ЖЕРТВА

Жертва не бывает лёгкой, Давос, — иначе это не жертва.

Станнис Баратеон, «Буря мечей»

 

Старый профессор уже давно начал просыпаться задолго до будильника. С возрастом потребность во сне опять становилась меньше, как и в далёкой молодости, когда он мог несколько суток подряд проводить с друзьями, а в ночь перед экзаменом старательно навёрстывать упущенное. Став взрослым серьёзным профессором, он довольно часто не высыпался, пил кофе и обливался холодной водой, допоздна засиживаясь над проектами. Теперь же уснуть было всё сложнее. Воспоминания накатывались тёмной волной и тревожили старое сердце. Ночь — самое подходящее время для них. Нет возможности полностью погрузиться в работу или беседу. Остаются книги, но и их рано или поздно откладываешь в сторону и остаёшься наедине с самим с собой. Тогда они и приходят, призраки давно ушедших дней. Диван, почти такой же старый, как и он сам, окружают картины из прошлого, потрескавшиеся снимки и лица, лица, лица... И не скрыться от них, не убежать. Ошибки молодости терзают душу незаданными вопросами. Самое тяжёлое испытание — испытание собственной совестью. Она, как неподкупный судия начинает во тьме свой допрос. И именно теперь, когда жизнь близится к своему закату, начинаешь задумываться, зачем прожил все эти годы и что сумел сделать для людей. Но уже слишком поздно, совсем скоро усталое сердце остановится навсегда и уже ничего нельзя будет исправить.

Даже во сне призраки не оставляют его в покое. Ему снятся одни и те же люди: честные и не очень, великодушные и жестокие, но по большей части средние, не хорошие и не плохие, ни чёрные, ни белые — серые. В голове всплыла фраза из прочитанной в молодости книги. «Не белый и не черный, того и другого понемногу». Да, именно так, во всех людях смешаны два этих цвета, только в разных пропорциях. Призраки приходили и уходили, их прогонял рассвет, а сердце с каждым днём будоражилось всё сильнее. Профессор стремился вырваться из их власти как можно раньше и окунуться в привычную деятельность.

Утреннее небо заволокло тяжёлыми осенними тучами. Бледный свет проник через пространство между занавесками и упал на диван. Филипп Филиппович открыл глаза и сел. Рука привычно потянулась к стёганому халату на подлокотнике. Закутавшись в него, он встал и раздвинул плотные шторы. Утренний свет хлынул в комнату. Постояв у окна с минуту, профессор побрёл в сторону кухни. «Да, я стар» — с некоторой грустью осознал он. — «... и становлюсь до чёртиков сентиментальным». Электрический чайник жизнерадостно забулькал, приёмник вещал утренние новости. Яичница и крепкий, нерастворимый кофе. Как обычно. Филипп Филиппович всё делал с особой тщательностью. Перед тем как приступить к еде, он накрыл деревянный стол салфеткой, достал соль, батон и пару веточек петрушки. Лишь завершив все приготовления, профессор начал есть. У него, было, правило: никогда не курить натощак, но, покончив с завтраком, он медленно и с удовольствием набивал старинную трубку, в виде львиной головы. Затем затягивался и задумчиво выпускал в воздух несколько колец. Они улетали к потолку, растворяясь в воздухе.

Всё это представляло собой своеобразный ритуал, правило, которое тщательно соблюдалось из года в год. Профессор считал, что у каждого человека должны быть свои «правила», которым он следует вне зависимости от ситуации. По его мнению в них заключалась суть человека да и всей его жизни, именно они определяли его принципы и чего он достигнет. Или принципы определяли правила... это не суть как важно. У Филиппа Филипповича было довольно много подобных «правил»: не курить натощак, не выходить из дома, не позавтракав, выпивать каждое утро стакан кефира... Порою казалось, что если настанет конец света, который учёные и экстрасенсы обещают из года в год всё с большим напором, то даже перед Господом Богом Филипп Филиппович предстанет, тщательно одетый и выкуривший предварительно трубку, набитую превосходным кубинским табаком.

На фоне монотонной болтовни приёмника неожиданно резко зазвонил телефон. Этот звук оказался поразительно инородным в уютной кухне, освещённой мягким жёлтым светом люстры с чуть треснувшим плафоном. Профессор поднял трубку.

— Я вас слушаю.

— Профессор! — голос на том конце провода казался взволнованным, собеседник говорил с ярко выраженным акцентом, кажется китайским. — Профессор! Вы срочно нужны в лаборатории! Тут... тут... у нас... — говорившему явно не хватало слов.

— Будте добры объяснить внятно, — в голосе Филиппа Филипповича появились стальные нотки.

— Профессор! — иностранец видимо опасался произносить непривычное имя, и предпочёл обращаться к собеседнику по званию. — Эксперимент... он дал результаты! У нас получилось!

— Ждите. Сейчас буду. До свидания, — услышав в трубке ответное бормотание, профессор закончил разговор.

Медленно положив телефон на стол, Филипп Филиппович откинулся на спинку стула. Над этим экспериментом он работал в течении последних... скольки?.. кажется двадцати или семнадцати лет. Всё началось со смерти. Странное дело, но многие вещи начинаются со смерти, хотя большинство людей свято уверены, что именно на ней всё и заканчивается. Профессор снова набил трубку, тщательно утрамбовывая табак слегка пожелтевшим большим пальцем. Закурил. Прикрыл глаза и неспешно затянулся. Стороннему наблюдателю могло показаться, что пожилой человек, сидящий на удобном деревянном стуле с трубкой во рту, просто-напросто заснул, но это было не так.

 

Была весна — время, когда, как говорят поэты, «природа оживает». Жизнь действительно била ключом. Грозы, ослепительное солнце, отражающееся в лужах, молодая листва. Снег уже давно сошёл, грязные газоны покрылись новой травой, хозяева собак задались благой целью удобрять землю во дворе, тем самым неоценимо помогая Весне. Всё как обычно. Ему тогда было шестьдесят... или шестьдесят три. И у него была дочь. Всякий раз, когда он представляет её себе, она видится ему малышкой с блестящими на солнце кудряшками и перемазанным мороженым личиком. Но на тот момент ей было лет двадцать. Все говорили, что девушка выросла красавицей. Да... именно так. Профессор наклонился вперёд, отложил трубку и закрыл лицо руками. Приёмник по-прежнему вещал равнодушным голосом диктора, а пожилой мужчина за столом не издавал ни звука. Через некоторое время он отнял ладони от лица, они были влажными.

Он отлично помнил тот день. Звонок раздался около полудня. Звонили с незнакомого номера, и сердце профессора сжалось в дурном предчувствии. Меланхоличный голос на том конце что-то говорил об аварии, неудачном стечении обстоятельств и о том, что ему очень жаль. Профессор помнил, как вылетел из дома, как, проклиная пробки, бросил машину посреди улицы и пустился бежать. Помнил и уродливое кровавое пятно на асфальте, толстого врача «Скорой», беспомощно разводящего руками, носилки, белую простыню. Помнил, как набросился на водителя и повалил его прямо в лужу крови. Такой красной, ещё не успевшей впитаться. Как ударил его, когда тот попытался подняться и оттолкнул полицейского, пытавшегося оттащить его. Но он не помнил её лицо. Он видел его тогда, но в памяти упорно воскресала кудрявая малышка, маленькая невинная девочка. Его дочь.

Потом был инфаркт, реанимация, больничная палата. К концу его пребывания в больнице пришли те люди. Им нужен был он. Именно тогда, в вечернем сумраке больничной палаты, разгоняемом лишь светом настольной лампы, родился проект. Профессор до сих пор не знал, как они нашли его, но момент, безусловно, выбрали подходящий. Им нужны были клоны. Клоны, которых нельзя было бы отличить от обычных людей, которые смогут заменить их. Со временем. В то время ювенальная юстиция уже достигла гигантского масштаба по всему миру, в глубокой тайне постепенно разрабатывались проекты Академий, хотя обо всём этом профессор узнал значительно позже. Однако эти люди мыслили гораздо шире... или глубже. Со временем у человечества отпадёт необходимость в размножении, считали они. В то время ему не сказали всех фактов, но профессор не обманывал себя: он знал. Знал причины, цели и последствия. Знал, но дал согласие участвовать в разработках. Он хотел создать её копию... живую копию той маленькой девочки с перемазанным личиком.

