Сергей Нифедов (18 лет)

ТАЙНЫЕ СЛУГИ

(По мотивам произведений Григория Демидовцева)

1.

Торопка телом вельми обилен, а голова маленькая. Потому и кажется любым встречным-поперечным тугодумом и размазней. Обмануть такого - все равно, что чихнуть по ветру. Легко!..
А ведь и высок парень, и мощен - гора горой. Кулаки - в полпуда каждый. Ноги - что лесные дубы. Пугаться бы такого! Ан нет, не пугаются!
Уж больно глазелки его спокойны да чисты. Ни хитринки в них, ни лукавинки! Какой опасности можно ждать от такого тюти! На нем бы ездить да ездить! Да никогда бы не слезать!..
Соботка рядом с ним - тоже не велика птица. Мальчонка от земли два вершка. Который годок землю-матушку топчет, - и сам не ведает. Может, девятый. А может, двунадесятый.
И кажется ему самому, что уж он-то не такой простофиля, как Торопка. Уж он-то у любого прохожего-проезжего сможет денежку-другую из кармана выудить. Не мытьем, так катаньем. Не катаньем, так мытьем…
Не мало они прошагали вдвоем. Еще больше - проплыли.
Плыть-то оно куда как лучше, знамо дело. Вода в борта плещется, будто песенки поет. А не то сердито что-то бормочет.
Будто и не вода это вовсе, а толпа маленьких прозрачных человечков. Они на ручках своих несут струг туда, куда кормчий правит. А когда устанут, - стоят, покачиваясь. Переминаются с носка на пятку и отдыхают.
Соботка несколько раз пытался подглядывать. Неожиданно кидал резкий взгляд за борт, чтобы застать человечков врасплох. Чтобы те не успели спрятаться.
Но человечки всегда начеку. Всегда на какой-то миг быстрее Соботкиного взгляда. Рассыпаются на брызги да пену. Да высовывают в насмешку водяные языки…
Торопке, небось, не до этого. Как сел на гребцовую скамью да взялся за отполиро-ванную многими руками рукоять весла, так ни разу и не оглянулся на Соботку. Только спина ходуном ходит. То сгибается бугром. То стенкой норовит обрушиться на заднего гребца…
Обычно Торопка медлительный. Пока донесет ложку до рта, можно три раза “Отче наш” прочитать. А уж слова лишнего из него клещами не вытянешь. Если за день вымолвит пяток фраз, величай его смело болтуном.
А тут, на учане, работает справно. Ни разу не опоздал, ни разу не выпал из такта.
Повезло им с этой учаной. Все тут свои, все - неворуссы. Купец Емеля Хвыль товар везет в какой-то южный город - пеньку да деготь. Стойкий запах купеческо-го товара не выдувают никакие ветры. Но Соботку этот запах не беспокоит - быстро стал привычным.
Приятно слышать родную речь. Родной напевный неворусский говор.
Неприятно другое. Оба они - и Торопка, и Соботка - не могут признаться никому в своем неворусском происхождении. Никому не могут. Даже вот этим добрым торговым людям и их дружинникам.
Приказано им носить личины фрязинов, и они будут свои личины носить, пока не вернутся на родину. Если, конечно, вернутся. Если останутся живы после того, что им предстоит совершить.

2.

Батюшку своего Соботка не помнит. Пал батюшка смертью храбрых в битве с погаными. Князь Фоминский стал Соботке батюшки заместо. Потому что остался Соботка совсем один после той битвы роковой, - ведь матушка-то еще раньше истаяла от кашля злого, что вцепился в нее, будто рак речной клещнястый, или пес озлобенелый.
Таких, как Соботка, сирот безродных немало было при княжеской дружине. Князь распорядился из таких сирот создать малую дружину. Все, кто к этому причастен был, быстро стали звать малую дружину не иначе как “дружинушкой”. А тех, кто в нее попал, именовали “друженятами” или “дружененками”.
Друженята, конечно же, не мыслили себе другого пути, кроме воинского. На седлах вырастали, с копья вскормлены были, из шелома - вспоены. До десяти годков упражнялись мечом деревянным доставать друг дружку. А как десять минуло - вот тебе железный меч закаленный, вот тебе лук да стрелы, и отныне песня стрел да звон меча пусть тебе слаще будут любых скоморошьих забав.
“В чем дружинят не обвинят? В том, что похожи на ягнят!” - это про них, про малую дружинушку.
Почтение к Великому князю - к тому, кто их не бросил, а стал им батюшки и матушки заместо - воспитывалось в них сызмала. Взрослые говорили, что князю обязаны всем. Без него, без князя, и княжества-то славного - Неворуссии - не было бы вовсе.
Шептались втихаря, что князь Фоминскиий - вовсе и не человек. Это какой-то древний бог в тело князя, безумного допрежь, вселился. Может, Святовид или Род. Может, Хорс, Даждьбог или Стрибог.
Ведь им, богам древним, после принятия христианства, прямой путь на Землю закрыт. Разве что вот таким вот макаром!.. Втайную!.. Потеснив чью-то безумную душу!..
Соботке ужасно хотелось увидеть бога в человечьем обличье. Пусть хотя бы старого, языческого!
И когда он, став дружененком, впервые узрел князя Фоминского, он поверил, что это действительно бог. Князь был вроде Торопки - телом велик. Но Торопка медли-телен, а князь в движениях бывал порой молниеподобен. К тому же, у Торопки лицо мягкое. Пусть даже обманчиво мягкое. А у князя грозен, ох грозен лик. Того и гляди, молоньи из очей сыпанут!..
Сколь себя Соботка помнит, князь был всегда. И то, что старые дружинники говорят, Соботку очень удивляет. А говорят старые дружинники о том, что князь (или бог в образе князя) побыл с ними недолго. Что теперь он снова обеспамятел и обезумел. И править будет княгиня Мелания. Княгиня - она, конечно, красавица. Но уж больно тиха да богомольна. Даже на пирах княжеских ее словно бы не видать и не слыхать.
Да при том у женщины, известно, волос длинен, а ум - короток. Ей семейные дела решать, и ни более того! При ней, конечно, так же, как при Великом князе, не будет! А жаль!..
Со спутником своим Соботка мыслями не делится. Нельзя! Нельзя сейчас ни Соботке, ни Торопке даже думать как неворуссы. Потому что они - фрязины, и мысли у них должны быть только фрязинские. Неворуссия для них - для Торопки и Соботки - страна чужая и непонятная. Вот так-то!..

