Виталий Орлец (18 лет)

"ЖИВОТИНА"
(Фантастическая повесть)

ПРОЛОГ.

Земля - жива. Но живет она в своем собственном времени - внутриземном. Одну "секунду" этого времени отделяют от другой целые геологические эпохи.
Земля дышит, и сердце ее бьется. Но где тот доктор, который сосчитает число ее дыханий и число пульсовых ударов?.. Между каждым ее вдохом и каждым сокращением сердца - хронологические пропасти в нашем понимании...
А мы, на ней бытующие, живем совсем в другом времени - наземном. И наше время - это метла дворника, это очистительный ветер, сметающий мусор с планетной поверхности.
Разве можно заметить нечто, живущее меньше одной "секунды"? Конечно, нельзя!..
Поэтому все мы - растения, животные, люди - невидимки для Земли. Сотни, тысячи поколений промелькивают, но Земле нет до них дела.
Сами мы точно так же не в силах заметить, сколько микробов погибло между двумя короткими мигами нашего короткого бытия...
Очень может быть, что Земля в своем времени дышит часто и живет торопливо. Возможно, ей кажется, что она стара и одышлива. Она и не подозревает, что причина ее одышки - мы, человеки...
Сами мы точно так же, заболевая и умирая, не думаем о микробах, нас убивающих...
Но как у всякого организма, у Земли имеются свои защитные силы. Почти непрерывно (в ее времени) из неведомых нам глубин исторгаются тонкие, как спицы, и такие же прямые "лучи жизни". Возможно, они исходят из земного ядра, из геометрического центра планеты.
"Лучи жизни"составляют костяк Земли, похожий на растопыренного ежа. Они тонизируют земное тело,
накачивают "энергией жизни" все то, что расположено вблизи от них.
С тем, что не составляет плоть Земли - то есть, с нами, грешными двуногими, - эти лучи в реакцию не вступают. Наши убогие биоритмы испуганно замирают в тех зонах, где проходят лучи из глубин. Мы называем такие зоны геопатогенными...
Но мертвые - те, что сроднились с плотью Земли, - другое дело. Они могут быть гораздо чувствительнее к таинственным лучам, чем мы...

* * *

Волчица искала место. Она кралась, как тень, между деревьями. Как исхудалая тень самой себя. Ей некогда было подумать о том, между какими деревьями она крадется. Деревья тоже были тенями. Они потеряли объемы, цвета и почти потеряли запахи.
Весь мир вокруг нее стремительно становился тенью. Волчице казалось, что какой-то невидимый охотник накрыл ее каким-то невидимым коконом. Страшной сетью, которая сжимается, сжимается сама по себе и скоро прильнет к ней, волчице, и задушит, выжмет из нее жизнь до капельки.
Нужно было опередить охотника, перехитрить его.
Нужно было умереть самостоятельно, по собственной воле, и таким образом выскочить из ловчей сети...
Волчица искала место, где можно было умереть.
Поиски были непростыми, потому что место смерти должно быть чистым. Чистым от человека - поганого существа, опоганившего землю.
Но таких мест почти не осталось в привычных для волчицы лесных угодьях. Она сунулась было под вывороченные корни, прилепленные к упавшему замшелому стволу. Но из-под корней на нее мерзко дохнул обслюнявленный окурок...
Она спустилась было в овраг, тесно поросший серыми стволами, - кажется, осинником. Но встреченный яблочный недоедок, пахнущий человеком, погнал ее прочь...
Она прилегла на островке среди болота и удовлетворенно заворчала. Потом принюхалась и затрясла башкой от ярости. Та пыль, что насеялась на островок с неба, слабо припахивала все той же тварью. То бишь, человеком. Его мертвым железом, его мертвыми камнями, его гнилым нутром...
Когда поплелась дальше, силы из нее выходили при каждом шаге. Шаг шагнула, - на одну силу стало меньше. Еще шаг, - еще одну силу потеряла.
Запахи отдалялись, делались невнятными. Рвалась наилучшая связь между ней и миром. Наилучшая ниточка...
Невдалеке просвистела электричка. Волчица пошатнулась от испуга. На то, чтобы отпрыгнуть или убежать, она уже не была способна. Она знала эту вонючую длинную гусеницу, которая бегала по двум железным корням. Она ее презирала. Гусеницы и так - презренные существа. А уж если они служат людям, - они презренны вдвойне... Крик электрички был последним звуком, услышанным волчицей. Слух ей отказал. Волчица погрузилась в мир безмолвия...
Шатаясь, она двинулась по этому миру.
Голова ее почти касалась земли, но земли не видела. Только лапами, только своими натруженными лапами волчица понимала, где она, земля...
Наткнувшись лбом на дерево, затем еще раз и еще, - волчица хотела завизжать от злости, но не смогла. Ее глаза ее покинули. Все вокруг стало недосягаемым и непознаваемым...
Она еще пробовала брести - шатаясь и зигзагами.
Она еще пробовала вздергивать голову и щериться.
Затем силы ее истощились окончательно, лапы под ней подломились, и она ткнулась мордой в старые прелые листья.
Пришло время умирать. Пришло время превращаться во что-то новое и находить какие-то новые дорожки...
Волчица почувствовала, что словно бы растекается, выплывает за пределы своего никуда не годного тела.
Еще миг, и она сольется с этими листьями, с трухлявыми стволами.
Но тут...
Но тут вдруг что-то случилось...
Что-то заставило волчицу помедлить в ее переходе от жизни к чему-то новому.
Зов она услышала...
Толчок ощутила...
Из глубин земных донесся зов...
Он толкнул волчицу, как бы заново ее пробуждая...
Пронзил ее, как молния...
Молния, несущая новую жизнь...
Молния, которая сама по себе новой жизнью и является...
Длинная, прямая, тонкая-Похожая не только на молнию, но и на ослепительный луч...
Волчица ощутила, что прямо под ней, лежащей, едва прикрытые землей, находятся чьи-то кости...
Чьи-то кости, которые не были вовремя погребены...
И теперь - здесь, под нею - они окутаны черным дымом злобы...
Злобы, которую испытывает неуспокоенная, не примиренная, не покинувшая этого мира душа...

