ДВАДЦАТЬ ДВА ДНЯ ДО КОНЦА СВЕТА

 

Здесь нет тепла, нет холода. Лишь нейтральность, что вдесятеро хуже самых лютых морозов и самой обжигающей жары. Сухой воздух нещадно режет слизистую носа и тусклые, безжизненные глаза, покрасневшие от слез.

Она плачет, не переставая.

- Вставай! - чья-то рука грубо поднимает ее за шиворот и толкает в сторону двери. - Можешь быть свободна.

Спотыкаясь и пошатываясь, точно тряпичная кукла, она добредает до коридора, где ее подхватывает караульный с автоматом наперевес. Не говоря ни слова, тащит куда-то.

"Могу быть свободна? - пронеслось у нее в голове. - Что ж... похоже, понятие "свобода" также претерпело значительные изменения с тех пор, как ударила эта чертова комета...".

Лязгнули тяжелые металлические засовы. Пришли.

Ее швыряют в угол, на грязную циновку, как обычно швыряют ненужную вещь. Как тряпку. Затем - звук поворачиваемого в замке ключа и удаляющиеся шаги в тускло освещенных туннелях...

Тишина, разрывающая барабанные перепонки.

Оставшись одна, она медленно поднимается на ноги, с некоторой опаской поглядывая на выход из камеры. Убедившись, что пока ничье посещение ей не угрожает, она брезгливо натягивает прорванные в нескольких местах колготки на влажные от пота и чужой спермы ноги. На саднящую промежность боль она не обращает никакого внимания. Да и вообще все давно перестали замечать ее, эту боль. Теперь, когда Землю охватил хаос, боль не несла в себе ровным счетом никаких функций. Ведь ниже падать было уже некуда.

Боль, как и радость, как и смех, как и миллионы других ощущений, была призраком из прошлого. Лишь напоминанием того, что в их измученных телах еще теплится жизнь.

Но если есть еще жизнь, значит есть и надежда, спросите вы?

Конечно, есть. Вот только она уже не та, эта надежда.

 

 

22.06.2029. Двадцать два дня до конца света

 

- Мам, мам, мам! - зовет звонкий, нетерпеливый детский голосок. - Скорее, мам! Мы здесь!!

- Сейчас иду, дорогая, - она улыбается, слыша такой родной, любимый смех дочери. Наверняка они с папой задумали какой-то необыкновенный сюрприз. Затейники...

Она скидывает замшевые полусапожки и прячет на антресоли.

- Ну иди же, иди к нам! - продолжает взывать дочь из соседней комнаты.

Она подчиняется. Сдув со лба челку, шагает по знакомому пути на кухню, откуда доносятся негромкие перешептывания ее мужа и дочери. По всему дому витают соблазнительные ароматы меда, миндаля и свежего бисквита. И вот, наконец, нужная дверь. Чуть дрожа в предвкушении - что же задумали эти проказники? - она берется за ручку и распахивает дверь.

- С ДНЕМ РОЖДЕНИЯ! - громко пропели в хор Ник и малютка Сара. Окинув взглядом комнату, она отметила про себя, что ее не поленились загодя затейливо украсить: воздушные шары и разноцветные гирлянды искрились в свете люстры. А на обеденном столе возвышался огромный торт с фруктами и завитками взбитых сливок.

Сара - маленький радостный комочек с золотистыми кудряшками и сияющими небесно-голубыми очами - кидается к ней, обнимая за ноги.

- Поздравляю, мамочка! - Сара улыбается, демонстрируя милые ямочки на щеках - черта, унаследованная ею от папы, - и сует ей в руки небольшую коробочку в блестящей упаковке.

Она вопросительно смотрит на дочурку, и, получив одобрительный кивок, торопливо разрывает оберточную бумагу.

- Милая... - с невероятным изумлением. - Ты сама это сделала?

Она с интересом рассматривает замысловатое плетение из белого, зеленого и фиолетового бисера. Надо же, ее доченьке всего пять, а уже такая умница...

- Сама! - гордо подтверждает Сара. - Твои любимые цвета!

- И правда...

- Я люблю тебя, мам.

- И я люблю тебя, Сара... - она берет ее на руки и прижимает к груди, уткнувшись лицом в мягкие волосы, пахнущие солнцем и чуть-чуть - ромашкой. Ник подходит к жене сзади и мягко обнимает ее за талию, нежно касаясь губами макушки. Так они и стояли, наслаждаясь блаженной тишиной и семейной идиллией...

Это был ее последний настоящий День Рождения. В тот же вечер Ник отвел ее в гараж и продемонстрировал новенькую машину Volvo , именно такую, какую она всегда хотела.

Странно, но в будущем вовсе не дорогой автомобиль стал ее единственной отрадой. Не он напоминал о прошлом, не он позволял подумать о хорошем, не его ночами лихорадочно прижимали к губам, заходясь в беззвучных рыданиях по тому, чего уже никогда не вернешь.

А маленькое бисерное ожерелье, сплетенное неопытной детской ручкой.

 

 

Настоящее время

 

Кормежку она пропустила, а потому спать легла натощак, и сны ее были неспокойны. Хотя и в них она редко видела иные сюжеты, кроме вселенского разрушения и отчаянных криков о помощи. Хорошие и светлые сновидения, посещавшие ее когда-то, сейчас казались чем-то фантастическим. Нереальным. Вымышленным.

- Шерил.

Она сразу же открывает глаза и садится, щурясь в полумраке.

- Ник... - протягивает руки к мужу, обнимает его за шею, притягивает к себе. Расслабляется, млея от столь редкого в эти смутные времена чувства защищенности и надежности. - Вернулся...

- Я не могу не вернуться, - шепчет он, легкими касаниями выводя узоры на ее плече. - Не могу, пока есть ты, Шерил.

Шерил. И только Шерил. Она уже давно привыкла к тому, что он перестал называть ее любимой; в хаосе, что творился вокруг, любовь как-то незаметно отошла на второй план. Да и не было сил на эту игривую головокружительную влюбленность, что околдовывает каждую пару.

В условиях выживания их прежние чувства потеряли актуальность. Они переросли в нечто новое, перешли на более высший уровень. Теперь это были очень крепкие узы, во многом похожие на родственные, только прочнее. Бесконечное доверие, как будто к самому себе.

Они были друг у друга. И никто не смог бы им друг друга заменить.

- Знаешь...

- Что?

- Завтра будет ровно год.

Он вздрогнул от внезапно пришедшего осознания. Сколько времени прошло. Сколь многое изменилось... и как же это странно. То, что они все еще живы, да притом вместе.

Живы телами, мертвы душой.

Год. Ровно год назад жизнь перевернулась. То был день, когда планету охватило массовое сумасшествие, вылившееся в грандиозную катастрофу. Судный день для многомиллиардного населения Земли.

Многие ученые прогнозировали ЭТО с пеной у рта, мелькая серьезными лицами на экранах телевизоров. Правительство уже придумывало пути отхода, дабы спасти человеческую расу и сохранить цивилизацию. Планировалось переждать буйство стихии в специально построенном убежище, а затем вернуться и существовать далее, словно ничего и не произошло.

