МЫШЛЕНИЕ. РОЛЬ САМООЦЕНКИ.

 

Людям свойственно приписывать свои деяния или мысли другим, причем далеко не важно «хорошее» это или «плохое».

Как дело обстоит с «плохими» мыслями мне вполне понятно, да и для читателей, наверное, тоже, так что это не требует особого объяснения. Но стоит все-таки отметить, что это происходит чаще всего из-за того, что нам сложно признать свою ошибку, а значит вину, или потому, что мы не хотим быть ответственными за свои действия и всячески пытаемся переложить ответственность на других.

Да, все действительно логично и предельно ясно, пока не начинаешь задумываться, а как обстоит дело с «хорошими» мыслями, с теми, что вполне могли нас прославить или просто продвинуть по социальной лестнице, и почему мы так просто готовы сказать, что это не наше, а кого-то иного.

Для того чтобы пытаться понять, почему так происходит, для начала нужно выяснить, кому же мы все-таки так безропотно приписываем свою гениальность.

Проанализировав несколько случаев из собственной жизни (отношения с тренером, учителями, родителями и известными людьми), я пришла к выводу, что это определенно должен быть человек, которого мы ставим выше себя в плане умственного развития. Это может быть учитель, наставник, тренер или даже сенсей, совершенно неважно как мы его называем, главное, что мы готовы слушать его мудрость и признаем его умственное развитие в той или иной области выше нашего.

Что ж тогда это немного проясняет дело, теперь мне становится понятным, что мы приписываем свои собственные мысли этому самому человеку, чтобы он не упал в наших глазах, иначе мы его сильно унизим, а это не позволительно по отношению к человеку, которого почитаешь и уважаешь.

Мы вполне могли бы ограничиться этой теорией и не пытаться заглянуть дальше, но есть ли что-то иное, также сильно влияющее на наши мысли, что мы способны подарить их другому человеку или вступить с ним в соавторство.

Я предполагаю, что самооценка – это и есть тот самый важный, предопределяющий дальнейшую судьбу всех твоих мыслей фактор. Тогда стоит продолжать размышление в этом направление, но при такой попытке мы сталкиваемся с тем, что самооценка может быть как завышенной, так и заниженной, а также совершенно нормальной.

Итак, что же это такое самооценка? Самооценка – максимально адекватное отношение к себе и своим возможностям.

С чего же теперь нам стоит начать? Если быть до конца честной и откровенной с читателем, то я совершенно не предполагаю, с чего начать и куда может завести нас подобная теория.

Я считаю, что стоит все-таки доверять своей интуиции и внутреннему голосу, так что давайте попробуем начать по порядку изложения, то есть с завышенной самооценки.

Согласно определению самооценки, я совершенно логично предполагаю, что завышенная самооценка – это максимально неадекватное отношение к себе и своим возможностям, причем человек с такой самооценкой максимально завышает свои возможности по сравнению с тем, чем они на самом деле являются.

Возвращаясь к теме нашего рассуждения, я предполагаю, что человек с подобной самооценкой никак не может приписать кому-то свои мысли, скорее наоборот, он вполне может присвоить себе чьи-то мысли.

Что ж, раз люди с подобной самооценкой совершенно не наш случай, то стоит попробовать разобраться в двух других случаях, может быть, и они не подходят нам, а значит, и наша теория не верна.

Давайте теперь попробуем разобраться, как дело обстоит с заниженной самооценкой. Подобная самооценка – это противоположная крайность завышенной самооценки. Люди, обладающие таким отношением к себе и своим возможностям, максимально занижают свои возможности по сравнению с тем, что они на самом деле могут.

Может быть, это и есть наш случай, ведь эти люди потенциально готовы признать свою слабость перед окружающими? Но я смею разочаровать читателей и предположить, что это не так. Почему? Да все потому, что человек, разочарованный в себе и своих силах, скорее полностью и безынициативно будет подчиняться своему наставнику, а не пытаться размышлять, дабы потом «отдарить» свои мысли кому-либо.

Тогда у нас остается один альтернативный вариант, являющийся золотой серединой между завышенной и заниженной самооценкой. Индивидуумы с так называемой «нормальной» самооценкой сочетают в себе в разных соотношениях качества двух других типов самооценки.

Теперь я на полных правах заявляю, что мы возвращаемся к отправной точке размышления, ведь теперь все зависит от того, какая самооценка преобладает у личности в том или ином конкретном случае.

Тогда мы говорим, что разные люди с нормальной самооценкой в одной и той же ситуации могут повести себя по-разному, так как это будет зависеть от оценочного отношения к своим возможностям.

Теперь нам стоит подвести итог! Для проявления подобного, казалось бы, непонятного самим людям качества, как способность отдавать свои мысли, притом бессознательно, нужна нормальная, а никак не критическая или иная самооценка. Это является своего рода условием, без которого странный психический процесс не выполним, но притом это еще и фактор, который влияет на частоту повторения этого психического процесса.

Я так смело называю самооценку фактором, что считаю должным пояснить своим читателям, с чего я сделала подобный вывод. Дело все в том, что ранее я уже упоминала, что при преобладании одной или другой крайности самооценки будет зависеть и протекание обсуждаемого нами процесса.

Мне сложно теперь понять, какой же из видов самооценки все-таки более благоприятен для общества и для самой личности. Наверное, не зря говорится, что все должно быть в меру, даже то, что очень важно для самосознания личности и может критически повлиять на ее развитие, в том числе при восхождении по социальной лестнице.

А посему каждому из нас стоит быть с собой до конца честным и адекватно понимать, что есть наша заслуга, а что заслуга других людей! И только когда мы перестанем врать себе, окружающие перестанут врать нам, так как все в этом мире циклично и взаимосвязано, но это уже другая тема, о которой, я надеюсь, вам, мои дорогие читатели, еще удастся почитать из моих работ!

