Анна Томенчук (16 лет, г. Нижний Ломов, Пензенская обл.)

ОШИБКИ ПРОШЛОГО
(Роман)

Продолжение. Глава 3.

Ларец Антуана де Лермона.

Большой корабль выбросил белый флаг и лег в дрейф, призывая "Диану" сделать то же самое. Когда легкое судно Фаратона выполнило просьбу, от корабля отделилась лодка. Пират, без труда узнавший один из своих кораблей (а как же иначе - по приказу незнакомца он не стал бы останавливать судно и класть его в дрейф), задумчиво стоял на палубе, пока человек из лодки поднимется на борт.
Джеймс Уийлез внимательно следил за капитаном, пытаясь по выражению лица последнего догадаться, что творится у него на душе, - бесполезно: строгое лицо Фаратона было непроницаемо, как всегда, и лишь в черных глазах скользил интерес к происходящему. Матросы заинтересовались не меньше, поэтому, когда посланец ступил на палубу, его окружили тесным кольцом. Судно, на котором он прибыл, знали все, а с ним самим не был знаком никто, кроме Фаратона, как оказалось. Новоприбывший оглянулся на свой корабль, уже гордо убравший белый флаг и поднявший паруса, как только лодка вернулась, и еле заметно пожав плечами, посмотрел на окружающих его людей. А они, в свою очередь, жадно рассматривали его. Казалось, он нес с собой роскошь и блеск Версаля. Все в его облике: от шляпы до трости, на которую он небрежно опирался, - было непередаваемо изящно и элегантно. Его светлый костюм усыпал жемчуг, а вышеупомянутая трость была искусно украшена серебром.
Матросы смотрели на него с удивлением и некоторой долей смущения, только Диар и Франческо остались равнодушными к роскошному костюму. Посланец, видимо довольный результатом, уже открыл рот, чтобы что-то сказать, но его опередил холодный голос Фаратона.
- Ах, это вы, Барон, - улыбаясь одними губами, сказал он. Матросы проворно расступились, нет - разбежались в разные стороны, давая дорогу капитану, как всегда, обтянутому в черный с серебряной отделкой костюм. Помолчав немного, пират продолжил.
- Ну, наконец-то.
Барон ответил ему обезоруживающей улыбкой.
- Просите за задержку, я был очень занят.
Мишель с понимающим видом кивнул и направился в каюту, знаком пригласив Барона следовать за ним. Оказавшись у себя, Фара-тон сел на диван и вопросительно посмотрел на гостя. Диана больше не жила здесь - Анри мог не опасаться, что она подслушает разговор. Барон поставил на стол ларец, отделанный серебром, с резным изображением пегаса на крышке - герба рода герцогов де Лермон - и протянул Мишелю письмо.
- Шкатулку и этот конверт мне передал Бернар Ле Пюи, он просил отдать их тебе, Фаратон, в целости и сохранности. Как видишь, просьбу я выполнил.
Пират удивленно поднял глаза. Барон, насколько он знал, не был знаком с управляющим Шато, хотя и знал, что Лермон и Фаратон -одно и то же лицо... "Надо разобраться, но пока придержим коней: они могли встречаться и без моего ведома."
- Садись, - наигранно усмехнулся Анри-Мишель, принимая письмо но не торопясь пока его распечатывать (на конверте, несомненно, рукой Бернара было написано: ("Ф. лично в руки") и рассказывай. Почему задержал Гермеса?
- Я собирал сведения о Диане - усаживаясь возле пирата, пожал плечами Барон. - Милый мой, где ты откопал такое "сокровище?"
- Это "сокровище" мне подарило море, - ответил Анри. - Я получил твою записку, но все еще надеюсь узнать подробности.
- Надейтесь, капитан, надежда умирает последней. Надейтесь -может, не зря, - с внезапно поумневшей физиономией отозвался посланник.
- Я знаю, - отмахнулся Фаратон. - Так что за ребенок? Чей?
- Людовика, - хмыкнул Барон, - скорее всего. Во-первых, это девочка, ей сейчас четыре или что-то около того. Ее зовут Анна. Внешность описать?
Мишель страдальчески поднял глаза к небу (то есть, к потолку), облокотившись одной рукой о подлокотник дивана.
- Ты неисправим, мой друг.
