* * *

 

Жил-был гном. Жил он один в маленькой старой, покосившейся от времени избушке на окраине леса. Он никогда никому ни на что не жаловался, хотя завидовать ему было не в чем. Жил тот гном очень бедно. Всё его имущество составляла одна избенка, да и у нее были только покосившиеся стены и кое-как залатанная крыша. Эта крыша была настолько сгнившая, протертая и истлевшая, такая, что если бы вы захотели укрыться под ней от дождя, то с тем же успехом можно было бы стоять под открытым небом. Конечно, гном много раз пытался починить крышу соломой, но она быстро сгнивала, а денег на прочную черепицу у него не было. К тому же, он был старый и очень боялся высоты.

И вот однажды, когда гном шел по лесу с луком и стрелами (он ходил на охоту, но ему ничего не попадалось со вчерашнего дня), он вдруг заметил невдалеке лань, которая, ничего не подозревая, паслась на полянке.

Гном изловчился, натянул тетиву, прицелился и выстрелил. Стрела пролетела бы мимо, если бы ветер за доли секунды не переменился. Пока стрела летела, ветер резко подул в другую сторону, и она изменила траекторию, задев лань за ногу. Она тихонько охнула от неожиданности, а когда поняла, что на нее охотятся, кинулась бежать. Но стрела задела ее ногу, и животное не могло быстро бежать. Гном хоть и был старым, но приложил все свои усилия и догнал раненую лань. Ему было жалко всех живых существ, поэтому он очень не любил охотиться, но если бы он этого не делал, ему бы нечего было есть! Он посмотрел на обессиленную и раненую лань, которая лежала в яме, незамеченной ею на бегу. Гном сжалился над бедным животным и помог ей доковылять до его избушки. Он не мог выпустить лань на свободу, ведь она была сильно ранена и не могла бегать.

А у гнома была одна мечта: он много раз представлял себе собственный сад, в котором бы росли только съедобные фрукты и овощи, чтобы не надо было ходить на охоту и стрелять в животных. Но гном не умел ухаживать за фруктами и овощами, и поэтому они погибали, когда он пытался вырастить их в своем саду. И вместо мечты около дома росла только дикая трава и крапива, которая сама засеивалась от соседних кустов и растений.

Гном привел лань к себе во двор, накормил, напоил и хотел осмотреть рану, но вдруг лань заговорила: «Спасибо, что ты меня только ранил, а не убил; пожалел и накормил, вместо того, чтобы поесть самому. Как ты уже понял, я волшебная лань и исполняю желания тех, кто был ко мне добр. Что тебе надо?»

Гном очень удивился, подумал и сказал, что он очень хотел бы немного поесть. Лань очень удивилась скромности гнома и исполнила его просьбу. На маленьком столике в избушке появился ужин из разнообразных блюд. Он поблагодарил добрую лань и пригласил ее тоже попробовать еду, но она вежливо отказалась и ушла пастись во двор.

Гном поел и пошел осматривать больную лань. Оказалось, что стрела не сильно повредила ее ногу. Лань очень удивилась, когда гном наложил ей повязку, потом сделал для нее лежанку, навес и оградку вокруг нее. Она еще раз спросила, не нужно ли еще чего гному. Тот ответил, что он бы очень хотел крепкую крышу, чтобы не затекала вода. Когда гном повернулся, то увидел новую крышу, сверкающую разными красками. Он долго благодарил лань, убедился, что ей удобно и ушел спать.

На следующее утро он решил проведать друга. Он заменил ей лежанку, положил побольше пуха и мха, и очень хотел попросить у лани еще и новый дом. В нем взыграла жадность. Он решил, что раз лань умеет это делать, то она непременно сделает, стоит ей только приказать. Он стал забывать, что лань ранил он и она ему ничего не должна. Гном приказал ей построить новый дом. Лань очень удивилась, но исполнила уже не просьбу друга, а приказ господина, она поняла, что гном стал очень гордым от возможности не трудиться, а сразу получать желаемое. Гном, не поблагодарив лань, пошел в свой новый, большой и просторный дом. Лань уже подумывала о том, чтобы уйти, ведь нога у нее почти зажила.

Гном не мог нарадоваться на всю эту красоту. Но он захотел еще. Теперь ему не хватало сада с неизвестными ему фруктами и растениями. Лань исполнила и это приказание, и сказала, что должна уйти, так как гном стал жадничать и забыл, кто был виноват в том, что лань осталась у него.

