Мы не высовывали носа из палатки, познавая, как приятно и утомительно предаваться лени.
Во второй половине дня стихия унялась.
Увидев раскоп, мы начали ахать и причитать. Дно его превратилось в сплошную лужу. Только в двух местах виднелись глинистые островки. Веселая перспектива - вычерпывать водицу. Но и кукситься - негоже!
Красноярцы самоотверженно полезли вниз. Шадуф - трудяга выволок первые ведра с грязной жижей. Мы потащили их прочь. Дьявольски тяжелые ведра, скажу я вам!
Грязь прилипла к стенкам и не желала вылетать. Разница в весе между пустым и полным ведром почти не ощущалась.
Поэтому, когда красноярцы попросили сменить их, мы с радостью полезли в раскоп Вода в нем уже разделилась на самостоятельные лужи. Мы становились цепочкой и передавали ведра, пока не осушали очередную лужу. Грязь выдавливалась между пальцами. Холод ее быстро делался незаметным. Хорошо, что мы работали в одних трусах, перемазались все в два счета. Когда ведра вздергивались на верх, с них капала, а то и лилась вода, и те, кто стоял поближе, вздрагивали, получая грязевой душ...
Кончили работу в сумерках. Приготовили свитера и побежали купаться.
Над нами светятся звезды, за нами - огоньки Тамани, а далеко впереди мерцает Керчь. Мы себе кажемся маленьким племенем на черном затерянном островке. Это придает романтический привкус нашим ночным беседам.

Однажды, в перерыве, мы сидели на дне раскопа, и кто-то заметил: "Глядите, здесь цвета - как в пустыне!.." Мы пригляделись и поняли, что это верно сказано. Зелени травы не было видно. Однообразно желтые стены врезались в яркую голубизну неба.
Меня поразило тогда, до чего же я слеп. Не замечаю удивительных вещей у себя под носом. Но только укажут на них, - удивляюсь и замираю от восторга.

В воскресение заела тоска. Купаться не хотелось. Бродил по Тамани. У какой-то бабки приобрел поллитра виноградного. Прелесть ее вина ударила в голову. Поплелся к лагерю. Лег на бугорок возле палатки. Цепкая трава впилась в рубашку. Думать не хотелось. Лучше, кажется, умер бы сейчас, чем пошевелился.
Вдруг потянуло заплакать. Но, чтобы заплакать, нужно было усилие сделать, и я раздумал. Веки отяжелели. Задремал.
Разбудили меня возбужденные голоса. К палатке подошли Серега и Слава. Славик нес чайник с вином.
Я сел. Они рассмеялись, увидев меня. Видимо, этот чайник не был первым.
До вечера просидели за "чаепитием". Молодое виноградное вино по вкусу похоже на виноградный сок, и градусы в нем весьма и весьма небольшие.
Перед сном решили освежиться в море. Непроницаемая тьма растворяла пространство. По воде будто пропустили электрический ток. Она слабо пощипывала тело.
Берега не было видно. Жутковато и весело было стоять в центре огромного полушария.
Стоило пошевелить пальцами под водой, как между ними появлялись переливающиеся огоньки. Потом я увидел крошечного усатого рачка. Он ткнулся мне в живот и отскочил, поводя усиками - словно просил уступить дорогу или вызывал на бой.
Я долго думал, почему в воде видно больше, чем на ночном берегу, но так и не разрешил загадку.

Раскопали целую улицу. Ряды камней обозначают места жилищ. Бесформенных, грубо обтесанных камней. Но вот умудрились же их соединить в кладку, выдержавшую века. Никак не вообразить целый облик дома в древней Германассе! Небось, что-то похожее на коттедж, а рядышком гараж для личной колесницы.
Как они жили? Чем интересовались в своем пятом столетии? Футбола не было, хоккея - тоже. Ни теле-, ни видео-, ни DVD. Разве что у какого богача в красном углу пылился допотопный "КВН", единственный на весь город!
А впрочем, не надо гаданий и приколов! Перед нами - камни. На них очень удобно отдыхать в перерыве.