- Фаратон, меня не надо исправлять - с наигранно-серьезным видом вымолвил Барон. - Все равно, все твои попытки окажутся бесполезными. Ты же знаешь.
- Знаю...
- Тогда зачем упрекать меня в моей неисправимости? - перебил Мишеля собеседник.
- Ты мне выбора не оставляешь, - улыбнулся Анри-Мишель. - Но лучше расскажи мне сейчас все, что знаешь про женщину по имени Диана де Картафер.
- А ты никак влюбился, мой друг, - прищурил глаза Барон, проведя рукой по шелковистым волосам.
- Да ты с ума сошел что ли? - искренне возмутился Фаратон. Нет, Диана, если быть честным до конца, нравилась ему за свою непокорную красоту и бурный характер, но никаких романтических чувств она в нем пробудить не смогла.
Барон хитро улыбнулся.
- А откуда тогда такой болезненный интерес к ее особе? Я же видел, как ты побледнел, стоило мне упомянуть Анну.
- Прости, кого? - язвительно поинтересовался Анри.
- Дочь Дианы от короля... Ну вот, ты сжал кулак, разве я не прав? Ты ревнуешь, значит, любишь.
- Боже мой, какая уверенность - вздохнул Фаратон, равнодушный и подлинно спокойный, как никогда.
- Ну, вот скажи мне, что я не прав! А я прав, ведь я...
- Ты не прав, Барон, - спокойно прервал его Мишель. - Еще раз повторить? Ты не прав, ты ошибаешься. Твои сведения требуют уточнения.
Тот как-то сразу сник и хмуро заговорил. Говорил он довольно долго. Часть информации Мишель уже знал, а часть оказалась для него новостью. Анри-Мишель сохранял полнейшее спокойствие. Хотя нельзя было с уверенностью сказать, что рассказ оставляет его равнодушным. Но сначала Диана казалась ему совсем другой: более чистой и невинной. Он никак не мог предположить, что у нее есть дочь. Глаза Фаратона потемнели почти до синевы: то ли от напряжения, то ли от удивления или гнева - трудно было понять.
- Начну с начала, Фаратон. Она приехала в Версаль примерно в шестьдесят пятом году. Ей тогда было 15 лет.
- Так мало.
- Да, немного. Но она уже успела перенести большое горе: в пожаре погибли ее мать и два брата. Она осталась со своим старшим братом и теткой.
- Жаль, - сказал лишь Мишель, чуть склонив голову набок.
- Диана осталась в Версале - как ни в чем не бывало продолжил Барон. - Через некоторое время она стала любовницей Людовика.
- Она его любила?
- По всей видимости, да. Но ей так же нравился маркиз де Гроле, так что я не знаю, чьей дочерью является Анна.
- Вот как? - изогнул бровь Мишель.
- Запутанная история, не правда ли? - к Барону вернулось его насмешливое настроение. - Ну, в общем-то, все. Если не считать того, что пару месяцев назад из Версаля ее похитил дон Альфонсо д'Арганда.
- Я знаю это, - Фаратон сел за стол, оставив собеседника одного на диване. Он выглядел равнодушным, чем слегка обескуражил Барона. - И все, что было потом, тоже знаю. Арганда мертв, мой друг, м-ль де Картафер находится в безопасности.
- Ты с каждым днем удивляешь меня все больше и больше. Даже Виразон...- он осекся.
Мишель резко поднял голову и устремил взгляд на него.
- Что ты сказал? - голос пирата был глухим. - Виразон? Причем здесь он? Ты с ним знаком?
Барон вжался в диван, понимая, что допустил роковую ошибку: Фаратон теперь не отстанет, он слишком подозрителен. А как все
хорошо начиналось!..
- Знаком, раз молчишь. А почему я ничего не знаю?
В голосе Фараона теперь зазвучало усталое любопытство. Он смотрел на собеседника сузившимися глазами. Что он несет там про Виразона? Интересно, конечно, что Барон знает пирата, но...
Но Барону было не до размышлений. Он рассматривал свои руки, только чтобы не глядеть на Анри, видимо, не замечая, что Фаратон расслаблен и равнодушен.
- Капитан, я... Я встречался с испанцем однажды, и... Анри насторожился.
- С каким испанцем?