Гном ей ответил, что ему не нужна никакая лань, у него теперь есть все, о чем он мечтал. Лань грустно вздохнула, повернулась и растворилась в воздухе. А дом исчез без следа. Остался только сад с диковинными и дикими растениями. Сначала гном обрадовался, что сад остался, но потом он об этом пожалел. Растения стали очень быстро расти. У некоторых из них стебли выросли так высоко, что стали обвиваться вокруг домика гнома. Теперь гном, перед тем как идти на охоту, делал каждый день с утра вырубку растений из собственного сада. Только тогда он очень сильно стал сожалеть о потерянной дружбе.

 

 

МОГУ ЛИ Я ДОТРОНУТЬСЯ ДО ЗВЁЗД?

 

– Я хочу увидеть звёзды вблизи и дотронуться до них лапой! Мама, это возможно?

– Конечно, малыш. Ты только подрасти немножко, – промурлыкала кошка-мама.

– Я уже большой! Посмотри! – котёнок распушил шёрстку, чем стал похож на меховой шарик. – Разве нет?

– Ещё недостаточно… Ведь это такое большое и такое трудное путешествие – до самых звёзд… Спи, малыш. И пусть тебе приснится твой волшебный полёт…

– Я хочу вблизи увидеть звёзды и дотронуться до них лапой. Мама, это возможно?

Старый кот вздрогнул, услышав до боли знакомые слова. Сколько времени утекло с той поры? Сложно сосчитать… Он так и не увидел вблизи звёзды, так и не коснулся их лапой.

Когда был маленьким – каждый день спрашивал у мамы, не вырос ли он. И каждый день она говорила, что ещё чуть-чуть, и он сумеет добраться до своей мечты… А когда действительно начал взрослеть – это желание стало забываться, таять, как утренний туман, как капля росы на траве, как снежинка на носу… Пока не исчезло совсем. Котёнок вырос. И всё, конечно, стало по-другому. Изменилось. Детские мечты – что они теперь?

Оказалось, что очень многое. Именно в тот момент, когда его внук, сын одной из многочисленных дочерей, задал вопрос, слово в слово повторивший давнюю мечту деда.

– Малыш, разве можно дотронуться до звёзд? – смешливо заурчала молодая кошка. – Кошки не умеют летать…

Старый кот поднялся с места и сказал:

– Пойдём со мной.

Дочь удивлённо фыркнула. Подруга старого кота взглянула с недоумением. А глаза маленького котёнка восторженно сияли, как два голубых огонька.

Дед привёл внука на чердак и поднял голову, глядя на приоткрытый люк под потолком. Стараясь унять дрожь в лапах и волнение в сердце, и ругая себя за то, что ведёт себя, как маленький, вместе с внуком взобрался вверх по верёвочной лестнице и шагнул на крышу. «Ух, ты!» – послышался за спиной восхищённый шёпот котёнка.

Они стояли на черепице, ещё хранившей тепло летнего дня, и смотрели на раскинувшееся над ними бескрайнее небо, усыпанное яркими звёздами. Внизу распростёрся город, полный машин, людей и ночных огней. Луна ласкала прохладным светом, оставляя на шерсти мягкое серебро.

– Звёзды так близко-близко, а не достать!.. – воскликнул котёнок.

Он даже вспрыгнул на трубу, встал на цыпочки и изо всех сил вытянул переднюю лапку…

– Ой!

Дед едва успел поймать свалившегося внука.

– А ты сможешь коснуться звёзд?

– Нет, малыш.

– А папа сможет?

– И папа не сможет.

– А мама с бабушкой тоже нет?

– Тоже.

– Значит, никто не сумеет?

– Никто.

– Как же так? Я ведь очень хотел… я… я думал…

 

– Малыш, я ведь не сказал никто и никогда? Пока никто не сумеет этого сделать. Но это не значит, что кошки никогда не поднимутся выше крыш и не поймают лапой настоящую звезду.

– Так это возможно?

– Для тех, кто верит в себя и в свою мечту – возможно. Только верь и стремись… И, может быть, однажды ты откроешь для нас путь к звёздам.

 

Старый кот и котёнок сидят на крыше, смотрят на тёмное небо, усеянное крошечными далёкими огоньками. Кот – с грустью, котёнок – с мечтой и надеждой.

Тихо. Только внизу сам по себе шумит большой город.

© Copyright: Виолетта Гусакова, 2012

 

 

ЁЖИК

 

– Одна бусинка, вторая… так-так… аккуратнее… ой! тише… так… третья, четвёртая… – бормотала себе под нос я, нанизывая на леску разноцветный бисер.