Эксперимент удался. Эти слова звучали в голове подобно фанфарам. Эксперимент удался. Она живая, живая, живая... Сердце выстукивало странный ритм. Что он должен испытывать? Радость, восторг, ликование? Наверное, так. Но в душе была пустота. Зияющая чёрная дыра. И где-то на дне этой дыры сидела его дочь. Его маленькая малышка. Она смотрела на него чистыми голубыми глазами, глазами младенца, и звала, настойчиво и неумолимо.

Профессор потёр виски и тяжело поднялся из-за стола. Подошёл к небольшому шкафчику и достал бутыль с надписью «Jack Daniels» на этикетке. Он всегда пил виски пополам с водой. Янтарная жидкость заструилась в стакан. Многовато. Лёд звякнул о стекло. Филипп Филиппович слегка взболтал напиток круговым движением руки и неспешно выпил, смакуя каждый глоток. Стало чуть легче. Неожиданно пришло спокойствие. Он направился в ванную. После умывания привёл в порядок аккуратно подстриженную белую бороду, накрутил на палец один из усов, внимательно глядя в зеркало. Потом пожилой профессор надел костюм и тщательно завязал галстук. Взяв с собой портфель и по-прежнему пребывая в странном состоянии покоя, он покинул квартиру.

 

Автомобиль как всегда застрял в пробках, длинных, как Великий канал в Китае. Диктор по радио жизнерадостно желал приятного утра всем жителям страны. Упомянутые жители стояли в своих элегантных иномарках по всему городу и тихо злились. Некоторые, правда, не очень тихо. Из стоявшей впереди машины выскочил грузный мужчина и, брызгая слюной, принялся орать в трубку. Какие именно жалобы он излагал, слышно не было благодаря звуконепроницаемому стеклу, за что профессор в очередной раз от души возблагодарил небеса. Диктор непринуждённо перешёл с приветствия на катастрофы, тем же самым жизнерадостным голосом он сообщил, что благодаря землетрясению в Японии погибло всего лишь десять тысяч человек, по причине того, что землетрясение было достаточно небольшим. Филипп Филиппович переключил радио на другую волну. Там зачитывали одну из серий очередного сериала, идущего по телевидению. «Когда я был маленьким, на планете не было ни одной Академии» — жаловался кто-то низким голосом. «Ну, тогда ты наверняка был знаком с динозаврами!» — отвечали ему фальцетом. На фоне раздался взрыв закадрового смеха, и профессор предпочёл вернуться к жизнерадостному диктору с его катастрофами и приветствиями. Теперь этот неугомонный человек сожалел о том, что мамонты вымерли, так как его жене очень бы пошли клыки. Профессор хмыкнул и решил, что этот человек не так безнадёжен, как показалось на первый взгляд.

Время шло. Ещё раз звонили из лаборатории, на что профессор посоветовал иностранному коллеге осведомиться в справочной службе о количестве городских пробок. Трубка виновато откликнулась гудками. Наконец живая лента тронулась, её скорость колебалась от улитки до черепахи, но это было уже что-то. Прошло часа два прежде чем профессор выехал из города, продемонстрировав документы. Шоссе серой лентой лежало перед ним и исчезало где-то за горизонтом. В это время машины на нём можно было пересчитать по пальцам, поэтому Филипп Филиппович без раздумий прибавил скорость.

Лаборатории он достиг около полудня. Она находилась в поле, причём основная часть её располагалась под землёй. Видимое всем здание лаборатории состояло из серых блоков, увенчанных весьма оригинальной крышей, напоминающей слегка скособоченный овал. Располагалась эта причуда архитектора на забетонированной площадке, к которой вела достаточно широкая асфальтовая дорога, находящаяся в идеальном состоянии. Ехать по ней — одно удовольствие. Профессор припарковался неподалёку от входа. Два дерева, сидящие в кадках потеряли уже треть листьев. «Осень» — констатировал Филипп Филиппович, выходя из автомобиля. У лаборатории стояло не очень много машин, да и те, что были, оказались служебными. Все... кроме одной. Старенькой, можно даже сказать раритетной «девятки», производства давно проданного иностранцам завода. Теперь никто и названия-то его не вспомнит, но вот она здесь, гордо стоит наискосок участка, отведённого для парковки. Сверкая малиновыми боками, она будто насмехалась над окружающими её чёрными иномарками. Только один человек во всём мире позволял себе такие выходки и с радостью наблюдал за реакцией зрителей. Это мог быть только он. Суханов.

Профессор облегчённо вздохнул, осознав, что информация об успешном окончании эксперимента пока не вышла за пределы лаборатории. Суханов не считался. В глубине души Филипп Филиппович был даже рад, что он примчался. Так было всегда. Стоило какой-то работе благополучно завершиться, как Андрей уже был на месте со своей вечной ухмылкой во весь рот. При этом извещать его было совершенно не обязательно, он был из тех людей, у которых своеобразное «чутьё» на всякого рода события. Про таких, как он, говорят «всегда тут как тут». Вот и сейчас, Филипп Филиппович не сделал ещё и пяти шагов, а старинный приятель уже шагал ему на встречу. Он ничуть не изменился, разве что в густых волосах стало чуть больше пепла: возраст и образ жизни всё-таки брали своё. Однако в остальном Суханов остался таким как прежде, тем же задирой и шутником. Всё та же лёгкая небритость, широкая улыбка, сияющие смехом глаза. О своём внешнем виде он по-прежнему не слишком заботился. Потёртая кожаная куртка небрежно накинута на помятую футболку, джинсы в некоторых местах протёрты чуть ли не до дыр, на широком кармане, расположенном на бедре красуются пятна мазута. Казалось, что он примчался прямо из автомастерской, скорее всего так оно и было.

— Привет, дружище! Сколько лет, сколько зим! — Андрей несколько фамильярно хлопнул профессора по плечу. — Я прямо представляю, как ты будешь плясать от радости, когда увидишь её! Я специально не стал смотреть, ждал тебя...

— Всё такой же неугомонный... — пробормотал про себя Филипп Филиппович — У тебя с возрастом становится всё больше наглости и всё меньше мозгов, иначе ты бы не рискнул говорить мне такое, — сохраняя серьёзное выражение лица, произнёс он.

— Угу, — радостно согласился собеседник, — Всё не как у людей! Именно так говорила моя покойная матушка, мир праху её, до того как наглоталась крысиного яду вместо снотворного. Правда умерла она в итоге от простуды, бедняжка.

— Андрей, для тебя будет лучше, если ты не будешь произносить запрещённые государством слова, — заметил профессор.

— А ты, однако, постарел... Где азарт? Где бодрость духа? Вот подзаработаю, и смотаемся с тобой на Гавайи. Мне недавно предлагали путёвку в Австралию, но, на мой взгляд, там слишком много акул. Я их, знаешь ли, недолюбливаю.

— Посмотрим, — хмыкнул профессор, он не слишком серьёзно относился к предложениям Суханова, но приятно было снова слышать его бодрый голос. — Может, пройдём внутрь, коллеги, небось, заждались.

— Да ну их, коллег, подождут ещё... — отмахнулся Андрей, но, тем не менее, направился в сторону входа.

Там их уже ждали. Десять человек в белых халатах. Один из них действительно был китайцем. Сколько ни напрягал память, Филипп Филиппович не мог припомнить его имени. Этот человек присоединился к ним не так давно, но сыграл не последнюю роль. Все эти люди, из которых было лишь двое русских, явно извелись. Они были высококлассными специалистами, но лишь профессор мог оценить всё вкупе. Филипп Филиппович поздоровался за руку с каждым из них и предложил не стоять на пороге. Суханов сказал китайцу, что у него чересчур пресное выражение лица и предложил угостить васаби. Однако иностранец шутки не оценил и мрачно посмотрел на говорившего. Неунывающий Андрей к тому времени уже не обращал на него внимания, а бодро продвигался к лифту.

