ДВОЙНИК
(Синтетический заменитель)

На буро-красных деревянных бусах лежали грустные блики. Она взяла аккуратно бусы и положила их на колени. От них пахло старым деревянным сервантом и бабушкиными духами. Бусы были бабушкины. Она покрутила их в руках и аккуратно застегнула на шее.
Затем подошла к зеркалу в тяжелой резной золотой оправе и посмотрела на себя. Оправа будто дрогнула перед новым обликом девушки, старая, почерневшая от времени, она настороженно следила за хозяйкой. В отражении чтото изменилось. «Бусы необычные, береги их,» – вспоминала девушка, стоя перед зеркаом.
Она долго вглядывалась в свое отражение и не могла понять, что же не так. Она повертелась и туда и сюда. На мгновение ей показалось, что отражение ехидно ухмыляется ей, но лишь на мгновение.
Она совсем не заметила, как ее волосы слегка поседели, она замерла и стала смотреть в глаза собственному отражению. чтото в них было новое. Она сделала два шага и стояла вплотную к зеркалу, она улыбалась собственному отражению. Отражение внимательно вглядывалось ей в глаза. еще через мгновение девушка припала губами к холодному серебру зеркала, и золотая почерневшая рама дрогнула, непривычно ей было такое действие. через мгновение из зеркала плавно вытекло отражение и, не оборачиваясь к зеркалу, разбило его. Рама ужаснулась и почернела окончательно, нет больше зеркала, оно не нужно. Но рама все же жила и с молчаливым судорожным страхом наблюдала дальше. Отражение легко дунуло на седую старуху, лежащую у зеркала на полу, и та растворилась сухой пылью, отражение наклонилось и подняло с пола деревяннокрасные бусы со зловещими бликами. От них пахло старым деревянным сервантом и чьимито духами. Она покрутила их в руках и, натянув между руками — разорвала. На пол, весело катясь, упали бусинки, их зловещий огонь потух.
«Все будут думать, что я – это она, теперь у меня ее имя, ее лицо и ее жизнь.» Девушка загадочно улыбнулась старой резной раме и стряхнула сухую пыль с кресла.
«Кажется, пора прибраться в комнате»

ОТЧЕГО ВЗГЛЯД СТАНОВИТСЯ СЧАСТЛИВЫМ

А ты посмотри, какая же там все–таки осень... шептал ей внутренний голос, когда балерина беглым взглядом смотрела в окно и хотела туда, на улицу, где весело и хорошо...
Она отошла от станка и подошла к большому, почти в ее рост окну. ее усталый от многолетних ежедневных тренировок и выступлений мозг отказывался воспринимать происходящее и рисовал собственные картины…
Девушка приподнялась на носочках, встала в первую позицию и красивым лебединым жестом вытянула левую руку вперед, танец ее мысли начался...
Быстро-быстро перебирая ножками, она прошлась по холодному светлому паркету и в конце дорожки грациозно подняла руки вверх Несложное па, легкий поворот, и тройной поворот вокруг себя. Глаза девушки закрылись, и ее мысли расслабились...
Тихо ступала балерина по сырому черному от воды снегу и переступала с ноги на ногу, оступаясь на камнях... ее легкое тело воспарило над землей, и она уже летела над талыми темными дорожками, ловя руками свежий морозный воздух, легко хрустящий в ее белоснежных пальцах... Маленькие капельки начинающегося дождя падали ей на лицо, и она внутренне улыбалась прохладе этих приятных капель. ее грудь вдыхала все более чистый воздух, девушка уже была за городом. Легким движением изящных рук она поднялась выше, и уже ее серые перламутровые, мягко блестящие в вечернем свете, балетки еле касались верхушек елей... Она с упоением вдыхала ароматы леса и засыпала под приветливый лесной шепот, ее лицо уже расслабилось, будто она спала, изогнутые всегда строгой дугой брови теперь легли ровно, сухая пуговка губ растаяла в полусонной улыбке.
Она смотрела закрытыми глазами на людей и видела лишь сияние, окутывающее их... Она моргнула и, открыв глаза, попыталась увидеть свое сияние, но сияния не было......
Она моргнула еще раз и удивилась тому холоду, который внезапно окутал ее волосы, голову и все ее тело, будто распахнули окно...
Резко ее мысли провалились в черную глубину, и она уже очнулась от своего путешествия... Стоя в серых, мокрых от прикосновений еловых лап балетках, она грустно смотрела на суетную картину перед ней. У открытого окна лежала хрупкая девушка – балерина, ктото из прохожих с улицы заметил ее, лежащую там. Люди смотрели на ее бледное лицо и тонкие две волосинки, небрежно упавшие на лоб, они смотрели и видели известную всем приму, лучшую танцовщицу и не видели ее золотого сияния, не видели сияния, совсем не видели...
Кто-то опустил руку на глаза балерины и закрыл их, единственный счастливый взгляд в ее жизни был закрыт чьей-то грубой рукой...
– Не надо, — балерина бросилась к телу на полу, и слезы крупными градинам стекали по ее детскому лицу, — не надо, пожалуйста, слышите, я же, я же, я же не могла умереть вот так просто, просто...
Она подняла заплаканные глаза вверх и увидела лестницу, улыбнувшись ей, девушка приподнялась на носочках, встала в первую позицию и красивым лебединым жестом вытянула левую руку вперед, ее последняя дорога началась...