Однако вердикт, вынесенный гелертерами наук, гласил: веры в спасение нет и быть не может. Потому что возвращаться будет просто некуда.

Гигантское космическое тело, отклонившееся от своей траектории, имя которому - Апофис, несло в с собою лишь разруху и смерть. В результате столкновения сильнейшая взрывная волна прокатится по орбите Земли, сметая все живое на своем пути.

"И тогда не останется правых и виноватых, - вещал в своей последней речи действующий Папа в Риме. - Тогда останется лишь единая сила, которая объединится, дабы вместе встретить Конец и перейти к новому Началу...".

13.07.2029. объятый пламенем астероид рухнул на Землю.

Все поглотил мрак. Столбы огня, взвивающиеся к почерневшим небесам. Люди бились в исступлении, наблюдая своими глазами погибель этого мира. Сознание каждого растворилось в приступах паники и острого желания жить, взыгравших с приближением неминуемой смерти. Смятение, сводящее с ума, превращающее людей в животных, одержимых инстинктом самосохранения. Кому-то свыше, наверное, было забавно наблюдать за тем, как люди, эти крохотные и ничтожные муравьи в горящем муравейнике, беснуются и неистовствуют, сражаясь за сохранность своей шкуры.

Каким жалким ему бы показалось это зрелище!...

А потом наступила тишина. Такая, что своим звоном заставляет кровь стыть в жилах. Обугленные руины мегаполисов были заполнены трупами. Мертвые тела, они были везде. А в некоторых местах - лишь кратеры, пустые и выжженные дотла, и поди знай, сколько зданий здесь было сровнено с землей, сколько жизней отнято! Кто знал, что астероид будет не один, а в компании множества метеоритных камней?

Везде пахло смертью.

Шерил помнила тот день, будто все это случилось вчера. Помнила, как металась, подобно загнанному в угол хищнику, каждый раз вздрагивала, когда ей казалось, что среди колонны мертвецов она видит свою дочь...

- СА-А-А-А-РА! - она помнила, как раз за разом бешеный крик срывался с ее соленых от слез губ. Помнила, как позади плелся убитый горем Ник, что даже не пытался утихомирить нервный припадок супруги. Не видел смысла.

Хотя бы раз в жизни надо, надо выплеснуть то, что накопилось. И Шерил была благодарна мужу за то, что позволил ей это сделать. Не зря раньше - в ушедшей вникуда счастливой и беззаботной жизни - он был психотерапевтом.

С тех пор Шерил не видела Сару. Никогда. И пусть материнское сердце разрывалось на части, изменить ничего было нельзя.

А может, оно и к лучшему, а, Шерил? Твоя дочь осталась там, далеко в прошлом, в мире, наполненном добротой и любовью. В детстве. В стране, где никто не умирает.

Сара не могла стать частью этого мрака, этого нового мира, это было бы глубоко неправильным. Противоестественным.

Но почему-то этот факт не мог унять боли несчастной молодой женщины. Шерил была несчастна. Она никогда не думала о том, что существует во Вселенной вещь, способная разлучить ее с дочерью, сломать ее семью. Ее маленький идеальный мир, в котором не было места печали.

Но, как ни прискорбно, такая вещь все же существовала. Конец Света.

"Поздравляю, мамочка..." - из мыслей не выходила милая улыбка дочери, такие родные ямочки на розовых щечках-лепестках и веселый смех, будто перезвон колокольцев...

Она упала на изрытую землю и закричала, точно раненый зверь...

Они были единственными выжившими в Грейт-Фолс, штат Монтана.

 

...к 17.07.2029. побитый и жалкий мирок чуть оживился. Те, кому удалось выжить, сбивались в группы, дабы держаться вместе. Шерил и Ник предпочли действовать в одиночку, не прибиваясь ни к какой компании. Нику опыт, накопленный им за годы изучения психологии человека, подсказывал: когда люди осознают, что не осталось больше ничего привычного, никакой цивилизации - воцарится хаос, от которого потом не убежишь и не спрячешься.

Однако опасения его сбылись раньше, чем он рассчитывал.

Хаос пришел неожиданно. Борьба за ресурсы превратила оставшихся в живых представителей человеческой расы в убийц, подчинявшихся исключительно своим животным порывам. Дефицит одежды, работоспособного транспорта, жилья, продуктов и питьевой воды - все это не заставило себя долго ждать. И повлекло ужасающие последствия.

Вооруженные до зубов лидирующие группировки, которых негласно решено было называть одним определяющим словом - "мародеры" - обшаривали все. Брали тоже все без исключения, все, что могли найти в развороченных городах. В том числе и людей. Мужчин и женщин. Первых - в качестве рабочей силы и, если съестного катастрофически нехватало - пищи. Вторых - для удовлетворения голода иного рода. Голода плоти.

Нику и Шерил около двух месяцев удавалось избегать опасных воинствующих объединений, добывать пропитание и укрываться от непогоды. Одним словом, выживать. Но в конце концов их все равно поймали. Силой усадили в фургон и привезли на какую-то базу километрах в десяти к северу от Конрада.

Первые несколько дней в лагере мародеров были самыми ужасными в жизни Шерил.

Она помнила, как впервые оказалась в прокуренной насквозь тускло освещенной комнате, на кровати с большим балдахином. Как ее бесцеремонно повалили на перину и водили шершавыми мужскими руками по беззащитному телу. Как разрывали одежду, начисто игнорируя ее протестующие крики. Как жестко присваивали себе, до боли сжимая бедра и оставляя на коже багровые синяки...

Вот тогда она по-настоящему возненавидела. Но не своих мучителей, а саму себя - за слабость. Эту проклятую беспросветную жизнь, что принудила пасть так низко.

Было... мерзко.

Ник отнесся к этому в какой-то степени героически. Нашел в себе силы улыбнуться, заботливо обнять рыдающую супругу и тихонько бормотать на ухо слова утешения, не приносящие, впрочем, никакой пользы... но Шерил все равно была рада тому, что он всегда рядом.

Самому Нику приходилось сутками работать безо всякой передышки. Трудился он на совесть, иначе бы не пожалели - съели сразу, как и других пленных. Ночами Шерил частенько становилась на колени и благодарила Всевышнего за то, что эта страшная участь обошла стороной ее мужа. И молилась, чтобы этого не произошло вовсе.

Она все еще верила в Бога.

 

- Давай сбежим? - его теплое дыхание обжигает шею. Шерил рассеянно перебирает его засаленные вьющиеся волосы. Совсем оброс...

Услуги парикмахера, как и горячий душ, были здесь редкостью.

- Сбежим? - повторяет он, с упованием глядя ей в глаза.

- Куда бежать? - она ведь знала, что бежать им некуда.

Больше всего Нику не хватало именно ЕЕ. Ее, той Шерил, что рассеялась в пелене прошлого, в тех землях, где не было войн и непроходящих страданий. В тех землях, где светило солнце. В тех же, где сейчас пребывала и его дочь, малютка Сара.

Физически он ощущал ее присутствие. Но чувствительные фибры души не обманешь: Шерил здесь не было. Была лишь пустая оболочка. Его Шерил умерла вместе со всем тем хорошим, что прежде было в этой грешной обители.