- Фонсаграда ведь испанец, - неуверенно пробормотал Барон. - Дон
Сезар - испанец.
Взгляд Мишеля стал жестким.
- Постой, мой друг, мы говорили о Виразоне. Причем тут Фонсаграда?! - Анри-Мишель выпрямился и устремил на Барона пристальный взор черных, как угли, глаз, горевших странным огнем.
- Разве? - тот медленно встал, пират тоже поднялся со стула, не отрывая взора от собеседника.
Барон неспеша приближался, пряча одну руку в кармане камзола. Он сверлил пирата взглядом, в котором отражались все противоречия и муки, которые в эти минуты он испытывал.
Фаратон вышел из-за стола и сделал пару шагов к Барону. Тот стал пятиться, хотя никакой угрозы, по крайней мере, явной со стороны Мишеля не исходило. Вдруг посланник резко бросился вперед, держа в руке что-то маленькое и тонкое, похожее на иглу. Анри, хоть и был захвачен врасплох, сумел увернуться и перехватить руку незадачливого убийцы. Кинжальчик отлетел в сторону, о Барон оказался придавленным к полу.
- Предатель - резанул слух неестественно холодный голос пирата. Анри отшвырнул его от себя и, открыв дверь, позвал матросов. Хуан и Диего появились на пороге, слегка удивленные, но молчаливые и спокойные. Они легким кивком головы поприветствовали капитана.
- Увести его - бросил Фаратон, указывая на белого, словно полотно, Барона. - Головой за него отвечаете.
Матросы переглянулись и встали по обе стороны от поднявшегося Барона.
- Глаз с него не спустим, капитан, - с усмешкой заявил Диего по-испански. - Посидит, подумает.
- Недолго ему сидеть придется - на том же языке ответил пират. -Идите.
Когда испанцы ушли, уводя с собой предателя, Мишель позволил себе слегка расслабиться. Он устал от постоянного напряжения (ведь даже во сне Фаратон должен был быть готов ко всему). Пират сел на диван и запрокинул голову, прикрыв глаза. Он думал. Анри был уверен, что Барон предал его, что он работал на два лагеря. Может быть, у него не было весомых доказательств, но интуиция стояла на своем. Да если бы Барон был невиновен, он бы совершенно по-другому отреагировал на слова капитана и не стал бы вдавливаться в диван, как трусливая собачонка. Он не стал бы нападать на Фа-ратона со своей иголкой.
Мишель поправил воротник камзола, чтобы было легче дышать. Нельзя сказать, что неожиданное нападение его обескуражило, но, разумеется, приятного в нем было мало. Анри мог ждать этого от кого угодно, но только не от Барона, человека, которого он знал еще до того, как стал капитаном "Дианы". Барон де Сен-Дени, его бывший друг, - как такое возможно? И это после того, как Мишель спас ему жизнь, более того, его состояние, его репутацию. Сен-Дени находился на своем торговом корабле, когда на него напал Фаратон. Барону просто повезло тогда, но чем же он отплатил? Не зря же говорится: "Если хочешь нажить врагов, сделай людям добро".
Фаратон поднял голову, сдержав горестный вздох, и взял письмо Ле Пюи со стола. Кто знает, может и оно - подделка, и ларец тоже? Надеясь на обратное, пират сломал печать. Бернар был лаконичен и , похоже, когда писал, очень торопился. Впрочем, управляющий Шато торопился всегда.
"Они в Александрии.
Ларец я нашел в старом крыле.
Письмо вам передаст господин де Сен-Дени по моей просьбе".
И все. Анри-Мишель не удержался от язвительной улыбки. И что хочешь, то и думай! За Александрию - спасибо, это помогало - значит, дальше "Диана" поплывет в Александрию (благо, что не очень далеко - четыре-пять дней, и будет на месте). За ларец - тоже. Потом посмотрим, что в нем. Но вот что касается последнего предложения, так это вообще загадка. Как Ле Пюи мог попросить барона передать Фаратону (I) письмо и шкатулку для герцога, если Сен-Дени для всех не имеет к морю никакого отношения, на море он приезжал тайно. И где эта парочка умудрилась ,, - Стареешь, Лермон, - сжав виски руками, подумал Мишель. - Уже потерял свою смекалку. Стареешь...