3.

Этому учил их Ян Рооен - первый рыцарь Валаамского ордена, друг и сподвижник Великого князя.
Лучших из лучших он отбирал придирчиво и делал своими тайными слугами. Толь-ко самых лучших из самых лучших.
- Забыть себя - трудно, а вы должны забыть себя напрочь! - так он учил. - Вы должны стать не самими собой, а такими, какими нужно! Все изменить - лицо, одежду, мысли! Даже если родной брат встретит вас, когда будете справлять свою службу, - он не должен вас узнать!..
Одно из испытаний, для них придуманных, в том и заключалось, что надо было, изменив внешность, отправиться в родные места, где тебя все хорошо знали, и целых два дня протолочься у всех на виду и остаться неузнанным. Кто этого испы-тания не выдерживал, того отправляли в “обычную” дружину, и он мог быть самим собой сколько угодно.
Торопку и Соботку сам Ян Рооен объединил в группу со-трудников. Кем они толь-ко ни побывали! Слепым и поводырем, каликами перехожими, скоморохами разбитными. И все это, как оказалось, было только подготовкой к их нынешнему делу…
Мерно гребут гребцы. Мускулы, как волны, плавают по их потным спинам. Море тоже похоже на мускулистую спину. Словно соревнуются друг с другом гребцы и море. И те и другие гребут куда-то… В одну ли сторону?.. К одной ли цели?..
Соботка сидит, привалясь спиной к мачте, и вспоминает этапы их долгого пути… Лихие люди на них нападали неоднократно. В смолистых сосновых лесах, просвече-нных солнцем и пронизанных густыми ароматами цветов и ягод, вдруг появлялись коренастые, по-зверьему обросшие волосней, кистенями поигрывая да глазами позыркивая нехорошо…
Бывало, договаривались мирно. Ну, видят разбойники, что перед ними голь перекатная! Чего с нее, с голи, возьмешь! Побрешут языками, побрешут - да и отпустят восвояси.
А уж ежели не простые разбойники попадаются, а душегубы проклятые, - вот тут уж начинается потеха.
Торопка он ведь только с виду увалень увальнем. А уж если поприжать его, будет вертеться быстрее любой юлы да еще и ухмыляться при этом. Как-никак, Торопка - лучший ученик Яна Рооена. А сам Ян, как говорят, получил эти поражающие навыки безоружной войны от Великого Князя Фоминского.
Человека с голыми руками никто всерьез не воспринимает, так ведь? При виде человека невооруженного любой нападающий расслабляется, теряет свой наступате-льный порыв, делается беспечным. И когда он приближается настолько, что можно его рукой достать, - все, ему конец! Потому что Торопка ударом кулака или ребром ладони может дерево свалить (не очень толстое!). А уж перебить душегубу шею так, чтобы из того дух вон, - это для Торопки невелик труд…
Но таково с одним лиходеем, с двумя, с тремя совладать! А ну как у них шайка многолюдная? Тут уж какой ты юлой ни вертись, все равно сомнут тебя кучей, и всякие там сокрушительные удары не выручат.
Зато на многолюдство душегубное можно напустить Соботкиных “черных ангелят”.
Это у Соботки два года назад началось - когда ему крепко досталось по голове деревянным мечом.
После того удара он сознания лишился и целый день пролежал без памяти. А когда в себя пришел, крепко разозлился на того паренька, что его так сильно и коварно ударил по темечку.
И вдруг тогда впервые увидел, как из его глаз выплыли эти самые “черные ангеля-та”. Были они похожи на куски ночной тьмы, свернутые в форме маленьких пирамидок. (Про пирамиды им Ян Рооен рассказывал, когда обучал быть тайными слугами).
По форме своей, они, вроде бы, неживыми были. Но Соботка сразу ощутил, что “пирамидки” смотрят на него с ожиданием. Словно приказания какие-то им нужны.
Тогда, в первый раз, он еще не знал, как ими управлять. Не знал и того, что ими вообще управлять можно.
Тогда, в тот раз, они выждали какое-то время, а затем напали на того парня, который мечом оглоушил Соботку. Напали и так его саданули по башке, что он в беспамятстве провалялся столько же, сколько Соботка - целый божий день. Затем очнулся, но выяснилось, что он обеспамятел - ничего не помнил, даже имени своего не знал. “Я черный, черный!..” - бормотал бессмысленно. Так его и прозвали с того случая - Черным…
Соботка потом пытался его потихоньку расспросить - не появлялись ли и у него тоже “черные ангелята”?.. Но ничего внятного не услышал и решил, что “черных ангелят” Господь послал только ему одному.
В другой раз, когда им встретился небольшой отряд поганых татаровьев, Соботка понял, какой страшной силой могут быть его “ангелята”.
Какой-то молодой татарин - даже скорее татарчонок - вдруг гикнул на прохожих Торопку с Соботкой, попридержал коня да больно огрел того и другого плетью.
Плеть была с шариками свинцовыми, и от ее удара у Соботки даже в голове загудело, будто висел там набатный колокол.
Торопка свой удар принял молча и даже глаз не поднял на бившего. А у Соботки ретивое взыграло. “А чтоб вас, поганых, всех на части разорвало!” - пожелал он от души.
И тут же, прямо на его глазах, его пожелание осуществилось. Осуществилось самым безжалостным образом.
Из глаз Соботки выпорхнули “черные ангелята”. Было их не двое, а много больше. Целая стайка, пересчитать которую Соботка не успел.
Пирамидки пронеслись по татарскому отряду, как всесокрушающий вихрь. И быстро, в одно-два мгновения, раскромсали, разделали татар, как свиные туши.
Остались только беспорядочно разбросанные окровавленные куски человечины.
Будто сказочный великан-людоед попировал и завалился спать где-то тут, неподалеку.
Торопка тогда совершенно ничего не понял. Выяснилось, что “черных ангелят” он не видит. Соботке он, конечно, в конце концов, поверил. А может быть, просто сделал вид, что поверил. Кто знает!..
Помнится, когда они Яну Рооену все рассказали, тот обещал отвести их к самому Великому Князю. Но так и не собрался магистр Валаамского ордена это сделать. Недосуг, как видно, было. Им, Торопке с Соботкой, магистр вот как все объяснил:
- Черные твои ангелы - это мысли твои. Они черны, потому что от злой части твоего естества исходят. Мысли могут убивать - про это еще древние авторы писали. Так что твой случай подтверждает их слова!.. А почему только ты можешь так делать, а я, к примеру, не могу - так то Божья тайна. Так захотел Господь - вот и весь сказ!..
Господь непререкаем, конечно! Но вот строить свои отношения с ним, с Господом, простым неворуссам гораздо проще, чем тайным слугам. Потому что неворуссы знают только одного бога - своего, неворусского, доброго и щедрого. А тайные слуги обязаны иметь представление о десятках других богов, которым поклоняются в десятках других стран.
И когда постигаешь, каково обилие богов, невольно начинаешь думать, что “свой”, конечно, “самый-самый”, но ведь и в остальных почему-то веруют. Значит, и в них, в остальных, есть какая-то притягательность. И не бессильны они, значит, а тоже кое-что могут.
Так рассудив, Соботка, ничего не говоря своему спутнику, “на всякий случай” молился не только Христу, но еще и Мардуку, Анубису, Зороастру, иногда прибав-ляя к ним еще парочку-другую божеств. Но Иисус всегда был на первом месте, и в этом, разумеется, не могло быть никаких сомнений.
Иногда ему казалось, что и Торопка так же поступает, но напрямую спросить об этом он не решался.
Таковы все неворуссы. Набожность и практичность - вещи, казалось бы, несовмест-ные, - в них каким-то образом все же совмещаются и создают гремучие смеси типично неворусских характеров.