Блестящая металлом кабина доставила учёных в недра лаборатории, где в одном из отсеков находилась девочка-клон. Каким бы сильным ни было желание профессора поскорее увидеть плод своих многолетних трудов, он, поздравив коллег с успешным завершением эксперимента, первым делом направился к себе в кабинет и заперся изнутри. Филипп Филиппович сел в глубокое кожаное кресло и уставился в одну точку. Он хотел закурить, но вспомнил, что оставил трубку в машине. Чертыхнулся и достал из ящика стола пачку сигарет. Вкус был иным, но в данной ситуации вполне терпимым. Профессор глубоко затянулся. Странное чувство. Она совсем близко, такая, какой он запомнил её. Малышка. Его малышка. Пепел упал на стол, но Филипп Филиппович не заметил этого. Маленькая девочка с золотистыми кудряшками. Он попытался представить её, но перед внутренним взором возникло кровавое пятно. Профессор тряхнул головой и опять затянулся. Сейчас как никогда он ощущал свой возраст, тяжёлым грузом навалившийся на плечи. «Оставьте его. Дайте побыть одному. Кто сказал? Я сказал!» — услышал профессор голос Суханова, и помимо воли улыбка тронула его губы. Филипп Филиппович встал и прошёлся по кабинету. Какая-то мысль упорно не давала ему покоя, но уцепиться за неё никак не удавалось. Он взял стакан, повертел его в руках и с силой запустил в стену. Стекло со звоном разбилось и разлетелось по полу. По всей видимости, удовлетворившись результатом, профессор открыл дверь и возвестил: «Пройдёмте, господа. Время пришло».

 

Бронированная дверь в отсек растворилась, повинуясь верно набранному коду. Перед взорами учёных предстала тёмная комната, лишь гигантская стеклянная капсула распространяла вокруг себя голубоватый свет. Профессор медленно и осторожно, будто боясь кого-то спугнуть, вошёл в комнату. «Побудте пока здесь. Вам что, сложно постоять, что ли?» — снова вмешался Суханов, но Филипп Филиппович практически не слышал его. Всё внимание профессора было приковано к капсуле, где в позе эмбриона плавала маленькая девочка, лет пяти на вид.

Филипп Филиппович приблизился и положил руку на стекло. «Так близко... Кажется, что можно потрогать...» — пронеслось в голове. С такого расстояния можно было разглядеть каждый волосок на голове ребёнка. Пухленькие ручки прижаты к груди, глазки закрыты, на её личике застыло безмятежное выражение. По щеке профессора скатилась слеза. Это она. Это её лицо, её руки, её волосы... но перед глазами упрямо стояло растёкшееся по асфальту пятно. Пятно крови. Её крови. Филипп Филиппович несколько раз сжал пальцы, затем поднёс руку ко лбу и вытер выступивший пот. Девочка-клон безмятежно плавала в растворе, освещаемая голубоватым искусственным светом. К профессору подошёл Андрей. Он положил руку ему на плечо, но ничего не сказал. Постояв ещё немного, профессор окинул капсулу печальным взглядом и отвернулся. Тяжело ступая, он вышел из комнаты. Учёные безмолвно расступились. Друг пошёл за ним.

В кабинете Филипп Филиппович подошёл к настенному шкафчику и достал тёмную бутыль без этикетки. Ещё в юности он привёз её из одного из путешествий и хранил там коньяк, напиток, употребляемый им лишь в исключительных случаях.

— Будешь? — не оборачиваясь, обратился он к Андрею, прекрасно зная, что тот стоит у него за спиной.

— Пожалуй, — не отказался тот.

Не произнеся больше ни слова, профессор достал две рюмки и разлил напиток. В полном молчании он передал одну из них Суханову, облокотившемуся спиной на дверь. Выпили залпом, не чокаясь. Андрей не задавал вопросов, а Филипп Филиппович не испытывал желания разговаривать. Он методично закупорил бутыль и убрал её обратно в шкаф. После этого подошёл к столу, повертел в руках огрызок карандаша и сгорбился в кресле. Решение не приходило, заставляя его нервно сжимать и разжимать пальцы. Профессор пошарил рукой на столе и нащупал оставленную им пачку сигарет. Зажигалка как назло не находилась. Андрей отошёл от двери, на ходу доставая из кармана спички. Вспыхнул огонёк и по кабинету пополз запах дыма.

— Ты ведь уже всё решил, так? — Суханов всё-таки задал вопрос, вертя в пальцах собственную сигарету, но так и не прикурив.

Филипп Филиппович оторвал взгляд от стола и посмотрел в глаза Андрея, но не ответил.

— Но почему? — голос Суханова был необычно тихим. — Столько лет работы и всё псу под хвост?

Профессор снова принялся теребить огрызок карандаша. Да, Андрей, несомненно, прав. Он решил, решил ещё до того как вышел из дома, до того как увидел её. Он всё решил. Решил, как только снял трубку, просто не осознавал этого.

— Ты убил на это четверть жизни. Этот проект... — Суханов отошёл от стола и принялся рассматривать рисунок на обоях, заложив руки за спину. — … он стал смыслом твоей жизни после... после катастрофы.

— Я знаю, — просто ответил профессор.

С пониманием к нему пришло спокойствие. Какое-то странное чувство, как будто всё уже сделано, а он просто размышляет об этом. Филипп Филиппович откинулся в кресле.

— Но почему тогда? Ради Бога, объясни мне! — Андрей взъерошил рукой волосы и обернулся.

— Этот проект действительно был смыслом моей жизни. Был... — профессор повторил это слово, будто смакуя его. — Был, а теперь нет. Всё просто, — он снова вспомнил маленькую фигурку, съёжившуюся в стеклянной капсуле.

К горлу подступил комок. «Она не живая. Она оживёт, только если я скажу» — твердил про себя профессор, но внутренний голос обрубил: «Лжёшь». Филипп Филиппович помотал головой и достал из пачки вторую сигарету. Андрей безмолвно зажёг спичку. Они помолчали. Каждый думал о чём-то своём. Пожилой профессор закинул голову и глядел в потолок. Суханов окончательно измусолил сигарету и засунул обратно в карман. В молчании прошло ещё некоторое время.

Настенные часы показывали четверть второго, когда Филипп Филиппович поднялся из кресла. Лицо его выражало мрачную решимость. Он засунул руки в карманы брюк и слегка откинулся назад. Андрей поднял голову и встретился с ним взглядом. С минуту они молчали. Профессор набрал в грудь побольше воздуха, а затем шумно выдохнул. Сглотнув, он, наконец, произнёс:

— Ты должен уничтожить капсулу.

Суханов склонил голову, в знак того, что понял, постоял немного, окинул взглядом кабинет, будто видел его впервые и неспешно направился к выходу. У самой двери он обернулся. Филипп Филиппович стоял в той же позе, вперив взгляд в одну точку.

— Ты ведь этого не хочешь, правда? — спросил Андрей, нажимая на ручку.

Профессор не ответил.

 

 

ПАМЯТЬ

 

Больше всего людям нравится стабильность, даже если это - постоянная нищета.

Юрий Татаркин

 

Дорога вильнула вправо и углубилась в сосновый лес. Алиса открыла окно и втянула в себя воздух, пропитанный запахом хвои. Широкая лента асфальтовой дороги постепенно перешла в песчанную. Алиса уверенно вела машину, напрягаясь перед особенно резкими поворотами. Низкое осеннее небо застилали тучи, похожие на клочья грязной серой ваты. Высокие сосны стрелами уходили в небеса. Заморосил дождь, в одно мгновение покрыв всё стекло мелкими каплями. Щётки включились автоматически и старательно расчищали пространство для обзора. Через некоторое время дорога превратилась в бурую жижу и колёса забуксовали. Алиса потянулась к пачке тонких сигарет с ментолом, но тут же вцепилась обеими руками в руль. «Ещё два или три поворота и я на месте» — прикинула она, слегка надавливая на тормоз и переключая передачу. Как ни старалась, Алиса не могла привыкнуть к автоматической коробке передач, поэтому ездила «по старинке», делая всё вручную.

Сосны впереди слегка расступились, открывая обзор на реку, серой лентой, убегающую вдаль, и деревянный дом на берегу. Здание представляло собой довольно своеобразную конструкцию: оно разделялось на ярусы, каждый последующий из которых был короче предыдущего. Таким образом самый верхний, пятый, был совсем небольшого размера, зато свободная площадь, служившая чем-то вроде террасы занимала весьма внушительное пространство. Оно, как и предыдущие три, было обращено к реке. Нижний ярус полностью занимало жилое помещение.