 

 

ВСЕ ТАЙНОЕ СТАНОВИТСЯ ЯВНЫМ!

 

Считается, что все люди грешны и при определенных обстоятельствах могут соврать любому, и совершенно неважно, кто это и какие взаимоотношения связывают лжеца и человека, внимающего его речь. Это, наверное, уже аксиома, не требующая доказательств, но все, же я считаю нужным привести пару примеров для убедительности моих слов.

В детстве мы врем родителям, что не делали каких-то определенных действий, потом это повторяется огромное количество раз. В школе мы врем учителям, что забыли домашнее задание дома, но оно сделано, что дневник остался там же. Учителя слышат и иную ложь о том, что школу мы не прогуливаем, а пропускаем по уважительной причине. Потом мы взрослеем, сами становимся родителями и врем своим детям, дабы избавить их от преждевременного узнавания всех таинств мира, при этом слушая, как наши дети становятся лжецами , начиная с малого, соврав своим родителям.

Времена меняются и дети взрослеют, уже и ситуации совершенно другие, но одно в них остается неизменным – это то, что люди врали, врут и будут врать, причем объясняя себе это красивыми словами, а точнее даже особенным названием «ложь во благо».

Да это все, действительно, доказано, и теперь уже научно (в области биохимии), хотя стоит отметить, что подобные мысли были на протяжении разных времен, независимо от развития науки, потому как это зависит от того на какой стадии развития поймет это население, а не от того, как скоро это докажет наука.

Но теперь у меня встает другой вопрос: может ли соврать человек самому себе? Возможно ли это? Я опрометчиво и без попыток исследования подобных вопросов отвечаю, что человек не может врать самому себе, это просто не реально.

Что ж, давайте теперь обсудим, почему это именно так, ведь вполне может быть, что я не права и ввожу своих читателей в заблуждение, что вообще-то является непозволительной роскошью и пустой тратой времени.

Я предлагаю нам, мои дорогие читатели, обсуждать явление «лжи» приземлено и для начала не предполагать никаких возвышенных размышлений, так как тема, действительно, земная, и пока в моей голове совсем не вяжется с чем-то возвышенным. Так вот, я не понимаю, как вести размышления на столь откровенную и притом не философскую тему, мыслив обширно, поэтому считаю, что нужно сократить количество исследуемых человек до одного конкретного. Причем для каждого из тех, кто уделит внимание моей работе, это будет один конкретный и очень, хорошо ему известный человек – он сам.

На протяжении многих столетий, когда люди уже были достаточно развиты, чтобы каждый индивидуум был способен отделить себя от серой массы, образующейся из остальных индивидуумов, и самосознавать себя и свои возможности, люди убеждали в том, что каждая личность знает себя лучше, чем вся окружающая масса (Я пишу, убеждали, не потому что это миф из психической жизни, а потому что это лишь теория, и полностью положиться на нее мы просто не имеем права).

Да простят меня великие психологи и психоаналитики, ввиду этой многолетней ничем не подтвержденной, но и ничем не опровергнутой теории, я смею предположить, что человек вполне контролируют все те процессы, которые в нем протекаю во время вранья , причем не зависимо кому и в каких масштабах он врет . Тогда я так же смело продолжаю свои предположенья и понимаю, что в таком случае, человек просто не может поверить в ложь самому себе, так как он знает правду.

Но если верить великому психоаналитику Зигмуду Фрейду, то любой психический процесс, протекающий в человеке, имеет противоположный процесс, протекающий параллельно с ним, в определенный момент эти два процесса пересекаются и образуют психический конфликт, решение которого будет зависеть от процессов вытеснения, замещения, сгущения и т.д.

Наверное, мои читатели уже задались вопросами: зачем я обращаюсь к трудам такого не безызвестного человека? И чем эти труды могут помочь нам в понимании лжи человеческой, направленной на самого себя? Смею объясниться: все предельно просто, в случае лжи себе такой конфликт образуется, с одной стороны, желанием соврать и поверить в это, чаще всего это происходит в попытке успокоить себя и принять ту или иную ситуацию из жизни, а, с другой стороны, осознанием истины и попытками ее забыть. Я предполагаю, что в подобном конфликте точкой пересечения является совесть.

Если продолжать рассуждение по Фрейду, то дальше дело обстоит за сложной психической работой и попыткой победить конфликт, но если мы продолжим в этом направлении, то заблудимся в темном и дремучем лесу, в котором есть лишь светлые пятна знаний, хотя с момента исследований Фрейда прошло уже очень много лет и в том лесу побывал ни один психоаналитик.

Тогда к чему же мы приходим? Согласно утверждению все того же психоаналитика, мы лишний раз доказали амбивалентность психической жизни человека. Основываясь на этом и продолжая ассоциативный ряд, я утверждаю, что прежнее мое предположение было неправильным, а истина заключается в том, что человек действительно может себе врать , а последствия этой лжи зависят от сложных психических процессов, в ходе которых человек может либо поверить в свою ложь , либо принять реальность.

Теперь я достаточно хорошо понимаю и то, что человек способен врать всем, в том числе и самому себе, и наоборот то, что человек не может врать никому, даже себе, а совесть, на которую мы так часто ссылаемся, предопределяет, что же все-таки будет преобладать у той или иной конкретной личности.

