ГОРОДСКАЯ ЛАНЬ

 

По улице пронеслась серая тень. Если бы какой-нибудь прохожий прищурился, он сумел бы различить серую куртку, шапочку, джинсы и лёгкие сапожки. Тень перепрыгнула двухметровую лужу, и всё тот же прищурившийся прохожий заметил бы, что обладательница вышеупомянутой одежды прыгнула ловко, далеко и изящно, словно лань. Но никто не прищурился, потому что к серой тени давно уже привыкли.

И каждый день утром она неслась в одном направлении, потом – обратно. И вскоре – снова туда, и вновь обратно. «Суетливая девчонка», – думали прохожие, широко распахнув глаза.

А те, кто успевал сощуриться, мимолётно улыбались – «Городская Лань». Вечно опаздывающая, улыбчивая семиклашка, даже при отчаянном беге сохраняющая грациозность и радость. «Ну и что с того, что урок начался минуту назад, а пешком до школы – полчаса? Мои ноги донесут меня туда за мгновение!»

И возвращаясь из школы, она бежала. Уже не из-за опоздания, а ради удовольствия. Встречный ветер развевал пышные тёмные локоны, словно знамя. Ноги радостно ныли, восторг подхватывал девчонку и делал её ещё быстрее.

А потом она мчалась на занятия по гитаре, неся этот инструмент в мягком тёплом футляре. Или в Изостудию…

Обычно Городская Лань могла пробежать метров 350, потом неторопливо шла, выравнивая дыхание, и снова бежала. Спринтер.

- Эй, Китекет! – насмешливо крикнул громила-семиклассник, носивший «странное» имя Харитон. – Как, вкусный «Китекет»?

Девушка, которую в городе величали Городской Ланью, сидела за партой и читала электронную книгу. На вопрос одноклассника она не отреагировала.

- Заткните кто-нибудь харю Харе! – попросила она.

После уроков она неспешно шла домой, как вдруг её нагнали Харитон и его подхалим Тухлошкин.

- Китекет! Китекет! – орали они, перемежая кличку с привычным матом.

- Харя, заткни харю. Тухлошкин, вали к своим тухлым кошкам, – буркнула девчонка.

- Так бегу за ней! – не остался в долгу Тухлошкин. – Тухлая кошечка, обожравшаяся «Китекета»!

Парни заржали. Лань мысленно вздохнула и прибавила ходу.

- Ты куда бежишь? – притворно удивился и выругался Харитон. – От нас?

- Ещё бы. Не люблю, когда рядом подобные страшилищи.

- Заткнись, «Китекет»! – проворчал Харя. – И без тебя тошно.

- Чего тогда бежите за мной? – равнодушно фыркнула девушка.

- Не твоё дело! – гаркнул Харя. Лань повела плечами и усмехнулась. Примитивный идиот Харитон представал перед девушкой как на ладони.

- Не моё? А чьё? Шеннон? – невинно поинтересовалась Городская Лань. Харя взбешено взвился. Упоминание о красавице-южанке, которую он уже который год пытался покорить, привело его в ярость.

- Какое тебе до неё дело?! – заорал он, захлёбываясь матом. – Не смей её снова уговаривать!!!

- Да ты о чём, Харюшко? – улыбнулась Лань. – Что б я, серая мышка Китекет, разговаривала с Великой Шеннон?

- Заткнись!!!

Тухлошкин смотрел на них с заинтересованностью учёного, наблюдающего за подопытными мышками. Лань была, как всегда, спокойна, и на лице её сияла лёгкая улыбка. Харя, напротив, был разъярён и, кажется, хотел придушить наглую девчонку.

Раздался звонок в дверь. Маленькая хозяйка по прозвищу Городская Лань посмотрела в глазок. Высокая смуглая девушка с мягкими, черными, как смоль, прядями, и огромными тёмно-карими очами в обрамлении длинных обольстительных ресниц. Лань открыла.

- Привет, Шеннон!

- Привет, – ответила гостья мелодичным приятным голосом с заметным акцентом. – Почему в твой подъезд опять ошиваться эти дебилы, Харь и Тухлошкин?

- Тебе засаду строили. Чай будешь? – улыбнулась Лань.

- Быть… – сдалась Шеннон.

За чаем, они болтали о будущем, о Харе, и обо всём прочем.

- Сегодня ещё три «рыбки», – похвасталась Шен. – в магазин. Я продукты покупать, компашка вызваться помочь нести сумки!

- Что будешь с ними делать?

- Помучить и отпустить! – Шеннон расплылась в хищной улыбке довольной кошки. – Мои сети лёгкие, они забыть красивая Шен…

- Это не скоро, – утешила её Лань. – К тому же: у тебя есть Харитон.

- Фу! – скривилась красотка, словно ей предложили скушать дохлую сардинку, запивая пивом. – Харь мерзкий! Невыносимый!..

- Зато верный.

- Грязный пёс! – и она смачно ругнулась на родном языке (ухажёр вызывал самые отрицательные чувства). – Лучше десять шайтан, чем один Харь!

Да, подумала Лань, он, похоже, сильно её довёл, если она уже и чертей вспоминает! Хотя её горячий южный темперамент довести до белого каления совсем несложно…

- Ой, печеньки закончиться! – огорчилась обладательница горячего южного темперамента.

- Я схожу в магазин, – предложила Лань.

- Я с ты!

- Нет, сиди тут. Скоро должна мама прийти, она ключи забыла. Кто-то должен ей открыть!

- Ну, раз так… – согласилась Шен. «И ещё мне надо поразмыслить о жизни без тебя, дорогая! – подумала Лань, поднимаясь из-за стола.

Она снова бежала. Летела на крыльях ветра и раздумий. Мысли одолевали её, наваливались на плечи, туманили голову. Липкие щупальца тяжёлых дум сжимали голову раскалённым обручем, душили. Но добрый стремительный ветер уносил из разума «шелуху», оставляя лишь нужные мысли. Для Городской Лани бег был не просто средством передвижения – это был её танец. Её музыка. Её вдохновение. Её способом сосредоточиться.