* * *

Василий Петрович Суконцев ведал оперчастью лагпункта № 37, был он ровесником века, и стукнуло ему аккурат пятьдесят три годика в тот зловещий мартовский день, когда скончался Великий Вождь и Отец народов.
Василий Петрович видел подлое ликование зэков, откуда-то прознавших про смерть Великого Учителя. Но зэки и есть зэки... Отбросы... Навоз...
Они выкрикивают пакости за спиной... Они трусливо отводят глаза, встречая прямой и ненавидящий взгляд майора Суконцева... Они ждут свободы, воли... Ждут, что им вот-вот срока поснимают и ворота настежь отворят...
Как же, отменят вам приговор!.. Накося, выкуси!..
Василий Петрович всех возненавидел ненавистью лютой и себя тоже, когда узнал про кончину Гения всех времен и народов.
Все должны были подохнуть вместе с ним! Всех Он должен был увести с собой в Заоблачную страну, где уж точно будет светлый рай для трудящихся - то бишь, коммунизм...
Возможно, Вождь, по своей скромности и деликатности, не сказал им, скотам, стаду вселенскому, об этом. Так сами должны догадаться! Нешто можно быдлу без Него, который Друг и Советчик! Сами должны догадаться всем скопом подохнуть! Чтобы не бросать товарища Сталина одного! Чтобы без него не быть, без Любимого Всеми!..
И добро бы только зэки ликовали!
Вот начальник лагпункта майор Зозуля... Хитрый, толстый, вечно пьяный хохол...Он делает мрачное лицо, но Василий Петрович видит, какие веселые бесенята пляшут в узких глазенках лукавого хохла... Радуется, небось, морда нерусская!..
Василий Петрович уже "телегу" накатал и в управление Сибла-га отправил. Написал, что никакой воспитательной работы с зэками Зозуля не организует, что решений партии и правительства Зозуля до персонала не доводит, что не занимается Зозуля идеологической работой с персоналом...
Должна, ох должна "телега" подействовать!..
В дни всенародной скорби компетентные органы подтягивают гайки. Летят с плеч головы. Чтобы не расслаблялись всякие оболтусы! Чтобы не ликовали враги, которым несть числа!..
Чем, в самом деле, майор Зозуля лучше майора Суконцева? Почему майор Зозуля может быть начальником лагпункта, а майор Суконцев не может?
Вот уберут Зозулю, поставят Василия Петровича на его место, и тогда он, Суконцев из рода Суконцевых, потомственных слесарей, всем покажет! И зэков сотрет в пыль! И персонал заставит ходить по струнке!..

* * *

Ждать пришлось долго. Полтора месяца не было никаких известий...
Потом приехали на трех конях бравые молодцы, бериевские богатыри. Приехали за майором Зозулей. Поскольку врагом народа оказался хохол. Зловещим агентом империализма...
И вот ведь что учудил, гад нерусский! Когда вывели его на крыльцо, закричал он, к зэкам обращаясь:
- Прощайте все! Не поминайте лихом!..
И зэки ответили из-за "колючки", туго натянутой на столбах. Вразброд заорали, не спросив разрешения:
- Прощай, майор!..
- Ты - мент правильный!..
- Тебя "кум" заложил!..
И откуда они, суки позорные, узнали про него, про "кума"? В окно, что ли, подглядели, когда он строчил "телегу"?
Да нет! Быть такого не может! Где они, и где его окно!..
Не выдержал майор Суконцев такой наглости. Пистолет из кобуры выхватил. Заорал истошно:
- Молчать, падлы! Всех перебью!..
- Всех не перебьешь! - выкрикнул кто-то из зэков.
- Скоро тебе кранты! - выкрикнул кто-то другой.
- Это бунт! - зашелся майор в визге.
- Да перещелкай ты их на хрен! - сказал один из бериевцев, садясь на коня. - Тебе же легче будет, майор!
Другие воздели на другого коня майора Зозулю. Вместе с ним на крупе умостился самый полный и, видимо, самый сильный чекист. На третьего коня взлетел третий "рыцарь революции".
И они исчезли в весенней распутице...
А приказ о назначении майора Суконцева начальником лагпункта № 37 остался лежать на столе. Был он вложен в плотный серый конверт, прошитый серыми же "суровыми" нитками...
Ночью майор Суконцев пил "по-черному". Пил за товарища Сталина во всех его ипостасях. За каждую ипостась Вождя полагалось осушить полную рюмку из толстого зеленоватого стекла.
Можно было бы кого-то позвать. Но майору представлялось, что он - последний на свете защитник Великого Имени. На это имя покушаются враги во всех концах света. Их все больше, врагов народа. Может быть, весь народ - сплошные враги.
Он же, майор Суконцев, - единственный, кто может остановить вражеский напор. Он топчет врагов ногами (надо бы к сапогам прибить лошадиные подковы)... Он рубит врагов саблей... Колет штыком... Посылает в них пулю за пулей...
Майор пил... Рюмки да стаканы были не считаны... Реальность и нереальность свились в его голове в тугой узел. В целый ком тугих узлов...
Когда забрезжило утро, и прозвенел подъем, майор Суконцев обнаружил себя на плацу перед зэками, построенными для обычной поверки...
Но также майор обнаружил удивительную вещь: товарищ Сталин поселился в его голове и приказывал ему таким родным, таким знакомым неторопливым голосом.
- Вы правильно мыслите, товарищ майор! - говорил Сталин. -Без меня не может быть ничего! Но и мне без вас тоже одиноко! Посылайте всех вслед за мной! Организованно! Взвод за взводом! Шеренгу за шеренгой! И без промедления! Вы меня поняли?..
- Так точно, товарищ Сталин! - отчеканил майор.
И вдруг он понял, что зэки на плацу построены просто идеально. Они так и построены - взвод за взводом, шеренга за шеренгой -как предписал Вождь...
Майор Суконцев подошел к первому ряду зэков и начал стрелять. Он стрелял в лоб или в глаз, - он был точен, - и очередной зэк послушно вываливался из ряда. То есть, отправлялся под небесные знамена Вождя...
Майор застрелил многих...
Но потом в налаженном механизме что-то застопорилось, что-то сломалось, и стрелять стало неудобно-Неудобно стало потому, что стройные ряды развалились. Зэки вдруг словно бы очнулись и бросились врассыпную. Охрана с вышек открыла по ним огонь...
Майор улыбнулся. Такое нарушение порядка было ему на руку.
Но когда зэки начали громить лагерь, майору стало не до смеха. Они разнесли в пух и прах все, до чего смогли дотянуться. Затем забаррикадировались в одном из бараков. Их отстрел, их отправку к Вождю поневоле пришлось прекратить.
Но майор был не глуп. Он тут же сообразил, что вместо зэков к Вождю можно отправлять охранников, - и начал палить в своих.
Свои обиделись и стали отстреливаться.
Майору с боем пришлось отходить в лес. Ведь он должен был сохранить себя для великой миссии.
Дважды его ранили... В левую ногу и в левое плечо...
Ах, как он зол был на тех, кто старался ему помешать!
И в то же время оправдывал их: не ведают что творят; не знают о том поручении, какое ему дано!..
Там, в лесу, он и умер, - истек кровью между елью и березкой.
До последней секунды шипел от бешенства... Все хотелось докричаться до товарища Сталина, попросить прощения и объяснить причину своей неудачи...