Сейчас мне бы очень хотелось сказать, что нам всегда нужно быть честными с собой и своим окружением, но я натыкаюсь на несколько подводных камней:

1. Я тоже вру , а значит, и проповедь читать не смею;

2. Я сама не люблю проповеди и прекрасно понимаю, что моим читателям это вряд ли понравится;

3. Не стоит все-таки забывать про ложь во благо, ведь иногда действительно бывают ситуации, что ложь – это единственно верный выход из положения;

4. Наверное, самое важное – это то, что мне не стоит переоценивать себя и собственные силы, а нужно адекватно понимать, что какие бы я правильные слова не написала, они не смогут повлиять на читателя и его убеждения, для этого нужно имя, коим я пока не обладаю.

В виду всего выше сказанного, я коротко и предельно ясно утверждаю: человек не может не врать, хорошо, значит, пусть врет , но каждый лжец , должен отвечать за свою ложь и быть готовым принять наказание за нее.

И последнее по счету, но не по значению, дорогой читатель, помни: «Все тайное становится явным!»

 

 

СЛОНЁНОК ТИМ

 

В далекой волшебной стране, где животные и люди говорили на одном языке, родился маленький розовый слонёнок. Хотя страна была волшебной, но это была большая редкость: розовые слоны рождаются 1 раз в 1000 лет. Он родился у самых обычных серых слонов, его назвали Тим.

Про рождение слоненка узнал царь Владимир, который правил этой страной вот уже более 20 лет. Он приказал своим солдатам найти этого слонёнка и доставить его во дворец. Долго искали слонёнка в глубоких джунглях, но так и не нашли. Тогда солдаты придумали хитростью поймать слонёнка. Когда в стране наступила засуха, слонам пришлось искать воду, и они вышли из джунглей, тут солдаты и поймали в сети Тима. Доставили его во дворец. Царь Владимир был счастлив от своей добычи: в стране ходило поверье, что розовый слон приносит богатство и бессмертие тем, у кого он есть.

Надо сказать, что царь Владимир был жадным и злым. Он закрыл все бесплатные школы, больницы, сделал платными дороги, люди трудились на его землях с утра и до вечера, чтобы построить новый дом, надо было заплатить дань. Сам же царь Владимир выстроил себе замок из золотого кирпича, ворота в город были украшены драгоценными камнями.

- Здравствуй, слон,- сказал царь, - Оставайся и служи мне преданно, тогда у тебя будет всё: чистейшая вода, самая сочная трава и любые фрукты, какие ты только захочешь, но ты должен сделать меня еще больше богатым и бессмертным.

- Я рожден не для того, чтобы тебе прислуживать,- ответил Тим

- За это царь велел бросить слоненка в сырую темницу и не кормить его 3 дня.

Сидя на холодном полу, Тим плакал. Он вспоминал свою семью, ему так хотелось прижаться к маме. Он вспоминал как играл на лугу с бабочками, как прыгал с другими слонятами в воду, как солнышко грело ему спинку. В этот момент в углу темницы кто-то зашуршал, и у Тима побежали мурашки по коже.

-Кто это? – спросил Тим

-Не бойся меня, я мышка Пи-Пи. Я помогу тебе сбежать, но это будет ночью, когда стража заснет.

Глубокой ночью , когда стража заснула, Пи-Пи выкрала у неё ключ и освободила Тима.

-Беги скорей,- сказала мышка Пи-Пи.

-Бежим вместе!

-Нет. Я буду ждать твоего возвращения.

Тим бросился бежать в свои родные джунгли.

-Тим, Тим вернулся, он жив, он снова с нами! – закричала одна из слоних, увидев его. Тим рассказал, что с ним произошло, что маленькая серая мышка помогла ему бежать.

-Я должен помочь этому народу и освободить его от гнета злого царя Владимира. Только как, я не знаю, что я один могу сделать против большой армии.

Тогда самый старый слон сказал: Мы – одна большая семья! Мы тебе поможем! Наша сила - в единстве. Пока этот царь правит страной, нам тоже не будет покоя, он будет преследовать и Тима.

Ночью, когда весь город спал, слоны тихонечко подошли к воротам , связав стражу, они проникли в спальню царя Владимира. Посадив в мешок царя, вытащили его на главную площадь. Рано утром вокруг них собрался народ.

-Друзья мои, вот ваш царь, только вам решать, будет ли он править волшебной страной, - сказал Тим.

-Гнать его из нашей страны немедленно! – закричали люди.

-А кто будет новым царем? – спросил кто-то в толпе

Тут откуда не возьмись, появилась мышка Пи-Пи.

-Я предлагаю Тима, - сказала мышка.

Всем понравилось предложение мышки, и розовый слоненок Тим стал царем

Вы спросите, а что же произошло с царем Владимиром?

Нет, его не выгнали из страны. Владимира вылечили от злости, а его жадность направили в нужное русло: его назначили хранителем царской казны, так, что не одна монета не потеряется в стране.

Мышку Пи-Пи Тим отблагодарил тем, что назначил ее главным агрономом страны.

Волшебная страна расширялась и процветала, строились дороги, школы, больницы, дома, заводы и фабрики. А народ жил дружно и счастливо.

 

 

ОБЫКНОВЕННЫЙ ГЕРОЙ

 

Доброе дело – хорошее, нужное, полезное людям. Я знаю много добрых дел: помочь бабушке донести тяжелые пакеты из магазина, покормить бездомного котенка, защитить малыша от хулиганов… Их можно сделать прямо сегодня, но о них даже никто не вспомнит, скорее всего, все забудут уже через неделю.

Если бы я был президентом, я бы увеличил зарплаты, повысил пенсии и запомнился бы на долгое время. Если бы я был губернатором, я бы помог бедным, построил им бесплатное жилье, и меня бы еще долго вспоминали. Был бы я богатым человеком, я бы мог пожертвовать деньги больным детям или помочь бедной семье. И те, кому я помог, вспоминали бы меня всю жизнь и рассказывали бы обо мне друзьям. И я думаю, половина из нас так размышляет. Когда я буду известным, когда я буду богатым…

А вы представьте, что не будете, может, вы вообще не доживете до этого прекрасного времени. Может, через несколько лет вы уже не сможете никому помочь! Что вы скажете тогда?..