4.

Соботка первым заметил ее. Юркая, как лисица, и хищная, будто крыса, галера сливалась с волнами, пряталась за их скорченными спинами.
Была они иссиня-черной, похожей на большую рыбину. Чудилось: вот-вот плеснет хвостом и выметнется из воды вся целиком.
Она стремительно приближалась.
Соботка хотел закричать. Хотел предупредить неворуссов.
Но галеру уже заметили и без его крика.
Барабан, отбивающий такт гребли, стал бухать чаще. Раньше было: бум!.. бум!.. бум!..
Теперь же звучало так: бум-бум!.. бум-бум!.. бум-бум!..
Гребцы слаженно качались, будто придонные водоросли на мелководье.
Еще они были похожи на дружно молящихся единоверцев.
Или на огромную многоножку, бегущую куда-то по своим делам.
Галера мчалась, преследуя. Учана мчалась, убегая.
У чьих гребцов больше силы?.. У чьих больше терпения, злости, жажды победить?..
Соботка оглянулся.
Берег вот он, на горизонте, - словно череда неподвижных облаков.
Учана движется к нему наискось. Хотя Соботке кажется - надо бы круче, круче забирать!..
И вдруг он увидел… Снова увидел первый…
От берега к ним - еще одна галера!..
Не это ли называется - “взять в клещи”?..
Такая же хищная… Такая же быстрая… Такая же иссиня-черная…
Соботка закричал, указывая рукой на опасность. И словно повинуясь его крику, нос учаны отвернулся от берега.
Этот поворот сбил скорость.
Первая галера надвинулась. Подошла почти вплотную.
Вторая тоже словно бы летела над поверхностью воды.
И вдруг…
Тишина…
Она ударила по ушам хлестче самого громкого звука.
Барабан, управляющий греблей, смолк.
Бритоголовый детина - тот, что барабанил, - прошел между рядами, раздавая короткие моряцкие мечи.
Каждый гребец клал меч на скамью, слева от себя.
- А мне? - спросил Соботка, когда бритоголовый с ним поравнялся.
Детина смерил Соботку тяжелым взглядом, но ничего не сказал, - мотнул головой на ту охапку, что держал в руках.
Соботка взял меч из охапки, примерил его по своей руке.
Торопка привстал на своем месте, поглядел на своего спутника.
Увидев меч, улыбнулся сочувственно, - держись, мол.
Затем снова сел на скамью.
Что же касается галер, они, видимо, хотели одновременно подойти с двух бортов, но у них не получилось. Та, что справа, приблизилась первой.
Но подойти совсем вплотную ей не дали. Гребцы правого борта по команде встопорщили весла и уперлись ими в галеру. Оттуда посыпались стрелы. Нападаю-щие яростно рубили своими мечами весельные лопасти.
Малая дружина, что состояла при неворусском купце, выстроилась вдоль борта и, в свою очередь, обстреливала нападающих. А те, полуголые, черные от солнца, орали угрозы и оскорбления на левантийском наречии. Некоторые вскакивали на борт и по веслам пытались перебежать на палубу учаны.
Соботка слушал их вопли с интересом. Поразительным было многообразие бранных слов. Соботка старался их запомнить, ибо ничто так не помогает в некоторых обстоятельствах, как резкое выражение.
Страх он, конечно, испытывал, но так их учили наставники, так учил первый рыцарь Неворуссии Ян Рооен. “Отвлекись от того, что пугает! Сосредоточься на другом - на том, что рядом со страхом, неподалеку от него!”
Вот первые двое левантийцев перебежали-таки по веслам на палубу учаны. Дрались они бешено и в палубной тесноте устроили мясорубку. Продержались, конечно, недолго, но другим дорогу открыли.
А тут и другая галера подперла своим бортом левый борт купца.
Сеча наступила всеобщая. Клинки звенели непрерывно и как-то не звонко, не раскатисто. Будто кровью упились не в меру.
Падали в воду тела мертвых. Падали живые и раненые. Волны со всхлипом бились в борта. Словно плакали по людскому безумству.
Соботка держал меч наготове. Но как-то так выходило, что на него - видно, по его малолетству, - никто из врагов внимания не обращал.
Палуба от крови стала очень скользкой. Самое лучшее было - стоять на месте и не пытаться сделать хотя бы шаг.
С той галеры, что подошла последней, перебрался на палубу учаны капитан.
