Литературный журнал
www.YoungCreat.ru

№ 2 (19) Март 2006

Диана Сиразитдинова

Я УЧУСЬ ЛЮБИТЬ! Я УЧУСЬ НЕНАВИДЕТЬ...

Не надо говорить неправду детям,
Не надо их в неправде убеждать,
Не надо уверять их, что на свете
Лишь тишь да гладь, да Божья благодать!

Евгений Евтушенко.

Мы с Мамой отдыхали в прекрасном санатории "Хусар" около деревни Уптино. Любили вечерами после шумной дискотеки посидеть на скамеечке. Этот день, 20 июня, как никогда, выдался очень жарким.
Раньше я думала, что нет ничего проще любви к маме, сестре, к моему попугаю Кеше, но сейчас я уже думаю совсем по-другому, словно быстро повзрослела на много лет вперед.
Мы сидели с ребятами на скамеечке в тени березовой гущи. Что еще лучшего можно желать в жаркий солнечный день? Вдруг сверху, словно с неба ,что - то упало к нашим ногам. Такое вот маленькое, беленькое. Это было яичко. Да, самое настоящее яичко и оно тут же раскололось. Из него вылупился птенчик, такой крохотный и желтенький, словно маленькое, заблудившееся солнышко. Надо же! Я в первый раз в своей жизни увидела рождение новой Жизни! Кто - то из ребят захихикал, кто - то засмеялся. Им было весело, а мне было страшно. Страшно за птенчика, потому что все это производило впечатление щемящей грусти, одинокости, а главное - беззащитности перед таким огромным миром, который внезапно открылся птенчику. А Где же его Мама? Я посмотрела вверх и увидела на березе гнездо. Видно, оттуда и выпало яичко. Тогда мы с подружкой с большой любовью и нежностью обложили птенчика травкой, сделали ему теплое уютное гнездышко на земле. Я гордо подумала, вот Мама прилетит и непременно оценит людскую заботу. И, счастливая, пошла спать. Но, к несчастью, Мама увидела другую "заботу".

На следующее утро, взяв полный кулак зернышек, я поспешила к тому месту и что увидела: маленький взрослый Воробышек у разрушенного гнезда над своим мертвым детенышем совсем не по - птичьему кричал, молил, звал на помощь! Нет, не людей, а своих. Мне казалось, что он взывает к человеческой совести, стыдит меня, стыдит весь мир! Но что удивительно, никому не было стыдно. В этот миг Птица уж точно знала, что помощи и утешения надо просить не у человека. И я вдруг неожиданно поняла, что мне не хватит смелости отдать ему зернышки. Я струсила перед маленьким Воробьем, потому что подумала, что он подумает, это сделала я. Только разжала кулак, чтобы высыпать зерна, как опять еще крепче сжала их. Сердце мое, казалось ,вот - вот вырвется из груди и птицей вспорхнет ввысь. А может, наоборот, вдребезги разобьется о полное человеческое равнодушие и черствость?! Только, кажется, глупая мошка сочувствовала Воробью, тихо и незаметно ползала у его ног, да Бабочка кружилась над его головой, пытаясь заглянуть в глаза Птице, а может, и вытереть слезы ему?
Я еще крепче сжала зернышки в кулак. Нет, кулак оказался пустой. Я не заметила, как все мои зерна выпали из руки и, словно жемчуг, рассыпались у меня под ногами. Ведь в этот момент Воробышку надо было что - то другое, гораздо большее, что ни кто другой уже не могли дать.