- Подальше отсюда. - он подумал немного и добавил: - На север.

- Почему на север? - слегка удивилась она.

Он опасливо оглянулся на дверь, затем заговорил, понизив голос:

- Сегодня в нескольких милях отсюда была схвачена небольшая группа людей. Семья из Айдахо. Прежде чем их увели, мне удалось перемолвиться с одним парнем, Аланом...

- И что же он тебе сказал?

Ник вдруг слегка улыбнулся краешком меловых губ. В глазах его горело нечто странное, но смутно знакомое. Неужели надежда?

- Колонии, Шерил!

- Что?

Он тихо рассмеялся. Впервые за целый год.

- Не всех комета застала врасплох. Были те, кто предсказывал верные последствия столкновения.

- О чем ты говоришь, Ник? - она по-прежнему не понимала ни единого слова.

- Канада не стала пристанищем мародеров. Правительство страны загодя все рассчитало, заготовило припасы и построило убежище. Там есть колонии, Шерил. Мирные колонии.

- Звучит так... странно, - она покачала головой. "Слишком странно для мира, в котором мы живем сейчас...".

Ник аккуратно заправил за ухо женщины темную прядь, падающую ей на лицо.

- Нет. Это вполне реально. Мы можем все изменить, любимая.

"Любимая...".

Ее бледное лицо озарила слабая улыбка. Такая улыбка бывает лишь на лице умирающего, который слышит, как над ним убиваются люди. Много людей, которым он по-настоящему дорог.

- Значит, бежим? - неуверенно спросила она.

Он переплел ее пальцы со своими и приложил к губам.

- Значит, бежим.

 

Маленький, разграбленный до фундамента городок Леджер, поблизости - река Драй-Форк Мариас. Сюда пленных и привезли мародеры. В лагере почти закончились запасы питьевой воды, а эта водная артерия была единственной в Монтане, что во время падения кометы не была похоронена под слоем пепла и чья вода была пригодна для питья. С узников на время сняли наручники и выпустили на берег, чтобы они набрали воды в канистры. Двое громил с автоматами расположились метрах в пятнадцати от реки, около грузовика; они зорко наблюдали за действиями рабов, но было видно, что это занятие им порядком наскучило.

"Скоро..." - подумала Шерил и посмотрела на мужа. Ник ответил коротким кивком и вновь принялся за работу.

Солнце палило нещадно; температура давно перевалила за 30 °С. После катастрофы климат изменился, правда, незначительно. Но Монтане стало куда теплее, чем было раньше. Оставалось лишь надеяться, что знойной погоде удастся в скором времени усыпить бдительность охраны.

Постепенно настроение мародеров становилось все более унылым. Они лениво переговаривались между собою, то и дело откладывали в сторону оружие и тянулись к флягам с заветной влагой. О потребностях пленных, которым в такую жарищу приходилось еще хуже, они не особо заботились.

А они тем временем отошли на порядочное расстояние, чуть в стороне от остальных.

- Пора. - шепнул Ник, хватая ее за руку.

Шерил задержала дыхание, и они нырнули.

Холодная вода хлынула в нос, залила уши... Шерил старалась не обращать внимания на эти неудобства. Она знала, что под водой придется пробыть какое-то время, чтобы никто не сумел засечь их передвижение. А если засекут... шансов мало. Конец.

Она услышала какой-то шум извне. Терпела еще какие-то секунды, поняла, что больше не может, и толкнула Ника в бок. Он покорно оттолкнулся ногами от дна, и она всплыли на поверхность, делая столь необходимый обоим глоток воздуха...

- СТОЯТЬ! А НУ НАЗАД! СКОТЫ... - со стоянки на берегу летели угрожающие крики и неприличные ругательства.

Они снова погрузились в воду.

Шерил внезапно услышала резкий свистящий звук. "Автоматная очередь..." - с ужасом подумала она. Разум забил тревогу. Шерил энергичнее поплыла вперед, крепко держа за руку мужа.

Крики удалялись и удалялись, пока не стихли вдали. Только тогда она осмелилась вынырнуть и оглянуться назад.

Им удалось уплыть так далеко, что машину мародеров не было видно. Лишь заросли кустарника на берегу и недосягаемая линия горизонта.

Сердце затрепетало, точно крылья птахи. Неужели? Неужели получилось? Неужели свободны? Свобода! А ведь она уже не надеялась вкусить ее прелести вновь. Шерил громко и радостно рассмеялась, вскинув голову к небесам.

Лишь чудом уцелевший после кораблекрушения мог понять ее счастье. Счастье человека, которому хочется смеяться просто потому, что он дышит.

- Шерил... - внезапно захрипел супруг, вцепляясь в ее плечо. - Помоги...

Она моментально забывает обо всем и помогает мужу подняться. Ник дышит тяжело и зажимает правой рукой нижнюю часть живота. Сквозь его побелевшие от сильной хватки пальцы струится алая кровь. Шерил замирает, сердце пропускает удар.

- Ты ранен? - еле шевеля губами, спрашивает она.

Он через силу улыбается.

- Ничего, царапина, пуля прошла навылет. Забудь об том. Главное сейчас - выбраться отсюда... мародеры скоро нас нагонят, если мы будем здесь рассиживаться...

Он старался говорить уверенно, а Шерил изо всех сил старалась верить его словам. Надежда не позволяла опустить руки. Однако какая-то ее часть - глубокая-преглубокая частичка души - осознавала, что ситуация их не просто плохая, а практически безнадежная. Рана Ника явно нешуточная; далеко им уйти вряд ли удастся, а мародеры не отступятся, это факт. Необходимо было срочно отыскать какое-никакое убежище и помочь супругу, хотя при отсутствии медикаментов...

Нет. Он не может умереть.

- Надо уходить! - сцепив зубы, Шерил перекинула его руку через плечо. Они взяли курс на северо-запад.

Нику становилось все хуже и хуже. Время от времени они делали короткие остановки, дабы восстановить силы, и если ей удавалось немного отдохнуть, состояние Ника все еще оставляло желать лучшего. Шерил перевязала его, оторвав кусок ткани от своего платья. Несколькими километрами восточнее Норд-Леджер-Роуд они наткнулись на склад виски фирмы Maker ' s Mark . Радуясь такой удаче, Шерил обработала ранение спиртосодержащей жидкостью. Но и это не возымело эффекта.

Иного выхода, кроме как продолжать путь, у них не было, и они отправились дальше.

Вот супруги оставили позади Драй-Форк Мариас и пересекают лесистую местность. Как назло, начинается дождь, земля становится влажной и скользкой. А Ник уже еле переставляет ноги и почти теряет сознание.

- Еще чуть-чуть, Ник... - шепчет она. Силы на исходе. - Еще чуть-чуть...

Крики и вой сирены позади заставили ее застыть, точно каменное изваяние. Мародеры.

Беглецов еще не обнаружили. Пока обыскивают окрестный лес. Нужно торопится, иначе рано или поздно их найдут, и Шерил понимала, что медлить опасно.