Соботка, увидев его, побледнел, затрепетал, ибо его вдруг обдало с головы до пяток нестерпимым холодом, нивесть откуда взявшимся.
Капитан, видимо, был всеми вельми почитаем. Свирепые левантийцы расступались перед ним, как малые дети перед родителем, или как овечки перед пастухом.
Разодет они был, словно придворный для дворцового приема. На нем был бархатный камзол, расшитый золотыми и серебряными цветами. На голове была длиннополая шляпа с плюмажем из высоких белых перьев. На левом боку висела шпага в красивых ножнах, сплошь покрытых арабской вязью. Руки с длинными гибкими пальцами были скрыты под темно-желтыми кожаными перчатками.
Неторопливо, будто прогуливаясь, прошел он сквозь кровавое месиво, как нож сквозь масло. Прошел и остановился… возле Соботки.
- Почему ты здесь? - спросил удивленно и ласково. Голос его был тих, но звонок. Журчал, как лесной ручеек, среди того дикого гама, что происходил вокруг.
- А где же мне быть-то? - удивился Соботка, чувствуя странную, ничем не обосно-ванную симпатию к этому чужому человеку.
- В Неворуссии тебе надлежит быть! - пояснил незнакомец.
- А ты почем знаешь? - попробовал Соботка сгрубить.
- Скажу! Но в другой раз! - пообещал незнакомец.
Он отошел от Соботки и направился к отважно бьющемуся купцу.
- Стой! - приказал негромко.
Видимо, приказ его относился не к одному купцу только, потому что, как по мано-вению волшебной палочки, бой прекратился повсеместно.
Соботка глядел во все глаза и даже рот разинул от удивления.
- Не надоело тебе? - спросил незнакомец у купца укоризненно.
- Так ведь ты же напал-то, а не я! - задиристо ответил купец.
- Хочешь мне служить? - спросил незнакомец.
- Я служу Великому князю Фоминскому! - сказал купец гордо.
- Который ныне безумен, так ведь? - подхватил незнакомец с подковырочкой.
- А ты кто? - сказал купец растерянно. Он не мог понять, как надо реагировать на этого странного предводителя левантийцев.
- Я тоже - князь! - сказал незнакомец. - Но княжество мое - не в этом мире!..
- И что у тебя за служба? - спросил купец.
- Легкая и денежная! - незнакомец приветливо улыбнулся. - Будешь меня доставлять туда, куда попрошу!
- Так у тебя же вон - галеры! - купец головой покивал в нужные стороны.
- Это для разбоя! - сказал незнакомец пренебрежительно. - А ты мне для мира нужен!
- А товары мои не отымешь? - усомнился купец.
- И не отниму, и удачу тебе принесу великую! - сказал незнакомец. - Ну, вижу, ты согласен?
- А не согласишься, - так живота лишишься! - проворчал купец.
Незнакомец весело рассмеялся и скомандовал негромко.
Негромкий голос его был услышан прекрасно, и все левантийцы с угрюмым видом покинули учану, можно сказать, в единый миг.
Незнакомец последовал не за ними, а за купцом - прошел в его закуток.
Соботка осмотрелся и с удивлением обнаружил, что ни одного убитого - нет, а ведь битва была (а может, казалась) такой кровавой.
Единственным же раненым на палубе был… Торопка. Он сидел на своем гребцовом месте и удрученно рассматривал разорванную рубаху и кровоточащий порез под ней.
- Больно? - спросил Соботка сочувственно. Спросил, разумеется, по-фрязински, - ведь скидывать личины до конца их дела никто бы им не позволил.
- Рубаху жалко! - только и сказал Торопка.
Гребцы и дружинники пребывали словно бы в некоем недоумении. Словно какая-то оторопь напала на всех.
После Торопкиных слов на палубе началось движение. Каждый, словно чего-то стыдясь, опустив голову, возвращался на свое место.
Вот - неуверенно - бухнул барабан, и гребцы взялись за весла.
- А галеры? Где они? - выкрикнул Соботка.
Ни справа, ни слева от учаны никого не было. Пустое море до горизонта… Спокой-но плывущие волны…
- Какие галеры? Чего орешь? - недовольно буркнул Торопка.
И на этом их разговоры кончились. Порез на груди у Торопки оказался неглубо-ким, - кровь быстро унялась. Торопка взялся за свое весло.
Соботка же притулился возле борта и снова стал вспоминать.