И здесь я, наверное, в первый раз ,как последний, пожалела о своей принадлежности к роду человеческому. Мне было очень стыдно перед гордой Птицей! Боже, на каком же языке сказать ей ,что я совсем не виновата в ее беде? Не виновата!
А мир, как стоял, так и стоит. Как будто бы ничего и не произошло. А для меня этот мир разом перевернулся. Исчезло Солнце, и небо покрылось черными тучами. Я, кажется, сразу во весь рост увидела чудовища. И поняла - я ведь тоже такой же маленький Воробышек и сейчас также слаба и беззащитна, как и он. Мне стало страшно. Стыдно. Больно. Я, словно увидела изнанку за таким пышным фасадом.
В этот момент я искренне позавидовала тургеневскому Воробью, который (помните?) защитил своего детеныша от большой собаки, что она испугалась и отступила. Видите, Воробей справился с сильной собакой, а с человеком - не смог. Неужели это самое страшное чудовище на свете?!
В горьком раздумье я села на скамейку. Подумать было о чем. На моих глазах так сильно переживала Птица, как человек. Верней, сильнее человека, потому что она совсем на защищена от него, от сурового мира сего.
И я в первый раз, как, последний, почувствовала свою слабость и робость, нет, не перед человеком, а перед сильной и величавой Птицей! Ведь она была в этот миг намного сильнее меня, намного прекраснее меня! А я, крепко сжав руки в кулак, словно готовясь к защите, стояла и училась у нее Любви,
Большой Любви!!!

А зернышки мои не пропали даром. Прилетевший одинокий Воробей с благодарностью мне их склевал. Завтра мы встретимся вновь.
Пойду я спать. Может ,завтрашний день будет лучше вчерашнего.