- Быстрее! - лихорадочно бормочет она, ускоряя шаг.

- Постой... - слабо произносит Ник.

- Потерпи, Ник... - приободряет она любимого. - Потерпи немного, нам ведь надо...

- Не нам. Тебе.

Она замедляет ход.

- Что?

- Оставь меня здесь, Шерил.

Странно. Очень странно. Прежде ей часто доводилось слышать эту фразу в голливудских фильмах. Обычно за ней шла душещипательная сцена: умирающий герой уговаривал свою спутницу (или спутника) продолжать путь в одиночку, далее следовало прощание, сопровождающееся бурными рыданиями... это всегда изображалось крайне реалистично и, несмотря на абсолютную банальность, трогало до глубины души. Но, тем не менее, Шерил никогда не представляла себя в подобной ситуации.

А вот теперь час пробил. И от этих слов было... больно?

Именно. Больно до безумия.

- Нет... - упавшим голосом произносит она. Ощущение, словно ее мужа отправляют в газовую камеру, и шансов у него нет. Понимаешь, что любые действия бесполезны, но ничего не можешь с собой поделать. Ты не можешь и не хочешь отпускать, потому что любишь. Потому что разучилась жить без него. - Мы вместе начали это все, Ник. Вместе и закончим.

- Я так хотел вновь увидеть тебя счастливой... - в его голосе нет ничего, кроме непроходимой грусти и сожаления. - Эта мысль не давала мне сдаться, не давала умереть... и теперь... когда я столько сделал ради этого... ты отказываешься от спасения?

- Ты прекрасно знаешь, что грош цена этому спасению без тебя! - кричит она. По щекам катятся слезы.

Он слегка касается окровавленными пальцами ее скулы, оставляя на щеке красную полосу.

- Я умоляю. Ради меня. Ради Сары.

- Ты садист...

- Нет. Просто ты - все, что у меня осталось.

Она плачет, мелко подрагивая плечами.

- Ну-ну, успокойся... все хорошо... - он улыбается ей, широко-широко, но все равно вымученно и печально. - Не надо только потом корить себя... просто пойми: лучшее, что ты можешь сделать ради меня - жить дальше.

Она улыбается в ответ, подавляя рвущиеся наружу всхлипы. Пусть в последний раз он увидит ее не убивающейся и не разбитой. Пусть увидит ее улыбку.

- Я очень люблю тебя. Больше всего на свете. Ты мой оплот... - она не выбирает слова для своего последнего признания ему, а говорит то, что лежит на сердце. - Не знаю, как у меня получится жить без тебя, но... я попытаюсь, обещаю...

- Я тоже... тебя люблю. - он смотрит ей прямо в глаза. - А теперь уходи. Уходи...

Она смахивает слезы и поднимается на ноги.

- Прощай. - она круто разворачивается и убегает. Летит, не оборачиваясь.

Боится смотреть на мужа, что остался позади. Знает - уже не сумеет побороть себя, не сумеет уйти.

- Прощай... - тихо говорит он, провожая взглядом удаляющийся силуэт любимой. Затем, морщась от ноющей раны, разворачивается лицом на юг, откуда должны появиться их преследователи. Достает из-за пазухи револьвер. Ему удалось стащить ствол на базе в день их бегства.

Вот несколько человек крадучись выходят из-за деревьев.

"Это - за мою Шерил".

Гремят выстрелы. И вот трое из пятерых мучителей лежат без движения на сырой земле. Ник в очередной раз мысленно поблагодарил своего покойного отца за то, что в детстве отдал его на кружок по стрельбе.

- У них оружие! - долетает до его ушей вопль одного из уцелевших мародеров.

- Окружаем их!

Он вновь выглядывает из-за своего укрытия - широкого ствола дуба - и вновь стреляет. Крик, и следующий мародер уже валяется, хватаясь обеими руками за свежую рану в груди. Можно считать, уже покойник.

Ник опять поднимает свое оружие, как вдруг слышит за спиной звук перезаряжаемой винтовки - звук, означающий приговор.

Он с улыбкой выпускает револьвер и поднимает глаза к небу.

"Шерил... удачи!".

Последний оглушительный выстрел разрывает воздух.

 

Он на землю упал, и уже не кричал.

На холодной земле, тяжело он дышал,

И тихонько закрывались его глаза,

А по щеке соскользнула слеза...

 

Полуразрушенное шоссе Дирфут заполнено покореженными автомобилями. Давненько никто не ездил по этой дороге. С наступлением конца шоссе не слышало шума моторов, ведь некому больше сидеть за рулем. Вот и сейчас по потрескавшемуся асфальту мчится одна-единственная машина - внушительных размеров черный джип Land Rover . Машина несется на полной скорости, ловко минуя другие, те, которые уже никогда не заведутся.

Вот уже на горизонте маячит что-то, что-то огромное. Land Rover подъезжает ближе и останавливается. Из кабины выбирается молодая женщина, облаченная в джинсы, кожаную куртку и сапоги-берцы. Она поправляет сидящие на носу солнцезащитные очки на манер полицейских и поглаживает заткнутый за пояс "кольт". Взгляд уверенной особы быстро обегает огромное металлическое возвышение - ограду Канадского города Калгари, ставшего теперь резервацией.

- Ты был прав, Ник... - негромко произносит Шерил и, подойдя к возвышению, без колебаний стучит по нему сжатой в кулак рукой.

По ту сторону слышится какая-то возня. Затем металлическая стена медленно раздвигается, выпуская наружу серьезного мужчину средних лет в военной форме, вооруженного короткоствольным пистолетом.

- Приветствую. Главнокомандующий военно-морской армии Канады Ник Джефферсон.

Шерил отдала командиру честь.

- Шерил Уикхард, единственная выжившая в Грейт-Фолс, Монтана, США,

- Монтана? - удивился Джефферсон. - Нет, вы не единственная.

- Правда? - она приятно удивлена. - Ну что ж...

- Каковы ваши цели, мисс Уикхард?

Немного подумав, она ответила:

- Я не хочу больше прятаться и убегать. Хочу вернуться к нормальной жизни.

- Похвально. А вы интересная личность, мисс Уикхард. - командующий прячет пистолет в кобуру. - Следуйте за мной.

Ее ведут на территорию резервации. За спиной неслышно закрылись массивные ворота. Шерил с интересом рассматривает множество аккуратных двухэтажных домов из светлого дерева, построенных явно недавно. В резервации царит оживленная атмосфера: женщины суетятся (очевидно, скоро время обеда), мужчины о чем-то беседуют между собой, ребятишки бегают туда-сюда, играя в прятки. По улицам ездят машины. Какая-то старушка выгуливает черного непоседливого песика. В общем, обычный городок, если бы не металлическое ограждение, напоминающее о том, что всем им посчастливилось избежать всемирной катастрофы.

- Скажите, мистер Джефферсон, - вдруг произнесла Шерил. - А много ли таких колоний?

- Много ли? - переспросил командующий. - Как вам сказать... по моим прикидкам, в США подобного нет и не было. Но в Европе сейчас спокойно, почти каждая крупная столица получила статус резервации и регулярно принимает беженцев. Нам удалось связаться с премьер-министром Франции...