Девушка неслась вперёд и вперёд, лавируя между прохожими и перепрыгивая лужи. Она не заметила, что светофор показывает не славный зелёный свет…

Нечто большое, тяжёлое и разогнавшееся летело на неё по асфальту!!! При всей своей скорости девушка не успевала убежать прочь, она могла лишь пялиться широко распахнутыми глазами на медленно (так казалось только ей) приближающуюся опасность. Тело почему-то отказывалось повиноваться, мозг словно сжали в стальном раскалённом шаре. В последнюю секунду, пытаясь смягчить удар, девушка собрала все силы и подпрыгнула, надеясь свалиться на капот. Но было поздно!!!

Люди окружили распластанную на асфальте девичью фигурку в серой курточке, шапке и лёгких сапожках. Девушка со стоном открыла глаза. Люди вокруг сделали вид, что ничего не было, и направились по своим делам. Однако зрелище – бешеная иномарка сшибает хрупкую неосмотрительную девочку – ещё светилось у них перед глазами.

Городская Лань положила руки на поребрик и подтянула показавшееся несравненно громоздким тело. Ноги не слушались и не отзывались на призывы мозга. Лань, кусая губы и сдерживая отчаянный крик птенца, сломавшего крыло, обняла ножку светофора и попробовала встать. Мстительное тело отозвалось такой жуткой болью, что девушка оставила попытки. Что делать? Звонить в «Скорую». Ой, телефон разряжен! Надо попросить. У кого? Люди не останавливаются ни на миг, только бросают беглые взгляды, полные осуждающего недоумения. Обнимая светофор, Лань едва сдерживала слёзы и стоны, и пыталась рассуждать. При ужасной ноющей боли, прибегавшей из бесчувственных ног, думать было нелегко. Не выдержав, девушка попыталась разрыдаться. Но шок, вызванный аварией, не выпустил слёз.

И вдруг почувствовала бережное объятие! Кто-то аккуратно поднимал её. Лань не видела, кто это. Просто уткнулась лбом в широкое мягкое плечо. «Спаситель» ощутимо вздрогнул и замер.

- Не поднимай, – еле выговорила стучащими зубами Лань. – Дай позвонить.

В руке загадочным образом появился чужой мобильник. «Мама! Меня сбила машина…»

 

Девушка открыла глаза. Белая палата, жёсткая кровать, больные с травмами на ногах на кроватях слева и справа.

В палату вошла медсестра.

- О, Панова! – улыбнулась она, заметив, что новенькая очнулась. – Как ты себя чувствуешь?

- Хорошо, – просипела та. – Только ноги побаливают и голова кружится.

- Это пройдёт, – успокоила медсестра. – К тебе, кстати, рвутся гости. Пускать?

Лань кивнула. Медсестра вышла из палаты. Через пару минут в комнату влетели родственники. Они шептались, спрашивали, как всё случилось. На прикроватной тумбочке выросла гора фруктов и сладостей.

На следующий день в приёмной больницы сидело несколько мрачных подростков. Три девушки, два парня-верзилы.

- Это всё из-за вы! – шипела непоседливая Шеннон на парней. – Дообзываться! Мерзкий, гадкий Харь!

- А чё я-то? – пробурчал Харитон, не смея смотреть в глаза разгневанной возлюбленной.

- Тухлошкин помочь она! – напомнила Шеннон. – Тухлошкин дать она телефон! Вызвать «Скорая»! А ты, гадкий Харь?!

- Прости, Шен, прости, – прогудел верзила.

- Не сметь называть я Шен! – взвилась разъярённая южанка. – Шеннон, запомнить! Ты виноватый, ты! И не я простить ты, можно-быть ты простить бедняжка!

Далее следовали жуткие проклятия на голову несчастного фаната и красивая южная ругань.

- Кто к Пановой? – выглянула из-за своего стола медсестра. – Она проснулась, можете заходить.

- Сидеть! – приказала Шеннон. – Я разведать обстановка и позвать вас. Ждать!

Девушка осторожно скрылась в палате. Парни переглянулись и шумно выдохнули.

- Привет! Как ты себя чувствовать? – сказала Шен, мягко присаживаясь на край кровати.

- Неплохо, – ответила Лань. – Ноги побаливают, но терпимо. Жалко, мне не сказали, что всё-таки с ними случилось.

- Они сказать, – пообещала Шеннон. – А я прийти не один! В коридор сидеть Харь, Тухлошкин, Лиз и Мил!

- Пусть войдут.

- А ты знать, кто дать тебе телефон и хотеть поднимать? – хитро улыбнулась Шен. – Тухлошкин!

- Пусть тоже войдёт.

Шен выглянула в коридор и позвала друзей. Все вместе они окружили больную подругу. Девчонки забросали Лань вопросами.

- Можете съесть что-нибудь с тумбочки, если хотите, – предложила Городская Лань. – Еды навалом, а аппетита у меня нет.

Подростки накинулись на вкуснятину. Поболтали. Вскоре они ушли.

 

Потянулись долгие серые дни. Иногда заглядывали некоторые родственники, иногда – подруги. Но пока их не было, Лань скучала. И тогда ей подарили альбом, карандаши и краски. Дни потекли веселее.

По ночам ей снились сны. Как она бежит, наслаждаясь касаниями ветерка, перепрыгивает через лужи, бездны и ущелья. На ходу превращается то в горную лань, то в кошку, то обратно в человека. Каждый сон кончался одинаково: девушка в белой тунике мчится по аккуратной дороге навстречу огромной статуе из нефрита. И внезапно проваливается в пропасть, и летит, летит. А просыпается в холодном поту.

Лани рисовала и мечтала, как снова выздоровеет и побежит, подхватываемая несравненным восторгом. Она верила, что ноющие ноги вылечатся, и скоро она вернётся к прежнему образу жизни. Диагноз никто не сказал…

Карандаш скользит по бумаге, и появляются изящные линии. Кисть окунается в воду, захватывает краску и гладит картинку. Светотени, цвета, сам рисунок – всё источает радость и тихое ожидание непременного исцеления.

В палату вошла Шеннон. Вошла не как обычно, весело и беззаботно, а как-то хмуро и… виновато.

- Я принести ты нехорошая весть, – сразу буркнула она. – Я думать, она очень ты не понравиться.

- Говори, – улыбнулась Лань, думая, что всё не так уж плохо, как обещает Шен.

- Врачи поставить диагноз, – пристально глядя на подругу, глухо сообщила Шеннон. – Ты никогда больше не смочь ходить.