ТВАРЬ БОСОНОГАЯ И ТВАРЬ ОБУТАЯ

Жизнь продолжалась. И нас уже давно тянуло выйти за пределы санатория к тем высоченным особнякам - коттеджам, которые расположились почти рядом с нами, и мы втайне мечтали хоть чуть - чуть там пожить. Ну, не пожить ,так хоть за ворота что ли заглянуть. Я подумала, в таких дворцах наверное, и люди должны жить какие - то особенные. Может, с двумя крыльями, как ангелы, а может, какие-нибудь святые? Из наших фантазий одна сбылась с точностью до наоборот.
По пути к мечте мы с подругой собирали ромашки и зверобой на чай. Подошли мы с ней, как нам показалось, к самому высокому дому со сверкающей на солнце само зеленой крышей из рыбьей чешуи. Даже высоченная ограда вокруг дома нам не внушала никакого страха, а наоборот, к милости взывала.
- Бедненькие, они, наверное, боятся кого - то. Смотри, как загордились, - с жалостью произнесла подружка, - я помню из учебника истории средних веков, такие ограды строили, чтобы отразить набеги кочевников.
И наши сердца вмиг прониклись таким необыкновенным страданием и уважением к несчастным.
Недолго нам, сочувствующим, пришлось стоять у ворот, как оттуда выехала машина, и мы, как мышки, шмыгнули за ворота. Там здоровенный дядя готовил шашлыки. Невдалеке, за пышно накрытым столом, шел пир на весь мир. Один из них уже свалился со стула на травку, крича и матерясь на всю округу.
- Смотри, твои крылатые-то, крыло, видно, сломалось, - с ехидцей произнесла подруга.
Шашлычник, увидев нас, исказил свое лицо в такое страшной гримасе, словно увидел набег "кочевников" из средних веков. А время - то наше, наше, не средние...так и хотелось напомнить ему, перепутавшему века.
- Вот, - мы ему сразу же робко протянули букет из ромашек.
- А это вам на вкусный чай, - пытаясь как - то смягчить дядю, я подарила ему зверобой.
Не помогло. Он стал еще свирепее, и еще злее. И вдруг этот, Верзило-Горилло, схватил нас с подружкой за шкирки и вышвырнул, как котят, за ворота.
- Да я вас сейчас мордами вот в этот пепел, - заорал он, - шляется тут всякая тварь босоногая!
И нам вслед полетели, как и мы сами, ромашки со зверобоем. Я заплакала от обиды. Хотелось кричать, но не было сил.
- Почему я тварь босоногая? - недоумевала я, - у меня ведь на ногах красивые босоножки Мне Мама купила в санаторий. А босиком - то был он. И вдруг неожиданно для себя я поняла, наверное, самое главное открытие я сделала сейчас, здесь, ведь для них все, кто за воротами - это твари босоногие, мошки, в том числе и я ничем не отличаюсь от мошки.
От этого внезапного открытия мне еще больше хотелось кричать, словно я открыла новый Закон Всемирного тяготения. Я даже забыла об ушибленном колене. Я испытала потрясение, но не как тварь босоногая, а как уважающий себя Человек.
В расстроенных чувствах, мы с подругой не заметили, как дошли до другой деревни. Нет, лучше сказать деревеньки, почти разваленной. Уптино-1, а та была Уптино-2 для избранных дам и господ. Только ...не пойму, кем избранных? Ладно, на досуге - спрошу у Всевышнего.
Смотрим, на скамеечке, у своей, еле дышащей на куриных ножках, избушки сидит бабушка, а около нее курочки бегают. Увидев нас, она приветливо улыбнулась своим однозубым ртом ,словно давно ожидаемым гостям.
- А ты, дочка, чем расстроена? - совсем по-матерински она обратилась ко мне, - идемте, я вас чайком угощу.
И мы, счастливые, зашли в избушку. Несмотря на бедность, воздух в ней так и был пропитан добротой и любовью. Нарванный нами зверобой, как раз пригодился, а ромашки нашли свое место в центре уютного бабушкиного столика. Она нам еще предложила с ней кашку поесть, но мы любезно отказались. Вдруг это у нее последнее, что осталось.
Ох, с какой тяжелой душой и израненным сердцем мы возвращались к себе в санаторий. В этот день мы с подругой даже на дискотеку не пошли.
Кажется, эта веселость была не для нас. А нам с подружкой предстояло разобраться, кто же виноват ,и как мы все смогли "докатиться" до такой жизни?! Что рядом оказались Уптино -1 и Уптино - 2. Сказочно богатый и сказочно нищий! Они - соседи. Как они, "избранные", могут спокойно ходить по земле, притворяясь, будто бы все хорошо???
Мне очень стыдно! А почему им не стыдно?
Свой аппетитный ужин, принесенный с санатория, мы с подругой разделили со своей бабушкой Евдокией Лукьяновой, и вместе с ней с удовольствием поели. Это был самый вкусный ужин на свете! А сколько было благодарности в глазах бабушки, словно мы ей корову подарили, а мы - то всего лишь принесли ей омлет с колбаской.
С тех пор мы стали к ней постоянно бегать ,и как приятно было видеть ее доброе, испещренное морщинами, улыбающееся лицо ,словно она и не знала ( а может, делала вид?), что рядом существует еще другая деревня Уптино - 2. Видно, не догадывалась она ( а может, просто скрывала?), что именно ОНА ВСЕЙ СВОЕЙ ЖИЗНЬЮ заслужила Уптино - 2, а не то ,что имеет сейчас, похоронив своего единственного сына, зверски убитого в нашей доблестной армии.
Ладно, уже поздно, лягу спать. Может, завтрашний день все - таки будет лучше сегодняшнего!