Поехали. Сижу, вцепившись в борт, чтобы не вывалиться. Рядом плещет в бидоне вода, стоит корзина с яблоками и грушами. Нас в машине -что сельдей в бочке, и даже больше. Мчимся на разведку к Черному морю. Дана инструкция глядеть в оба и примечать любой черепок.
Орем песни и хохочем. Останавливаемся в пограничной зоне. Берег обрывистый, как у нас в Тамани. Километров пять нам нужно пройти вдоль него - не найдем ли чего интересного. Может, море подкинет амфору или хоть монету.
Шагаем. Пялим глаза.
Натыкаемся на художников. Рисуют толпу камней.
Идем дальше. На кольях висят сети. Военный корабль маячит на горизонте.
Припекает. Суша кончается. Снимаем обувь. Шлепаем по воде. Скользко.
Тянутся скалы, лежащие плашмя. Прыгаем по ним. Скалы становятся острыми. Спускаемся в воду. Ух! - и выше колен. Приходится вылезать обратно, снимать брюки и рубашку.
Ребята растянулись в длинную цепочку. Словно караван верблюдов.
Долгий медленный путь... Никаких находок. Снова прыгаем по скалам...
Останавливаемся. Приказ - купаться. Край камня будто намылен. Прыгаю солдатиком. Гибкие тела скользят под водой. Славка и Серега плывут на меня с двух сторон. Отхожу. Они сталкиваются. Хорошо!
Надурившись, вылезаем на камень. За камнем пещерка. Забираюсь туда. Из пещерки - ход. Втискиваюсь и сразу вижу тупик. Жаль... Вылезаю обратно.
Разведка продолжается. Бредем по мелководью. Припекает. Военный корабль маячит на горизонте. Передние - далеко. Мы в хвосте. Коля-медик вытаскивает крабов из-под камней, отрывает клешни и высасывает их. Великий человек!..
Ребята уже на обрыве. Как они поднялись? Очень круто. Ага, вижу трещину. Наверху ждут, готовые помочь. Хватаюсь за кусты. Ползу вверх. Добрался до руки, схватился за нее. Вылез. Таким же манером вытащили остальных. Погрузились в машину. Поехали дальше...
Разведка плодов не принесла. Ничего сногсшибательного. Для науки -день потерянный. Для нас - один из лучших...
Время закругляться. Подводить черту.
Мы вышли в большой мир и увидели, как он красив. Нас обдуло ветрами, и первые мозоли засветились, как первые медали. Мы поняли, что нельзя жить, бездумно порхая изо дня в день, что надо торопиться делать добро и отвечать за каждый прожитый час. Интересные люди окружали нас. Верится, что и мы стали чуточку интереснее, глубже...

Наша отвальная. Собрались в палатке. Поставили в центре свечку, вокруг - еду и питье. Смотрим на друзей, смеемся и грустим. Записываем адреса. Красноярцы уедут позже всех, им сворачивать лагерь и засыпать раскоп.
Поем песни. Серьезно. Истово.
Потом нас провожают к пристани, и катер "Пион" отчаливает от такой знакомой нам таманской земли.

РАСКОПКИ.

Двадцать парней и пятнадцать девчат.
На лицах - величественная печать.
Они - полпреды земного шара -
Первыми город увидят старый.
Улицы древние обнажат
Кончиком кисточки и ножа.
Перед ними слюнтяй -Сизиф.
Их работу впихнуть бы в миф!

1.
Очередного дежурного крик
Будит всех.
Веки раскрой
И сегодняшний первый штык
Рой!
Железо
пяткой
поглубже
вбей,
Глазами
копайся
в глине!..
( В сотый раз дай клятву себе -
Дома сидеть отныне!..)
Руки мозолями разукрась,
Срывай их к чертям неловко!..
Или таскай корзинами грязь!
А грязь
не бывает легкой!..
Или махай допотопной киркой,
Об отдыхе
думая
робко!..
Или над камнем сгибайся!.. -
Такой
Труд
на раскопках!..

2.
Но оборотная сторона
Быть у медали должна!

3.
Представь себе: из-под твоей руки,
Неутомимо кисточкой махавшей,
Вдруг выступит плеча крутой
излом, -
И ты замрешь, теперь дохнуть
не смея.

Седой ученый быстро подбежит.
Ты кисточку отдашь ему, и мягко -
Как мать ласкает маленького
сына -
Он проведет по сильному плечу.

Прах отлетает, открывая формы
Напрягшегося тела молодого, -
И вдруг ты видишь юного атлета,
Наверное, ровесника тебе.

И в первые минуты появленья
Глаза его так по живому влажны,
Что хочется кричать: "Откуда ты?" -
Но взгляд неумолимо стекленеет.

Прошло всего каких-то пять минут,
А на земле - музейная фигурка -
Один из многих тысяч экспонатов...
Так - ненадолго - люди оживают!..

Серега написал эти стихи в поезде "Новороссийск - Москва" Через два дня нам предстояло увидеть Красную площадь. Нам еще так многое предстояло увидеть!..