5.

И вспомнилось ему вдруг давнее-предавнее. То вспомнилось, о чем он никогда и не думал и не помышлял. Забытое-перезабытое…
Было это в то первое лето, с которого начиная он стал “сыном” князя Фоминского. Какая-то древняя скрюченная карга привела таких же, как он, сирот в баньку.
Другие мальчишки играли возле баньки, бегали, улюлюкали, боролись. Карга на них внимания не обращала. Почему-то все время вилась возле “новенького” - возле Соботки.
Как пришла его очередь мыться, она схватила его ладошку своей сухонькой лапкой и повлекла его во внутрь.
Внутри было тесно. Два полка слева, горка из прокаленных камней - справа. Печка в центре каменной горки…
У входа - бочка дубовая с травяным настоем. В бочке белым лебедем - деревян-ный ковш…
В предбаннике старуха помогла Соботке раздеться, и сама разоблачилась тоже.
А как зашли в мыльню, да как окатило их горячим душистым паром, у Соботки в глазах защипало, и все стало видеться неясно - как бы сквозь туман.
Тут старуха еще учудила. Перехватила Соботкину ладошку в свою левую руку, а правой зачерпнула один за другим два полных ковша из бочки да и выплеснула на каменку.
Что тут за шипенье раздалось! Будто Змей Горыныч какой-то проснулся!
Обжигающие лапы с размаху шлепнули по Соботке - да так, что он взвизгнул и дернулся. Хотел руку вырвать и деру дать из баньки.
Да не тут-то было! Карга-то она карга, да лапка-то ее сухонькая - все равно, что железные клещи.
Завихрился вокруг пар пахучий, пот с Соботки полился ручьями, и стал мальчонка таким легким - ну прямо как пуховое перышко. Кажется, дунь на такого, - и он полетит…
Другие мальчишки шлепают по мокрому полу босыми пятками, но никого из них не видать, - одни от них звуки остались.
Глянул Торопка на старуху и - окаменел от страха. Да и любой бы тут ужахнулся. Ибо карга старая человечий облик утратила, а превратилась в большущую жабью голову. Кожу черную топорщат волосатые бородавки. Выпученные глаза налиты кровью и сверкают злобно. Зубы-иголья в два густых ряда торчат в пасти, и с верхних зубов каплет вязкая слюна на нижние.
Заметила жаба, что Соботка перепугался и захохотала тоненьким голоском.
А потом надвинулась, распахнув пасть, и Соботку - целиком - в себя втянула.
Втянула и принялась медленно жевать, разрывая кожу да кости, да мясо. Разрывая и перемешивая как-то по-новому.
Соботке больно - невтерпеж! Орет, слезами обливается. А изо рта - ни звука. И слезинки как только появляются, - тут же высыхают.
Сколько его жаба этак жевала, про то никто не ведает. Но в конце концов, нажевавшись досыта, она его взяла да выплюнула.
Выплюнула - да! Но не в баньку, а в совсем какие-то другие места.
Лежит Соботка нагишом на земле, что густо устлана сосновой хвоей. А над ним в вышине ровно шумят древесные кроны. А неподалеку плещутся морские волны.
Соботка понимает, что это - остров. Будто кто без слов ему объяснил.
И видит он, что все здешнее, островное, - какое-то невзаправдашное, зыбкое, похожее на отражение на воде. Сквозь сосны что-то иное просвечивает. И сквозь землю, на которой лежит. И сквозь него самого - тоже.
И, вроде бы, кто-то ему шепчет, - приказывает, чтобы он пригляделся.
А ему до пригляда разве! Тело пережеванное болит. Изнутри по нему ходят колотье, зуд, корчи.
И в то же время весело ему и “ново”. Понимает - потому что “другим” он стал. Таращит гляделки. Что-то видит. Но ничего не осознает…
Быстрой чередой проходят перед ним бесплотные видения. Белые города, залитые светом, похожим на солнечный… Битвы, битвы… Морские… Речные… Сухопутные… Мешанина убитых воев - аж до самого окоема… Горящая Москва, - ее показывал на картинках Ян Рооен… И два лица - сквозь все видения… Одно, взрослое и молодое, кажется знакомым. (“Уж не твое ли оно?” - шепчет кто-то). А второе точно знакомое - лицо Великого князя Фоминского. Только вот странность - сквозь лицо княжье то и дело проступает какое-то другое, в котором величия - ни на грош. Кругленькое, толстенькое, с жиденькой волосней на башке.
Какое отношение оно имеет к Великому князю?..
- Быть тебе вовеки!.. - шепчет чей-то голос (уж не жабий ли?). - Из тела в тело перескокивать!.. Черной тенью идти за этим толстеньким!.. Противовесом быть ему и его державе!..
И снова обжигающий пар с размаху шлепает по телу десятком ладоней.
И Соботка видит себя лежащим на банном полке.
Рядом с ним стоит старая карга. И веничком березовым нашлепывает его вдоль спины.
И когда Соботка встречается с ней глазами, она вдруг становится похожей…
Похожей на чье-то другое лицо…
На чье?.. На чье же?..
Кого-то совсем недавно он видел с таким лицом…
Но кого же?.. Кого?..