Больная схватила ртом воздух, словно ей дали под дых. Сдавленный крик вырвался из её горла. И впервые за всё время после аварии девушка заплакала. Слёзы не просто лились ручейками – они рвались водопадами! Жуткое, страшное горе обрушилось на её плечи. Никогда больше не бегать! Не чувствовать ветер и восторг от скорости! Все мечты разлетелись осколками, и девушка со стоном рухнула на подушку.

Когда она вновь пришла в себя, родственники, одноклассники и подруги столпились вокруг.

- Всё хорошо! – зашептали они. – Всё будет хорошо! Не бойся!..

От их обещаний, лживых в своей сути, поднималась новая волна горя, ярости и отчаяния. Хотелось заорать на них, прогнать прочь,… но Лань лишь грустно вздохнула.

- Заберите альбом, пожалуйста, – прошелестела она бесцветным голосом. – И уйдите. Прошу. Я хочу спать…

Гудящая толпа повалила прочь из палаты. Шен шла последней, и несла альбом. Она оглянулась и увидела, что Лань смотрит в потолок. Смотрит равнодушно, словно ничто в этом мире не интересует её…

 

Прошло несколько недель. Городская Лань по-прежнему лежала в больнице, равнодушно глядя в потолок и пытаясь заснуть. Скука кутала её в меховое одеяло. Невыносимое горе и безнадёжное отчаяние порождали безразличие. Иногда девушке казалось, что в комнате слишком жарко, но открыть окно она не могла. И позвать медсестру – тоже, потому что голос от бездействия почти перестал слушаться. Девушка медленно угасала…

По ночам ей снились кошмары: как она, с тряпичными ногами, ползёт по острым камням дороги, пытаясь высмотреть в непроглядной тьме привычную нефритовую статую или хотя бы ровную дорогу. Руки увязают в слизи, колючий снег даёт пощёчины, и тут же превращается в беспощадно палящее солнце…

 

Шеннон прибиралась дома – разбирала захламлённый шкаф. Какие-то бумажки, ручки без чернил, пустые коробки. Зазвонил телефон.

- Алло, Шен! Пойдёшь гулять? – очередные ухажёры.

- Я занятая. Потом, – проворчала кокетка. Почему-то ей было не до поклонников…

Попалась кипа толстых старых альбомов для рисования. Шен улыбалась и проводила пальчиками по неуклюжим детским рисункам. Горы, луга, речки. Солнце, облака, лошади. Улыбчивые люди…

«Что это? Этот альбом я не помнить!» – нахмурилась Шеннон, заметив какой-то совсем новый тонкий альбомчик. Открыла…

Живые девчонки с распущенными волосами и в удобной одежде, казалось, бежали. Либо готовились побежать. А одна, приветливо улыбнувшаяся незримому наблюдателю, стояла спокойно, но казалось – вот-вот помчится. Каждая картинка сияла солнечными красками, обдавало душистым горячим счастьем и мечтой. Девчонки на рисунках были восхитительно красивы. И каждая девчонка улыбалась – то в порыве восторга, то в ожидании радости, то насмешливо, то ещё как. Каждую словно пронизывал лучик солнца. И у всех было одно лицо…

Шеннон вскрикнула, словно коснулась раскалённого железа. Все эти неприметные линии, огненные краски – всё говорило о том, что Лань жила мечтой . «Что я наделать!» – воскликнула южанка, хватаясь за голову. Она мигом оделась и выскочила на улицу. И побежала – тревожно, отчаянно.

Харитон и Тухлошкин сидели на детской площадке и скучающе спорили с Лизой и Милой на тему компьютерных игр. Заметив любимую, Харя вздрогнул, что не укрылось от внимания остальных.

- Что случилось? – спросили девушки встревоженную южанку.

- Беда! Кошмар! – завопила Шеннон. – Скорее, в больница!

Все пятеро помчались на автобус, едущий к больнице, где лежала безвольная Лань.

- Так что случилось? – тормошили в автобусе Шен. Та лишь отнекивалась, нетерпеливо поглядывая вперёд, на дорогу.

В больнице Шеннон направилась прямиком к стойке медсестры.

- Мы должны срочно повидать Панова! – потребовала девушка. – Срочно!

- Нельзя, – спокойно заявила медсестра. – Она только что заснула.

- Вопрос жизнь и смерть! – вскричала Шен.

- Не кричите, девушка. У нас больница, пациенты умирают крайне редко. 1%...

- Это именно тот 1%! Панова в опасность, она на грань…

- Тише, девушка, разбудите пациентов. Подождите, пока Панова проснётся.

- Хорошо, – неожиданно кротко согласилась Шен, но огромные карие очи её странно сверкнули. Она обернулась к друзьям. – Ждать, пока просыпаться. Посидеть.

Они сели на диванчик.

- Китекету грозит смерть? – нахмурившись, осмелился спросить Тухлошкин.

- Похоже, что да, – сквозь зубы процедила Шеннон, не отрывая кошачьего взгляда от медсестры. – Но спасать она быть очень сложно. Лиз, сбегать в дом она, принести гитара. Только поторопиться!

Лиза коротко кивнула и бросилась прочь из больницы.

Через некоторое время она вернулась, таща на спине чехол с инструментом.

- Слушать! – прошептала Шеннон. – Я брать гитара и идти в палата. Я будить она, говорить с она. Я спускаться вниз и сообщать, что Панова проснуться. Вы идти с я в палату. Мы спасать она. Понимать?

Остальные согласно кивнули. Шен взяла гитару и, выждав момент, метнулась в коридор. Вернулась медсестра.

- А где ваша… ну, из южных народов…?

- В туалет ушла, – широко улыбнулась Мила. Медсестра пожала плечами. Гитары она не видела.

Шеннон проникла в палату и на цыпочках приблизилась к кровати подруги. Девушка и правда спала – уже даже не тем беспокойным кошмаром, от которого неосознанно металась по кровати. Она спала равнодушно, без сна – живой труп. Шен присела на край кровати и провела рукой по струнам гитары. Странно, но инструмент оказался настроен!.. Шеннон стала тихонько перебирать аккорды, вспоминая мелодии, нашёптанные горами. Яркая, звучная музыка пробудила больную.

- Шен? – равнодушно узнала она. – Что ты тут делаешь?

Вместо ответа южанка запела.

 

- Проснись, золотая вершина,

Твой голос не слышим давно!

Залей своим солнцем долины,

Благостным светом-вином!

Пусть кони бегут по просторам,

Пусть овцы щиплют траву,

Проснитесь, славные горы,

Я вас ради дела зову!