* * *

Возвращался он к жизни медленно. Будто всплывал со дна глубокого омута. Сознание навилось на что-то длинное, прямое, острое. Может быть, на штык. Может быть, на кнут...
"Штык" потрясывал, покалывал его. Не давал снова раствориться в безразличном небытии.
Первым его чувством была ненависть к тому, что его беспокоит.
Потом он вспомнил про задание Великого Вождя и преисполнился умилением. Он понял, чья рука держит кнут, его оживляющий.
Но не его одного снова призывал товарищ Сталин. Кто-то злобный и зубастый тоже находился рядом...
Но зачем же товарищ Сталин послал "зубастого"? Может быть, в наказание майору за нерадивость?..
Майор Суконцев прислушивался. И каким-то образом понимал "зубастого" изнутри.
Тот человеком не был. Зверем был с его жуткой тоской, с его жаждой убийства.
Зачем зверь? Почему зверь?..
Хотя, с другой стороны, почему бы и нет! Если товарищу Сталину так угодно, - значит, так надо!
Вот он догнал... Налетел... Вернее, она... Волчица...
Было жарко и стыдно...
Стыдное было в том, что майор окутался вонючей звериной плотью со стоном удовольствия.
И так ему хорошо стало! Так хорошо!
Он вселился в мертвую волчью плоть...
И... ожил окончательно.
Но это был уже не майор.
И не человек вообще это был...
На четырех то ли лапах, то ли ногах стояло, покачиваясь, что-то мерзкое, шерстистое и трясло остроухой башкой и роняло желтую слюну с клыков...
На клок тьмы оно было похоже.
На ком болотной тины.
На паука, сложенного из дымных струек...
Оно - существо это - долго не могло себя осознать.
Стояло, тупо глядя под себя и тупо туда же, под себя, гадя...
Потом, вдруг очнувшись, вздернуло треугольную башку и угрожающе зарычало на полную Луну, повисшую над лесом...
Так появился на свет Животина...

* * *

Значительно позже Животина понял, что может быть в двух лицах - зверином и человеческом. Для этого не нужно особых усилий. Все получается само собой. Окружающая обстановка диктует, кому быть сейчас. Бежит Животина по лесу, и, конечно, он всем окружающим кажется зверюгой. Выходит Животина на опушку, видит огоньки домов, и со стороны он сейчас - человек человеком...
Видимо, каждый воспринимал его как свое подобие. Животина, пока в лесу блуждал, сожрал двух дятлов, одну сойку и одного зайца. И ни один из пожираемых не испугался, не бросился в бегство. Ни один до последнего мига не смог распознать врага.
Процесс поедания жертвы был своеобразным. Человечья часть Животины хватала добычу руками, хотя нужды в этом не было. От Животины исходил некий магнетизм, некое смертоносное притяжение, противиться которому не мог никто.
Затем и человечья, и звериная части Животины начинали кусать добычу. Искусанная добыча покорно цепенела. Затем дергалась - как изображение в неисправном телевизоре. И вдруг - исчезала в яркой бесшумной вспышке. Вспышка же, полыхнув, сворачивалась то ли в трубку, то ли в струю и втягивалась в темное нутро Животины, чтобы исчезнуть в нем навсегда...
Вслед за этим для Животины наступали минуты блаженной радости.
Радость заканчивалась так же внезапно, как начиналась. Животина срывался с места и мчался вперед, пока светилась в его нутре поглощенная им вспышка. Пока можно было расходовать этот вкусный огонь...
А когда огня оставалось мало, Животину начинал беспокоить голод.
И нужно было снова кого-то убивать. Снова и снова убивать кого-то...