На самом деле, кто когда кого предал и кому это было выгодно/ Очевидна выгода Виразона. И не только его. Да половина морского люда душу бы продала люциферу, лишь бы отправить Фаратона в тартарары. И испанец этот, Фонсафада. Тот еще фрукт...Адмирал Испании, а то как же, а на самом деле - пират хлеще всякого корсара. Да, даже Бризу Средиземноморскому по жестокости с ним не сравниться. А Фонсаграда бы жизнь отдал, только бы избавиться от Мишеля. Для него приемлемы любые методы. Фаратон с размаху ударил ладонью о подлокотник дивана и тут же вздрогнул от неожиданной боли. Он отдернул руку и посмотрел на диван. На подлокотнике спокойно лежал обоюдоострый кинжальчик, длиной с ладонь. Он был тонким и маленьким, словно игла, и острым, как бритва у уважающего себя брадобрея. Анри взял кинжал здоровой рукой и положил его на стол. Капелька темно-алой крови из ранки на указательном пальце упала на письмо и растеклась. Мишель быстро достал платок и завязал палец с глубокой царапиной на подушечке. Через мгновение белоснежный батист слегка заалел, но Фаратону было не до пальца - царапина, да и черт с ней.
"Иголка эта отлетела сюда, когда я ударил Сен-Дени по руке, -догадался Анри. - Интересно, как он рассчитывал ею меня убить?" Он насмешливо улыбнулся, поднимаясь.
Анри взял в руки ларец с гербом на крышке и сел за стол, с интересом рассматривая шкатулку. Он почувствовал странное, ни с чем не сравнимое волнение, ведь он видел этот ларец в руках у отца, когда еще был мальчишкой, и сейчас он служил герцогу воспоминанием об Антуане де Лермоне. Мишель хорошо помнил отца (ему было пятнадцать лет, когда герцог умер), любил его. Любил больше, чем мать, в отличие от Доменика. Даже старой кормилице мальчика, Катрин, не удалось завоевать и сотой части той любви, которую он с малых лет дарил Антуану, хотя последний часто и надолго отлучался. Герцог занимал важную должность при дворе и пользовался неограниченным доверием и милостью Людовика XIII Справедливого. Когда началась Фронда, он уехал в Шато и несколько лет спокойно жил с семьей. Но, услышав, что король - еще совсем мальчик, всего на год старше его собственных сыновей, - нуждается в помощи, спешно вернулся в Париж. Людовик привык к Лер-мону, полюбил его и Анна Австрийская была ему благодарна. В последний раз герцог Антуан предстал перед королем в начале 1653 года. В сентябре того же года он неожиданно для всех скончался. Смерть отца до глубины души потрясла его старшего сына, ставшего теперь герцогом де Лермоном. Его брат, граф де Тореаль, по совместительству виконт де Марсиньи, тоже был поражен случившимся. Доменик приехал из Парижа в день смерти отца. Анри-Мишель до сих пор помнил и без того бледное, а теперь посеревшее от безвременной утраты, лицо брата.
И сейчас Лермон-младший, герцог, пират держал в руках ларец, который принадлежал когда-то его отцу, доброму, умному, щедрому человеку, с удовольствием помогавшему неимущим, поддерживающему в трудную минуту. Антуан был для сына идеалом, к которому нужно было стремиться. Далеким идеалом....Что лежит в этом старинном ларце? Да, именно старинном. Через века он передавался от отца к сыну. Со времен Карла Великого, когда появились первые Лермоны, когда далекий предок Анри получил свой титул, эта украшенная серебром шкатулка хранила чьи-то тайны. Ее держали руки людей, бывших свидетелями гибели ордена Тамплиеров и угасания рода Филиппа Красивого. Ею владели соотечественники Жанны д'Арк; она помнила последнего Валуа и первого Бурбона на престоле Франции. Эта шкатулка знала многое. Когда-то. Что лежит в ней сейчас?
Анри-Мишель с внутренним трепетом приложил камень своего перстня, который был возвращен ему Висельником, к скважине в крышке ларца и повернул его. Замок щелкнул, и крышка с гордым пегасом откинулась, позволяя герцогу заглянуть внутрь. В шкатулке лежали какие-то бумаги.