Алиса завела машину под навес, взяла с соседнего сиденья дождевик и накинула его на голову. Выскочив под дождь, она обошла автомобиль и достала из багажника две внушительных размеров сумки. Девушка (во всяком случае, сама она считала себя именно таковой, не смотря на двадцати пятилетний возраст) закрыла машину и, наклонив голову, чтобы промокнуть как можно меньше, поволокла тяжёлые пакеты к дому. Поднявшись по потемневшим от дождя ступенькам, она порылась в сумке, закреплённой на поясе, и достала ключи. Брелок в виде сердца зацепился за молнию, и Алиса потратила некоторое время, отцепляя его. Справившись наконец с ключами, она отперла дверь и, изрядно промокшая, вошла внутрь. Сухо щёлкнул выключатель, и прихожая наполнилась светом, сразу сделавшем её гораздо уютнее. Девушка сбросила дождевик, с которого ручьями стекала вода и отбросила с лица промокшую прядь волос. Джинсы примерно до колена были заляпаны грязью и она стащила их вместе с кроссовками. Сунув ноги в тапочки и прихватив с собой грязную одежду, Алиса прошлёпала в комнату.

Она была писательницей. В основном Алиса занималась тем, что адаптировала старые книги для нового общества. Самые безнадёжные из них давно уничтожили или хранили на секретных складах. Однако, в книжных магазинах на обложках нередко попадались известные и ранее фамилии. Несколько лет назад Алису пригласили участвовать в адаптации серии книг известной писательницы, что принесло ей немало денег, в том числе и на покупку этого дома. Мало кто мог позволить себе дом за городом, но для писателя нет ничего лучше такого места, так считала она. Теперь, «набравшись опыта», Алиса твёрдо решила взяться за собственную книгу. О чём она будет, девушка пока не представляла, но была абсолютно уверена, что вскоре к ней придёт вдохновение. Обстановка как раз благоприятствовала этому. Ей всегда лучше думалось на природе. Зарядивший дождь ничуть не поколебал её решимости: если сесть напротив широкого окна, то будет видно всю мощь бушующей природы.

Надев юбку из зелёного плюша до колен, кофту крупной вязки и, натянув шерстяные носки, Алиса прошла на кухню. Одиночество редко смущало её. Слишком уж часто за всю свою жизнь она ощущала его. Девушка привыкла жить одна: допоздна сидеть над книгами, вставать, когда ей вздумается, целую неделю питаться пломбиром с клубникой и сливками, а потом нажарить целую сковородку картошки. Это была её жизнь, и она не умела жить иначе. Да и зачем, собственно? Алиса всё равно не хотела ничего менять в своей жизни, а уж меньше всего саму себя. Ей было уютно жить в собственном маленьком мирке, где хозяйкой была только она. Если порою на девушку накатывала тоска, она усаживалась на диван перед широким экраном, укутывалась с головы до ног в плед и смотрела фильмы, пока непривычное чувство не уползало куда-то в тёмные уголки души.

Алиса разгрузила продукты из двух больших сумок, привезённых ею, сделала себе большую чашку какао и несколько бутербродов. Есть на кухне она не любила, поэтому, забрав с собой добычу, поднялась на самый верх, на пятый ярус. Здесь целая стена была застеклённой, как раз та, которая выходила на террасу, и можно было лицезреть всю красоту бушующей природы. На миг Алиса замерла с чашкой в руках, не в силах оторвать взгляд. Что-то встрепенулось в душе, и она поспешно отвернулась.

 

Экран ноутбука светился ровным белым светом. Алиса уже несколько минут просто смотрела на чистый белый лист. В голову не приходило ни малейшей, даже самой захудалой идейки. Девушка побарабанила пальцами по столу и отхлебнула ещё какао. Это не помогло. С тем же успехом она могла пройтись перед компьютером на руках. Алиса встала и снова подошла к застеклённой стене. Река уносила прочь свои свинцовые воды, но на смену им тут же появлялись другие. Каждую последующую минуту река изменялась, но выглядела по-прежнему одинаково. «Это как люди» — неожиданно пришло Алисе в голову. — «Каждый день кто-то уходит, как будто река уносит его за поворот. На его место приходит следующий. Поколение сменяет поколение. Годы уходят в небытие, мир меняется, но если бы кто-то наблюдал за людьми, как за рекой... Наверное, для него они навсегда оставались бы рекой. И разной, и одинаковой одновременно». Ей стало немного грустно. Равнодушная река пузырилась под дождём.

Перед мысленным взором опять всплыло лицо. Такое, каким она видела его в последний раз. Он улыбался, по угольно-чёрным волосам струилась вода, несколько тонких струек стекали прямо за шиворот. «Не бойся, сестричка, я скоро вернусь, ты и оглянуться не успеешь, а я уже тут как тут!» — он похлопал её, плачущую, по плечу. Он-то знал, что никогда не придёт назад. Никогда больше не дотронется до её волос и не прижмёт к себе крепко-крепко, так, что перехватит дыхание. Он знал... а она нет. «Ну же, не вешай нос! Ты же любишь вишнёвый пирог? Помнишь, как мы ели его с родителями? Когда я приду, то принесу тебе десяток таких пирогов, горячих, только из духовки. Ты только подожди чуть-чуть, и мы пойдём с тобой гулять, как прежде. Ты ведь любишь гулять...» — а дождь всё струился, и казалось, что это слёзы текут по его щекам. «Я покажу тебе сосны, большие сосны-великаны, они стремятся высоко в небо. А ещё шишки... шишками можно отлично стрелять. Ну, сестрёнка, улыбнись!». Она помнила, как тогда грубый голос окликнул его, и брат ушёл. Она кричала, плакала и цеплялась за куртку, но его забрали. Он ушёл в дождь, мокрый и одинокий. Ушёл... и не вернулся назад. А она всё ждала. Сидела на подоконнике, печально смотрела на дорогу, плакала в подушку... и ждала. Даже когда стала достаточно взрослой, чтобы понимать, куда ушёл брат, всё равно ждала. Вопреки всем и всему. Когда ей показали документы, Алиса только кивнула. Вечером же она напилась и всю ночь прорыдала. А утром всё закончилось. Боль осталась, но где-то глубоко в сердце. Жизнь стала обычной жизнью. Жизнью без вишнёвых пирогов и сосновых шишек. Жизнью, где никто не помнит, что значит брат, где нет места маленькой девочке, которая до сих пор жила в её душе.

Дождь барабанил в стекло, сосны пиками глядели в небо. Внезапно у Алисы зародилось сумасбродное желание открыть стеклянную дверь и выбежать наружу, прямо под прохладные струи. Быстро, чтобы не передумать, она попыталась отодвинуть щеколду. Пальцы слегка дрожали. Дверь распахнулась, и девушка медленно вышла под дождь. Ветер ударил ей в лицо и растрепал волосы. Сильно пахло мокрым деревом. За несколько секунд она промокла насквозь. Алиса запрокинула голову, и вода побежала по лицу. Река бурлила, несясь вперёд, дверь хлопала на ветру, а она всё стояла и не могла уйти. Такое странное чувство... она не испытывала такого с тех пор, как ушёл брат. Должно быть, это выглядело довольно странно: стоящая практически на крыше девушка, вся мокрая от дождя и почти босая, в одних носках. Алиса тряхнула головой и во все стороны разлетелись брызги, тут же затерявшиеся среди дождевых капель. Девушка подошла к самому краю крыши и посмотрела вниз. До земли было далеко. Так далеко, что закружилась голова, и Алиса пошатнулась. Постояв несколько секунд, она перелезла через деревянные перила и оказалась на узком карнизе. Немного побалансировав на краю, девушка раскинула руки и закрыла глаза. Свобода наполнила всё её существо. Дождевая вода будто бы очищала, смывая всю грязь повседневной жизни.

И тут родилась идея. Девушка так быстро отшатнулась от края, что чуть было не упала. На миг захватило дух. Потом она быстро перелезла через перила и, не сбавляя скорости, ворвалась в дом, после чего, как была в мокрой одежде, уселась за компьютер. Пальцы стремительно забегали по клавиатуре.

 

Костёр жарко пылал, сосиски на прутиках весело плевались жиром. Маленькая девочка сидела, обхватив руками коленки и прижавшись к сильному плечу брата. Он казался ей таким взрослым и сильным, человеком, который может всё. Отстранив сестру, юноша легко поднялся на ноги, передав ей свой прутик. Взяв из кучи несколько веток, он подбросил их в огонь и постоял несколько минут, наблюдая за пламенем. Жаркие блики плясали на его лице. Оно казалось необычно спокойным. Маленькая девочка внимательно наблюдала за братом.