СОЛНЦА ЛУЧИ

И я в истерике пыталась собрать с полу рассыпанные лучи солнечного света, я собирала и собирала их в подол своей длинной цветастой юбки, тщетно.
Тогда я легла сверху на них и сказала, что никуда их не отпущу и, что они всегда будут со мной. Да, я лежала и думала, как же это хорошо придумано — спрятать под собой лучи. Но тут я увидела, что лучи ползут уже сверху, скользя отблеском в моих волосах. что же это? Я в злости задвинула занавески и сказала, что в таком случае я их никогда не пущу к себе в сердце. Но через полчаса без них уже стало холодно, я вновь открыла окно…Но это же мои лучи, почему ими ктото еще пользуется? Люди не понимают всего счастья обладания, они не умеют этим наслаждаться!
— А дети, а влюбленные, а животные, а растения? — смеясь ярким суховатым смехом, спрашивали, улыбаясь, лучи, — мы и их жизнь.
Вернитесь ко мне, я хватала свет руками и прятала его опять же в подол. Какието люди в белом зашли в комнату и стали уводить меня от лучей...
— Пустите, — я билась ногами и руками, извиваясь, как уж, стремясь выползти лучам навстречу, я успела ухватить только маленький тонкий лучик, зажала его в кулаке, и меня увезли.
— Где же, верните, я хочу жить, — слезы мутносерыми каплями текли по огорченному моему лицу.
Меня ввели в маленькую белую комнату, с небольшим окном.
Вот вы где, здравствуйте, мои дорогие, я улыбнулась лучам, радостно и приветливо протягивающих мне свои руки, радуга заблестела на подсыхающих слезах.
Я открыла руку с зажатым в ладони лучиком навстречу его старшим братьям. На серых, иссушенных временем ладонях лежал маленький распускающийся цветок.

ЕГО КОРОБКА С ВОСПОМИНАНИЯМИ

Пусто пусто, ветер дует сквозь глазницы – вспоминаю.
У него была коробка, куда он складывал непережитое. И когда на душе было совсем пусто (или весело, этот парадокс он и сам не мог объяснить словами, хотя прекрасно его понимал на невербальном уровне), коробка открывалась, и он примерял то, что могло быть, но так и не случилось. Как правило, это были беседы. Он брал одну
— и улетал на берег, где масляная ночная вода лизала грязный песок, потому что в природе воды естественно касаться шершавым, с накипью, языком живого, а кроме песка здесь давно ничего не было. Но и этого взаимодействия было достаточно.
— Снова выдумки, — неодобрительно шипело пережитое в коробке, маркированной как «память». — Опять будет выдумывать слова за себя и за того парня, требовать лунную дорожку, а потом жаловаться на бессонницу.
— Он просто еще молод, — отвечали золотые бирюльки. Они лежали рядом в шкатулке из верблюжьей кожи, привезенной из египта. — если бы он мог просто вспоминать — он бы вспоминал. Но он еще кое на что способен! — бирюльки любили хозяина. А потом прилетал он. С набережной Невы реки, весь хмурый, заросший, и с красными глазами. Он бережно перекладывал из своих карманов «непережитое» обратно, при этом шипя в сторону шкатулки с «памятью»:
— Не дождешься!
И это звучало довольно зло из уст человека, которого все считали вполне добрым, хотя и не без закидонов. Потом долго смотрел на телефон, часы и фотографии неизвестного города.