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Пьяный мужик был единственным пассажиром в последнем вагоне последней электрички. Был он средних лет: что-нибудь слегка за пятьдесят. Старый черный ватник был основательно прожжен на локтях. Серенькая кепочка-блинок сползла на лоб. Черные брючата столько раз соприкасались с землей, что будто бы и слеплены были из самой землицы-матушки.
Из-под кепочки выбивались реденькие седые пряди.
Нос картошкой да подслеповатые глазки - вот и вся мужикова красотень. Да еще оттопыренные уши-лопушки. На них, кстати, росла волосня еще вполне черная и жесткая, как проволока...
Мужик прислонился правым ухом и правым боком к укачливой стенке вагона и дрых себе беспробудно и беззаботно. Сложный перегарный аромат, содержавший в себе пиво, самогон и два сорта плодовой бормотухи, окутывал его.
Ехать мужику было до конечной - промчаться мимо своей станции он не мог.
Вагон дрожал и скрипел, содрогался и вскрикивал. Кожа с сидений была либо грубо содрана, либо аккуратно срезана. Кое-где вместо сидений были прибиты аккуратно покрашенные фанерки.
После остановок что-то начинало грохотать под полом или, может быть, в стенках. Последний вагон был "моторный". Должно быть, эти самые "моторы" и грохотали.
Затем неожиданно грохот и лязг смолкали, и тогда бег вагона казался совершенно бесшумным.
Электричка мчалась в полной темноте сквозь тяжелый вековой лес. Она словно нанизывала себя на луч своего же прожектора.
Растопыренные еловые лапы порой поскребывали по окнам, порой проносились в сантиметре от них. Никто в этих местах ветви деревьев не постригал, - они сами не хотели залезать на человечью территорию...
Когда электричка остановилась на Теплобетонной и с шипением растворила двери, великое молчание тайги хлынуло в последний вагон. Стал слышен однотонный шум ветра в вершинах.
Двери еще не начали закрываться, как вдруг от неподвижной тайги что-то отделилось и мягко вскочило в вагонный тамбур...
Животина - это был он, - зябко поежился от обилия отвратительных запахов. Он заглянул в вагон и довольно заурчал, увидев, что добыча имеется и, к тому же, беззащитная.
Не таясь, он прошел по вагону и присел на согнутые задние лапы (сейчас он был зверем) возле пьяного.
Можно было нападать на жертву. Можно было кусать и рвать.
Но что-то останавливало...
Возможно, то, что пьяный мужик был похож на расконвоированного зэка.
Воспоминание о зэках навевало грусть. Для ненависти же рядом с грустью места не оставалось...
Но тут мужик раскрыл свои мутные зенки, и грусть сразу отхлынула. Остались только настороженность и готовность к бою...
- Т-т-товарищ майор! - пролепетал пьяный с умилением, и Животина отпрянул. Неужели он узнаваем в своем нынешнем облике? Неужели кто-то его помнит в сегодняшнем мире?..
- Какой майор? - прорычал Животина.
- Как это "какой"? - обиделся пьяный. - Майор Землянов, конечно! То есть, вы!
- Посмотри на меня внимательно! - приказал Животина. И предстал перед мужиком в своем истинном обличье. Мужик посмотрел на зверюгу, помотал головой и провел языком по пересохшим губам.
- Слышь?.. - попросил нерешительно. - Мне бы опохмелиться, а?..
- Ты меня боишься? - спросил Животина.
- Буду! - с готовностью согласился мужик. - Как скажешь!..
- Возьмешь меня к себе! - приказал Животина. - В свою нору!
- И пожрать бы, товарищ майор! - попросил мужик. - Без закуси плохо!..
- Пожрем! - пообещал Животина...

ГЛАВА ВТОРАЯ

Когда в вагон вошел милиционер, пьяный уже почти протрезвел.
Форма на милиционере была странная: пятнисто-маскировочная. На поясе висела длинная дубинка. На шее - короткий автомат.
На груди слева у вошедшего была круглая нашивка. На ней крупными буквами то ли вышито, то ли нарисовано было: ОМОН. Животине эти буквы не сказали ничего.
Милиционер, увидев Животину, остолбенел было и вскинул автомат. Но Животина скакнул к нему, и гримаса ужаса сменилась на молодом лице гримасой узнавания.
- Олежка! - закричал милиционер обрадовано. - Ты как здесь? Он передвинул автомат под мышку и, раскрывая объятья, шагнул...
Вот тут Животина в него и вцепился. В левое плечо воткнул свои саблевидные зубы. Вмиг искрошил грудину и ключицу. Из порванных сосудов хлынула кровь.
- Олежка! - прошептал милиционер. - Ты зачем?..
И вдруг исчез в ярчайшей вспышке. Вместе с автоматом своим, дубинкой и непонятной формой.
Трезвеющий мужик трясся мелкой дрожью и стремительно бледнел, глядя на то, что делалось в вагоне. От вспышки он отшатнулся, сильно ударившись башкой о стенку.
Животина подскочил к нему довольный.
- С-с-слушай, ты кто? - спросил мужик.
- Конь в пальто! - сказал Животина и попытался захохотать.
- Вроде, мужик свой! - сказал пьяница с сомнением. - Только звероватый!
- Веди к себе! - приказал Животина.
- Я не один живу! - сказал мужик. - Соседка - вреднючая бабка!
- Зовут тебя как? - спросил Животина.
- Николашкой! - сообщил пьяница...