- Что это? - шепнул удивленный Лермон, сжимаясь. Сколько всего хранят старые страницы, исписанные кем-то, кем-то с нежностью хранимые. Одна всего лишь строчка может обнадежить и вернуть к жизни, но она же способна убить. Анри испытал это на себе и не раз. Он и сам обрекал женщин на муки, посылая им холодные лаконичные письма. Бумага молчаливо впитывала в себя чужие мысли, безропотно открывая их адресату. Старые письма бывают дороже всех сокровищ мира или же опаснее гадюки. Но что хранят эти листки? Зачем Лермон спрятал их?
Мишель взял верхний из них и охнул от удивления, прочитав на конверте имя адресата: Терцогу де Лермону от Антуана де Лермо-на" В конверте лежал желтоватый листок, исписанный аккуратным, но очень мелким почерком Антуана. Фаратон понял, что это листок из дневника, из дневника его отца. "8 сентября 1653 года".
Анри-Мишель поднял глаза. "8 сентября? Отец умер шестнадцатого? Может, этот листок откроет тайну его смерти?" Он углубился в чтение. С каждым словом его лицо помимо его воли становилось все более удивленным. Глаза, до такой степени черные, что не различалась граница зрачка, тускло блестели, горя тихим огнем.
"Может, поздно я спохватился, может, и рано, но все, что случилось со мною, я считаю своим долгом описать. Кто-то волен думать, будто я сошел с ума, кто-то, возможно, и поверит - я не хочу проверять... Поэтому пишу. Пусть бумага хранит то, что я не решусь произнести вслух.
Вчера утром я, как и собирался, поехал к сыну, разумеется, даже не подозревая, что мне придется там пережить. Я хотел помириться с Франсуа, чего бы мне это ни стоило. За несколько часов я доехал до его прихода в Оверни...".
- Ничего не понимаю, - прошептал Анри-Мишель, на миг оторвавшись от листка. - Что за Франсуа? Почему отец называет его сыном?..
Он вновь опустил взгляд на листок, продолжая читать, чтобы найти ответы на свои вопросы.
"Я спокойно доехал до дома Франсуа. Оставив коня рядом в таверне, я хотел незамедлительно войти в дом, но меня остановили голоса. Проклятое любопытство! Я, наверное, впервые в жизни, подкрался и прислушался. Беседовали двое, один из них, несомненно, мой сын. По-видимому, разговор только начался.
- Отец мой, - говорила женщина, - я совершила ужасное преступление. Я убила своего сына.
Я вздрогнул, а Франсуа проговорил, или оставшись равнодушным, или, по своему обыкновению, скрыв чувства:
- Господь простит, мадам, но люди никогда. Молодого хозяина любили.
- И тем не менее, я его убила, - повторила женщина. От звуков ее голоса волосы на голове у меня встали дыбом. Как можно говорить такое, даже если это и правда?
- Верните мне его тело, отец мой, - продолжила она. Я был вынужден прислониться к стене дома. Такого оборота я не ожидал.
- О чем вы? Откуда у меня может взяться тело вашего сына? - холодно спросил де Креки. - В последний раз я видел его неделю назад.
Я не мог видеть, что происходит, но отчетливо слышал каждое слово, шорох сутаны Франсуа и плаща женщины, так спокойно говорившей о смерти собственного сына. Даже если это была неудачная шутка. У меня по спине пробежал холодок.
- Вы сегодня похоронили его у старой калитки в саду под яблоней, - угрожающе прошипела она.
- Туда я закопал кота! - в голосе Франсуа послышалось недовольство.
- Пойдемте, - шепнула женщина. - Проверим.
Я был поражен. Проклятое любопытство! Я прокрался вслед за ними в сад и затаился. Креки копал, женщина стояла рядом. Я не видел ее лица - и не хотел видеть, - но даже со спины она мне показалась страшной. Это наверное смешно - испугаться женщины, - но в тот момент это было именно так. Вдруг Франсуа побледнел и отскочил от ямы.
- Ну, что я вам говорила? - с неожиданной насмешкой поинтересовалась она.
- Как это могло случиться? - охрипшим голосом спросил мой сын, бережно доставая из ямы тело молодого человека. - Я точно помню, что закопал сюда старого черного кота, которого нашел на крыльце сегодня утром.
- Да, Шарль утром был котом.