Утомленный воспоминанием, Соботка очнулся на палубе учаны.
Одна мысль была в голове. Может быть, не после удара деревянным мечом, а после вот этой баньки появились при нем “черные ангелята”?..
Но почему он об этом забыл так надолго?..
Море ласково шлепало в борта. Весла мерно вздымались и опадали.
Соботка попробовал шевельнуться и ощутил, что тело наполнено колотьем и зудом. Видно затекло от долгого сиденья на корточках…
Воспоминание таяло в голове. Расплывалось, как легкое облачко под солнечными лучами.
Соботка вздохнул, вытянул ноги, улегся вдоль борта, поерзал, пристраиваясь поудобнее, и заснул крепким сном безо всяких сновидений…

6.

Когда Соботка проснулся, учана плыла по большой реке. Лодки и разноразмерные суда деловито сновали по ней. На берегах далеко простирались поля, засеянные чем-то краснолиственным.
Соботка поискал глазами своего спутника. Тот, отработав свою смену на веслах, спал на палубе. Во сне он производил такое же обманчивое впечатление безобидно-сти, что и наяву…
Когда Соботка проснулся во второй раз, учана уже причаливала к пристани. А вокруг были не поля. Вокруг был Вечный город Рим - купола и кровли, площади и колонны.
Тяжелый долгий путь был позади. А впереди их ждало дело, ради которого прибыли. И про это дело знал Торопка. А Соботке знать было не положено по его малолетству.
Распрощались они с теми, с кем плыли, душевно. Купец неворусский неплохо бормотал по-фрязински и все, расставаясь, приглашал Торопку к себе на службу. Ради Торопки он даже готов был кормить и его “младшего братца”.
Соботке было смешно все это слушать. Но он - службы своей тайной ради - сохранял на лице серьезность…

В городе они первым делом посетили неворусского банкира и получили от него деньги на свою надобность. В любом городе обитаемого мира были такие банкиры, и все они, подобно Торопке и Соботке, были не только явными, но и тайными слугами своего отечества. Так заповедал Великий князь Фоминский. Так организовал начальник Тайной службы - магистр Валаамского ордена Ян Рооен.
Получив деньги, Торопка приобрел новую одежду себе и младшему спутнику. И те-перь они выглядели как господин и слуга. Соботка всегда и везде ходил, как хво-стик, за “господином”.
Где они только ни побывали за несколько следующих дней! Говорили в порту с какими-то оборванцами - возле зеленой воды, которая припахивала гнильцой и лениво покачивала апельсиновые корки.
Говорили в каменоломнях - со злыми бородатыми каторжниками, которые при каждом шаге позвякивали ножными цепями. Некоторые натужно кашляли, словно пытаясь вывернуть себя наизнанку, и глаза у таких были более злыми, чем у прочих.
Говорили в казармах с грубой солдатней. Эти бочкообразные торсы, эти толстые ляжки внушали Соботке отвращение. Но он был “слугой” - следовал за “господином” и помалкивал.
Что-то было не так, - Соботка видел! Старший спутник бывало и слова не проронит, но по его хмурому лицу все и без слов читается. Молчит, вздыхает тяжко, тютя такая! А Соботка для него словно и вовсе никто!.. Весь путь совместный долгий, все испытания, что выпали на их долю - это как, на свалку?..
Соботка возмущался про себя, наливался гневом, пытался многозначительно - с намеком - поглядывать на Торопку. Но того, толстокожего, ничем пронять было невозможно…
И однажды Соботка не выдержал.
- Зачем мы тут ? Сказал бы, что ли! - выпалил грубовато.
И замер в тревожном ожидании.
Торопка поглядел на него озадаченно. Задумался. И думал так долго, что Соботка хотел уже расхохотаться, но тут, наконец, размышления “старшого” завершились.
Они были в это время на нищей окраинной улочке, которая была пустынна от края и до края.
Торопка огляделся, присел на кучу булыжников и показал Соботке на место рядом с собой.
- Нельзя, вообще-то, мне! - пробормотал Торопка. - Но чего уж тут!..
Он почесал в затылке. Вздохнул протяжно. Словно в воду собирался нырять.
- Ведаешь о заветах Великого князя? - спросил сумрачно.
- Ведаю! - сказал Соботка гордо.
- А какой из них наиглавный?
- Неворусь никогда не должна воевать! - выпалил Соботка.
- Тише ты! - Торопка снова оглянулся. - Мы здесь как раз для того!..
- Для чего? - не понял Соботка.
- Чтобы Неворусь не воевала!
- А при чем тут Рим?
- Рим засылает послов в Золотую Орду! Посольство за посольством!
- Зачем?
- Ищет союза с Ордой!
- А мы при чем?
- Соображай!
- Что они, вдвоем на нас попрут? - удивился Соботка. - Мы же их…
- А завет забыл? - перебил Торопка. - Нам воевать нельзя!
- Тогда надо их поссорить!
- Этим другие уже занимаются!
- А мы?
- А нам велено организовать выступления здесь! Беспорядки! Смуту! Понял?
- Зачем?
- Затем, что если в Риме будет смута, до войны ли на стороне тогда ему будет!
- И как нам это сделать?
- Вестимо как! Деньгами! Это главное наше оружие!
- Так ведь не ладится?
- Жадничают потому что!
- Что же делать?
- Возьмем у банкира еще!
- А даст?
- Даст! Куда денется!..
Торопка умолк. Видно было по нему, что умолк основательно, надолго. Такой про-должительный разговор слишком был для него непривычен.