Я знаю одного человека, мальчика, у которого ничего не было. И он пожертвовал своей жизнью – единственным, что у него было, чтобы спасти маленькую девочку. Она жила по соседству, на первом этаже, как и он. Девочке было пять лет. И родители первый раз в жизни оставили ее одну. На целый час.

Когда взрослые ушли, девочка, как обычно, включила телевизор. И произошло замыкание. Провода загорелись, и начался пожар. Она побежала к двери, но та оказалась закрыта на ключ. Тогда, не зная, что делать, она побежала к окну. Девочка кричала и плакала, но никто ее не замечал. Может, ее не слышали из-за толстого стекла.

Парню, о котором я хочу рассказать, не повезло. Он мог остаться гулять с друзьями. Но мама ему не разрешила. И грустный, он пошел домой. В окне он увидел свою маленькую соседку. Ему показалось, что она кривляется. Но, присмотревшись, он увидел огонь. Мальчик разбил камнем окно в спальню. На него еще не успели поставить решетки. Парень пролез внутрь и увидел комнату, охваченную огнем. Он сдернул занавеску, которая чудом еще не загорелась, обмотал лицо и побежал буквально по горящему полу сквозь дым к бедной девочке, которая уже начала задыхаться.

Мальчик отдал ей обрывок занавески, чтобы хоть чуть-чуть помочь, схватил кроху и вместе с ней побежал к двери. Но запасных ключей нигде не было. Девочка тоже не знала, где ключи. Мальчик решил спрятаться в ванной. Но дверь уже горела. Они, усталые и выдохшиеся, вернулись на кухню, но там было много дыма. Пацан решил пробить дырку в окне и сделал это с помощью скалки. Он хотел вдохнуть воздух, но девочка никак не отходила от стекла. Она звала на помощь прохожих, но единственное, что они делали – звонили пожарным и врачам, потому что комната с разбитым окном уже пылала, и невозможно было туда попасть. Огонь пробирался все дальше, пламя уже достигло входной двери и кухни. И парнишка это понял. Он оттащил девочку от окна. И начал колотить по окну кулаками. Когда окно окончательно разбилось, руки у мальчика истекали кровью. Они были буквально нашпигованы большими и маленькими осколками. Но паренек не чувствовал боли, он думал только о маленькой девочке. Мальчик протиснул девчушку через отверстие в решетке, а сам пролезть не мог. Выйти из кухни было уже невозможно. Люди вокруг кричали, пытались что-то сделать, но все было напрасно. На улице было много народу. Уже прибежали родители девочки. Они плакали и обнимали свою чудом спасшуюся дочку. Хотя это было не чудо, а спасение знакомым соседским мальчиком.

Не хватало только мамы паренька. Её не было. Мальчик надеялся, что она работает и ни о чем даже не подозревает. Он уже осознал, что скоро умрет и не хотел видеть слёзы матери.

«Ну, вот и все!» - сказал мальчишка. Он как будто и не боялся смерти. А на самом деле он еле сдерживался, чтобы не зарыдать при мысли о том, что скоро сгорит. Перед глазами уже пролетала жизнь: мать, отец, детство, лучший друг, дача, собака…

Пожарные не успели. Паренек умер.

Мама мальчика со слезами рассказывала, что когда она работала ее охватила ужасная боль, как будто она сама горела. Она несколько минут не могла пошевелиться. Потом боль постепенно спала. Женщина поняла, что ей необходимо скорее бежать домой к сыну, но начальник не хотел отпускать ее, пока она не успокоится, говорил, что ничего страшного произойти не могло.

Теперь она во всем винит себя, поскольку если бы она разрешила ему погулять, он бы сейчас сидел рядом с ней, так же, как она сейчас рассказывает об потери сына, рассказывал бы о смерти своей подружки.

Утром следующего дня было награждение. Маме вручили медаль сына. Ей сказали, что ее сын - герой. «Герой, герой… жаль, что посмертно, он бы многого добился», - после этих слов мама мальчика ушла. У нее никого не было кроме сына. Эта медаль теперь будет ей всегда напоминать об ужасной утрате.

Я не призываю вас быть героями или жертвовать своими жизнями ради других.

Просто сейчас вы прочитали рассказ о настоящем герое, настоящем мужчине, храбром не по годам. Среди нас таких очень мало. Так что чтите их. И если у вас не хватает смелости на великие поступки, сделайте хоть что-то хорошее, и, возможно, вас запомнят!

 

 

ВЫБОР ЗА ТОБОЙ

 

Ты медленно бредёшь по лесу. Сколько времени прошло с тех пор, как ты зашла в него? Да и зачем ты вообще это сделала? Ты не помнишь. Изо всех сил напрягаешь память, в мозгу всплывают размытые обрывки воспоминаний. Вроде бы, вместе с группой людей из деревни ты отправилась искать свою подругу, пропавшую в этом лесу. А теперь и ты пропала тоже. Тебе оставалось лишь надеяться, что остальные выбрались и в скором времени смогут найти тебя. Хотя, ты сомневалась в этом, сильно сомневалась. Этот лес… он не такой. Не такой, каким должен быть лес. Неправильный. И ещё. Не хотелось признаваться себе в этом, но тебе всю дорогу казалось, что за тобой следят. Кто – ты не знала и не хотела знать. Ты шла и шла вперёд. Лес становился всё темнее и угрюмее. К высоким, до неба, и тощим деревьям почти без веток прибавились низкие колючие кустарники. Ты старалась не смотреть на них – тебе казалось, что они шевелятся, как клубки змей. Из леса словно высосали все краски. Всё было серым. Но не серым - унылым, а серым – зловещим. Тусклый кружок света от фонарика, который ты держала в руке, мигал и дрожал. Точнее, рука дрожала. Как и сама ты. Шорох сзади заставил тебя вздрогнуть и ускорить шаг.