Командующий Канадскими войсками продолжал что-то говорить, однако внимание Шерил было приковано к совсем другому. На ее глазах двери одного из домов распахнулись, и оттуда выбежала девочка лет шести. Весь ее облик, а особенно - золотисто-пепельные кудряшки - был ей отдаленно знаком...

Девочка вдруг замерла. В светло-голубых глазах отразилось потрясение, но затем оно сменилось дикой, безудержной радостью.

- МАМА! - закричала девочка, махая Шерил ладошкой...

А она стояла и не могла поверить в происходящее. Все вокруг стало казаться всего лишь плодом ее больного воображения, полетом сумасшедшей фантазии. Может, это только сон?

Дрожащей рукой Шерил нащупала под курткой маленькое бисерное ожерелье.

Нет. Это реальность.

 

 

Magna res est amor

 

- С добрым утром! - звонкое девичье сопрано раздалось прямо у него над ухом, сработав лучше любого будильника.

В ответ он что-то недовольно промычал, поморщился, укрылся одеялом с головой и перевернулся на другой бок, буркнув в ответ:

- Я сплю.

- ТОГДА ПОДЪЕ-Е-О-ОМ! - завопила она и, ухватившись за край одеяла, потянула на себя. - Ну же, вставай, соня...

Саймон Коуп - а это был он - чуть приоткрыл один глаз.

- Сегодня выходной! Могу я нормально поспать?

- Нет! - она весело хихикнула и, коварно прищурившись, запустила пальчики под одеяло. - Ты боишься щекотки, правда ведь, злючка-Саймон?

От ее шаловливых прикосновений по телу пробежали горячие мурашки. Саймон перехватил тонкую ладонь девушки и с легким раздражением воскликнул:

- Тина, прекрати!

- А то что? - игриво спросила она, чуть склонив голову набок. В больших глазах цвета молочного шоколада плясали бесенята. Тина наклонилась совсем близко зашептала - нарочито медленно, нарочито сексуально: - Ты... накажешь меня, злючка-Саймон?

Он сглотнул, ощутив внезапно нахлынувшее возбуждение.

Эта чертовка знает, на что давить. Теперь-то ему точно не уснуть.

- Я же сказал... - Саймон отстраняет ее от себя и садится на кровати, приглаживая растрепанные черные волосы. Сердито хмурится. - Ну и хитрая же ты!

Тина устраивается у него на коленях и ластится, как преданная собачонка ластится к хозяину. Однако Саймон как никто другой знал все уловки этой странноватой особы - всю эту показательную покорность, нежность. Внутри милой оболочки пряталась целеустремленная и несгибаемая натура. Тина захочет - Тина получит. И никак иначе.

- Да, иногда приходится прибегать к подобным... ухищрениям...

Он обхватывает ее за талию и крепко прижимает к себе, чувствуя пробегающее по всему телу сладостное напряжение - словно через него электрический разряд пропустили. Слегка проводит языком по пухлой нижней губе девушки, обжигаясь ее теплым дыханием. Уже на грани, но торопиться не хочется...

Каждая секунда - сладкое мученье. А он упивается, как последний мазохист.

Тина вдруг фыркает, точно выбравшаяся из воды кошка, и быстро сползает на кровать, оставляя своего любимого в недоумении и немом укоре.

- Чего расселся? - с притворной строгостью спрашивает она. Схватив висящие на спинке стула брюки, швыряет их прямо в лицо удивленному парню. - Одевайся скорее, нам пора!

Заливисто рассмеявшись, чмокает нахмурившего брови Коупа в лоб и выбегает из комнаты, на ходу закалывая волосы. Саймон смотрит ей вслед с некоторой обидой, а затем, чертыхнувшись, натягивает брюки. Тина, как всегда, себе на уме. Он давно привык к столь переменчивому поведению - полюбил его, как и саму девушку. Находил в нем некое очарование, некую непохожесть на других, что-то выбивающееся из серых скучных будней.

Но сегодня оно раздражало. Как и причудливая надпись на календаре, что красовался над письменным столом: "6 января".

 

У каждого из них за плечами - странное детство, большая любовь, которая кончилась плохо, попытка писать - последнее средство от стресса. Придуманный друг, чтобы не было так одиноко. У каждого из них в кошельке - последние деньги. И нервная мама, и мерзлые руки в карманах...

Такими они, Саймон Коуп и Тина Тауэр, были несколько лет назад, когда только начали свою совместную жизнь.

Стояла преотвратительная погода, дождь и слякоть. Никакой романтики.

- Вот и закончился семестр.

- Да.

Тина ежится, когда холодные капли падают за шиворот ее тоненького пальтишка, и натягивает на голову капюшон. Поджимает озябшие ноги в капроновых колготках - с утра надела юбку, совершенно позабыв о запланированной прогулке с парнем.

Саймон видит, что она продрогла насквозь.

- Зайдем в кафе?

- Да. - Она шмыгает носом.

Он берет ее за руку и заходит в первое попавшееся заведение. Все равно какое, лишь бы теплое.

Они садятся за столик в самом углу. Саске помогает Тине устроиться на диванчике и садится рядом, растирая ее дрожащие плечи.

- Добрый день. - Молоденькая официантка сияет приветливой улыбкой, так не вяжущейся с хмурым осенним днем. - Определились с заказом?

- Нет. Еще думаем.

Официантка покорно отходит. А Тина гадает про себя, поняла ли она, что ни о каких "думаем" и речи быть не может. Понимает ли она, что денег у них практически нет, что оба они сбежали из дома от вконец надоевших деспотов-родителей, не имея никаких средств к существованию.

- Саймон... - она наконец решается заговорить с ним.

- Что, Тин?

- У тебя ведь есть план, да?

Он знал, что она будет ждать от него мудрых решений. Мудрых поступков и вообще стабильности, надежности. Ха. Он бы и признался, быть может, что и сам совершенно разбит, сбит с толку, что сам не знает, что делать - да не хочет. Не хочет так ее разочаровывать. Пугать не хочет.

- Есть. Не волнуйся.

Тина кивает с напускным спокойствием и вновь гадает про себя: а подозревает ли Саймон о том, что она, Тина, давно все поняла?

- Послушай, Тина... - он наклоняется и слегка касается губами ее виска, вдыхает тонкий морозных запах, исходящий от ее волос. - Я же обещал, что все устрою. Мы выкарабкаемся. Устроимся на работу, снимем квартиру... будет трудно, многое придется отдать, но мы справимся. Поверь.

- Я верю. - Вполголоса отвечает она и обхватывает любимого за шею, привлекая еще ближе к себе. - Саймон, я не вернусь домой. Ни за что.

- Я тоже.

У них больше не было дома.

Тина все убеждала себя в том, что так правильно. Что теперь они свободны, что теперь они вместе, что никто больше не разлучит их.

- Уже выбрали, что будете заказывать? - вклинился в их беседу нежный голосок официантки.

- Я же сказал, что мы еще думаем. - С легким раздражением произнес Саймон.