Мысли мои порой уходили далеко отсюда… как раз туда, куда я сейчас меньше всего хотела, чтобы они уходили. Руки начинали дрожать, в горле вставал комок. Я глубоко вздыхала, закрывала глаза, заставляла себя успокоиться и настроиться на бисероплетение. Но надолго меня не хватало. Я ничего не могла с собой поделать. Сердце заходилось при одной только мысли – вздрагивало и начинало стучать, как бешеное…

Когда я закончила работу и осторожно поставила готовое изделие на ладонь, мне казалось, что прошло не два с половиной часа, а целая вечность. Теперь уже я ничем отвлечь себя не сумела бы. Больше сидеть дома я не могла. Я сунула результат моей работы в сумочку, подышала на пальцы, ставшие ледяными, посидела ещё полминуты. Затем вскочила, схватила с тумбочки сотовый телефон, накинула ветровку и бросилась из дома прочь…

Трамвай ехал долго… я почти не помню дороги… кровь время от времени начинала стучать в висках, всё внутри сжималось в тугой комок – было очень страшно. Я до боли в пальцах стискивала поручни и, наверное, выглядела слишком бледной – кто-то спросил: «Девушка, вам плохо?» Я замотала головой и даже попыталась улыбнуться, чтобы ни у кого больше не возникло таких подозрений…

Я боялась туда приехать и боялась быть далеко. Хотела, чтобы дорога тянулась бесконечно и чтобы побыстрее кончилась. Противоречивость смешивалась с тревогой и страхом… страхом услышать необратимое… то, с чем я никогда не смогу смириться…

Рано или поздно трамвай остановился на той самой остановке. Я вышла и медленно, чуть покачиваясь, побрела к серому зданию, хмуро видневшемуся из-за крыш близлежащих домов.

Но как только я подошла к воротам, во мне словно разжались какие-то пружины. Я сорвалась и побежала… побежала, не чуя дороги… словно полетела по воздуху… по длинному белому коридору, где сновали люди в белых халатах и где мне с недоумением смотрели вслед пациенты… в этот момент я слышала только стук собственных каблуков… или так стучало моё сердце, готовое выпрыгнуть из груди?

– Девушка, вы куда? – окликнул меня строгий голос.

Я обернулась – сама не помню, к кому, и выговорила, задыхаясь:

– Скажите… операция… уже… кончилась?...

– Все операции на сегодня завершены, – ответили мне.

Я кивнула и помчалась вперёд, по знакомой лестнице, по которой я поднималась миллионы раз… и там лицом к лицу столкнулась с тем, кто был мне сейчас нужен – с лечащим врачом. Практически врезалась в него.

 

– Доктор! – вскрикнула я. – Как он?! Что с ним?

Он непонимающе сморщил лоб – конечно, соображая, про кого я говорю. Я уже открыла рот, что выпалить звенящую в моём сердце фамилию, как врач вдруг воскликнул:

– А! Я помню вас! Вы же приходили к Ежову…

– Да, – полушёпотом выдохнула я, чувствуя, как земля уходит у меня из-под ног.

– Ну, что я могу сказать? Операция прошла успешно. Больной находится в реанимации, пока что ещё под наркозом…

Всё. В этот момент у меня в груди что-то словно взорвалось – криком, звоном, светом, счастьем… И тогда же силы, всё время до той минуты заставлявшие меня мчаться, бежать, лететь, почти покинули меня. Я облокотилась на перила с невероятно глупой и невероятно счастливой улыбкой на лице.

– Доктор… спасибо… – только и смогла вымолвить я.

– А вас как, кстати, зовут?

– Даша… Соколова…

– Он же вам записку просил передать! Вот она, – врач вытащил из кармана сложенный вдвое клочок бумаги. – Мы вашего Ежова на операцию собрались везти, а он нам это протянул и всё твердил до самой операционной: «Передайте Даше Соколовой, пожалуйста, не забудьте передать Даше…»

Подрагивающими руками я развернула записку. На ней до боли знакомым, любимым, корявым детским почерком было выведено:

 

«ДАША, НЕ БОЙСЯ, СА МНОЙ ВСЁ БУДИТ ХАРАШО. Я ТЕБЯ ЛЮБЛЮ! ТВОЙ ЁЖИК»

 

И ниже нарисован маленький, смешной и хитрющий ежонок.

Я улыбалась и плакала, не отрывая взгляда от этого послания. Самого бесценного в мире послания…

– А кто вы ему? – с любопытством спросил врач. – Сестра?

– Нет, – покачала головой я.

– Мама? – вскинул брови он.