«Не оборачиваться, не оборачиваться» - твердила ты про себя, и тешила себя надеждой, что, если ты не увидишь то, что издало шорох, оно не поймает тебя, не найдёт тебя. Ты прикусила губу. Если подумать логически, что это, например, собака. Да, собака. Симпатичный такой доберманчик. Всего лишь. Так вот, если подумать логически, то он всё равно учует твой запах. Твой страх.

«Да что я несу – он элементарно видит меня. Здесь достаточно светло, чтобы увидеть девушку с фонариком».

Логические размышления наводили на тебя тоску. Шорох становился всё более явным. Это были чьи-то шаги. Ты резко остановилась и прислушалась. Ни звука. Но стоило тебе пойти дальше, как через минуту шум зазвучал с новой силой. Ты ободряюще кивнула самой себе и быстро обернулась, подняв фонарик на уровень лица. Позади тебя, в отдалении за деревьями кто-то стоял. Этот кто-то был высокий, очень высокий. Он стоял в тени, и ты не могла, как следует, разглядеть его. Честно говоря, тебе не хотелось особенно разглядывать это, и ты побежала. В голове всплывали смутные воспоминания о какой-то старой страшилке.

«Лес… Человек… Высокий. Худой. Тонкий! Тонкий человек!»

От внезапного осознания происходящего у тебя перехватило дыхание, а нога зацепилась за какой-то корень, в результате чего ты грохнулась на землю. Но тут же на удивление быстро поднялась и припустила вперёд, как перепуганный кролик. Соизволив поднять глаза от земли, ты с удивлением заметила, что путь тебе преграждают кусты. Странно, вроде бы недавно путь был свободен. А что особенно странно – теперь тебе уже не казалось, что они шевелятся. Они действительно шевелились.

«О чём ты? Растения сами по себе не двигаются. Не так. Это всё тебе кажется, оттого, что ты очень напугана. В конце концов, что страшнее – какие-то кусты или Он?»

Ты упрямо продолжала путь, продираясь сквозь колючки и не оборачиваясь. Ты раздвинула рукой ветви и брезгливо отдёрнулась, почувствовав, что они извиваются под твоими пальцами, словно ты взяла охапку дождевых червей. Гибкие ветви двинулись по направлению к твоей руке и вдруг с удивительным проворством охватили твоё запястье, крепко сжав его. Ты попыталась другой рукой содрать путы, но и она тоже мгновенно оказалась схвачена. Тебя резко развернули, попутно зажав в тиски веток и твои ноги. Фонарик выскользнул из твоей вспотевшей ладони, упал на землю, ещё раз отчаянно мигнул и потух, в последний момент выхватив из темноты то существо, которое теперь уже оказалось гораздо ближе. Так близко, что ты без труда смогла разглядеть его. Высокий. Худой. С длинными руками и длинными тонкими пальцами молочно-белого цвета. В чёрном костюме, с кроваво-красным галстуком. И лицо. Лица не было.

«Да. Именно такой, как его описывали».

Ты зажмурилась и вновь распахнула глаза. Он оказался всего в нескольких шагах. Он двигается тогда, когда на него не смотрят! Любопытная тактика. Лучше не отводить глаз от него, да. Ведь в это время он стоит неподвижно. Он кажется менее живым и настоящим, чем эти же кусты. Кстати, сейчас ты вдруг заметила, что кусты – это вовсе никакие не кусты. Они стлались по земле, практически сливаясь с ней, они протянулись по земле от него к тебе. Они росли из его спины! Они были частью его! Это было ловушкой, в которую ты попала, как мошка в паучью паутину! А паук – вот он, стоит перед тобой.

Ты напрягла память, силясь вспомнить хоть что-то об этом создании. Но, как назло, тогда, когда рассказывали эту историю, она тебя не интересовала. В любом случае, ничего хорошего ждать не приходилось.

- Ты боишься?

«Опа. Он ещё и разговаривать умеет. Здорово. Интересно, чем он это делает?»

Голос у него был негромкий, вкрадчивый и почему-то очень печальный. Как будто он уже не надеялся, что кто-то его может бояться. Или… он грустил оттого, что ему опять придётся кого-то убить. Ха. Ха ха.

- Да, - честно ответила ты, не в силах сдержать бьющую тебя крупную дрожь. - Ты… убиваешь людей?

Он кивнул. Ты невольно вздрогнула и поёжилась. Слендер чуть наклонил голову, наблюдая за твоей реакцией.

- Ты и меня убьёшь?

- Это зависит от тебя, - после недолгого молчания ответил он. – Я предложу тебе выбор.

«Выбор. Вау. Не так уж и страшно».

- Ты можешь уйти отсюда. Живой. Но люди, которые искали твою подругу и сейчас ищут тебя, умрут. Все.

Он помолчал, пронзая тебя взглядом отсутствующих глаз, затем продолжил.

- Ты можешь умереть. Но тогда все те люди спасутся. И те, кто пропал – тоже. А ты – нет.

Последняя фраза звучала как приговор.

- Есть ещё один вариант. Пропавшие так и останутся пропавшими, но люди, ищущие тебя сейчас, выживут и смогут выйти из леса. И больше никто не пропадёт. А ты… ты навсегда останешься в этом лесу. Ты не умрёшь, но и не сможешь выйти отсюда. Выбор за тобой, но не забудь, что решать ты можешь умом, но правильное решение тебе подскажет лишь сердце.