Они часто приходили в лес вдвоём. Оба любили сосны. На соснах растёт много шишек. Вот и сейчас брат, внезапно выйдя из задумчивости, наклонился за шишкой, а потом запустил ею в сестру. Девочка рассмеялась, перехватила прутики в одну руку и ответила ему тем же. Нехитрый снаряд промелькнул в свете костра и улетел в темноту. Смеясь, брат взял у неё веточку и надкусил обжигающе-горячую сосиску. Тёплый жир потёк по подбородку. Девочка хихикнула.

Пустые прутики полетели в темноту. Двумя большими шагами брат подошёл к сестре, подхватил её на руки и подкинул высоко в воздух. У неё перехватило дыхание. Усыпанное звёздами небо внезапно стало таким близким, что казалось до него можно дотронуться рукой. Сильные руки брата поймали её и закружили. Потом они снова сели у костра.

— Нас ведь никто не сможет разлучить, правда? — спросила девочка, глядя на пламя, плясавшее у неё перед глазами.

— Никто. Мы всегда будем вместе. — он поцеловал её в макушку.

Но девочка знала, что он говорит неправду. Сердце сжалось от нехорошего предчувствия, и она крепко стиснула руку брата. Так они и сидели, обнявшись и вместе глядя на оранжевое пламя.

 

Алиса отодвинула клавиатуру и всё-таки достала сигарету. Она уже не помнила, когда начала курить, но определённо что-то в этом находила. Сизый дымок улетал под потолок, превращаясь в причудливые узоры. Дождь слабел, в комнату закрались сумерки. Алиса стряхнула пепел, встала и походила по комнате, разглядывая стены. Мокрая одежда холодила кожу, руки покрылись мурашками. Она опять подошла к окну и прижалась лбом к стеклу. Река спокойно несла свои воды прочь от маленького деревянного дома с его одинокой обитательницей.

Алиса ни разу не держала в руках шишки в детстве. И они с братом никогда не разводили вместе костра. И подкидывал он её к побелённому потолку, а вовсе не к звёздам, но когда она была с ним... то видела и шишки, и костёр, и яркие крупные звёзды на небесах. Ей казалось, что протяни руку и можно собрать целую горсть. И у брата в глазах были самые настоящие звёзды. Она их видела всегда, когда он смотрел на неё. Смотрел и улыбался. Алиса прикусила губу. От её дыхания стекло запотело, и очертания предметов на улице стали расплывчатыми. Она снова затянулась, дым попал в лёгкие, и Алиса закашлялась. Её мысли вновь перенеслись в прошлое.

Она смутно помнила, как однажды люди ворвались их в дом, одним махом разрушив хрупкую оболочку счастья. Алиса вспоминала, как пинался и кусался брат, как женщина, которая была её матерью, громко рыдала и прижимала её к себе. И отец... он лежал на полу без движения. Алисе было всего пять лет, и она не понимала, что происходит. Грубые руки подхватили её и передали какой-то женщине в круглых очках, от которой неприятно пахло лекарствами. Алиса до сих пор помнила её ладони: влажные, мозолистые и от них воняло колбасой. Женщина обхватила девочку руками и потащила на улицу, к машине, начиная кричать, когда Алиса пробовала брыкаться.

Девушка села на пол, скрестив ноги. Сигарета почти совсем закончилась, пепел медленно осыпался, но она не взяла пепельницы. Алиса затушила сигарету прямо об пол. На паркете осталась чёрная точка. Девушка подпёрла рукой подбородок. Взгляд её уходил куда-то вдаль.

Память выдавала картины из прошлого вспышками, ожившими фотографиями. Явь было сложно отделить от вымысла. Алиса снова увидела белый потолок, письменный стол с изрезанной столешницей, лампочку, свисавшую с потолка на оголённом проводе и человека, чьи черты стёрлись из памяти. Он заполнял какие-то бумаги, а брат держал её на коленях и рассказывал истории. Девушка нахмурилась, пытаясь вспомнить, что он говорил тогда. Брат убеждал её, что скоро всё будет по-прежнему, что вышла ошибка и скоро их отпустят домой. Тогда мама испечёт в духовке большой пирог и сварит какао. Они будут сидеть всей семьёй и разговаривать. И она верила ему, всеми силами своей души. Но всё вышло совсем не так... Родителей Алиса больше никогда не видела. Даже воспоминания о них постепенно стёрлись из памяти. Брат заменял их, и для неё не было человека, ближе его.

Сейчас девушка понимала, чего стоило ему тогда утешать её, когда самому впору завыть от безысходности. Его лицо было хмурым и напряжённым, если он думал, что она не смотрит на него. Но всякий раз, когда брат поворачивался к ней, на его губах играла грустная улыбка, и ей становилось гораздо спокойнее.

Алиса замёрзла и поднялась на ноги. Мокрая одежда прилипла к телу. Девушка спустилась вниз и переоделась. В свете электрической лампы всё казалось обычным, пропало величественное очарование и ощущение свободы. Алиса поёжилась. Какао давно остыл, и она приготовила себе чай, добавив туда ложку липового мёда. Горячий напиток обжёг горло, но согреться она всё равно не могла. Девушка стащила с кровати одеяло и закуталась в него целиком. Стало немного теплее. Она могла немедленно отправиться в кровать, но что-то влекло её назад, в тёмную комнату, где единственным источником света был экран ноутбука. Алиса поднялась на ноги и, не снимая одеяла, пошла обратно.

Снова усевшись в плетёное кресло, она положила руки на клавиатуру, заботливо проведя ладонями по чуть стёршимся буквам. Немного подумав, девушка набрала первое слово.

 

Костёр давно догорел, лишь угли багрянцем мерцали в темноте. Закончился ещё один день. Ночь обступила кострище со всех сторон. Где-то в лесу завёл свою песню соловей, трели вырывались из маленького клюва и уносились в небеса, где важно плыла луна, цвета сливочного масла. Её печальный лик глядел с высоты на две маленькие фигурки у потухшего костра. Две песчинки на просторе мироздания. Как в песочных часах они пересыпались из одного деления в другое тоненькой струйкой, пока чья-то неведомая рука не переворачивала всё с ног на голову.

Сестра задремала на коленях у брата, и он ласково поглаживал её волосы, перебирая их, пропуская между пальцами и заплетая в крохотные косички. Девочка тихонько сопела. Странно было подумать, что они совсем одни в этом лесу. На мили вокруг не было ни одного человека. Но не смотря на это, а может быть как раз благодаря этому, на лице брата царило выражение покоя и безмятежности.

Звери порою бывают гораздо предпочтительнее людей. Волчицы защищают своих детёнышей от других хищников, маленькие воробьи без раздумий набрасываются на огромную кошку, и только они, только люди, могут добровольно отказаться от детей, от самих себя, от прошлого и от будущего, ради настоящего. Ради спокойствия, ради размеренности и ничем не потревоженной жизни. Дети — это лишняя обуза. Они требуют внимания и любви и сами готовы возвращать их в десятикратном размере. Но кому это нужно? Людьми управляют деньги, а люди управляют миром. Цепь замыкается в круг, и цикл повторяется до бесконечности.

 

Алиса остановилась и несколько минут просто сидела на одном месте. Кончики пальцев похолодели, и она прижала их к пылающим щекам. Дом действительно принёс ей вдохновение, но... весьма необычное. С того момента, как забрали брата, Алиса вечно боялась, что с ней поступят так же. От людей, несущих угрозу новому порядку, новой стабильной жизни, стремились избавляться. Девушка потёрла переносицу и поплотнее закуталась в одеяло. Во всём теле ощущалась слабость, но не смотря на это, она встала и подошла к стеклянной двери. Пол был мокрым, дождь залил его, пока Алиса была на улице. Девушка вышла на террасу.

Прохладный ветер коснулся разгорячённых щёк. Она вдохнула полной грудью, лёгкие наполнились запахом дождя, хвои, речной воды и чего-то ещё, чему она не знала названия. Где-то далеко за горизонтом в земле покоился её брат. Вместе с ним погибла его улыбка, смех и карие глаза, в которых утонули две звезды. На миг она снова увидела брата. Он улыбался и дождь стекал по мокрым волосам. Уходя, он оставил ей свою улыбку и тепло на щеке, куда поцеловал её в последний раз.