- В таком случае, вам лучше подумать снаружи, - мягко сказала девушка. - Понимаете, в нашем кафе нельзя рассиживаться просто так.

Саймон посмотрел на официантку с величайшим презрением и приобнял свою спутницу.

- Хорошо, мы уйдем. Тин, надень шапку.

Они покинули кафе, не попрощавшись.

На улицах было пустынно и неуютно; мелкий моросящий дождь превратился в настоящий ливень. Потоки его бежали по асфальту, подхватывая на своем пути грязно-желтые листья. Мимо на большой скорости пронеслась какая-то машина, обдав пару мутной водой.

- Чтоб тебя! - выругался Коуп, отряхивая куртку. - Тина, что такое?

Тауэр остановилась. Ясные глаза девушки были прикованы к сверкающей витрине какого-то фешенебельного магазина.

Саймон подошел ближе.

- Смотри, Саймон, какая красота... - пробормотала она, зачарованно глядя на дорогое украшение - медальон с откинутой крышечкой, внутрь которого в специальные рамки помещались две фотографии. Сам медальон - небольшой серебряный овал с причудливой гравировкой и цветочным узором - был красив так, что дух захватывало. "Magna res est amor"** - гласила витиеватая надпись на ободке.

Саймон взял Тину за руку.

- Помнишь, я говорил о том, что многое придется отдать и многого лишиться?

- Да. - Она бросила последний тоскливый взгляд на медальон. - Я помню...

...И каждая осень горчит на финальном забеге, в попытке найти океан за обычною ванной.

 

- Какие гирлянды возьмем?

- Все равно, давай на твой вкус.

- Ну не-е-ет, Саймон! Мне же интересно твое мнение!

- Мне кажется, красные будут лучше всего.

- Но они ведь не подойдут к обоям! - возразила она.

- Хорошо, берем зеленые. - Примирительно сказал парень.

- Сольются по цвету с елкой!

- Серебристые? - снова предложил он.

- Не люблю этот цвет! - заупрямилась Тина.

- Может, розовые?

- Издеваешься? - возмутилась она. - Хочешь превратить нашу квартиру в домик для Барби?

- Ладно, тогда сама решай! - не выдержал Коуп.

- Золотые!

Схватив со стеллажа охапку блестящих елочных украшений, девушка покатила тележку дальше. Саймону ничего не оставалось, как плестись позади. Он всем сердцем ненавидел магазины и суету, а потому с самого утра пребывал в самом что ни на есть паршивом настроении.

В супермаркете было не протолкнуться; царил предпраздничный хаос, гам, скидки и акции. Люди бегали от полки к полке, суетились, ругались, обсуждая покупки. Многие из них до сих пор не подготовились к Рождеству, и теперь спешили наверстать упущенное. Вот так всегда: откладываешь, откладываешь, дескать, времени еще предостаточно, и тут, на тебе - уж и празднество на носу.

Среди таких вот "неподготовленных" оказались и Саймон с Тиной. Оно и понятно, дел в последнем месяце у них было невпроворот. Коуп корпел над эссе для требовательного, даже малость неуравновешенного профессора Эбелла и подрабатывал в магазине мужской одежды. Тина же училась на вечернем в NU* на психолога, а днем служила в местной забегаловке - барменшей. Понятное дело, что им обоим было не до приготовлений.

- Смотри, куда прешь! - заорал кто-то. Саймон почувствовал сильный толчок в спину и обернулся, уже готовый как следует проучить хама.

- Стоят тут всякие! - проворчала хрупкая старушонка, угрожающе потряхивая клюкой и держа за руку девочку лет пяти. - Дорогу уступите!

- Прошу, мэм. - Мрачно ответил Саймон, отходя в сторону.

- Саймон! САЙМОН! - к нему подбежала, гремя посудой, Тина. - Куда ты запропастился? Я тебя везде искала. Посмотри, какие блюдца! С цветами! И всего-то пять долларов. Давай купим, а? Ну пожа-а-алуйста...

- Как хочешь, - пробормотал Коуп. Пробормотал так, отстраненно, лишь бы отвязалась.

Подпрыгнув, Тин умчалась в отдел постельного белья.

Было жарко и душно, а от шума болела голова.

"Сущий ад..."

- Саймон... - Тина вновь высунулась из-за лотка с домашними тапочками. - А может...

- ЧТО?! - вспылил Саймон. - ЧТО ЕЩЕ ТЫ ОТ МЕНЯ ХОЧЕШЬ?

Тина умолкла на полуслове.

- Да ничего, Саймон... - каким-то не своим, ледяным и спокойным голосом ответила девушка. - Я сама разберусь, спасибо.

И ушла. Снова.

- Господи... - Коуп закатил глаза. Он знал, что раз уж его Тин стала столь покладистой, добра не жди. Придется ползать на коленях дома, вымаливая прощение. Неделями мыть полы и вести себя тише воды, ниже травы. А за что? Что он такого сделал?

Разве она сама не видит, как тяжело ему в такой обстановке? Как тяжело ему перед Рождеством?

Ведь он с детства ненавидит Рождество. Да и вообще все праздники.

- Эй, дяденька! - пропищали сбоку.

Он потер пальцами виски и устало посмотрел на обладателя тоненького голоска - мальчишку с оттопыренными ушами и встопорщенными светлыми волосами.

- Чего тебе, пацан?

- Купи мне конфетку!

Саймон слегка удивился.

- А где твои родители?

- Купи конфетку! - с нажимом повторил ребенок.

- Мама тебе купит.

- Нет. Купи конфетку!

Саймон уже начал злиться.

- Нет, не куплю. Иди ко своим.

- Купи!

- Пацан, ты в своем уме?

- Купи! Купи! Купи! - продолжал упрямо талдычить он.

- НЕТ! - рявкнул Саймон так, что стеллажи затряслись.

В холле повисла тишина. Многочисленные покупатели притихли и обратили осуждающие взгляды на Коупа.

- Как можно? - зароптали вокруг. - Накричал на ребенка!..

- Саймон? - он увидел неподвижно стоящую Тину. Коричневый бумажный пакет упал из ее рук, и разноцветные мармеладные мишки рассыпались по полу.

Тина очень любила детей, и Саймон это прекрасно знал, а потому сразу понял - дело дрянь. Ох и достанется же ему.

Но подозрения его не оправдались. Вместо того, чтобы отчитать возлюбленного, Тина, круто развернувшись, кинулась прочь.

- Тин! - крикнул Саймон и бросился следом, расталкивая народ. Люди возмущались, а ему было плевать - он видел лишь удаляющуюся фигурку своей девушки. - Да погоди же ты!...

Он поймал ее уже за кассами - у выхода из супермаркета, за которым начинался торговый центр. Настиг и, не рассчитав силы, резко развернул лицом к себе.

- Тина, какого... - он осекся, заметив ее покрасневшие глаза и слезы, сбегающие вниз по щекам.

Он впервые видел, как она плакала. Его отважная, стойкая и упорная Тина, воплощение невозмутимости. Она, что всегда все держала в себе и считала делом низким и постыдным - рыдать на людях. Считала неприемлемым вообще демонстрировать кому-либо, как тебе плохо.