– Да нет же, – засмеялась я. – Я ему никто… а он для меня – самый лучший друг, самый славный Ёжик и самый чудесный человечек во всей Вселенной…

Я достала из сумочки ручку и блокнот, вырвала оттуда листочек, положила его на подоконник и быстро написала печатными буквами:

 

«Я ТОЖЕ ТЕБЯ ЛЮБЛЮ, МОЙ САМЫЙ МИЛЫЙ ЁЖИК! ПОПРАВЛЯЙСЯ ПОСКОРЕЙ! А КОГДА ТЫ ВЕРНЁШЬСЯ В СВОЮ ПАЛАТУ, ТАМ БУДЕТ ТЕБЯ КОЕ-ЧТО ЖДАТЬ – ТО, ЧТО Я ТЕБЕ ДАВНО ОБЕЩАЛА… ОБНИМАЮ, ТВОЯ ДАША»

 

– Доктор, – снова обратилась я. – Можно мне буквально на пару минут к нему?

– Не положено, – ответил он.

– Я знаю. Но это очень важно… понимаете, я завтра должна буду уехать… на целых две недели…

– Но ведь он все равно спит! – попытался снова возразить врач.

– Доктор…

– Ну, хорошо, хорошо.

…Я вошла в палату реанимации. Маленький, худенький, бледненький пятилетний мальчишка, весь в каких-то трубочках и проводочках, лежал на белой подушке. Но он улыбался во сне… Он и не мог иначе – ведь это Ёжик… мой Ёжик…

Я вложила в его маленькую ладошку записку, наклонилась к нему и легонько поцеловала в щёчку, куда длинные тёмные ресницы отбрасывали тень…

 

Пока я шла до Ёжиковой палаты, доктор (а ведь он совсем молодой, около тридцати, лет на четырнадцать-пятнадцать старше меня!) спросил:

– Даша, позвольте спросить, а почему – Ёжик? Потому что Ежов?

– Потому что Ежов, – улыбнулась я. – Потому что волосы топорщатся, и потому что он такой же добрый и славный, как все ёжики…

В палате я поставила на тумбочку сплетённого из бисера ежонка, смотревшего на мир открыто и с любопытством…

Выйдя на улицу, я подняла голову и посмотрела сквозь ресницы на яркое радостное солнце.

Ради слов «Я ТЕБЯ ЛЮБЛЮ!», написанных на бумаге нетвёрдым детским почерком, я готова на всё.

Ради того, чтобы однажды прочитать эти слова, стоит жить…

 

 

РЕПЕТИЦИЯ

 

… но раздвинутый мир должен где-то

сужаться, и тут —

тут конец перспективы.

И. Бродский

 

Мне рассказывали, что я здесь оказался после того, как попал в автомобильную аварию. Но я с этим не согласен, потому что перед тем, как здесь оказаться, я видел нечто дьявольское. Рычащее, с горящими глазами, несущееся на меня , как лев несётся на антилопу или зебру. Это не мог быть автомобиль, я ведь даже не знаю, как он выглядит!

Итак, оказался я здесь в 2007 году 4 апреля , утром. Вы, наверное, подумали, что это больница? Нет. Это не что иное , как сумасшедший дом. Проще - психушка. Имени своего я не знаю. Знаю лишь кличку, которую мне здесь дали.

Меня окружают непонятные звуки, но иногда мне кажется, что я здесь родился. Да-да. В этой клинике. Однажды в мою палату санитарка пустила ветер, открыв стеклянное отверстие в стене, и я совершенно оцепенел от всех звуков, запахов цветов, которые мигом заполнили комнату.

Я подошел к отверстию, которое нянечка называла «окном». Непонятные существа, совершенно разных цветов, сидели на ветках деревьев и издавали различные звуки. Эти звуки отличались по тембру и тончайшим оттенкам. Поначалу меня это пугало, но потом даже успокоило.

Как только я собрался закрыть это «окно», одно из существ сорвалось в ветки и кинулось прямо на меня , чуть не сбив с ног. Оно было пёстренькое,

маленькое и очень мягкое... С того момента оно у меня и жило. Мне объяснили, что эта птица называется воробей. Я долго думал, как бы мне назвать его. Он был весёлым, любил летать по палате и не знал никаких запретов. И с того момента, как он у меня остался, я чувствовал себя совершенно по-иному. Раньше я ничего не чувствовал. Совершенно ничего. Я был одинок. Но этот летающий комочек изменил весь мой мир, и мой мир стал теплым. Я кормил воробья чем-то непонятным, но мне сказали, что именно этот корм и нужен моему пестренькому другу.

Соседи из других комнат часто пытались со мной общаться, но я никогда им не отвечал. Многие из них рассказывали мне истории, которые они называли либо "анекдотами", либо "приколами". После того как рассказ кончался, они широко открывали рты и издавали ужасные звуки, от которых меня бросало в дрожь, и я старался не разговаривать ни с кем из людей.