Целительные водопады,

И мягкая ваша трава…

Проснитесь, святые громады!

Что б сестра моя стала жива!

О вы, безразличные скалы,

И слёзы хрустальных рек!

Что б сестра моя живой стала,

Проснитесь, зовёт человек!

 

Лань смотрела по-прежнему равнодушно.

- Зачем ты поёшь? Я спала.

- Ты быть должным проснуться! – с упором многозначительно произнесла Шен. – Ноги – не самое главное. Твои руки волшебно рисовать! Разве это плохо?

- Мне это не приносит радость. Убери гитару. Она напоминает мне о прежней жизни.

- Ну, нет! – прошипела южанка, и пальцы её вновь побежали по струнам.

 

«Эй, славная девчонка!

Остановись, брюнетка!

Скажи, где тут лавчонка,

Что б обменять монетки!»

«Не знаю я таковой,

Нет, не в моём ауле!

Послушай моё слово:

Найди здесь город-улей!»

«Эй, славная девчонка!

Да не беги ты в горы!

Скажи, где тут лавчонка,

Купить мне мухоморы…»

«Оставь меня в покое,

Прекрасный славный гость!

Ведь нет у нас таковой,

Где продают за кость!»

«Эй, славная девица!

Да хватит убегать!

Давай с тобой, лисица,

В вершинах танцевать!»

«Жених мой не простит нам,

Коль буду танцевать!

Тебя мой друг зарежет,

Меня пошлёт гулять!»

«Я не боюсь парнишку,

Что бегает босой!

Неужто «бурый мишка»

Взмахнёт злою косой?»

«Молчи, о гость мой глупый!

А мне пора идти…»

«Прощай, красотка юга,

Счастливого пути!»

 

Лань улыбнулась.

- Бессмысленная песня, Шен. Зачем ты поёшь?

- Что б ты улыбалась.

 

Мечты играют в небе

И светят в вышине.

Как сказочная небыль

О золотом коне.

Мы мчимся по дороге

На небо, а в пути

Мы падаем в провалы,

Дороги не найти!

Нефритовые скалы,

И статуи богов –

Обманчивы и малы,

Как мимолётность снов!

Стремись к своей надежде

И веры не теряй!

А то в белОй одежде

Ты попадёшь вдруг в Рай!

Мечту лелей священно,

И долго будешь жить.

Всё чтобы, неизменно –

Тебе счастливой слыть!

 

- Кто автор этой глупости? – спокойно спросила Лань.

- Я. – смущённо пробормотала Шеннон, и лёгкий румянец украсил смуглые щёки. – Только что сочинить...

- Что тебе нужно?

- Что б ты хотеть жить!

- Я не хочу жить. Я больше не могу бегать, ходить, не могу даже просто закрыть окно, если хочется! Я абсолютно беспомощна! Не мешай мне умереть спокойно, Шен…

- Ни за что! Я быть бороться за твоя жизнь, даже если ты быть сопротивляться!

- Шеннон, не стоит тратить силы понапрасну. Лучше потратить их на того, кто, верно, тебя любит.

- Ах, так?! Тогда знать: Тухлошкин любить ты!

- Я люблю Тухлошкина? – сыронизировала на её акценте подруга. – Или Тухлошкин – меня? Как бы то ни было, он не заставит меня любить жизнь. Ничто не заставит.

- Тогда сыграй нам на прощание на гитаре, – попросила Шен. – я сейчас позову остальных, а ты пока вспомни…

Вскоре они все окружили больную. Лань взяла в руки гитару, коснулась струн.

 

-Если б все на свете

Вели себя как дети,

Это было б плохо

Или наоборот?

Думать о конфете,

Держать друзей в секрете,

Славить скомороха

С улыбкой во весь рот…

Радоваться солнцу,

Пить молоко до донца,

И мечтать о гр а фе

На своём коне?

Распахивай оконце,

И пей порывы солнца,

Забудь былые страхи,

И танцуй в огне!

Гнев держи во мраке,

Тебя хранят собаки,

Волшебная как фея,

Скромный инвалид…

И пусть кричат зеваки,

Что чудо – это враки,

Ты верь в него смелее,

И счастье полетит!

Пусть ты малой ребёнок,

Иль робкий жеребёнок,

Но всё ж улыбку жизни

Раскрытою храни!

И радости с пелёнок,

Как будто ты – котёнок…

Да, счастье ярко брызнет,

Осветит твои дни!

 

- Кто автор этой песни? – первая подала голос после песни Лиза.

- Не помню, – пожала плечами Лань. – Если это всё, о чём вы просили, тогда уходите. Не мешайте мне умирать.

- Подожди, не умирай! – вдруг вспомнила о чём-то Мила. – Мне срочно нужна картина! Я участвую в конкурсе, и мне к стихам нужна иллюстрация. Ты из моих знакомых рисуешь лучше всех, помоги, а? Умереть и потом можно!

Лань, подумав, согласилась, и впервые за долгое время вновь взяла в руки кисточку и краски.

Стихи Милы (кстати, очень волнующие и красивые) были первой ступенью. Друзья приступили к «плану Б». После иллюстраций к стихам, Лиза упросила подругу сочинить песню на гитаре для «её парня». Потом Лань занялась тем, что вязала на спицах шарф для «больной бабушки Харитона». Когда и с этим было покончено, Тухлошкин заставил подругу придумывать письмо «его другу в Англию». А потом Лань подбирала особый модный макияж для Шеннон. И вновь Мила поучаствовала в каком-то конкурсе. А Лиза решила сделать целый песенный альбом для «своего возлюбленного». А куче родственников Харитона понадобились вязаные вещи для холодов. А Тухлошкину пришла куча писем из Англии, и каждое надо было перевести и ответить. А Шеннон возмечтала о роскошном платье. И кто всё это должен был сделать? Конечно, Городская Лань! «Ты лежишь в больнице, у тебя времени много!» Тут и помереть стало некогда!

Так прошло очень много времени – закончился учебный год. И друзья собрались в палате Лани все вместе.

- У нас каникулы начались! – объявила Лиза. – Я поеду на море, в Италию!..

- А я – в Америку! – поделилась планами Мила.

- А я – в деревню, – хором заявили парни.

- А я вернуться в дом, – тихо, но безмерно радостно сообщила Шен. Лань лишь вздохнула. Жизнь снова показалась ей серой и унылой.