- Тин... - слова застряли в горле. Она была такой... такой беззащитной.

Саймон хотел было обнять любимую, но она оттолкнула его - оттолкнула с неожиданной злостью.

- Не смей! - голос предательски дрожал. - Не трогай меня!

- Тин, успокойся.

- Не трогай меня!

- Все хорошо!

- Не трогай! - она все пятилась, качала головой, роняла слезы на плиточный пол и повторяла свое жалкое "не трогай, не трогай" на все лады.

- Может, прекратишь истерику? - мрачно предложил Коуп, потеряв терпение. - Все в этом магазине уже на тебя налюбовались. А теперь пошли домой.

- Домой? - переспросила она. - Нет, Саймон, у меня дома нет. У нас дома нет, слышишь?!

- Да что ты несешь?

Она рассмеялась.

- Сколько мы уже вместе? Скажи мне, ну!

- Четыре года.

- Пять! ПЯТЬ ЛЕТ! - воскликнула она. - И все эти пять лет я терпела. Я молча выносила твое плохое настроение, твое постоянное отсутствие. Я работала и училась, у меня свободного времени даже не было. Я всю себя тебе отдавала, понимаешь?

Саймон оставался спокойным.

- Но ведь ты сама выбрала такую жизнь. Могла и не менять ничего.

- А я и не упрекаю тебя в этом. - Она усмехнулась. - Ты прав, выбор этот был моим, и я не жалею. Я хотела сказать о другом, ты просто не умеешь выслушивать до конца.

- И о чем же? Тин, умоляю, заканчивай весь этот спектакль!

- Спектакль! - передразнила она. - Ну да, спектакль. После пяти лет совместной жизни, в течение которой влюбленные только и делали, что пытались устроить свою жизнь, Саймон Коуп не снизойдет даже до того, чтобы нормально, радостно, по-семейному встретить Рождество. Занавес!

- Ты же знаешь, что я тоже работал! Я старался, чтобы у нас все было хорошо!

Она посмотрела на него с некоторым удивлением.

- Почему тогда сейчас ты рушишь все, а, Саймон?

Он замолчал.

Действительно, почему так вышло? Почему сейчас в его душе такой хаос, почему он раздражается по пустякам? Почему с самого утра настроение падает все ниже и ниже?

Увы, он и сам не знал ответа.

Тин утерла слезы рукавом джемпера. Она больше не плакала. Только нижняя губа чуть подрагивала.

- Я устала от всего этого. И... ох, лучше ничего не говорить. Просто прощай.

Саймон как-то растерянно наблюдал за тем, как Тауэр, чуть пошатываясь, бредет мимо магазинов, пестреющих рекламными плакатами с кричаще-яркими зазывающими фразами. Наблюдал - и не чувствовал необходимости идти следом, догонять, утешать.

И вот она скрылась за поворотом.

Быть может, так будет правильнее? Быть может, они действительно больше не нужны друг другу?

Его невеселые размышления были неожиданно прерваны.

- Молодой человек!

- М-м? - Саймон обернулся и увидел улыбающегося мужчину лет пятидесяти с длинными седыми волосами, восседающего за стойкой какого-то магазина. Мужчина махал рукой, подзывая к себе Коупа.

Он подошел, мельком глянув на вывеску лавки: "Антикварный салон"

- Чего тебе? - довольно грубо поинтересовался юноша.

Однако продавец не обиделся.

- Слушай, парень, не окажешь мне услугу?

- Какую еще услугу?

Седовласый консультант перегнулся через столешницу.

- Я - Санта-Клаус!

- Что? - не понял Коуп.

- Да Санта-Клаус я!

- Больной ты, а не Санта Клаус! - вскипел Саймон, не особенно любивший подобные шутки.

- Нет-нет, ты не понял. Я Санта-Клаусом работаю. - Дядечка указал на красный костюм, висящий на вешалке в глубине магазинчика. - Меня друг попросил подменить здесь, у него дочка с лестницы упала и руку сломала, он ее повез в больницу. Отказать я не смог. А у меня в восемь начинается праздник у детишек, здесь, в торговом центре...

Саймон задумчиво блуждал взглядом по витрине, не особо прислушиваясь к своему собеседнику. Какое дело до чужих проблем, когда у самого их навалом?

И тут внимание Саймона вдруг привлек какой-то предмет. А именно - кулон, покоящийся на бархатной подушечке за стеклом. В сознании юноши что-то шевельнулось - некое дежавю, будто бы он подобную вещицу уже где-то видел.

- Эй, ты, Санта-Клаус, - обратился Саймон к продавцу. - Тебя как звать?

- Дэнни, - представился он. - Так ты подменишь меня, парень?

- Подменю, Дэнни, подменю, - Кивнул Коуп. - И еще...

- Да? - с готовностью откликнулся Дэнни, что был несказанно рад тому, что теперь праздник не сорвется, а ему не придется объясняться перед начальством.

- Упакуй-ка мне вот этот кулончик. Да побыстрее.

 

Тина всегда считала себя сильной. Думала, что сумеет уладить любую проблему. Но сейчас она не видела никакого выхода. Никакого, кроме как уйти.

- Господи... - прошептала она, закрывая лицо руками.

Вновь подступили слезы - ненавистные ей слезы.

Она уже начала скучать - невыносимо, мучительно. Ей нестерпимо хотелось вернуться, броситься Саймону на шею, назвать себя идиоткой и просить прощения. Умолять, если придется. Будь она немного мягче характером, непременно бы так и поступила, обязательно вернулась.

Но Тина Тауэр, увы, не такая. Она сильная.

- Кого я обманываю? - усмехнулась девушка. - Слабая я, слабая. И все равно не вернусь. Пошло оно все к черту.

Тина поднялась со скамейки и, поправив шарф, решительно зашагала к выходу. Вечно хандрить тоже не в ее характере.

"На то она и жизнь, чтобы ее менять!"

- Детишки, детишки! - вдруг разлетелся по залу низкий бас - тягучий, мощный, с хрипотцой. - А вот и я пришел! С самого Северного Полюса к вам добирался!

На обширной сцене в центре торгового холла возвышалось массивное кресло, окруженное затейливо украшенными пушистыми елками. В кресле восседал истинно американский фольклорный персонаж - Санта-Клаус. И все при нем - и красный костюм с белой опушкой, и борода белая, доходящая почти до пояса. На носу - очки в тонкой оправе, на губах - добродушная улыбка.

- Санта! - весело закричали ребятишки и гурьбой подбежали к сцене.

- Так-так-так, не толкаться! Дедушка никого не обойдет вниманием!

Тина усмехнулась, ощутив неожиданную ностальгию. Санта по очереди сажал мальчиков и девочек к себе на колени, спрашивал, что же они хотят получить на Рождество, и доставал из своего мешка подарок в яркой упаковочной бумаге. Тауэр помнила, как сама когда-то давно, в глубоком детстве, сидела на руках у Санты и думала, а что бы ей попросить. Она вообще очень любила Рождество, ведь это был просто потрясающий праздник. До тех пор, пока ее родители не начали пить.

Они с Саймоном ведь не просто так сбежали пять лет назад. Не просто так оказались на улице ни с чем.