7.

Но банкир денег не дал.
Когда Торопка вместе со своим “слугой” сидел у него дома и попивал душистый, по-неворусски заваренный чай, в гостевую залу вломились посетители…
Было их семеро - быстрых, ловких, по-кошачьи грациозных. Черные плащи и по-лумаски… Хмельная удаль в глазах… У каждого в руке - длинный трехгранный стилет… А что там еще под плащами, - про то один Бог ведает…
Четверо мгновенно встали между гостями и хозяином.
Трое окружили хозяина и наставили кинжалы ему на шею и на грудь.
- Кто вы? - спросил банкир, бледный, как полотно. - Что вам нужно?
- Вы позабыли спросить о том, как мы охрану миновали! - издевательски добавил один из троицы, и голос его показался Соботке знакомым. Где он мог этот голос недавно слыщать?..
- И как же? - спросил банкир внешне спокойно, хотя видно было, с каким трудом сохранял он показное спокойствие.
- Очень просто! - сказал тот же издевательский голос. - Мы вашу охрану перебили!
- Что вам нужно? - пробормотал банкир.
- А что может быть нужно от денежного мешка?
- Я дома денег не держу! Деньги в банке! Там надежные стены и крепкие запоры!
- Ну тогда мы возьмем твою жизнь! - с этими словами говоривший вонзил свой кинжал в несчастного банкира.
И остальные двое сделали то же самое.
Банкир несколько раз конвульсивно содрогнулся в своем кресле и затих, уронив голову на грудь.
Торопка рванулся было ему на подмогу, но наткнулся на острие стилета и с воз-гласом боли рухнул обратно.
Соботка же, обескураженный происходящим и ничего не понимающий, хотел выметнуть из себя “черных ангелят”.
Но предводитель бандитов опередил его намерение.
Он подскочил к Соботке вплотную и прошептал:
- Даже не думай!..
Глаза в глаза, лицо в лицо они были.
Затем предводитель приподнял черную полумаску, и Соботка увидел…
Вначале ему показалось, что он увидел капитана черных пиратских галер…
Потом ему показалось, что перед ним и не мужчина вовсе, а та бабка-колдунья, что прорицала его судьбу…
Полумаска быстро опустилась на место, и Соботка остался сидеть, ошеломленный, недоумевающий…
А бандиты, по знаку предводителя, выпорхнули из гостевой залы, будто сухие листья, унесенные осенним ветром…

8.