Жизнь продолжалась. Громко звучащая музыка так и звала нас на дискотеку. Кажется, она собою заполнила все. Шустрый, наголо постриженный, мальчик, сняв с ног черные дырявые калоши (я подумала, что он их надел для прикола, т к жара никак не позволяла быть в них. Позже поняла всю "глубину" этих калош) стал лихо танцевать брейк дане. Его быстро окружила толпа. И под шумные аплодисменты он выделывал такие пируэты, что профессионал позавидовал бы. Сколько было в нем экспрессии, огня и вдохновения! Вот он вращается на голове, тут же мгновенно переходит на руки. С рук на бедро - все вокруг кружится и мелькает, словно в сказочно - разноцветном калейдоскопе.
- Вот бы так научиться танцевать, - искренне позавидовала я ему. А толпа визжала от восторга.
- Все! - неожиданно, в самый разгар дискотеки раздался строгий голос вожатой, - Танцы закончились, всем по корпусам.
Все стали медленно расходиться. И какое счастье, я вдруг увидела этого мальчика, стоящего босиком на крыльце, в руках он держал, прижимая к груди, калоши. Я тоже,чтобы хоть немного быть похожей на него, сняла свои красивые босоножки и спрятала их за спину, чтобы не видел он. Взгляд его был устремлен далеко за горизонт, куда медленно прятались последние лучи уходящего солнца. Напряженная тишина повисла в воздухе.
- Одна, - тихо сказал он, прерывая тишину.
- Что "одна?", - полюбопытствовала я
- Всего одна звезда, - уточнил он. - Это моя Мама. Когда мне плохо, она всегда появляется на небе, и я с ней мысленно беседую.
И мальчик .которого звали Сашей, 12-ти лет от роду ,искренне поведал мне свою совсем недетскую историю жизни. Его отца, как ведущего инженера, одного из научных институтов, за ненужностью сократили, а заодно и мать, где они вместе работали. Жили впроголодь. Все, что было ценное в доме, сдали за копейки в ломбард. Отец не мог найти работу, стал пить. С каждым днем, опускаясь, все ниже и ниже. Все чаще и чаще к нему стала подсаживаться и мать. По телевизору мальчик узнал, что есть клиника ,где лечат от алкоголизма, и упорно стал копить деньги на лечение.
- Знаешь, я накопил целых сто рублей, - с гордостью сказал он, - и почти был у самой цели.
- И что же тебе помешало осуществить свою цель? - спросила я.
- Мама умерла ,и мои деньги ушли на похороны, - слезы подступили к горлу мальчика, которых он не мог скрыть.
- А что с отцом стало?
- Папа в психбольнице, а я вот в детдоме.
И вдруг лицо мальчика моментально изменилось, словно его укусила большая оса. Он весь преобразился, будто в предчувствии чего - то страшного, недоброго и злого.
- Ты знаешь, что такое детдом? - металлическим голом спросил он и, не дожидаясь ответа, ответил сам:
- Это - тюрьма. Знаешь, какое это страшное место, что всегда хочется скорее убежать. И я убегал, но меня ловили. Били все, кому не лень.
На его щеке засверкала одинокая хрустальная слеза, а может быть, это всего лишь капелька дождя, упавшая сверху? В подтверждении моих мыслей тихо начал крапать дождь. А может, это были слезы его Мамы - Звезды. Она плакала и молила о том, чтобы сын простил ее. Но разве только Матери надо просить прощение у мальчика? Весь мир за него в ответе, но вот только мир почему - то молчал.
КАК это все понять ему?
В эту ночь я долго не могла уснуть. Думала о Саше, о рваных калошах и о том прекрасном танце, который под силу только ему. "Вырастет, наверно, станет Махмудом Эсамбаевым", - думала я. Мне было очень неудобно перед ним своим незаслуженным счастьем. А он ведь тоже имеет полное право на счастье. Он не виноват, что его угораздило родиться в такой затянувшийся переходный период, верней, быстро - срочного перехода народного богатства из рук народа в кучку "избранных". Когда же начнется процесс наоборот? И Дети вернутся в счастливые семьи.
Скажите, господа взрослые, когда же мы перестанем отвечать за ваши ошибки? Вы деретесь, ругаетесь, бьете морду друг другу в Думе, принимаете антидетские решения. Словно мы вам - враги ,а мы ведь ваш - фундамент. Почему нет ни одного ребенка в Думе? Должна же быть, в конце концов, особая детская фракция. Тогда уж никакое антинародное решение не пройдет!!! Мы будем беречь и заботиться о детях, раз уж высоким чиновникам это не под силу.
Увы, у нас разные ценности с вами!
- Господи! - с ужасом подумала я, - до какой же степени нам предстоит быть умными и справедливыми, чтобы суметь исправить огромные завалы взрослых ошибок!
С тяжелой головой я встретила утро, и ничто меня не радовало. Бегом помчалась в корпус, где жили детдомовцы. Мне казалось, что именно сейчас я скажу Саше все самые главные слова утешения, подарю ему вот эту красивую футболку, которую мне подарила Мама, и все будет о'кей. Но, неожиданно для меня около корпуса я натолкнулась на две милицейские машины. Мое сердце заколотилось в предчувствии чего - то недоброго.
Забегаю в корпус. При входе меня встретил большой ряд одинаковых резиновых сапог и калош, словно братья - близнецы, все на одну ногу, что никак не соответствовало "счастливому" детству и такой жаркой погоде.
Вокруг была суета. Я с ужасом узнаю: Саша в очередной раз совершил побег. Я вспомнила, как он говорил, что не хотел снова возвращаться в детдом.
Что тут скажешь? Да, я, видно ,так спешила, что опоздала. Может, на миг, а может ,и на всю жизнь.
Он ведь даже не позавтракал. До завтрака оставалось еще целый час. Уж лучше бы убежал после него сытым. А он убежал голодный в другой параллельный мир ,к другим людям. Вот еще на одного голодного беспризорного прибавилось в мире. Он очень хотел любить, а его не любили. Он искал понимания, а его не понимали. И он объявил протест (а может, воину?) этому жестокому миру, где все измеряется совсем не любовью, а...