Франсуа уложил мертвого юношу на зеленую траву и выпрямился во весь рост, хмуро сложив руки на груди.
- Зачем вы провоцируете меня, священника, более того -иезуита? Добиваетесь того, чтобы вас сожгли на костре, как колдунью?
- Вы прекрасно знаете, что мне нужно от вас. Я не отступлюсь от своей цели. Я уже пожертвовала Шарлем ради вас, что мне стоит убить еще кого-нибудь? Вы мне нужны, Франсуа.
Креки вздрогнул и отступил назад, делая отрицательный жест.
- Я уже сказал вам "нет".
- Графиня де Везуль не терпит, когда ей перечат! - она гордо выпрямилась, сняв с головы серый капюшон. Каштановые волосы блестели на солнце. Я уже пожалел, что не вижу ее лица: о красоте графини слагались легенды, и слава ее дошла до Шато.... Но в тот момент я вдруг понял, что же на самом деле скрывается за ангельской внешностью: убийца, колдунья. Я почему-то не сомневался в правдивости ее слов.
Франсуа нахмурился.
- Я не сделаю того, что вы требуете от меня, мадам. Ни за что. Это низко с вашей стороны, разговаривать так со священником.
- Из-за вас может пострадать ваша семья: отец, мать сестра, братья. Вам решать их судьбу, Франсуа.
- Я не терплю шантаж, мадам! - Креки вышел из себя, а я замер на месте, пытаясь понять смысл слов графини. - Это во-первых, - говорил Франсуа. - А во-вторых, они все далеко.
- Почему же? - колдунья повернулась ко мне лицом. - Ваш отец здесь... Приветствую вас, герцог.
Я не буду описывать того, что пережил в то мгновение, но...".
На этом страница заканчивалась. Анри-Мишель взволнованно положил листок на стол и заглянул в конверт. Пораженный тем, что прочитал, он нуждался в пояснениях. Что, черт возьми, происходит?! Почему герцог называл какого-то Франсуа де Креки своим сыном?
Из конверта на столешницу выпал еще один листок. Может, продолжение дневника? Но нет. Это было письмо, причем, адресованное самому Анри. Видно было, что Антуан торопился: перо порхало по бумаге с огромной скоростью, оставляя кое-где кляксы.
"Сын мой, - писал герцог. - Я знаю, что колдунья не забудет про меня, что отомстит за то, что я узнал про ее нападки на Франсуа, про ее тайну. Я прошу у вас у всех прощения. Я скрыл от вас, что у меня есть еще один сын, старший сын. Сын от первого брака.
Аврора моя вторая жена, а впервые я женился на мадемуазель де Креки. Она родила мне сына - Франсуа. Когда она умерла, я решил жениться во второй раз. Франсуа этого не выдержал. Он написал отказ от титула и наследства и стал священником.
Если все мои худшие опасения подтвердятся, и я умру от неведомой болезни, не успею с вами поговорить, не ругайте старика за то, что он хранил эту тайну, как зеницу ока. Простите меня, сын мой.
Герцог де Лермон.
14 сентября 1653 года.
Отказ от наследства вы найдете в ларце".
Анри машинально заглянул в шкатулку. И точно, бумага, интересующая Фаратона, не заставила себя искать. Лермон застыл на месте. Брат? Так у него есть еще и брат? Франсуа де Креки. Он слышал это имя раньше, без сомнения, возможно, даже встречался с этим человеком. Где? Когда?
"Столько вопросов накопилось за этот день, - устало подумал Мишель,- когда же я буду искать ответы на них? И кто поможет мне разобраться во всем? Отец мертв, де Креки найти еще сложнее, чем Доменика. Мама тоже умерла. Франсуа де Креки.... Ну конечно! -Анри захлопнул ларец, предварительно сложив туда все бумаги, и положил его в ящик стола. - Франсуа де Креки одно время был духовником... Марии-Терезии. Потом он уехал в неизвестном направлении. О нем все забыли.... - Анри встал и неожиданно для себя покачнулся. - Какого дьявола?.. Голова раскалывается. Конечно, в ней просто не умещается вся эта путаница. Тут и с ума сойти не долго".
Продолжая думать о подобных вещах, Фаратон зачем-то надел на лицо свою черную маску и вышел на палубу.