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Животина обнаружил, что можно быть сытым и не убивая. Они уже подошли к Николашкиной парадной. И вдруг Николашка проблеял:
- Да-а, сам-то нажрался!..
- Чего ты хочешь? - прорычал Животина.
- Тушенки! - мечтательно сказал Николашка..
- Где она тут есть?..
- Да вот же! Там! - Николашка показал на недлинный ряд освещенных будочек. Будочки отдаленно походили на лагерные вышки и поэтому Животине понравились.
- Жди меня! - приказал Животина и на зверьих лапах мягко подскакал к ближайшей. Там за стеклом сидела толстая тетка и с аппетитом зевала.
Животина поднялся на задние лапы, и тетка, не закончив зевка, заверещала. Но, впрочем, быстро осеклась и пропела с фальшивым дружелюбием:
- Зинаида?.. Ты?.. А мне-то привиделось!..
Она собралась рассказывать долго, но Животина пресек ее:
- Дай банку тушенки! Нет, лучше две!..
- Ты без денег, да?.. - затараторила тетка. - Я на тебя их запишу! А кавалер-то у тебя - не очень!
Она зыркнула в сторону парадной, где переминался с ноги на ногу Николашка.
- На себя-то погляди! - рявкнул Животина и, взяв банки, помчался к Николашке.
"А ведь я, пожалуй, всесилен!" - пришла к нему мысль. Прежняя жизнь выработала в нем привычку повелевать - как в открытую, так и путем интриг. Теперешняя же власть, похоже, не имела границ, обнесенных колючей проволокой.
Николашка выхватил банки, поглядел на Животину с уважением и сказал ворчливо:
- Мог бы и пузырь прихватить!..
- Обойдешься! - рявкнул Животина. - Пузырь заработать надо!.. Они поднялись по загаженной лестнице и оказались в загаженной трехкомнатной квартире.
Прямо от входа был коридорчик до кухни. В коридорчик выходили комнатные двери.
- Эта дверь - геолога! Он вечно в отъезде! - пояснил Николашка. - Эта - бабкина! Эта - моя!..
Бабкину дверь миновать беспрепятственно не удалось. Она приотворилась, и сквозь щелку просунулась маленькая головка на тонкой шейке. Головка и шейка были так густо изрезаны морщинами, что казались печеным яблочком, исковырянным вилкой с острыми зубьями.
- Один хулиган ведет второго! - констатировала бабка скрипучим контральто. - Смотри, Николашка, дохулиганисся!..
- Я тушенку несу, а не водку! - гордо сказал Николашка.
- Где тушенка? - острый бабкин носик зашевелился. - Дай-ка, гляну!.. Из-за двери вытянулась пергаментная рука и проворно выхватила одну банку/
- Пробу снять! - сказала бабка деловито. - Может, отравы подложили!
И дверь захлопнулась...
- Нет, ты видишь! - горестно изумился Николашка. - У, прорва!.. Он бухнул кулаком по бабкиной двери.
- А по рылу?.. - ехидно вопросил приглушенный бабкин голос.
- Пойдем! - Николашка обреченно махнул рукой и ввел гостя в свою комнату.
Комната была о двенадцати квадратных метрах. Кроме квадратных метров были в ней один круглый стол, две табуретки, платяной шкаф весь в пятнах и трещинах, и железная кровать с никелированными шариками...
Животине понравилась эта берлога. У него самого в 53-м было не лучше.
Он вспрыгнул на кровать и улегся на нее пузом, не утруждая себя человечьим обликом.
Кровать была застелена грязным покрывалом. Сквозь грязь кое-где можно было разглядеть синие и красные ромбы.
Ромбы тоже напомнили прошлое. Сколько перевидано их в свое время на военных формах!..
- Рассказывай! - приказал Животина. - Коммунизм построили?.. Николашка хохотнул в ответ и сделал неприличный жест при помощи левой руки, положенной на локоть правой.
- Коммунистов свергли!.. Страну развалили!..
- Союз нерушимый?.. - не поверил Животина.
- К чертям собачьим! - подтвердил Николашка.
- Предательство! - рявкнул Животина. - Но я знаю, что делать!..
- Что?.. - с любопытством спросил Николашка.
- Отправлять всех к Сталину!.. - ответил Животина...

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Бабка Нюра оказалась неоценимой советчицей. Правда, чтобы завербовать ее в свои ряды, пришлось сначала выломать дверь ее комнаты (что проделал Животина), а затем эту самую дверь починить (чем занялся Николашка).
Бабка Нюра приняла звериность Животины спокойно.
- Эх милок! - сказала задушевно. - Все мы нынче - собаки друг для друга! Лаем в открытую, а куснуть норовим втихую! Ты не печалуйся, - скоро все такими будут, как ты!..
- Я не буду! - отмежевался Николашка.
- Уж ты-то никем не будешь! - ехидно подтвердила бабка.
- Что нам делать? - вопросил Николашка.
- Революцию! - тут же откликнулась бабка.
- В кутузку захотела? - сказал Николашка.
- Подумаешь! - сказала бабка. - Даже Сталин на каторге сиживал!..
- Это ты правильно! - сказал Животина и поглядел на бабку с уважением.
- Скоро Первомай! - сказала бабка. - Коммунисты выйдут! И эти - русисты - тоже! Ты звероват (кивок на Животину)! Нацепи футболку русистов да напади на наших! На коммунистов, то есть! Потом денег добудь! Ну, там ограбь кого-то! И выпусти листовки! Или газетку! Мол, довели народ! В народе волнение!
Глядишь, и впрямь людишки заволнуются! Да еще бомжей найми! Чтобы разгромили магазинчик нерусский!
- Ну, ты и даешь! - сказал Николашка. - Стратег!..
- Молчи, малахольный! - отмахнулась бабка.
- Тогда так! - подытожил Животина. - Я буду Вождем! Ты, бабка, - моим тайным советником! А ты, Николашка, - моим военным министром!..