Пусть этот мир еще раз крепко задумается, почему им отверженные дети совершают побеги, а потом и преступления. Они просто ищут любви и сочувствия, а мир просто взял и отвернулся от них. И теперь они мстят этому миру за отнятое у них детство и любовь.
Слезы душили меня, как я могла всерьез не принять его слова о побеге, значит, в этом есть и моя вина. Ведь я должна была сказать об этом его воспитателю.
"Постой, - вдруг я поймала себя на мысли, - а сказала бы я об этом кому-либо? Ну, конечно, нет", - точно решила я.
- Ведь у него на ногах рваные калоши, - вдруг осенило меня. Я быстро схватила чьи- то калоши и выбежала из корпуса на улицу.
- Я обязательно найду его и отдам ему эти не рваные калоши, - эта мысль не давала мне покоя, и я побежала в лес по тропинке.
- Са - ша! - кричала я, - вернись!
Так и хотелось сказать ему: "Не бойся, Сашенька, этот мир уже подобрел!
И я закричала: "Са - ша, вернись! Мир подобрел, он теперь другой ,он любит тебя! Ты только вернись и все будет хорошо. Вот увидишь!".
Я кричала ему в никуда, и совсем не догадывалась, что в этот момент я ему все врала ,потому что ничего не изменилось, ничего. Все было, как было, но, если б кто - то знал, как мне очень хотелось увидеть все по - другому, все по-лучшему, все..., все... Я одна, одна посередине леса, посередине страдания. Даже солнце, казалось, в этот миг отвернулось от меня. А кто же тогда за меня? За Сашу кто? А я все кричала и верила, словно в миг все должно перемениться. А вмиг всего лишь мир переменился только для меня, для меня он опять почернел, верней, опять завис... над черной пропастью. Я бегала по лесу и кричала, молила и ждала. Не должен он далеко уйти. Он может быть еще где - то рядом и слышит меня, но не хочет выходить, потому что не видит во мне друга. От этого мне было еще больнее, еще тяжелее. Ведь я ему еще должна сказать, чтобы он не шел в Уитино - 2, а шел в Уптино - 1 ,где в домике на куриных ножках живет добрая бабушка. Но вокруг была страшная тишина. Даже, кажется, птички и те умолкли, удивляясь происходящему. Только одинокий муравей ползал по моей ноге, составивший мне грустную компанию.
Облюбовав красивый пенечек, я решила на него поставить калоши. Увидит, обязательно сменит. Завтрак свой я не могла съесть. Кажется, кусок застревал в горле. Аккуратненько сложила его в пакетик и с большой надеждой увидеть Сашу, пошла к тому пенечку. Но, увы, калоши мои, как стояли, так стоят. Но все равно во мне жила надежда, что он придет и калоши наденет, ведь те у него уже ,наверное, порвались, и завтрак обязательно съест. Ну, нельзя же столько времени быть голодным!
Нельзя! Ведь он так хочет есть! Он очень хочет есть!
Я пришла на следующий день, приходила каждый день. Надежды ста-новилось все меньше и меньше. Вот такой я увидела БРЕЙК НА ОБОЧИНЕ ЖИЗНИ. А теперь уже и Д О Р О Г И, ВЕДУЩЕЙ В НИКУДА.
Брейк искрометный, парящий в самые небеса. И вдруг я увидела на небе ту самую звезду, которую показывал Саша. Это была его Мама - Звезда. Да, это была она. Она спешила к сыну на помощь, торопилась ему, бегущему, указать правильный путь, верную дорогу ,с которой сама когда -то сбилась, но не успела даже коснуться земли, как вдребезги разбилась на мелкие кусочки о жестокость мира сего, так и не успев, как на небесах, так и на земле, помочь сыну.
А сын все бежал...бежал...

Поздно! Слишком поздно! И ничего обнадеживающего нет.

Лягу спать. Надо постараться уснуть с надеждой, может, Завтрашний день будет лучше Сегодняшнего. "Тик - так, тик - так", - сквозь дрему слышу я.