Голос у него был зловещий. Ты вдруг почувствовала себя так, словно кто-то очень жестоко над тобой шутит. Что-то тут нечисто. Нужно быть осторожнее в выборе. А он стоял, не шевелясь, и жадно ожидал твоего ответа.

 

 

КРЫЛЬЯ 

 

Та осень прожигала мою душу: она билась каплями дождя в районе ребер, отстукивая свой, отнюдь не весёлый, ритм. Наверное, тогда я была одинока.

Люди порой кажутся смешными, заявляя: «Я одинок». Отчего? Ведь у этих существ, дышащих равнодушно и ужасающе умиротворенных, есть близкие люди.

Смотрите также: собака/кошка/хомячок.

Смотрите также: удачная карьера.

Тогда почему же я ощущала себя на грани физической катастрофы? Откуда у меня взялось это чувство полнейшего разочарования во всех главных человеческих ценностях?

Я видела тех, с кем общалась многие годы – и они мне не нравились. Тогда приходилось удаляться в сером тумане отчуждения. Убегать от реальности, такой пустой, нетеплой – трусливо пряча глаза и не чая что-либо изменить.

Пустота. Не осталось ничего. Просто друзья. Лишь только воспоминания.

Замкнутый круг.

И как-то незаметно в нём возник Особенный Человек. Поначалу я приняла Его за очередную крупинку толпы, которая лишь плывет по течению, минуя меня. Поэтому Он ещё был просто Человеком.

Осень тем временем тоже проплывала, незаметно, а оттого удручающе горько. Человек вёл себя странно. Завидев меня, Он подходил, говорил что-то глупое и невпопад, а после уходил.

Постепенно моя скорлупа, столь надёжно защищавшая от внешнего мира, стала покрываться мелкими трещинками.

Я стала искать Человека взглядом, выделяя Его среди пестроты людского балагана. Хотя, мне не обязательно было видеть, чтобы знать, что это Он – достаточно чувствовать.

Мне стало тесно в своём мире, потому что он был темен и холоден. А Особенный Человек протягивал мне свою тёплую ладонь и говорил: «Страх делает тебя пленницей. Позволь мне научить тебя летать». Я прятала руку за спиной. Неожиданно гнетущая пустота начала привлекать меня своим уютом…

Выбор был сделан.

Особенный Человек отвернулся и глухо бросил через плечо: «Я больше не приду». Но ладонь его всё ещё была вытянута вперёд, как у слепца, которому необходим поводырь.

В тот момент моя скорлупа разлетелась.

Голова начала кружиться: настолько крепко я зажмурилась. А потом шагнула прочь из замкнутого круга, ожидая, что разобьюсь.

Но нежные руки подхватили меня, и мы взлетели. Закружились в вихре жизни, освободившись от невидимых оков.

Любовь сделала нас свободными: мы с Особенным Человеком создали свою, альтернативную реальность – и больше мне незачем убегать.

 

 

СЫН ПИСАТЕЛЕЙ

 

Живейшие и лучшие мечты

В нас гибнут средь житейской суеты.

Иоганн Вольфганг Гёте, «Фауст»

 

День первый, 27 сентября 1942 года

Сегодня, гуляя по обезлюдевшим улицам Ленинграда, я встретился с ребёнком. Даже моя голодная апатия не помешала мне заметить его безупречную красоту: смуглая кожа, тонкие черты лица, но главное – глаза. Молящие, верящие, полные надежд. Но я… Я прошёл мимо! И теперь два куска черствого черного хлеба за пазухой давят на меня так, будто обратились в пудовые гири.

Однако я не мог поступить иначе – пустая отговорка, которая, тем не менее, очень даже правдива. Теперь, когда жить осталось, – признаюсь себе в этом честно – всего ничего, совсем не время думать о морали. Сколько мне ещё нести своё бренное существование? Два дня? Неделю? А как много у меня было желаний, сколько планов!

Знаете, трудно поверить, что никогда не осуществишь свои мечты. В мирное время как-то не задумываешься об этом: живёшь себе и живёшь – спокойно, уютно, сытно. А между тем, как мне кажется, каждый второй человек умирает, так и не поняв, чего он хотел от этой жизни. Война же словно делает встряску в людских душах.

Но я-то! Я знал, для чего живу, ещё до проклятого сорок первого. Я хотел творить.

Это желание проснулось во мне ещё в детстве. Тогда я как раз прочитал «Тома Сойера», так что единственной темой моих разговоров с матерью, учителем литературы, был этот роман и его талантливый создатель. Прекрасный оратор, журналист, в прошлом – шахтёр и помощник лоцмана, он писал романы в путешествиях. Моё воображение, питавшееся всеми этими захватывающими подробностями, уже не могло угомониться: я так и видел себя спустя лет этак двадцать, беседующим после очередной поездки в Европу со своим издателем о печати своего нового романа. Слова издателя, заверявшего: «О, безусловно, ваша книга вновь будет иметь оглушительный успех!» – льстили самолюбию маленького мальчика.

Думаю, это и решило мою судьбу. С тех пор я не видел себя более никем, кроме как писателем. Само наименование этой профессии, как мне казалось, звучало гордо. «Кто вы?». «Я – писатель!».

Теперь же я, сидя в своей каморке два на два, с тоской вспоминаю о тех днях. Нет, я ничуть не жалею о своём выборе, ведь я осознал его тяжесть очень скоро, но, несмотря ни на что, не отступил. Я имею в виду голодные двадцатые, когда в жалости своей участи я мог сравниться разве что с твеновским Гекльберри Финном. И это тогда, когда я только-только начал писать свою первую повесть! Все чудесные идеи, какие только могут появиться у десятилетнего мальчишки, канули в Лету – от голода я отощал, у меня не было сил их записать. Да и на чем? Бумаги тоже не было.