ГЛАВА ПЯТАЯ

На Первое мая всегда холодало. Похолодало и на этот раз. Но погода всегда была ясная. Была таковой она и сегодня.
Город, хоть и скромненько, но приукрасился. Флагов на домах не вывешивали.
Но поперек некоторых улиц натянули полотнища, на которых синими или зелеными буквами был нарисован лозунг: "Да здравствует праздник Весны и Труда!"
Демонстрации коммунистов и русистов двигались по разным улицам. Но сойтись они должны были на центральной площади, которая недавно называлась площадью Ленина, а ныне - площадью Свободы.
Над коммунистами реяли красные флаги и транспаранты. Были также портреты на шестах: Сталин, Ленин, Маркс.
Над русистами тоже реяли флаги. На всех флагах была изображена "славянская свастика" - стилизованный символ солнца.
Все русисты были в камуфляжной форме и в тяжелых сапогах-хакингах. Все они шагали в ногу. Их слаженный ход производил впечатление силы.
Расположились обе компании в разных концах площади. Коммунисты - возле памятника Ленину, когда-то выкрашенного серебряной краской, а ныне изрядно полинявшего. Русисты - возле здания Городской Думы - длинного новостроя в "дворцовом" стиле.
Русисты выстроились четырехугольником - этаким безупречным "каре". Коммунисты просто толпились.
Едва над толпой коммунистов прозвучало:"Да здравствует Первое мая - день международной солидарности трудящихся!", как на площади появились Животина, Николашка и бабка Нюра.
Животине было проще всех, поскольку каждый видел в нем того, кого хотел видеть. Николашка был одет в свой единственный выходной костюм - почти синий и почти поглаженный. Бабка Нюра мела асфальт цветастой юбкой и притягивала взгляды красной кофтой.
Вариант с футболкой, предложенный бабкой, не прошел. Футболки-то у запасливой бабки были. Но вот написать "русизм" на одной из них не получилось. Буквы получались кривыми. Соваться с ними на люди было стыдно.
- Нападай на наших! - прошипела бабка Нюра. - Авось, эти ввяжутся!..
Свою роль "тайного советника" бабка играла исправно.
Животина кивнул и помчался к митингующей толпе. Николаш-ка остался на месте. Бабка же Нюра просеменила несколько шажков за своим "вождем".
Что-то они там еще выкрикивали, - те, кто были под красными флагами. Лица пожилых мужчин и женщин светились восторгом. Возможно, не на этой скудной демонстрации века двадцать первого они сейчас были, - а на той, когда они, молодые и веселые, вливались в шумные колонны и шествовали мимо трибун...
Животина с ними слился... Животина виден не был...
Вот над толпой взлетел высокий, почти ребяческий вскрик...
Вот он повторился...
Вот толпа как-то странно всколыхнулась, - будто вода, что отхлынула от упавшего камня...
И засверкали вспышки...
Одна... Другая... Третья... Четвертая...
Толпа заголосила, рассыпаясь на струи, струйки и на отдельных без оглядки бегущих людей...
Частично толпа всосалась в прилегающие улицы. Но частью своей бросилась через площадь и невольно спровоцировала русистов.
Русисты за секунду-другую рассыпались в цепь и приняли на себя удар.
Смешались люди бегущие и люди стоящие. Замелькали кулаки и дубинки. Сбитые с ног извивались и корчились. Некоторые, в свою очередь, пытались повалить тех, кто толокся рядом. Образовалась орущая, гомонящая куча-мала...
Николашке показалось, что среди бегущих был Животина. Но сколько ни напрягал глаза, с уверенностью он так ничего и не разглядел.
Убедили его в том, что он не ошибся, ослепительные вспышки, замелькавшие среди русистов.
Да, Животина был здесь... Животина делал свою революцию...
Досматривать, чем дело кончится, Николашка и бабка Нюра не стали. Убрались подальше от феха, поскольку на площадь, завывая сиренами, примчались два ментовских фургона, и из них посыпались омоновцы - бравые ребята, как две капли воды похожие на русистов...

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Фил Даймон работал в подразделении "Осирис" - элитарном подразделении ЦРУ. "Осирис" занимался спутниковым шпионажем. Фил Даймон был главным аналитиком подразделения.
Первого мая к нему на компьютер поступили данные не с одного, а с целых трех спутников. Сотрудники, занимавшиеся этими спутниками, в один голос уверяли, что русские применили новое оружие.
Фил проверил. Добросовестно просмотрел все, что ему было предложено. И... вынужден был согласиться. Правда, вывод свой сформулировал осторожнее: предоставленные материалы позволяют предположить, что русские применили новое оружие-После этого в верхах начался шорох. Филу трижды звонили. Фил трижды подтверждал.
Затем его вызвал к себе Босс - так работники "Осириса" величали нового шефа ЦРУ.
Босс был толстеньким, лысеньким, с брюшком, похожим на арбуз. Но глазки его свинячьи глядели так глубоко, что, должно быть, видели в каждом сотруднике его бессмертную душу.
- Фил, вы хороший служака! - сказал Босс, приветливо скалясь. - Вас пора повышать! Но прежде мы хотим, чтобы вы смотались в небольшую командировку!
- И куда же? - спросил Фил осторожно.
- В Россию, разумеется! - жизнерадостно сказал Босс. - Эти русские неисчерпаемы! Только мы решим, что до дна их выцедили, -глядь, они преподносят новый сюрприз!..
- Конечно, в Мушанск? - спросил Фмл.
- Какой вы умница! - восхитился Босс...