- А давать я взять ты с я в горы! – оживляясь, предложила Шеннон. – Воздух, трава, вершины! Горные козочки, барашки! Мой табун показать! Мой дом показать! Бабушка, дедушка, братья… Давать!

- Я ж калека, Шен! – напомнила Лань. – Ног не чувствую! Зачем я тебе в горах?

- Ну, порадовать я, ну, пожалуйста! – принялась упрашивать красавица. – В коляска поехать, подумать! Ну, пожалуйста! Ты же моя подруга!

- Если мама разрешит… – буркнула Лань. Мама разрешила.

 

Горы были завораживающе красивыми. Снежные макушки гор ослепляли. Из больших долин, залитых солнцем, нёсся обворожительный цветочный аромат.

Лань и Шеннон жили в одной из прекраснейших долин, в доме родственников Шен. Дедушка и бабушка оказались князем и княгиней знатного старинного рода, а их внучка – княжной! Девушка и впрямь владела маленьким табуном, о котором рьяно заботилась и которым по праву гордилась.

- Вот Эдельвейс! – довольно представила хозяйка грациозную серую лошадку с чёрной звёздочкой на лбу.

- А это – Ролгаан! – такое имя носил огромный вороной с коричневым отливом конь, похожий на некого гордого герцога.

- А это – мои лапочки, мои малютки! – засмеялась Шен, лаская троих прелестных жеребят. Малыши запрыгали вокруг хозяйки, пытаясь лизнуть в нос или щёку. – Белла, Фатима, Назар!

Белоснежная и иссиня-чёрная малютки-кобылки были сёстрами, а бежевый в яблоках Назар – их братом. Все трое обещали вырасти в прекрасных животных, гордость табуна.

После питомцев Шен показывала подруге горы. Они забирались на вершины, спускались в пещеры. Множество драгоценных и полудрагоценных камней было подарено больной подружке.

А по ночам, вдыхая мягкие ароматы диких и садовых цветов, ощущая ласкающую прохладу воздуха, Городская Лань думала о том, что чуть не лишилась этого наслаждения, позволив себе умереть. Нет, она вовсе не отменила своего решения о прекращении жизни. Но… не сейчас. Не сегодня, не завтра. Не здесь, не в благословенных горах. Лучше в душном городе, в безукоризненно белой палате…

За Шеннон толпой часто ходила «свита» – очарованные девушкой парни. Причём каждый раз парни были разными! Шен удалось распределить их так, чтобы ухажёры приходили только утром и вечером, оставляя девочкам целый день свободного времени.

Дни пролетали незаметно. Подружки веселились, и Лани даже удавалось забыть о своём неизлечимом недуге.

Однажды Шен и Лань гуляли в лесу. Жизнь тут, казалось, кишела повсюду – от грозных медведей до безобидных букашек. Подруги выбрели на полянку, и присели отдохнуть, лакомясь собранными ягодами. Вдруг из-за деревьев выступила лесная тёзка Городской Лани. Она изящно качнула лёгкой головой и ласково посмотрела на калеку. Шен, кажется, ничего не замечала – знай себе лопала ягоды. Зато Лань села в свою прогулочную коляску и двинулась к зверю. Лесная красавица подождала, пока человек подъедет поближе, и вдруг помчалась. У Лани упало сердце – всё, испугалась! Но животное остановилось и нетерпеливо оглянулось на человека. Калека поехала к ней на своей коляске, по возможности пытаясь ускориться. И вновь, когда оставалось рукой подать до дикого зверя, лань убегала прочь. И останавливалась, и ждала…

Захваченная погоней (если это можно было так назвать), Городская Лань очнулась только на незнакомой полянке, когда лесная тёзка безвозвратно скрылась в чащобе.

Эта полянка была совсем крошечной. Зато она прижималась к скале – и из этой скалы бил маленький водопад. Он обрушивался в большую каменную чашу, то ли вытесанную человеком, то ли выглаженную водой. Последние сомнения исчезли, когда девушка заметила на кромке чаши незнакомые письмена и неизвестные надписи.

Вода в чаше была мягкой и почему-то подсвечивающейся. Она вызывала непреодолимое желание искупаться. Городская Лань повиновалась молчаливому призыву, разделась и легла в чашу. Вода обволакивала, гладила кожу. Вопреки ожиданиям, она оказалась только прохладной, а не ледяной – водопад-то горный. Убаюканная доброй (хотя и неожиданной) тишиной, девушка задремала.

Проснулась она уже ночью. Сияла на небе луна в свите игривых звёзд. Вода явно подсвечивалась и казалась совсем серебряной. Водопад тихо и мирно журчал. И в воздухе была разлита чарующая прохлада и тишина, смешанная с неназойливым ароматом какого-то необычного цветка.

Городская Лань вышла из воды и подумала, что тело затекло, и надо бы его размять. Она стала прыгать, приседать, нарезать круги по полянке. И вдруг осознала: ноги слушаются !!! Девушка стала прыгать, бегать, и резвиться. Её звонкий смех прорез а л безмолвие.

Когда заалел рассвет, Лань очнулась. Оделась, взяла за ручки коляску (не оставлять же её!) и, обнаружив незаметную тропинку, пошла по ней. Пройдя метров 100, девушка обнаружила, что ноги вновь теряют чувствительность. Она оглянулась, чтобы вернуться на чудн у ю полянку, но деревья всё заслонили. Лани пришлось идти пешком, пока ноги совсем не отнялись, и тогда она села в коляску, поехала.

Тропинка привела девушку на первую поляну. Здесь спала Шен. Раскинув руки в жесте полного доверия, со змеившимися в траве кудрями…

Шеннон проснулась и села.

- Долго же ты не быть! – недовольно заявила она. – Я за эти полчаса даже вздремнуть успеть!

- Полчаса? – усмехнулась Лань и бросила взгляд на небо. Оно было таким же, как и вчера, разве что чуть темнее. Похоже, эта ночь на волшебной полянке ей просто приснилась…

Подруги вернулись в дом, и Лань сильно заскучала. Про необыкновенное чудо она не сказала никому, но желание вернуться в сияющую воду рвало душу. К исходу дня она напросилась снова сходить в лес. Взрослые пожали плечами, а Шен решительно взяла корзинку.

На этот раз лань не пришла. Зато вдруг в кустах засветилась вчерашняя тропка. Лань спешно поехала по ней, и вернулась на волшебную полянку. И вновь погрузилась в чудесную чашу.