Вот тогда-то я и дал себе обещание, преданность которому не позволила мне сегодня помочь тому ребёнку с удивительными глазами. Звучало оно так: «Если однажды мне вновь случится голодать, то сначала я испишу все бумажные листы, что у меня найдутся, потому что каждый должен оставить после себя хоть что-то, кроме своих неисполненных желаний».

Кстати, выжив в те годы, я разлюбил «Тома Сойера». Главный персонаж этого романа стал мне казаться всего лишь избалованным мальчишкой, у которого всё настолько хорошо сложилось в жизни – и заботливая тётушка Полли, и любящая красавица Бекки, и неожиданно разбогатевший друг Гек, – что ему не осталось уже ничего, как вновь начать проказничать. Как ни печально сейчас это признавать, но, кажется, я слишком рано перерос этого сорванца.

 

День второй, 28 сентября 1942 года

Пожалуй, мне бы сейчас не помешала шагреневая кожа. Полезная вещица, что не говори, просто господин Рафаэль де Валентен не сумел обратиться с ней должным образом. Вакханалия, шесть миллионов франков… Мне бы хватило и ломтя хлеба.

По правде говоря, Бальзак, будучи рационалистом до мозга костей, никогда не прельщал меня в качестве кумира или идеала, к которому я должен стремиться в своей карьере. Однако его персонажи мне более близки, чем любые другие. Вспомнить хотя бы мои двадцать лет: подобно Рафаэлю, я беден, и образование не принесло мне ровным счётом ничего, кроме, пожалуй, некоторого багажа новых знаний. Моя муза спит, не желая призвать вдохновение.

Безусловно, я не могу не работать, ведь быть безработным при нашем новом правительстве значило почти что быть преступником, и устраиваюсь редактором в одну из многочисленных ленинградских газетенок. Эта рутинная работа уничтожает меня изнутри: точит моё самолюбие, убивает на корню всякий интерес к писательству. Я пребываю в полном отчаянии.

И тут появляется она: моя прекрасная «женщина без сердца», моё сладкое безумие, моя Феодора. Нас с ней знакомит мой хороший друг, Павел – человек приземленный, не склонный к философским размышлениям, но, тем не менее, вполне уже успешно печатающийся. Так вот, этот «третьесортный» писака изначально предупреждает меня: «У тебя нет шансов, она слишком утонченна, чтобы даже посмотреть на тебя». Что ж, он был прав.

Я начинаю ухаживать за этой девушкой. Не исключено, что поначалу мной движет лишь задетое самолюбие, но потом.… Потом я схожу с ума.

Знаете, я до сих пор твердо убежден, что далеко не каждый человек способен любить. Ведь что есть любовь? Разрушение. Так кто же в наш и без того неспокойный век предпочтет спокойствие и стабильность этому глупому, по их мнению, чувству? Больше кого бы то ни было на этой планете люди любят себя.

А я – Боже мой, я предпочитал любить, нежели быть любимым. Каким наслаждением было так страдать!

… Ох, кажется, я плачу. И этот жалкий кусочек бумаги весь мокр от моих слёз. Мужчины не плачут – кто придумал эту глупость? Они зарыдают, если их возлюбленных постигнет та же горькая участь, что мою.

Однажды она неосторожно высказалась по поводу своего несогласия с политикой руководства нашей страны – она всегда говорила правду, не раздумывая. В результате, её обвинили в «контрреволюционном преступлении». По сути, она стала всего лишь очередной жертвой сталинских репрессий, которые продолжаются и по сей день.

После её исчезновения я сжег тот роман, что посвятил ей. «Неразумный поступок», – вот что сказали на это мои друзья. Однако для меня это было естественно, мне почему-то казалось, что так я и должен был поступить…

Я передумал. Наверное, будь у меня шагреневая кожа, я бы всё же пожелал ни куска хлеба, ни пачки-другой бумажных листов.

Я бы хотел ещё раз Её увидеть и умереть на её руках.

 

День третий, 29 сентября 1942 года

« … среди отвратительных человеческих остовов нашли два скелета, из которых один, казалось, сжимал другой в своих объятиях. Один скелет был женский, сохранивший на себе еще кое-какие обрывки некогда белой одежды.… Другой скелет, крепко обнимавший первый, был скелет мужчины. Заметили, что спинной хребет его был искривлен, голова глубоко сидела между лопаток, одна нога была короче другой. Но его шейные позвонки оказались целыми, из чего явствовало, что он не был повешен. Когда его захотели отделить от скелета, который он обнимал, он рассыпался прахом», – кажется, я знаю не только этот отрывок, но и ту книгу, из которой он взят, наизусть. Красивый Квазимодо, уродец Феб, талантливый Пьер… Как их не помнить?

Когда-то в нашей квартире хранилась огромная книжная библиотека. К сожалению, мне пришлось её распродать, чтобы отдать свои долги. Счастье, что моей матери не довелось этого увидеть.

А ведь я, как писатель, должен был понимать, что эти книги нельзя было продавать. Книги – они ведь как души тех людей, что их писали. И я посмел отдать эти воистину бесценные души тому бесчестному хозяину книжной лавки! Моё сожаление неизмеримо.

Именно поэтому я сегодня вновь осмелился выйти на улицы Петербурга (это наименование моего города нравится мне куда больше, чем Ленинград – оно звучит величественнее, что ни говори) и направился к той самой лавке, где когда-то повторил подвиг дражайшего господина Чичикова. Идти было страшно. Мне мерещилось, что в воздухе стоит удушливый трупный запах – или это не было моим воображением? Ещё я боялся, что вновь встречу ребёнка – пусть не того самого, но с тем же умоляющим выражением лица.