- Деньги - корни, что питают дерево! - бубнил Торопка. - Без корней дерево сохнет! И без денег - тоже!..
- Да полно тебе! - прервал его Соботка. - Неудачи тебя делают болтливым!..
Они шатались по городу, не зная, что предпринять. Гибель банкира лишила их надежды на денежную подпитку.
На рынок они зашли случайно. Рынок походил на бушующее море, - только цветастей был, ярче, красочней.
Торговые ряды были похожи на враждующие флотилии, ведущие непримиримый бой. Разноцветные тенты, плещущие на ветру, словно паруса, лишь усиливали сходство. Вопли продавцов и зазывал, ими нанятых, были выстрелами в этом вечном конкурентном бою, каковым является торговля.
Продавцы, как на подбор, были толстыми, хитроглазыми, прячущими свои лица за пустыми улыбками.
И еще нечто общее было в них. Нечто, присущее каждому и объединяющее самых заклятых врагов-конкурентов.
Соботка попытался понять, что это такое, и решил, что это - превосходство над покупателями, над толпой, присущее каждому продавцу.
Толпа была неким чудовищем, которое корчилось и извивалось перед торгующими. Отдельные люди в ней растворялись напрочь. В месиве чудовищного тела мелькали руки, ноги, туловища. Разноликие шарики голов беспорядочно катались поверху туда-сюда.
Шум был невообразимый. Соботка в своем тайном служении видывал штормы морские и бури наземные. Но голос такого огромного торжища услышал впервые.
В нем, в этом голосе, слились удары гневных волн о борта суденышка с треском вековых сосен, ломаемых буйным ветром. Да еще подземный гул землетрясений был вплетен в этот голос неотрывно.
Торопка и Соботка тоже могли бы раствориться в этом месиве, столпотворении, коловращении базарном. Влились бы двумя капельками в океан и перестали бы собой быть, сделались бы частичками стихии.
Могли бы, если бы не их тайная служба… Не принадлежали они к толпе. Наособицу были. Несоединимые с ней, не сливаемые два человека…
Стояли. Смотрели… Стихия перед ними волновалась и кипела. Так на то она и стихия - создание Божьего всесилия…
Затем Торопка с неожиданной для него прытью вдруг нырнул в толпу. Соботка остался на месте, ибо так научен был: пока не позвали - не двигайся.
Ждать пришлось недолго. Торопка вынырнул из толпы, держа за шиворот паренька, который по виду был чуть постарше Соботки. Ноги паренька если и касались земли, то разве что самыми кончиками вытянутых вниз пальцев.
- Вот! - сказал Торопка.
- Что “вот” ?..
- Кошель! - сказал Торопка.
Он раскрыл вторую свою длань, и Соботка действительно увидел туго набитый кошель.
- Ты хочешь, чтобы он…
- Да! - сказал Торопка.
- Но ведь он сбежит, едва отпустишь!
- А ты нашли на него своих…
- Кого?
- Ну этих… “Черных ангелят”!..
Идея была проста и осуществима. Она Соботке сразу понравилась. Превратить воришку в своего банкира, добрать с его помощью необходимые денежные сред- ства - это может получиться! Это должно получиться! Это обязательно получится!
- Скажи ему! - попросил Соботка.
- Слышь ты! - Торопка встряхнул безвольно висящего воришку.
- Слышу! - придушенно пискнул тот.
- Принесешь нам еще пять таких кошелей! И все! И гуляй себе!
- Понял! - с готовностью согласился пленник.
Торопка поставил его на землю, и парнишка тут же метнулся в сторону.
Но ничего из его попытки бегства не получилось.
“Черные ангелята”, что вышли из Соботкиных глаз, начали жечь его своими вмиг раскалившимися телами.
- А-а! - завопил воришка, упав на землю и корчась, как червяк.
Толпа равнодушно его обтекала.
- Понял, что ли? - спросил Торопка, встав над ним. - Бежать не получится! Сде-лаешь работу - отпустим!
- Понял! - провыл пленник.
Соботка приказал “черным ангелятам” войти в воришку, после чего паренек под-нялся с земли и, оглядываясь, исчез.
Торопка и Соботка остались ждать.

К вечеру у них было пять туго набитых кошелей.
Денег на организацию смуты теперь хватало…

9.

И смута вспыхнула. Резво расползлась по городу, как огонь по сухой соломе.
Первыми вышли на улицы цеха кожевенников, бочаров, шляпников и сапожников. Каждый цех под своим знаменем и под своим символом, водруженным на высокий шест.
Затем к ним присоединились пекари, швеи, кузнецы и оружейники.
После этих поднялись все прочие цеха. И простонародье - нищие, воры, всякая рвань и шелупонь - тоже выхлестнулось на улицы бурлящим многоголосым потоком.
Город замер. Знать закрылась в своих дворцах под защитой иноземных наемников. Но что такое наемники против разбушевавшейся толпы!
Один, другой, третий дворцы были разграблены, ибо в них жили не симпатичные для черни аристократы.
Что же касается Торопки и Соботки, - их главным делом было натравить народ на посольское подворье, где стояли золотоордынцы.
Посланцы хана гибкости и политеса не выказали. Ничего в них не оказалось, кроме тупой спеси. Посему толпа, озверевшая от их глупых попыток ничтожного сопро-тивления, благополучно втоптала татарово посольство в землю.
После этого, видимо, союзному выступлению Рима и Золотой Орды против Неворуссии случиться было не суждено.
Торопке и Соботке можно было уходить. Но они медлили. Во-первых, нельзя было в одночасье гасить смуту, чтобы никто не заподозрил ее искусственного характера. Во-вторых, они обнаружили, что смута самоорганизуется, и наблюдать за этим процессом самоорганизации было чрезвычайно увлекательно.
Бунтующие выдвинули лозунг “Хотим республику!” Из их среды выдвинулся лидер - некий аристократ, некий граф, перешедший на сторону народа.
Когда Соботка впервые увидел этого графа, он остолбенел.
Все то же лицо было перед ним - лицо старой колдуньи, лицо предводителя пиратов, лицо атамана разбойников, убивших банкира.
Граф поймал взгляд Соботки и усмехнулся. Словно бы поприветствовал этой своей усмешкой.
Соботке даже показалось, будто граф ему подмигнул.
И понял Соботка в этот миг, что связаны они (а может быть, только он один) с этим странным человеком (да и человеком ли?) надолго, если не навсегда не на всю жизнь. И предстоят еще многие встречи во многих местах. И чем они закончатся, одному только Богу известно.
А Бог, как известно, умеет хранить свои тайны и не выдает их раньше времени…