Сергей Нифедов (18 лет)

ПО ПЕРВОМУ ВЫЗОВУ

Струйки дыма выбивались на лестничную площадку. Пахло смолой и горелым деревом — как возле костра.
У Леши дрожали руки. Никак не мог попасть в замок. Потом что-то заело. Пришлось вертеть ключом вправо-влево.
Дернул. Раз! Другой! И дверь открылась. В лицо ударило горячим воздухом. Дым неторопливо потек на лестницу. Видно было плохо. Глаза щипало, навертывались слезы. Из комнаты выпрыгивали красные отблески. Они дергались, извивались — будто плясали.
— Петька! Где ты? Ни звука в ответ. Что-то потрескивает. Едкий запах бьет в ноздри.
Ах Петька, Петька, чертов братишка! Пятый год мужику, а ума — ни на грош! Леша отошел всего на двадцать минут. В соседний подъезд, к приятелю. Сунул брату солдатиков — играй! А вернулся — нате вам! Что скажут мама с папой — ужас! Ушли в свой театр, а тут настоящая беда!..
Мальчик сбросил на пол куртку. Забежал в комнату. Огонь был на столе, на серванте. Горели шторы. Тлел ковер, быстрые искры бегали по нему.
Но где же Петька? Леша оглянулся. Бросился в угол.
Братишка сидел за шкафом. Голова на коленях, руки повисли. Видно, испугался огня и спрятался. Глупый-глупый!
Леша схватил его на руки, вынес на лестничную площадку и посадил к стене.
Теперь — тушить! Не то весь дом сгорит!
Он позвонил в соседнюю квартиру и, не дожидаясь, пока откроют, нырнул обратно в дым.
Перехватило дыхание. Больно стало в груди. Леша припустил на кухню. Взял чайник с кипяченой водой. В комнате на секунду замешкался — куда лить? Единым махом выплеснул воду на стол. Пламя зашипело и погасло.
Мальчик вырвал покрывало из шкафа и стал им бить по серванту. Огонь увертывался и тут же показывался снова — будто дразнил. Руки онемели. Покрывало вдруг вспыхнуло как факел. Леша затоптал его ногами. Потом поднял чайник и побежал за водой. Прихватил с кухни табуретку. Поставил ее к серванту. Взобрался и стал поливать пламя. На руках вздулись пузыри, кожа покраснела. Но боль от ожогов почему-то не замечалась.
Голова закружилась. Перед глазами все поплыло. Тошнота скрутила желудок.
Леша присел, пытаясь удержаться, и, уже падая, увидел, как в комнату вбегают большие взрослые люди…

Подстанция “Скорой помощи” с улицы не видна. Нужно завернуть за ограду, пройти вдоль шеренги машин, — тогда и откроется старинный двухэтажный домик. Наверно раньше в нем жили степенные благодушные люди. Они медленно двигались, медленно разговаривали, неторопливо пили чай по вечерам и рано ложились в постель.
Нынешние обитатели домика — не такие. В их умных глазах, точных жестах, кратких разговорах что-то по-военному строгое. Они — как бойцы, что всегда на посту.
Вот мир здоровых — веселый, деловитый. Вот мир заболевших — тревожный, опечаленный. А на границе между ними — “Скорая помощь” и ее солдаты…
У Марины Петровны сегодня первое дежурство. Совсем недавно были Госэкзамены, выпускной вечер в институте. Поначалу мечталось уехать врачом в деревню. Получилось — вот сюда…
Она медленно идет от комнаты к комнате. Все интересно, все надо разглядеть и запомнить.
На первом этаже — диспетчерская служба. Три человека у пульта — принимают вызовы. Возле каждого — дисплей, клавиатура и микрофон.
Чуть подальше — палата. Здесь можно оказывать медпомощь, можно наблюдать за больным в течение нескольких часов.
Тут же, в маленькой комнатушке, наборы инструментов и лекарств. Они в одинаковых ящичках, только под разными цифрами. Медики знают, какой набор брать при выезде к сердечному больному, какой — при травме или отравлении.
На втором этаже — комната отдыха дежурных бригад. Здесь всегда людно. Сидят врачи и фельдшера. Дежурство от минуты до минуты — в готовности номер один.
Ночь на “Скорой” — время самое напряженное. Расплываются очертания домов. Фонари небрежно опираются о конусы собственного света. Шелестят шины, позвякивают трамваи. Засыпающий город нашептывает колыбельную сам себе…
Не терпится Марине Петровне. Со всеми перезнакомилась, все обошла, все осмотрела.
Телефон затрезвонил, и пожилая дежурная подмигнула Марине Петровне — твой вызов.
Дрожа, пофыркивает машина. Марина Петровна рядом с шофером. В салоне — два фельдшера. Ее бригада.

Густой поток автомобилей. Вечерние огни дробятся в их кузовах и стеклах. Разноцветно полыхают витрины.
“Скорая” движется рывками. Неужели и раньше, и вчера было столько “пробок”на улицах?! Шофер включает сирену. Ее вой слышен далеко, — в нем стон и нетерпение. Автомобили нехотя расступаются.
Марина Петровна смотрит на освобожденную дорогу и чувствует себя крылатой.

Мальчик лежал на широкой двуспальной кровати. На лице застыла то ли улыбка, то ли гримаса боли.
Марина Петровна раздела его, осмотрела кожу, тщательно выслушала сердце и легкие.
Ожоговый шок! Грозная реакция организма на невыносимую боль! Промедление — гибель для пациента!
Руки быстро отыскали нужную ампулу. Один укол, второй. Вроде, чуть порозовел? Или нет? Просыпайся, соня!
Фельдшер наложила жгут на плечо. В локтевом сгибе отчетливо проступили вены. Хорошие вены — просто радость!
Марина Петровна ввела иглу под кожу и сразу почувствовала, как она “провалилась”. Значит, в вене! Чуть приметно надавила на поршень, и лекарство по каплям влилось в кровь.
Затем, пока фельдшерица давала кислород, Марина Петровна осторожно окутала стерильными простынями обожженные руки и ноги.
Петьку, младшего братишку, она тоже обследовала. Он, конечно, надышался дыма, но в общем-то целехонек.

В приемном отделении Педиатрической Академии пациента осматривал старый толстый хирург. Все лицо его обросло густой бородой, из-за этого он выглядел зверовато.
Он отдал распоряжения дежурным сестрам и повернулся к Марине Петровне.
— А вы молодцы, коллега! Спасибо вам за мальчишку! Не опоздали!.. Он улыбнулся и пошел по коридору, огромный, как медведь.
— Поросята! Сорванцы! В огонь им надо, понимаешь ли!.. — донеслось до Марины Петровны…