Моя жизнь в клинике была довольно скучна. Разнообразия в ней не было, и вряд ли персонал больницы когда-либо заботился об этом. Но я был доволен. У меня была птица! Воробья я назвал Листок. Многие говорили, что это глупо , он никогда не узнает своей клички, но через две недели воробушек уже откликался на это имя. Я со своим другом проводил большую часть времени. А если точнее, то весь досуг посвящал этому малышу.

У Листка была привычка спать в мусорной корзине, наполовину наполненной скомканными листами бумаги . В палате я был один, и Листку ничего не угрожало. Но спустя полтора месяца он начал биться о стекло. Я видел, что с воробьем что-то не так. Но что именно я понял, лишь открыв створки окна.

Листок сел на подоконник и зачирикал. Посмотрел на меня, потоптался немножко и в последний раз потёрся об меня своей маленькой головкой. Взмах крылышек — и он улетел, оставив меня одного. Он улетел на волю, к семье. А я остался один. Возможно, это и пробудило во мне странную способность.

Ни на один день я не оставлял в покое... как бы это описать... такую деревянную палочку, с помощью которой можно искажать листки тонкой древесины, пока они не становились белым мусором. Я стал водить деревянной палочкой по белым прямоугольникам, посвящал этому занятию свободное время, которого у меня было предостаточно. Так на свет появился мой собственный мир, в котором отсутствие порядка создавало порядок, который непостижим на этой маленькой, гнусной, пропитанной мерзостью планете, на которой я, видимо, по ошибке, оказался. Наверное, я был слеп, раз понял всё это лишь сейчас. Этот зелёный шарик, окутанный мутно-голубым покрывалом, оказался для меня невыносимо скучным. Здесь ничего уже не исправишь, а в моём мире все было возможно. Я мог совершить что угодно и когда угодно. Это давало мне спокойствие. Но я чувствовал, что кто-то уже побывал в моём пространстве. И какая-то часть " кого-то" всё ещё где-то здесь и мешает мне.

Закончив коверкать очередную тонкую древесину с примесями, я лёг спать, думая о том, как бы хорошо там, на белом листе, могло быть мне, Листку и даже тому льву, из-за которого я здесь. И знаете... я полетел. Я полетел, расправив огромные для меня и крошечные для других крылья. Я был свободен, всё было доступно моему взору. Это было прекрасно. Как ни странно, это был вовсе не мой мир, но это меня не пугало . Я был маленьким комочком с перьями, и это было просто восхитительно. Я увидел некое скопление белых камней, образующих огромнейшую коробку. Я обо что-то ударился. Проём в стене распахнулся, и я ввалился внутрь.

Ошеломлённый великан взял меня в руки и сказал: "Листок". Наверное, я был не оригинален, называя своего воробья так же. Это имя давали все. Противный, однообразный мирок! Но я остался в этой комнате. Летая кругами под потолком, я коротал время. Зачем — не знаю. Меня тянуло к этому человеку. А позже я и вовсе смирился с прозвищем Листок. Надо найти место для сна. Поступлю по примеру своего Листка. Мусорная корзина стояла там же, так же наполненная скомканной бумагой . Иногда мне казалось, что в ней мои рисунки. В один из дней, засунув клюв в один из них, я обезумел от ярости и отчаяния, охвативших меня. Я прожил здесь слишком долго. Это... Это были действительно мои художества, мой мир. Но если они здесь... То ничего своего я никогда не придумывал. Я в неистовстве забился в окно. Великан переполошился и решил открыть его. Я убегу отсюда. Ни за что не вернусь. Я летел, не глядя вперед. Мир... даже мой мир стал мне омерзителен. Перелетая через серую полосу с белыми штрихами, я почувствовал, как меня окутал ядовитый серый газ. Я чуть не задохнулся. После я оказался на чём-то твёрдом и прозрачном. Оно напоминало мне... кажется, это называется... "окно". Только оно было округлым, и за ним сидел великан. Мне было больно, но я этого не понимал. Темнота.

Глаза распахнулись. Я сел на кровати. То, что я видел, было не сном, всё это произошло в реальности. Мой мир... он ужасен и некрасив. Я скомкал бумагу и выкинул её. Полведра белого мусора. Полный отчаяния, я лёг и уснул опять.

 

Мне рассказывали, что я здесь оказался после того, как попал в автомобильную аварию. Но я с этим не согласен. Потому что перед тем, как здесь оказаться, я видел нечто дьявольское. Рычащее, с горящими глазами и несущееся на меня как лев несётся на антилопу или зебру. Нет, это не автомобиль, ведь я даже не знаю, как он выглядит.