 

Хруст ветки под чьей-то ногой прозвучал в ночи, как выстрел. Брат тревожно вглядывался в темноту. Малютка у него на руках беспокойно заворочалась во сне. Рядом с ними возник тёмный силуэт безликого человека с ружьём в руках. Грубый голос раздался в ночной тишине словно удар хлыста:

— Ты пойдёшь со мной, парень.

— А если я откажусь? — вопрос прозвучал довольно глупо.

— Решать тебе. — пожал плечами человек. — Но мне кажется, что жизнь этой девчонки тебе всё-таки дороже. — мужчина навёл дуло ружья на спящую девочку.

— Она моя сестра.

— В этом мире нет сестёр. Нет прошлого, нет будущего. Ты живёшь и умираешь, ничего не оставляя после себя.

— Я не хочу так жить! Такая жизнь не имеет смысла.

— У тебя нет выбора. — снова пожал плечами человек.

Брат осторожно положил девочку на траву и встал. Малютка открыла глаза и испуганно уцепилась за его ногу. Он потрепал сестрёнку по голове.

— Я должен уйти, малыш. — промолвил брат с грустной улыбкой.

— Нет! Ты должен остаться со мной! Ты обещал мне... — глаза наполнились слезами.

— Я обещал защищать тебя. Прощай.

Маленькая девочка заплакала, не желая отпускать его, но он высвободился, взглянул на неё в последний раз и растворился в ночи. За ним тревожной тенью последовал безликий человек с огромным охотничьим ружьём. Последние угольки погасли. Она осталась одна в темноте у потухшего костра.

 

Алиса потёрла ставшие вдруг влажными глаза. Перечитывать написанное не хотелось. На сердце стало тяжело, как будто кто-то стиснул его холодными мёртвыми пальцами. Девушка уронила голову на руки и расплакалась. Сначала её всю сотрясали рыдания, потом плач стал тише, но гораздо горше. Наконец, она совсем затихла.

Сколько прошло времени, она не знала, но сумерки превратились в черноту, разгоняемую лишь светом, вышедшей из-за облаков луны. Алиса встала и спустилась вниз. Из маленькой аптечки она достала корвалол и накапала себе в чашку. Выпила залпом и стало как будто полегче. Алиса села за кухонный стол и провела пальцами по столешнице, ощущая каждую шороховатость. Затем оглядела помещение. Всюду находились привычные предметы обихода. Электрический чайник, блендер, электроплита, холодильник... Все они принадлежали к этому миру, миру где ни у кого нет братьев, нет истории. Её брат, такой близкий, когда она думала о нём, был чужим здесь, ему не было места в этом мире. На несколько минут Алиса представила себе, что отказалась от всего привычного ей, от такой размеренной и удобной жизни в угоду... чему? Её брат давно мёртв. Его не вернуть. Людям больше не нужны братья.

Алиса встала из-за стола, тяжёлым взглядом окинула кухню, вышла из неё, медленно стала подниматься по скрипучим ступенькам. Экран ноутбука потемнел, она подвигала мышкой и снова увидела напечатанные ею слова. Строчка за строчкой. Такие ровные, такие горькие. На секунду она дрогнула, но уже через несколько мгновений уверенно закрыла файл, кликнула правой кнопкой мыши... «удалить безвозвратно». Щелчок. Вот и всё.

 

 

МАТЬ И ДИТЯ

 

Большие настенные часы показывали без пятнадцати два. Сергей тоскливо посмотрел на циферблат и отхлебнул ещё глоток кофе. Он давно остыл и оставлял неприятный привкус во рту, но до обеда оставалось ждать ещё четверть часа. «Тихо и глухо. Как в морге.» — подумал мужчина, рисуя на листе бумаги перед собой очередную закорючку. «Если это болото называется оживлённой работой полицейского участка, то я без сомнения восставший из мёртвых Юрий Гагарин и только что вернулся из космоса!» — подобные мысли уже не раз приходили ему в голову в течение этого дня. Ни одного дела, даже самого захудалого.

В дверь требовательно постучали. «Войдите!» — оживился Сергей, напуская на себя серьёзный вид. В кабинет величественно вплыла особа, габаритами напоминающая два платяных шкафа. Крашенные в яркий морковный цвет волосы, были убраны в высокую причёску. Губы ярко алели на бледном лице, напоминая две разбухшие помидорки-черри. Вместе с ней в комнату ворвался приторный аромат её духов, который можно было почувствовать даже из-за двери. Решительной походкой посетительница направилась к столу и упёрлась в него обеими руками, нависая над хозяином кабинета.

— У меня срочное и невероятно важное дело! — прогромыхала она мощным голосом.

«Таким вполне можно было бы поднимать в атаку войска» — невольно подумал Сергей.

— Мадам, я бы предложил сначала сесть, — произнёс он вслух, слегка отодвигая её руки кончиком карандаша.

Как это ни странно, женщина вняла его совету и тяжело опустилась на стул. Деревянные ножки угрожающе заскрипели, но выдержали.

— Мой сосед... он... он... он самый настоящий шпион! — доверительным шёпотом, который был слышен даже на улице, сообщила посетительница.

— На каком основании были сделаны подобные выводы? — устало вздохнув, осведомился Сергей: он уже понял, что это одна из тех особ, которым шпионы и правонарушители мерещатся на каждом углу.

— Вы ведь не сомневаетесь в моих словах? — грозно осведомилась она, слегка приподнимаясь.

— Нет-нет, что вы! — поспешил успокоить её собеседник. — Просто, чтобы разобраться мне должны быть известны все факты, — он посмотрел на часы: минутная стрелка передвинулась на десять делений и сейчас нахально указывала на число «одиннадцать».

— Дело в том, что по ночам он разговаривает по телефону! — снова перешла на шёпот собеседница. — Из-за его бормотания я никак не могу заснуть!

— Простите, а где именно живёт ваш сосед, относительно вас?

— Прямо надо мной, — посетительница закивала головой, будто в подтверждение своих слов.

— Так каким образом вы слышите его разговоры? — изумился Сергей, забыв даже поставить очередную закорючку.

— У меня в ванной комнате всё слышно, даже сквозь потолок. Только вот слов не разобрать... — пожаловалась собеседница.

— Прошу меня простить, но неужели вы ночуете... эм... в ванной?

— Вечно вы ничего не понимаете! — возмущённая посетительница вскочила со стула, попутно смахнув рукой со стола кипу бумаг. — Я напишу жалобу! Я обращусь к детективу! Вас посадят, вот увидите! — она выкрикивала угрозы, не давая собеседнику вставить ни слова.

Едва разгневанная фурия пулей вылетела за дверь, Сергей достал платок и оттёр им лоб. «Как говорят, бойтесь своих желаний!» — промелькнуло в голове. Он бросил взгляд на часы и, удовлетворившись увиденным, взял со стола ключ и пошёл к двери. Когда он уже практически вырвался на свободу, снова раздался стук, на этот раз робкий. Сергей сам распахнул дверь. На пороге стоял тщедушный человечек, который так старательно переминался с ноги на ногу, словно от этого зависела его жизнь.

— У вас тоже сосед — шпион? — грозно осведомился Сергей.

— Нет-нет, что вы! — замахал руками человечек, для убедительности помотав головой из стороны в сторону.

«Если где-то и существует тот, кто распоряжается людскими судьбами, то он явно надо мной издевается!» — решил Сергей, разглядывая нового посетителя.

— Так в чём же тогда дело? Поторопитесь: у меня мало времени!

— Конечно-конечно! — засуетился собеседник. — Дело в том, что у меня украли паспорт... и кошелёк... и... — он начал всхлипывать.

— Тогда вам стоит успокоится и пройти в другой кабинет. Я такими делами не занимаюсь. Третья дверь справа. — Сергей махнул рукой в нужную сторону.

— Спасибо, спасибо большое! — посетитель поспешно ретировался.

Донельзя раздражённый хозяин кабинета уже собирался направиться наконец на обед, когда обнаружил, что забыл в столе бумажник. Мысленно изрыгая проклятия, он возвратился к своему рабочему месту, забрал деньги и уже во второй раз прошествовал к выходу. Почти достигнув двери Сергей вновь услышал ставший ненавистным стук. Еле сдерживая ярость, он толкнул дверь с такой силой, что наверняка мог бы сбить очередного посетителя с ног, если бы тот благоразумно не стоял чуть в стороне. Им оказался один из его коллег.