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Неделю спустя Фил был в Мушанске. Легенду он имел простую: солдат-дембель, отвоевавшийся в Чечне. Вырос в детдоме, родных нет... Звали его по легенде Феликсом. А сокращение от Феликса -опять же, Фил. Так что даже имя переучивать не пришлось...
Что он знал?.. Он знал, что во время первомайской демонстрации начались беспорядки. Затем произошло столкновение с внутренними войсками (ОМОН). Хорошо обученный отряд демонстрантов (русисты) разогнал внутренние войска и захватил городскую площадь. Но перед этим внутренние войска успели применить какое-то новое оружие. Его поражающие факторы: а) ослепительная вспышка, деморализующая противника; б) ударная волна; в) возможно, радиационные пучки (правда, зафиксировать их не удалось); г) возможно, совершенно новый, принципиально новый вид облучения...
Вобщем-то, эти вспышки укладывались бы в обычную картину применяемых полицейскими светошумовых бомб... Если бы не дотошные спутники и не менее дотошные аналитики - его подчиненные по "Осирису". Они утверждали, что на том месте, где была вспышка, всегда предварительно находился человек. После же вспышки искомого человека идентифицировать не удавалось. Он исчезал. И не просто исчезал. Он исчезал, превращаясь во вспышку. То есть, человека взрывали так, что не оставалось ни малейших следов.
Была высказана догадка, что людей попросту аннигилировали. Но это бы означало, что русские владеют секретом антиматерии. Притом, владеют так основательно и так давно, что не скупятся расходовать антиматерию даже для разгона какой-то там провинциальной демонстрации...
Вот что знал Фил, и вот что было целью его командировки. Ему нужно было выяснить, есть ли у русских эта самая антиматерия. И если она есть, нужно было разузнать ее секрет, добыть ее формулу, украсть ее кусочек...
Приехав в город, Фил поселился в гостинице "Заря" и стал каждый вечер посещать ресторан "Кротовка", расположенный на центральной площади. Ресторан назывался так потому, что за его "спиной" находилась речка Кротовка, несущая через город свои не слишком полноводные струи.
В первый же вечер Фил познакомился с девицей, которая именовала себя Люси, но быстро разрешила звать себя Люськой. Филу было знакомо это свойство русских обращаться друг к другу уменьшительно и до смерти оставаться Васьками, Петьками, Кольками...
Люська в любви была холодна, как рыба. Ей не хватало профессионализма. Зато она кое-что видела прямо из окна ресторана. Она видела, как русисты били омоновцев, видела вспышки в рядах и тех, и других.
Оставшись хозяевами площади, русисты спели свой гимн, построились в колонну и ушли парадным шагом, держа равнение на флаг России, висящий над входом в мэрию.
Ключевыми в ее рассказе были для Фила-аналитика слова: "вспышки в рядах и тех и других". Если взрывались и омоновцы, и русисты, истолкований этому могло быть два.
Первое: омоновцы неосторожно обращались с антиматерией и поэтому взрывались сами. Но это звучало неубедительно.
Второе истолкование: существовала "третья сила", которая уничтожала и тех, и других. Это выглядело реалистичней, но вплотную вставал вопрос: где она, "третья сила"?.. Что она из себя представляет?..
Фил продолжал посещать ресторан. В нем он познакомился: с местным бизнесменом - невротичным и озлобленным на власть мужичком; с местным бюрократом, который служил "в ведомстве"; с местным рэкитером, которому рэкет надоел, но больше у него никаких навыков и идей не было...
Выпив несколько десятков литров водки, аналитик Фил понял, что пора переводить свою резиденцию из ресторана.
Принцип наибольшего приближения к месту событий на этот раз не срабатывал. Пора было переходить в свободный поиск, покинув площадь Ленина...
Фил решил, что следующим его объектом внимания станет рынок.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Димка-шорник был сексотом. Это было лишь одно из его многочисленных призваний. И никто про это знать не знал, кроме майора Петрова, Димкиного куратора.
Майор Петров прихватил Димку на пустяке, - на торговле порнографическими открытками.
- Вы меня обижаете! - говорил Димка, тогда еще чернобородый и узколицый, следуя под ручку с майором. - Это не преступный промысел! Это искусство! Женское тело - сама красота! А красота, как говорил Федор Михайлович, спасет мир!..
Майору Петрову, похоже, понравилось Димкино красноречие. Майор Петров, похоже, понял, что Димкины доклады могут быть и развернутыми, и детальными. То есть, могут обрисовывать ситуацию и вширь, и вглубь.
Сообразуясь с этими деловыми выкладками, майор Петров тут же, на улице, завербовал Димку и тут же, на улице, отпустил его на все четыре стороны.
Потом, позднее, он, конечно, заставил Димку написать расписку о сотрудничестве и поставить свою закорючку под определенными, типографским способом отпечатанными "обязательствами".
После этого майор Петров исчез. Выпал из Димкиного поля зрения. Димка одно время его как бы ждал. Как бы даже томился от неизвестности. Какова она, служба сексотская?.. Не опасна ли?.. Не трудна ли?.. Не угробит ли Димкино цветущее здоровье?..
Но слишком много было у Димки других забот, чтобы долго скучать из-за отсутствия майора Петрова.
Дурной сон приснился, сказал себе Димка. И в этом дурном сне привиделся вежливый майор-гэбист с железной хваткой...
Димка много чем занимался. И "фарцой" не брезговал в советские времена. И самогонный цех организовал еще до перестройки. И народный слух услаждал: штамповал записи рок-н-роллов на рентгеновских пленках.
Было время, когда Димка торговал книгами - дефицитными и запретными. Это время он вспоминал с особенной нежностью, поскольку тогда встречался с крайне культурными людьми, которых очень легко было объегоривать...
Не сказать, чтобы Димкина деятельность оставляла родную милицию равнодушной. Родная милиция периодически "интересовалась" и даже присаживала Димку в КПЗ. Но больше одной ночи Димка "на шконке" не проводил. Димке казалось, что в таких случаях вмешивался кто-то сильный и добрый, кто приказывал ментам его выпустить.
Прямых доказательств у Димки не было, но подозревал он в "силе и доброте" своего крестного, - то бишь, майора Петрова.
Он же, майор Петров, пусть и не скоро, но все-таки дал о себе знать. Он появился, когда забурлила перестройка. Димкин грех с порнооткрытками за давностью лет как-то уже не гляделся, и Димка собрался было соскочить с крючка. Но майор, появившись, подарил Димке золотые часы с именной надписью. А йотом - через день - эти часы куда-то запропастились. А еще через день они были найдены возле трупа молоденькой девушки. И надпись на часах -"Дмитрию Цигельскому от М.П." - прямиком привела уголовку к преуспевающему коммерсанту...
Ох как ему тогда пришлось туго!.. Ох как на него тогда насели!.. Димка клялся и божился, что знать ничего не знает. Но ему в ответ заявили, что есть свидетель, который видел, как Димка убивал. А затем ввели в комнату мужика в мятом костюмчике. И этим мужиком оказался... майор Петров.
- Он это!.. Он!.. - уверенно заявил майор.
Димка открыл рот, собираясь разразиться иронической тирадой.
Но подумал секунду-другую и... рот закрыл.
Димка всегда отличался здравомыслием...
Ночью майор явился в Димкину камеру-одиночку. Состоялся задушевный разговор. Димка подписал новые бумаги. И осознал четко, что он - сексот навсегда.
- Останешься в камере как предполагаемый убийца! - приказал майор. - Завтра к тебе подсадят одного толстого! Ты с ним два дня просидишь, а на третий с тебя снимут обвинение и будут выпускать! Этот толстый наверняка захочет передать с тобой весточку на волю. Нам эта весточка очень нужна! А толстого не бойся! его застрелят при попытке к бегству!..
Димка сделал все как велено. И весточку впрямь получил от толстяка. Нашептал толстяк ту весточку в Димкино ухо...
Таково было Димкино "боевое крещение". Когда же майор Петров передал Димке конверт с деньгами и велел черкануть подпись в типографски отпечатанной "расписке", Димка удивился. Он обнаружил, что сотрудничество с ГБ может быть бизнесом. И его предпринимательская душа взыграла...
С тех пор прошло много лет. Много Димкиных расписок осталось "в недрах".
И вот стареющий Димка встретился со стареющим куратором.
Впрочем, и Димка теперь был не Димка, а Дмитрий Яковлевич -"новый русский", владелец магазинов и казино. И майор Петров теперь был не майором, а полковником. К тому же Димка был сед, а полковник - лыс. И раздобрели оба основательно...
Что касается прозвища "шорник", оно прилипло к Димке потому, что собирал он странную коллекцию: коллекцию колес. Что в них так ему нравилось, Димка объяснить бы не смог. Возможно, он подсознательно чувствовал, что в колесе воплощена идея вечного движения, которое может быть только движением по кругу.
- Последнее тебе задание, друг ситный! - сказал полковник и одним взглядом, одним движением кисти, - пошли, мол, холуи, прочь! - прогнал Димкиных охранников в количестве трех мускулистых тел, с мозгами у которых была напряженка...
Димка поклялся себе, что нынче же поувольняет своих амбалов к чертям собачьим, и приготовился слушать.
- По нашим данным, - сказал полковник, - на демонстрации творилось что-то странное!.. Какие-то взрывы!.. Надо выяснить!.. Кроме того, стало известно: в город прибыл крупный агент ЦРУ!.. Надо найти!..
- Вы меня обижаете! - сказал Димка. - Вы бы лучше начали с того, сколько сможете заплатить! А все остальное - мои проблемы!..