Свежий морской бриз, наконец-то соизволивший наполнить паруса истосковавшегося по движению судна, на мгновение встряхнул капитана и отогнал боль. Анри-Мишель с невыразимым облегчением вздохнул и облокотился о перила. Фаратон окинул взглядом свой корабль; "Диана" была очень дорога его сердцу. Не такая уж старая, она не была и молодой. Она - первый собственный корабль Анри-Мишеля. Судно, построенное по его чертежам. Здесь он знал каждую щелочку, каждый закуток.
Немного подождав, он легкой походкой направился к рулю, где стоял Диар Арди. Анри размотал платок на пальце и спрятал окровавленный кусок батиста за манжету, чтобы он не привлекал к себе внимания, и подошел к помощнику. Десница обернулся и приветливо наклонил голову, увидев капитана. Фаратон через силу улыбнулся и положил руку на перила, почувствовав странное головокружение. "Устал, наверное", - подумал он.
Диар первым нарушил молчание.
- Фаратон, Диана меня узнала. Жду поздравлений.
- Узнала, говоришь? - маска смотрела в сторону моря. - Я рад за вас.
- Капитан, что с вами? - Диар обеспокоено покосился на Анри. Тот удивленно поднял голову, сейчас тяжелую, как пушечное ядро. Он собрал все свои силы, заставляя себя удержаться на ногах и не рухнуть, ударившись лицом о палубу. Анри-Мишель абсолютно не понимал, что с ним происходит. Нет, в этом уже нельзя было обвинить волнение из-за писем отца и предательства Сен-Дени: Фаратон не причислял себя к эмоциональным людям. Причиной было что-то другое, более сложное или - наоборот - простое.
- Все в порядке, - тихо ответил он.
Анри с трудом оторвался от спасительных перил и шагнул в сторону своей каюты. В глазах потемнело, но он остался на ногах. Даже в вертикальном положении, что ему самому показалось весьма странным. Постояв несколько секунд, приходя в себя, он обратился к Деснице:
- Диар, когда освободишься, попроси Али зайти ко мне. Я буду в каюте.
- Конечно, конечно, - кивнул помощник. - Фаратон, что с тобой
случилось?
- Со мной? - Мишель приложил немало усилий к тому, чтобы его голос звучал непринужденно, и, надо сказать, это ему почти удалось. - Все в порядке, я же сказал тебе, Александр.
Диар Арди недоверчиво пожал плечами. Анри пришел в себя, почувствовав минутное облегчение, и уже строго сказал.
- Через полчаса смени курс, мы плывем в Александрию.
- Будет сделано! - и тише добавил, когда Фаратон отдалился:
- Хоть в Александрию, хоть в Америку, лишь бы с тобой все нормально было. Опять маску надел, старый морской волк, а я об заклад бьюсь, что лицо твое бледнее обычного. Ох, что-то творится с нашим капитаном...
Мишель не слышал его слов. Он с трудом, словно во сне добрался до каюты, умудряясь не шататься, словно маятник. Скорее по привычке, чем по разумению, он прикрыл за собой дверь и направился в комнату, где раньше жила Диана. Но какой-то тусклый блеск привлек его внимание. Анри сорвал с лица маску и уставился на кинжал, спокойно лежавший на столе. Смутное подозрение посетило его, но Фаратон не в состоянии был сейчас о чем-то серьезно думать: слишком сильно болела голова. Он добрел до своей постели и без сил рухнул на нее, потеряв сознание. "Все, это конец" - напоследок успел подумать он.
Солнце, чьи ласковые лучи несмело проникали в каюту, с недоумением освещало землистого цвета лицо капитана, лишенного чувств. Оно видело, как вошел Али в белом балахоне, как он побледнел, увидев Фаратона, как запер за собой дверь и приблизился к пирату. Доктор понял, в чем дело, и поставил уверенный диагноз: отравление.
Он нашел яд на клинке злополучного кинжала. Позже Али с болью вспоминал те ужасные часы, когда жизнь Мишеля висела на волоске и полностью зависела от него. Он сделал все, что было в его силах. Но тогда Али считал, что спасти капитана может только чудо, только чудо вернет его к жизни. Тогда, в тот день, Анри медленно, но неотвратимо приближался к своему концу.

КОНЕЦ