Родители Тины после того, как их небольшой ресторанчик разорился, окончательно пали духом. Пристрастились к спиртному и редко выходили из запоя; когда же это случалось, они зачастую били свою дочь. Потому-то она и решила уйти.

У Саймона тоже были большие проблемы, но несколько иного рода. Его родители алкоголиками не были. Однако давление отца-бизнесмена, что принуждал его оставить мечту стать доктором в пользу их семейного дела, мучило Саймона. Финеас, глава семейства, его постоянно критиковал и вечно ставил в пример идеального старшего брата, к тому же он считал Тину плохой партией для своего сына и запрещал ему общаться с ней. Это и стало последней каплей.

Никто из них не устраивал бурных скандалов перед уходом и не оставлял записок. Они просто начали новую жизнь - и негласно решили забыть обо всем, что было раньше. Все старое осталось в прошлом. Словно и не было его вовсе.

- Эй, девочка!

Тин встрепенулась.

- Вы мне?

- Кому же еще? - Санта-Клаус улыбнулся, и при этом усы его забавно приподнялись. - Иди-ка к дедушке, не бойся!

"Он, наверное, принял меня за подростка..." - Тауэр хотела сперва объясниться, но потом вдруг сложившаяся ситуация ее развеселила. И девушка решила ею воспользоваться. "Тин, да ты неплохо выглядишь, раз тебя спутали с девочкой. Вспомним-ка детство!"

Она поднялась по ступенькам на сцену и опустилась на колени к Санте. Руки у него были мягкие, теплые и крепкие; нос защекотал аромат Mousse Rasage - пены для бритья. Тина узнала его сразу, поскольку таким же гелем пользовался и Саймон по утрам.

Воспоминание о НЕМ больно кольнуло сердце.

- Чего ты хочешь, дитя? - спросил Санта.

- Я? - она задумалась. - Знаешь... - Тина вдруг запнулась. - Дедушка, я хочу, чтобы любовь вернулась. Чтобы ОН вернулся. Можно?

- Твое желание уже исполнено, девочка, - голос до боли знакомый. Тина почувствовала, как горячее дыхание обожгло ей шею. - Я дарю тебе его. Сам подарочек, к слову сказать, тоже до безумия рад вернуться к своей королеве.

Тина не разрыдалась только потому, что все слезы уже выплакала за этот день. Она почувствовала просто... небывалое облегчение и безудержную радость. Дрожащими пальцами сорвала накладные усы и заглянула в смеющиеся сапфирово-синие глаза любимого.

- Злючка-Саймон... Ты теперь, значит, в Санта-Клаусы записался? - выдохнула она.

- Можно и так сказать. Постой, на этом подарки еще не закончились. Вообще-то следовало бы подождать до завтра, но... У нас ведь все не так, как у других, верно?

Он потянулся к мешку и вытащил оттуда прямоугольную коробочку бордового цвета. Тина нерешительно приняла ее и осторожно, словно опасаясь, приподняла крышку. Саймон увидел, как глаза девушки потрясенно расширились.

- Где ты... как...

Он снял варежки, выудил из коробочки кулон и осторожно повесил ей на шею, щелкнув замком. В свете елочных огней блеснула серебряная гравировка на медальоне - "Magna res est amor"

- Великое наше дело, да, Тина? - прошептал Саймон ей на ухо.

- Нет ничего более великого! - она рассмеялась, как и прежде, своим звонким смехом, и, обхватив любимого за шею, поцеловала. Поцеловала отчаянно, стремясь доказать, сколь сильны ее чувства. И не было более ничего и никого - все и все растворились на заднем плане. Только теплые объятия и два синхронно бьющихся сердца.

 

А вы как считаете, великое дело - любовь?

 

______________________________________________________________________________

* Northeastern University - один из лучших гуманитарных университетов Бостона, преподает психологию на бакалаврском уровне.

** Magna res est amor (лат) - "Великое дело - любовь"

 

 

О БОГЕ, СМЕРТНЫХ И ПОГИБЕЛИ

 

Он смотрит с бесстрастностью взгляда на мир,

Как хочет он вертит природой,

В посмертную клеть заточая одних,

Других он одарит свободой.

 

Быть может, у Бога и нет доброты,

Зато в нем горит справедливость,

И в сером тумане людской суеты,

Не надейся ты вымолить милость.

 

Владыка все видит, и видит прекрасно,

И пока он играет прелюдии,

Но скоро над нашей планетой несчастной

Он будет вершить правосудие.

 

Одни будут в муках гореть со священным огнем,

Другие - воспеты создателем,

И лишь один я в этом мире гнилом

Буду немым наблюдателем.

 

 

МУЗЫКА

Очерк

Музыка.

Сперва мотив ее кажется до невозможного печальным. Медленным, тягучим, с переливами. Как будто клавиши роняют слезы по уходящим вникуда дням. Кажется, поднимешь голову, и увидишь над собою бездонную синеву небес с чудными завитками белоснежных облаков.

А музыка все льется...

Спросить себя: кто я?

Зачем я живу?

Есть ли смысл всего, что происходит вокруг?

И вновь невыносимая грусть сквозит в завораживающих переливах мелодии. Словно видишь перед собою все человеческие грехи в самом мрачном их свете. Жестокость. Алчность, эгоизм. Все это так привычно нам. Это вошло в обыденность. Хаос, пробирающийся в умы людей сегодня, настолько повседневен, что человечество само не замечает, как катится в бездну.

И когда этот мир прогниет насквозь, никто и не заметит, как наступил Конец. Не будет красочных спецэффектов, просто все потонет в хаосе, который всем покажется нормой поведения.

Потому что мы разучились мечтать; от этого грань хорошего и плохого стерлась, заполняя все Тьмой.

Грех на грехе. Зло ради зла.

И лишь один просвет - человечность, что еще сохранилась в закоулках твоей души. Твоей, Моей, Его. Быть может, и она когда-нибудь восторжествует?

Сказать себе: Я смогу! Я выдержу! Не уподоблюсь! Буду самим собою в серых стадах иллюзии Мира и Добра. Во мне еще осталось то, что гордо именуется личностью. Вот он, заветный смысл - хранить себя, хранить свою душу...

А ради чего живете Вы? Ради чего живем Мы все?

Ради того, чтобы не сдаваться. Ради истинного добра, что еще сохранилось в этой грешной обители. Ради искренней детской улыбки. Ради дружеского смеха. Ради шепота влюбленных. Ради искусства, заключенного в мелочах...

Главное - не сворачивать с пути.

Внемлите же.

Сбросьте маски.

Покажите мне Себя.

Пускай ложь облетит, как облетает пух одуванчика, пускай переменчивый ветер подхватит ее и сероватым вихрем унесет далеко-далеко... И тогда наконец настанет момент, которого все мы так ждем. Когда люди откинут пелену притворства.

Наконец-то посмотрят друг на друга. По-настоящему посмотрят. Увидят, наконец, друг друга. По-настоящему.

Быть может, возьмутся за руки...

Немногие верят, что настоящая искренность когда-нибудь спасет мир.

Я верю.