— Вас срочно вызывают на место происшествия, — доложил он.

— Что на этот раз? Дайте-ка угадаю! Чей-то сосед оказался шпионом или у кого-то стащили бумажник? Может быть какая-нибудь старушка перепутала своего кота с грелкой для ног или... А-а-а-а... наверняка какому-то бедолаге вылили на голову ведро с помоями! — Сергей разом выплеснул всё своё раздражение и собирался продолжить, когда посетитель его перебил.

— Самоубийство.

 

Служебный автомобиль притормозил у одной из многоэтажек. Сергей выключил мотор и вышел из машины. Место происшествия мало чем отличалось от сотни таких же мест по всему городу. Ничем не примечательный дом, серый асфальт, продуктовый магазинчик на углу с гордой вывеской «Продовольственные товары», занимающей едва ли не большую площадь, чем сам магазин. В нескольких метрах от автомобиля собралась толпа. Несколько человек в форме и с дубинками в руках пытались отогнать любопытствующих, но живое кольцо сжималось вокруг них всё плотнее. Сергей пробрался в самую середину, расталкивая толпу локтями. Замечая его, люди потихоньку отступали. Тело на земле, вернее то, что от него осталось, накрыли белой простынёй, которая уже пропиталась кровью. К Сергею подошёл пожилой мужчина в сером костюме и подал ему руку.

— Здравствуйте, я врач и случайно оказался неподалёку, когда всё произошло. Правда не могу назвать это совпадение счастливым — смерть пришла мгновенно. У вас не найдётся закурить?

— К сожалению, нет, — Сергей вспомнил, что оставил сигареты в кабинете. — Вы можете сказать, когда именно это произошло?

— Я просто немного переволновался... Зрелище было не из приятных. Всё случилось от силы полчаса назад, где-то без десяти два. Хотя я могу и ошибаться, сами понимаете, мне было немного не до этого, — он слегка улыбнулся.

— Тогда, может быт,ь вы что-то заметили?

— Я собирался зайти в магазин, — припомнил собеседник. — Остановился на секунду завязать шнурок и именно в этот момент услышал крик. Если бы я продолжал идти, то тело скорее всего упало бы мне на голову и у вас было бы целых два трупа.

— Не обратили внимания, крик раздался уже во время... гм... полёта или до него? Возможно человека вытолкнули из окна. — предположил Сергей.

— Не думаю, — после минутного раздумья сказал собеседник. — Ваши коллеги, прибывшие на место происшествия, выяснили, что она спрыгнула с восьмого этажа. Крик же раздался уже где-то на уровне седьмого-шестого. К тому же в случае нападения человек обычно зовёт на помощь... Нет, лично я уверен, что это самоубийство.

— Спасибо вам, вы очень мне помогли, — Сергей опять пожал руку пожилого врача.

— А я всё-таки, пожалуй, куплю сигарет, — немного нервно усмехнулся собеседник, потёр переносицу и удалился в сторону магазина.

Мужчина задумчиво посмотрел ему вслед и опустился на корточки возле трупа. Одного взгляда под окровавленную простыню хватило для того, чтобы комок подкатил к горлу. «Хорошо, что я всё-таки не пообедал» — решил он. Не смотря на ужасные повреждения, было ясно, что тело принадлежало беременной женщине. Пропитавшиеся кровью светлые волосы прилипли к асфальту. Сергей поспешно опустил простыню на место.

Подъехала «Скорая помощь». Врачи в белых халатах погрузили тело на носилки и поместили в машину. Толпа начала рассасываться. Подошли несколько репортёров, сделали снимки. Одна бойкая девушка, которая видимо находилась здесь практически с самого начала, подскочила к Сергею с диктофоном.

— Вы не могли бы дать свой комментарий к происходящему? — затараторила она.

В ответ мужчина только мотнул головой. За годы своей работы он прекрасно знал, что журналистов надо подключать только в некоторых, специфических случаях. Этот был не из таких. Однако девушка не желала отступаться от своего.

— Всего пара вопросов! Кем была погибшая? Вы уже знаете причину трагедии? Возможно ли, что это было убийство? — настаивала она.

— Я не даю комментариев, — твёрдо ответил Сергей и отошёл к одному из полицейских, первыми прибывших на место происшествия…

Тот стоял, уставившись в одну точку и безмолвно шевелил губами. Его лицо было бледным, как простокваша, а пальцы судорожно сжимали дубинку.

— Первый труп? — поинтересовался Сергей.

— Д-да. Да, сэр, — запинаясь, ответил тот.

— Ничего, ещё привыкните. Беременная женщина, размазанная по асфальту — ещё не самое страшное, — заверил его Сергей, собеседник побледнел ещё сильнее. — А теперь будьте добры, сообщите мне номер квартиры погибшей и все данные о ней, что вы успели собрать.

— Квартира шестидесятая, — полицейский шумно сглотнул и продолжил более бодрым голосом. — Мы ввели номер её паспорта в компьютер и он выдал досье. Хотите прочитать?

— Перескажите в двух словах, а потом распечатайте и передайте мне, — распорядился Сергей.

— Как скажете, — он достал из сумки небольшой планшет и некоторое время внимательно изучал информацию на экране. — Тридцать шесть лет, росла в семье. Зовут... то есть звали Оксаной.

— Полное имя?

— Оксана Дмитриевна Селезнёва.

— Отлично. Продолжайте.

— На учёте нигде не состояла. Работала продавщицей в книжном магазине. Пять лет назад вышла замуж. Всё строго официально.

— Муж?

— Константин Семёнович Селезнёв, автомеханик.

— Ему уже сообщили?

— Н-нет, — собеседник покраснел. — Я не подумал.

— В следующий раз извольте думать. Дальше?

— Была на последнем месяце беременности. Всех врачей посещала, как положено.

— Это её первая беременность?

— Да, сэр.

— Спасибо за информацию. Теперь сообщите мужу, я буду в квартире. Дверь взломана?

— У соседки были запасные ключи. Она вышла на крик и открыла дверь.

— Как зовут соседку?

— Анастасия Аркадьевна, пятьдесят девятая квартира.

— Благодарю, — Сергей развернулся и пошёл к дому.

Подъезд был грязный, из тех, заходя вечером в которые опасаешься получить дубинкой по голове. Единственная лампочка, болтавшаяся под потолком, перегорела. На лифте висело написанное от руки объявление «временно не работает». Судя по состоянию бумаги, можно было предположить, что это «временно» длится уже не один месяц. Сергей медленно поднимался по щербатым ступеням, то и дело под ноги попадались окурки. Он бы ничуть не удивился, если бы его вызвали сюда по поводу убийства.

На площадке восьмого этажа располагались шесть квартир. Дверь шестидесятой квартиры было легко определить, даже не смотря на номер, потому как возле неё дежурил полицейский. С ним вовсю пыталась завести беседу бойкая старушка со старомодной кичкой на голове. Полицейский слабо отбивался.

— Анастасия Аркадьевна, могу я попросить вас вернуться к себе? Закончив осмотр квартиры, я буду вынужден задать вам несколько вопросов... — обратился Сергей к пожилой женщине.

— Конечно-конечно, — отозвалась та несколько обиженным голосом, но спорить не стала. — Милейшая Оксана Дмитриевна! Какое ужасное несчастье... — бормотала она, скрываясь в своей квартире.

Полицейский отдал Сергею честь и пропустил внутрь. Его взгляду предстала обыкновенная квартира, которую вполне могли себе позволить продавщица и автомеханик. В прихожей стоял шкаф-купе с зеркальными дверцами. На вешалках висела верхняя одежда: пальто из плотной ткани, мягкое на ощупь, болоньевая куртка, дождевик, мужское фетровое пальто и плащ. На верхней полке лежали шарфы, шляпы и шапки. Обувь так же не поражала своим разнообразием: по две пары туфель, мужских и женских, сапоги и сандалии. У двери стояли тряпичные тапочки — в единственном экземпляре. Сергей прошёл дальше.