Утром она смогла пройти уже 200 метров , и лишь потом ноги отнялись.

 

И Городская Лань стала ходить (вернее, ездить) к загадочной чаше каждый день. И каждый день ей удавалось пройти больше на своих ногах, чем вчера.

Однажды она смогла пешком дойти до полянки, где каждодневно дремала Шеннон. Но ступить на полянку не могла – словно напарывалась на стену. Лишь покружив вокруг полянки, она с бесчувственными ногами села в коляску и смогла подъехать к Шен.

И так продолжалось каждый день. Ступить на полянку или хотя бы обойти её, чтобы пройти дальше, не получалось – невидимая стена останавливала.

Наконец, пришла пора возвращаться домой. В последнюю ночь Лань вернулась к Чаше. И обнаружила, что таинственные письмена на каменной кромке светятся, пытаясь привлечь её внимание. Девушка написала их на руке, что б позже переписать на бумагу и расшифровать.

Также на дне Чаши вдруг обнаружился кулон. Он изображал девичью фигурку, и ноги этой фигурки были стеклянными – а в них плескалась волшебная вода Чаши. «Наверно, не одна я хожу в Чашу, – подумала Лань. – Кто-то обронил кулон. Я не возьму чужое…» И аккуратно положила на кромку Чаши, рядом с письменами.

Однако когда она возвращалась к Шеннон, этот же кулон висел на ветке дерева у неё на пути. Девушка пожала плечами и поехала дальше.

А на полянке не спала Шен. Увидев подругу, она радостно к ней подскочила.

- Смотреть, что я найти! – воскликнула она весело, и подняла руку, на которой покачивался всё тот же кулон . – Я пробовать примерить, но у я что-то не получаться. Давать ты себе брать? Красиво ведь, а? – и, не слушая возражений, зацепила кулон на шее Лани. – Вау, как он идти к ты! Красиво, брать! Оставить на шея.

И злополучный кулон остался украшать шею Лани.

 

А когда они вернулись, этот кулон никак нельзя было снять. Зато… Лань обнаружила, что, коснувшись ночью стеклянных ножек кулонной девушки, её собственные ноги вновь начинают слушаться! Правда, совсем недолго – пару минут. Этого времени, однако, хватало, чтобы наслаждаться ходьбой.

Однажды Лань заснула, и ей приснились непонятные письмена с Чаши. Во сне они превратились в ясную расшифрованную надпись, которую девушка почему-то не смогла запомнить.

И на протяжении недели ей продолжал сниться этот сон, пока Лань в беспамятстве случайно не коснулась кулона. И тогда надпись осталась с ней, и после пробуждения. Лань, поняв, что помнит сон, выхватила из тумбочки альбом для рисования и занесла надпись на бумагу.

 

«Чудо случится однажды:

Калека в Чашу войдёт.

И исцеление будет,

Коль жертву он принесёт.

Уйдёт ненадолго от Чаши,

Подарок её забрав.

Однако потом вернётся,

Решения не приняв…»

 

Секунду Лань не двигалась, пытаясь что-то осмыслить. А когда очнулась, сон безвозвратно улетучился. Зато – вот они, заветные слова! «Только что они значат? Нет, ну первое ясно: калека в Чашу войдёт . Это сделано. Исцеление, если принесу жертву… Жертву? Теперь ясно, почему я не могла уйти далеко! Чаша требовала жертву! Какую? Уйдёт ненадолго , забрав подарок – тоже сделано. А дальше… надо вернуться?..»

А однажды Лани приснилось: пылающая Чаша, и сама Лань вонзает нож в сердце Шеннон, и кровь брызжет во все стороны…

Ошалев от кошмара, девушка сорвала с шеи кулон и отбросила его куда-то. Как выяснилось – в окно. Лань тут же пришла в себя. И, используя испаряющуюся силу кулона, полезла в окно. Но ноги немедленно перестали слушаться, и девушка просто свалилась на землю…

Утром её обнаружили в кустах под окном, без сознания. Долго думали, не стоит ли перевести в отделение для «психологически неуравновешенных» или «потерявших рассудок». Однако Городская Лань пришла в себя и подтвердила трезвый ум.

Жить без ночной ходьбы было трудно и грустно. Лань вновь теряла интерес к жизни. Друзья и родственники, как могли, отвлекали её, но девушка неизменно печалилась.

Как-то раз друзья снова навестили Панову. И, когда они болтали о чём-то, в палату вошла кого-то замещающая медсестра. На шее её блестел кулон из Чаши.

Лань вскрикнула, указывая рукой на незнакомку. Все тотчас обернулись к той.

- Отдай! Моё! – попросила Лань. Медсестра прикрыла рукой маленькую металлическую девичью фигурку.

- Тише, девушка! Или Вас перевести к «буйным»?! Это мой кулон. Мне дали его вместо зарплаты, – соврала медсестра.

- Это моё! – горячо возразила Лань. – Пожалуйста!

Медсестра фыркнула, передёрнула плечами и удалилась из палаты. Друзья глянули на Лань и остолбенели – девушка плакала!

Шеннон, спешно попрощавшись со всеми, выскочила из палаты и двинулась в сестринскую. Из комнаты как раз выходила та самая медсестра.

- Послушать, – негромко начала Шен, хватая своими сильными загорелыми руками бледные ручонки медсестры. – Этот кулон много значить для моя подруга! Отдать. Я заплатить.

- Ну, уж нет! – всерьёз рассердилась медсестра, делая попытки вырваться. – Чего вам так сдался мой медальон?! Я сама его нашла, ясно? Отстаньте от меня все!

- Отдать, – уже с угрозой потребовала Шен, вновь сжимая запястья незнакомки. – Моя подруга говорить, что кулон принадлежать она, я верить. Отдать!

Медсестра попыталась отодрать от себя назойливую южанку. Стала бить её по рукам и пинаться.

Тут как раз вышли из палаты Лани остальные. Увидев, что любимая в опасности, Харя превратился в разъярённого зверя. Он схватил медсестру, встряхнул, сжал так, что хрустнули кости.

- Не смей, слышишь?! – прорычал он, отшвыривая девушку прочь. – Отдай им эту побрякушку, не то хуже будет!!!

Медсестра сдёрнула с шеи кулон и кинула его в ноги Шен.

- Да получите! – прошипела она. – Задолбали!