Но всё-таки, пусть и пугливо озираясь каждую секунду, я добрался до пункта своего назначения. Лавочника, низенького некрасивого человека с жадными глазками, на месте не было, зато была его дочь – не большая красавица, чем папаша.

– Здравствуйте.

– Здрасьте, – хмуро ответила она на моё приветствие.

– Извините, но где ваш отец? Мне бы его увидеть.

– Нету его.

– А когда он будет? – поинтересовался я, прекрасно понимая, что я не смогу прийти сюда ещё раз.

– А умер он.

– Как? Когда?

– А с голоду недавно подох!

Я поморщился от столь явно простецкой речи.

Лавочник жил богато, ибо никогда не был честен со своими покупателями. Так неужели и его настиг голод?

– Простите, вы, должно быть, меня не помните, – что поделать, если нет отца, придётся беседовать с новой хозяйкой. Но она не дала мне договорить:

– Как не помню? Помню. Ты тот чудак, что продал отцу целую библиотеку книжонок.

– Точно. Так что с ними? Я бы хотел их выкупить.

– Да ты и правда чудак. Я их выкинула – я всё здесь выкинула, какой сейчас от книжек толк?

Я огляделся – в действительности, полки, прежде привлекавшие пестревшими книжными корешками, сиротливо опустели. Акт варварства – вот как можно назвать то, что совершила эта девчонка. Но что мне поделать?

– Что ж, тогда я пойду, – я развернулся и направился было к выходу, но меня удержали за локоть.

– Эй, стой. У меня ещё одна книжка осталась, хотя она старая, конечно. Подожди, я поищу её.

Итак, спустя несколько минут я держал в руках «Собор Парижской Богоматери» Гюго и жадно выспрашивал у торговки, за сколько она мне может её отдать.

– Дурак, что ли? Зачем мне деньги? Едой плати.

Внутренне я содрогнулся. Еда. Самая высокая плата.

– Пол-ломтя – всё, что у меня есть. Хватит?

– Давай сюда, – хлеб вырвали у меня из рук.

Идя домой, я забыл о своих страхах. Я плакал, плакал от бессилия и счастья, прижимая к груди кипу печатных бумажных листов – у книги не было обложки.

Теперь я обязан прожить хотя бы до завтра, пока не дочитаю её.

 

День пятый, 1 октября 1942 года

Вчера я не написал ни строчки, ибо целый день провалялся в постели – подозреваю, то была предсмертная агония. Почему я не читал «Божественную комедию» Данте более внимательно? Быть может, его воображение ненамного ошибалось, диктуя средневековому поэту описания рая и ада, тогда бы я хотя бы примерно мог представить, куда я могу угодить. Мой путь закончен, хотя он так и не был начат.

Честолюбие – последнее прибежище неудачника, как считал Оскар Уайльд. Не буду ли я излишне честолюбив, считая, что он в корне неправ? Как это парадоксально.

Любой человек, читая эти мои заметки, скажет, что я напрочь лишён амбиций, ведь это моё сочинение абсолютно не претендует на звание шедевра, ведь в нём я пишу обо всем известных фактах, о своей жизни, которая никого не может заинтересовать своей бессюжетностью, и, наконец, о других писателях. Причём тут они, когда я сам будто бы писатель?

Ответ прост. Творческий поток моих мыслей иссяк, так и не начав бурлить в полную силу. Но я дал себе обещание, и моё самолюбие не позволит мне не исполнить его.

Когда я начинал писать эти заметки, у меня оставалось четыре листа писчей бумаги. Испишу этот – у меня не останется ни одного.

Вообще-то, я мог вместе со многими прочими пройти «дорогу жизни» и спастись. Мог ограбить кого-нибудь и забрать его запасы, продлить себе жизнь. Но это не по мне.

Пожалуй, подводя итог своей жизни, я буду похож в своих суждениях на Жюльена Сореля: я достиг всего, и смерть только закончит этот путь. Живи я во времена Мари-Анри Бейля, я мог бы стать прототипом этого его персонажа, я в этом твёрдо убежден. Всю жизнь я хотел пробиться на пьедестал, освещаемый лучами славы и признания. Я пытался лицемерить, но далеко не всегда у меня это получалось, а когда и выходило, я сам себе становился противен. Чувства мои всегда преобладали над разумом, к сожалению или к счастью.

Сорель был ярым поклонником Наполеона, желал повторить его судьбу; я же был ярым поклонником литературы и хотел в той или иной мере каждого из любимых мной писателей – их манеру письма, их стиль – объединить воедино в своих романах. Я почитал себя их преемником.

Что ж, пора смириться с тем фактом, что люди дышат иллюзиями. Абсолютно все.

И надо бы уже признаться, что не война препятствует людям в исполнении тех заветных желаний, что скапливаются у них на душе, отягчая её с каждым дня всё сильнее, но сами люди. Не вспыльчивость и нерасчётливость Жюльена Сореля привели его к смерти, как и Реставрация не заставила его создателя долгие семь лет жить вдалеке от Родины – это были их собственные решения.

Так и я сейчас решаю не отрекаться от своей мечты – пусть я не смог написать что-то более великое, чем Стендаль, Дюма и прочие литературные таланты, но я всё же верю, что смог внести в свои заметки ту манеру, что присуща всем их произведениям – манеру свободы.

Мои мысли путаются, во рту пересохло… Странно, что моя жизнь должна закончится в таком ужacнoм мecтe и в такое ужасное время. Но в ней было время, когда я ни перед кем не извинялся, и когда в моих мыслях и словах не было притворства. Я умираю счастливым…