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Животина изнемогал. Он осознавал свою двойственность. Осознавал, что человечье начало сильнее звериного. Но и звериное было достаточно сильным. От него шла постоянная злоба. Хотелось уничтожить человека в себе и убивать бездумно, нерасчетливо...
Возможно, сходство основных душевных импульсов - убивать! -и сделало симбиоз человека и волчицы достаточно прочным, породило Животину как новую сущность, сливающую в себе обе первичных...
Животина изнемогал от злобы. От злобы не на людей, которых всегда будет достаточно для убийства. От злобы на свои "составляющие".
Не они здесь главные! Не они! Пусть передерутся! Пусть передушат друг дружку! Пусть исчезнут вовсе!..
Главный здесь он, Животина! Он не торопится об этом заявлять. Пристально наблюдает. Ждет. Ему нужен подходящий случай или момент...
Николашка пришел на бровях. Оглядел всех свысока. Заговорил достаточно связно:
- Слышь, братаны!.. Пятерых корешей надыбал!.. Через час будут на заднем дворе "Кротовки"!.. Пароль: "Один для всех!".. Отклик:"Все для одного!".. Пускай Ж-животина перед ними выступит!.. И не мотай башкой, падла!.. Чем тебе не первичная ячейка нашей партии!..
Через час Животина послушно явился к ресторану со стороны реки. Ресторанный двор был заставлен ящиками с пустыми бутылками. Похоже было, что здесь пункт приема стеклотары. Ящики громоздились до окон первого этажа.
"Первичная ячейка" - мужики алкашного вида - сидела на свеженькой травке, попирая спинами ящики.
Увидев Животину с Николашкой, мужики оживились. Нестройными выкликами выразили восторг от лицезрения.
Животина пресек восклицания.
- Вы готовы умереть за Сталина? - гаркнул вместо пароля. Мужики опешили.
- А зачем? - наконец, выдохнул один из них сиплым шепотом.
- Затем, что он так приказал! - гаркнул Животина.
- Ну, если он... - Нерешительно начал другой.
- Кто выпить даст, за того и помрем! - сказал третий храбро.
- Я поднесу! - пообещал Животина. - Но умрете за Вождя!..
- Сразу или погодя?.. - спросил четвертый мужик.
- Погодя! - ответил Животина.
- Не все ли равно - когда! - пробубнил пятый.
- Заметано! - подвел итог Животина. - Беру вас в свою партию! Мои поручения будет передавать он!..
Тут Животина указал на Николашку.
- Знаем! Знаем его! - загалдели мужики. - Свой!.. Николашка заулыбался в ответ и вытащил из сумки , которую держал в руке, пять поллитровок - одну за другой. Бутылки пошли по рукам. Во взглядах мужиков засветилась преданность...
- Не умеешь ты выступать! - упрекнул Николашка, когда вернулись домой. - Надо было их охмурять! Наобещать кучу всякого дерьма! А ты сразу в лоб! Неважнецкий из тебя лидер!..
- А в лоб?.. - сказал Животина.
- Да ладно! Брешу я!.. - поспешно сказал Николашка, увидев, как из-под верхней челюсти выдвигаются клыки.
- Или слушайся меня, - изрек Животина наставительно, - или ступай к Сталину!..

ЧИТАТЬ ПРОДОЛЖЕНИЕ > > > Глава 10