Шен подняла с пола украшение и вдруг неожиданно подпрыгнула и чмокнула Харитона в щёку. Тот оторопел.

- Что б я без ты делать! – безвинно улыбнулась Шеннон и исчезла в палате подруги. Харитон порылся в своих карманах и бросил медсестре 500 рублей…

Однако и кулон не помог: Лань не по дням, а по часам угасала. И никто не знал, как её спасти! Врачи тоже обратили на состояние пациентки и попытались помочь – но интерес к жизни не возвратился. Лань, тоненькая и прозрачная, словно дух, лежала на кровати и по-прежнему равнодушно глядела в потолок. По ночам она больше не ходила…

Её развлекали, как могли, но ничто не спасало. И тогда предприняли последнее средство…

- Татьяна Ивановна, я должна получить от вы помощь! – заявила перед уроками Шеннон. – В больница лежать моя подруга, она не хотеть жить. Единственное, чем можно спасти она… просто отпустить я! Пожалуйста!

Акцентных горячих слов Шеннон не хватило – но не для добросердечной учительницы, а для холодного директора. Тогда вмешался отец южанки…

Лань уже даже не могла прийти в себя, медленно погружаясь в кому. Она не почувствовала, как её осторожно перенесли в машину, поезд, снова машину, как положили на мягкую траву на ароматном лугу солнечной долины.

Шеннон вдруг пришла идея отвезти подругу на ту самую полянку, где та так любила бывать. Она взяла Лань на руки (девушка показалось лёгкой, как пёрышко!) и пошла в лес. А на той поляне, где Шен обожала уминать ягоды, южанку вдруг необоримо потянуло в сон.

Едва Шеннон уснула, Городская Лань, наоборот, очнулась. И увидела лесную тёзку.

К лани был привязан некий мешковатый шарф. Девушка, подчиняясь наитию, засунула в него ноги и таким образом надёжно села.

И лань понеслась! Она скакала, перепрыгивала брёвна и болотца, деревья неслись мимо, как из окна машины! А на краю волшебной полянки животное вдруг остановилось так внезапно, что человек вылетел из «сумки», хотя седло казалось надёжным. Городская Лань подняла голову и увидела…

Над Чашей склонилось двое здоровенных мужчин. Один держал за передние ножки белоснежного жеребёнка, а второй – вороного. Во вторых руках были занесены ножи.

Лань попыталась вскочить и кинуться в атаку, но ноги усиленно мешали.

- Ну, пожалуйста! Хоть раз, когда реально нужно… – тихо шипела Лань, яростно растирая в пальцах кулон. – Прошу тебя! Возьми те дни, когда я тобой не пользовалась… и обещаю – год ещё не буду с твоей помощью ходить, если сейчас сработаешь…

Сработало! Кулон потеплел, и Лань с восторгом обнаружила, что может повелевать своими ногами. Девушка вскочила, в один миг оказалась за спиной одного из мужчин, и вспрыгнула ему на плечи. Пока мужик пытался прийти в себя от неожиданности, Лань схватила его руку с ножом, откинулась с ней на спину и дёрнула. Мужчина закричал и рухнул, выпуская жертву и оружие. Лань, наоборот, вскочила и ринулась на второго врага. Тот уже был готов, очнувшись от внезапности нападения…

Здоровенный мускулистый мужчина в полном расцвете сил против тринадцатилетней девчонки, которой с каждой секундой всё меньше слушаются собственные ноги! Несомненно – справедливый бой! Правда, у девицы есть плюс – она чрезвычайно развила физическую силу и изучила пару приёмов борьбы. А у мужика минус – руки заняты чёрным жеребёнком и ножом!

Покружив и насмотревшись друг на друга, противники замерли.

- Пусти лошадь! – приказала Лань, с ужасом чувствуя, как холодеют ноги. – Зачем ты её похитил?

- Она сама гуляла без присмотра! – возразил мужчина.

- Неправда! – парировала Лань. – Её охранял целый табун! Пусти, говорю!

- Да заткнись ты! – он смачно выругался. – Моя добыча! – и внезапно бросился вперёд. Лань высоко подпрыгнула, пропуская противника снизу, и успела схватить его руку, державшую нож. Блестящее лезвие дёрнулось и проехалось по девушке. Та вскрикнула и продолжила вражеское движение, помогая ножу влететь в плечо мужика. Теперь настал его черёд орать.

Оставив мужика наедине с его раной, Лань, подволакивая непослушные ноги, поползла к Чаше. Спешно содрала с себя одежду и погрузилась в воду. Кровоточащая глубокая царапина стала быстро затягиваться.

- Бегите! – крикнула девушка жеребятам. Но те не помчались прочь, а подошли обратно к Чаше.

Чёрная и белая сестры. Резкий контраст между тенью и светом. И общая бурая звёздочка на лбах…

Из леса вышел Назар, и встал между сёстрами. Трое. Повинуясь мимолётному порыву, Лань прижала кулон к звёздочке на его лбу. И тотчас по всему телу пробежалась тёплая волна…

Лошади опустили головы в воду, и Лань нырнула. А на дне – новые письмена, выложенные из песка!

Записывая в ту памятную ночь расшифрованные закорючки на бумагу, Лань невольно соотносила каждый знак слову или букве привычного языка. И теперь она узнала несколько значков – хотя общий смысл оставался непонятен. Девушка вынырнула, нашарила на земле уголёк, и записала то, что запомнила, на скалу, из которой бил водопад. Снова нырнула, запомнила и написала на скале. А, закончив писать, задремала… Как-то ей жить дальше целый год, не вставая по ночам для того, что б размять непокорные ноги? Год за пятнадцать минут! И две спасённые звериные жизни. Может, эта и была та жертва , о которой пророчила Чаша? Лань спасла жеребят, пожертвовав целым годом ходьбы! Да только ли засчитает ли этот подвиг волшебная Чаша?

И снился ей новый расшифрованный текст. Но на этот раз девушка запомнила его весь и сразу.

 

«Калеку исцелили мы,

Кулон волшебный дали…

Теперь твори свои мечты,

И мчись быстрее лани!»

 

Проснувшись, Лань обнаружила, что ходить-таки не может. И жеребята убежали…

Вдруг из-за деревьев высунулась серая лошадиная голова с чёрной звёздочкой на лбу, и на поляну вылетели радостные маленькие лошадки.