В гостиной на полу лежал ковёр, диванные подушки аккуратно покоились на положенном им месте. Торшер, кресло в углу, журнальный столик, телевизор и книжный шкаф — вот и вся обстановка. Сергей полистал оставленный на прозрачном столике томик — ничего особенного, обычный роман, таких полно в каждом газетном киоске. На всякий случай он открыл титульный лист: подписан в печать недавно, значит всё в норме. Тюлевые занавески слабо трепыхались под порывами осеннего ветра. Казалось, что кто-то пустил по ним электрический ток. Сергей подошёл к окну и посмотрел вниз. Высота впечатляла. На секунду он представил, как летит вниз, и тут же отогнал от себя эту мысль.

По правде говоря, это была далеко не первая беременная женщина, решившаяся на самоубийство. Хотя обычно они кончали с собой менее болезненным способом: чаще всего это был яд. На десяток случаев приходилась только одна воспитанная в детском доме, выпускниц Академии среди них не было ни одной. Все остальные были из поколения, воспитывавшегося в семьях. Довольно легко объясняемая тенденция. Сам Сергей представить не мог, что решился бы на такое, ради какого-то неродившегося комочка. К тому же, ребёнку вовсе не угрожала опасность: новорожденного забирали от матери, и первое время он проводил в роддоме. Потом его определяли в Академию. У него был шанс на жизнь: не хуже, чем у других. Сергей ещё раз меланхолично оглядел идеально прибранную комнату. Единственным элементом, выбивающимся из общей картины, были тапочки, сиротливо стоявшие у раскрытого окна. У него внезапно слегка защипало в носу, и Сергей поспешно перешёл в кухню.

Вся посуда была вымыта и стояла в шкафу, над мойкой висело чистое полотенце, стол был застелен белоснежной скатертью, а на нём красовался букетик цветов. К холодильнику магнитом была прикреплена записка: «суп в холодильнике, мясо в духовке, картошка в подушках, люблю тебя». Сам не зная почему, Сергей открыл духовку и заглянул внутрь. Обёрнутое в фольгу, там действительно стояло мясо. Не найдя больше ничего примечательного, он заглянул в ванную.

Подставки для зубных щёток в виде собаки и динозавра смотрели на него своими нарисованными глазами. Раковина, ванна и унитаз блестели чистотой. Постиранное бельё сушилось на батарее. В помещении пахло каким-то цветочным ароматом.

В спальне царил тот же порядок, что и во всей квартире. Свежее постельное бельё, книги аккуратно сложены стопкой на письменном столе. Компьютер выключен. Вся одежда убрана в платяной шкаф. Сергей сел на стул и методично осмотрел ящики письменного стола. Не найдя ничего интересного, он решился покинуть эту неестественно чистую квартиру.

Передав полицейскому у двери, чтобы предупредил его, если вернётся муж погибшей, Сергей решительно надавил на звонок соседней квартиры. Анастасия Аркадьевна открыла дверь практически моментально. Она была в пёстром домашнем платье, шерстяных носках и белоснежном фартуке. Увидев Сергея, старушка буквально втащила его в квартиру.

— Мне так жаль Оксану Дмитриевну... А ведь добрейшей души человек! Да вы проходите, проходите, не стойте на пороге! И-и-и не разувайтесь — всё равно собиралась полы мыть! — старушка засеменила на кухню, где вкусно пахло имбирным печеньем; после неестественно-свежего аромата предыдущей квартиры этот запах показался Сергею изумительным. — А ведь я всегда говорила: за беременной женщиной глаз да глаз нужен! Кто знает что им в голову взбредёт... Да вы присаживайтесь, присаживайтесь! Вам чай с сахаром?

— Если вас не затруднит.

— Ой, да бросьте, — Анастасия Аркадьевна разлила чай по чашкам и пододвинула на середину стола вазочку с печеньем. — Угощайтесь. Бедный Константин Семёнович! Для него это будет страшный удар! — снова запричитала она.

— Скажите, пожалуйста, не говорила ли когда-нибудь Оксана Дмитриевна о самоубийстве? Может быть, намекала?

— Нет-нет! Но в последнее время она была очень нервной... Знаете, — старушка понизила голос до шёпота. — Врач сказал ей, что она скоро должна родить. Многие женщины опасаются первых родов... Обычные женские страхи.

— То есть, вы хотите сказать, что беспокойство она стала проявлять после того, как узнала о том, что срок подходит к концу? — уточнил Сергей.

— Да-да, именно. Она тогда пришла ко мне и всё рассказала. Я посоветовала ей не волноваться, потому что даже в моё время неудачные роды можно было пересчитать по пальцам, но возможно это её не успокоило.

— Наверное, так и было, — согласился собеседник, прихлёбывая чай, он не стал уточнять, что из-за подобных страхов редко выпрыгивают из окна.

Раздался звонок в дверь. Анастасия Аркадьевна выскочила из кухни. За время её отсутствия Сергей рассмотрел расписные досочки на стенах, прихватки с узорами. Наряду с этими, довольно давно ушедшими в прошлое предметами, помещение было напичкано современной техникой: кухонный комбайн, соковыжималка, электрическая плита, микроволновка... Но, несмотря на это, здесь царила неповторимая атмосфера уюта.

— Это к вам, — сообщила хозяйка, вновь появляясь на пороге.

За ней, топчась на месте, маячила массивная фигура полицейского.

— Константин Семёнович возвратился домой, — сообщил он, явно робея перед бойкой старушкой.

— Ох, вы уже уходите! — запричитала она. — Куда же теперь девать печенье?.. Может быть вы чаю попьёте? — она обернулась к полицейскому.

Сергей бросил мимолётный взгляд на коллегу и кивнул, разрешая тому воспользоваться гостеприимством хозяйки.

— Спасибо вам за помощь, — поблагодарил Сергей свою недавнюю собеседницу. — Я сообщу, если вы мне понадобитесь, — бросил он полицейскому, уходя.

 

Константин Семёнович оказался человеком крепкого телосложения с редеющими волосами неопределённого цвета, с небольшим вкраплением рыжины. На мощных руках проступали набухшие вены, выражение лица было усталым. Сергей застал его сидящим в кресле. Этот сильный, грубый мужчина прижимал к груди женские тапочки, низко склонив голову. Услышав шаги, он выпрямился, уставившись на вошедшего безразличным взглядом.

— Константин Семёнович?

— Да. С кем имею честь? — его тон был сухим и ровным.

— Сергей Николаевич Красавцев, — он протянул собеседнику удостоверение, тот окинул его всё тем же безразличным взглядом и вернул владельцу.

— Чем могу помочь?

— Вы сильно любили жену? — неожиданно для самого себя спросил Сергей.

— Это имеет какое-то отношение к делу? — в голосе мужчины промелькнуло что-то похожее на удивление.

— Нет, простите, — он перевёл взгляд на окно, занавески всё так же хлопали на ветру, как два обессиленных крыла. — Вы знаете из-за чего ваша жена... пошла на такое.

— Она хотела этого ребёнка! — внезапно в глазах автомеханика вспыхнула ярость, но тут же улеглась. — Впрочем, прочтите сами, я нашёл его в почтовом ящике, — он пожал плечами и протянул собеседнику конверт.

Испытывая какое-то странное чувство, Сергей достал сложенный вчетверо листок. Он был исписан твёрдым мелким почерком.

«Мой дорогой, милый, любимый Костя,

я пишу тебе в последний раз. Ты знаешь как сильно я тебя люблю, и если бы у меня был иной выход, я никогда не поступила бы так. Но мне горько от того, что наш ребёнок будет воспитываться вдалеке от меня, чужими людьми. Я хочу видеть его, сама услышать первые слова, прикоснуться губами к пушку на головке, увидеть его глаза и первые шаги. Учить его как правильно жить, оберегать от опасности, всегда быть рядом. Вы двое — самое дорогое, что у меня есть. Я не могу позволить им забрать его. Я хочу, чтобы мой ребёнок тоже знал меня, чтобы рассказывал о своих бедах, чтобы любил своего отца. Я хочу, чтобы он был счастлив так же, как и я в детстве. Но это невозможно... Поэтому я покидаю этот мир. Я не смогу жить без него. Мы уходим вместе. Пойми меня и прости. Так будет лучше для всех.

С любовью, Ксана.»

Сергей медленно сложил письмо, тщательно прогладив каждый сгиб, и вернул его владельцу.

— Простите за беспокойство. Вас могут навестить ещё несколько раз, но моя работа закончена, — не дождавшись ответа, он развернулся и вышел из квартиры.

На душе было гадко.