- Эдельвейс! – узнала Лань. Лошадь вышла из-за деревьев и приблизилась к человеку. Тотчас за ней выскочил вороной Ролгаан.

Лань оделась, кое-как приспособила куртку к широким лошадиным спинам, и села на неё. Животные, правильно поняв намерения человека, рысью поскакали к большой первой поляне.

Едва Лань отъехала от Чаши подальше, большой кусок камня откололся от скалы, раздробившись на валуны и пыль, навсегда закрыл прохладный водопад и ложе с сияющей целительной водой.

Шеннон проснулась и была очень удивлена, увидев своих питомцев и жизнерадостную подругу.

- Да, Шен, я хочу жить! – подтвердила подруга. – Я снова буду бегать, и плавать, и рисовать! Я влюблюсь и проживу долгую счастливую жизнь! Горы действуют на людей волшебно, Шен!

- Что с ты, джаным? – засмеялась Шеннон. – Розовые мечты? Я ты не узнать!

- Скорее, Шен, в город! Я чувствую, я получу свои ноги!.. Поехали немедленно!

- Дедушка отвезти ты. Я проводить на Ролгаан.

В назначенный час старый князь повёз «драгоценный груз» в своей дряхлой колымаге.

- Эта машина куплена еще, когда я быть ребёнком, – вспомнил дедушка (акцент у него был не так заметен как у внучки). – У нас есть две дорога: длинная – зато по долине, и короткая – но на скалистых горах. Выбирай, пани!

- По короткой! – заявила девушка, которой не терпелось попасть домой. Старик согласно кивнул и поехал.

За машиной скакал вороной красавец Ролгаан, а на нём – Шеннон. Вместе с королём-отцом увязались и жеребята – Белла, Фатима, Назар. Напрягая высокие тонкие ножки, малыши пытались не отстать от Ролгаана и человека-хозяйки.

Колымага пронеслась по цветущей долине, и прокряхтела через хрупкий мост кипучую горную реку.

Теперь начиналась самая сложная часть пути – по скалистой тропке.

- Джаным! – позвала Шен, подъезжая ближе. – Дальше – опасно. Может, пересесть на конь?

- Молчи, Шеннон, маленькая горянка! – прикрикнул старик-князь на внучку. – Или не доверяешь деду своему и его железному коню?! То-то же, чернокудрая звёздочка. Следи лучше за конями-то.

Шен отвлеклась на расшалившихся жеребят, и дед довольно поехал дальше.

Колымага перелетала через небольшие пропасти, трещины в камнях, обрывы. На каждой кочке и яме князь-водитель ухал, а нетерпеливая инвалидка стискивала зубы – ноги отдавались сердитой болью.

- Всё! – объявил отважный шофёр, – теперь осталось забраться на вершину вот этой горы (там тропинка есть, не бойся!), а там – по прямой до самого аэропорта! Поехали?

- Поехали!

Машина затряслась и поползла по узенькой тропке. Она опасно раскачивалась на каждом метре, из-под колёс вылетали мелкие камешки. Ролгаан и жеребята цокали копытами позади. Шен казалась встревоженной – но не за себя, ибо в горном жеребце была уверена, и не за жеребят (в чьих жилах текла сама ловкость и смелость), а за лучшую подругу-инвалидку, едущую по узкой скользкой тропинке на разваливающемся авто.

Но вот опасное место и позади. Белый аэропорт, сурьёзные люди, просматривающие багаж и одежду. К Шен подходят то ли прилетевшие, то ли собирающиеся улетать, подростки, и красавица по привычке с ними флиртует (только она может кокетничать со всеми сразу, что б каждый думал, что она охмуряет только его одного!).

- Шен! – оторвала её от ухажёров Лань. – Тебе не кажется, что в нашем возрасте так… «любовничать» не стоит? Да ещё с твоей религией…

- Хорошо, – поникла благоразумная южанка. – Эти быть последние, – но тут же оживилась. – Я буду ухаживать за лошадьми! Белла, Фатима, Назар! Ролгаан!

Звери подскочили к любимой хозяйке. Та стала их гладить, и весело целовать в бурые звёздочки на лбах.

Городская Лань попрощалась с Шеннон, её дедушкой и питомцами и устроилась в кресле в самолёте. Соседом оказался бойкий начинающий врач, хирург со страстью к экспериментам.

Самолёт задрожал, медленно, всё ускоряясь, поехал, и незаметно взлетел.

- Ах, как я люблю самолёты! – воскликнул врач-экспериментатор. – Словно плывёшь среди сахарной ваты, а внизу мелькают карты! Кстати, мисс! Меня зовут Бербар Чижов. А Вас, мисс?

Лань представилась.

- А почему у Вас такое… необычное имя? – спросила она.

- Родителям понравилось, – расхохотался Чижов. Он вообще смеялся по любому поводу (и без). – А… давайте перейдём на «ты»?

Лань кивнула.

- У тебя, вижу, с ногами не всё в порядке? – заметил Бербар, закусывая губу, чтобы не выпустить смех.

- Ну да. Прилечу, буду учиться жить так. И радоваться жизни.

- А я знаю одного специалиста, который может тебе помочь! – вдруг осенило Бербара.

- Это ты? – улыбнулась Городская Лань.

- Если бы! Мой учитель и начальник, Эдуард Романенни, может творить чудеса, исцеляя безнадёжно больных и инвалидов! Хочешь, запишу тебя к нему на приём?

- А… где его… штаб?

- Его собственная клиника находиться во Франции, в Провансе.

- Вряд ли у меня хватит…

- …Денег? Я заплач у ! Как новой подруге. Так что?

- А куда, кстати, ты сейчас едешь? – неожиданно поинтересовалась новая подруга.

- В Москву. А оттуда – к шефу. Может, со мной?

- Давай… – «всё равно терять нечего… или есть? Я же теперь очень хочу жить…»

В Москве проворный Бербар всё устроил всё, что было нужно, для себя и получившей надежду инвалидки.

Прованс. Луга, цветы, сам воздух – всё дышало чудом и радостью. Как когда-то – картины Городской Лани…

Романенни пожурил подопечного за его чрезмерную доброту, но русскую инвалидку на приём всё-таки записал.

 

 

СКАЗКА О СУЛТАНЕ

и иностранных невестах

 

Под взмахами опахал

И фимиама дым

Сидел и тихо вздыхал

Султан молодой с равнин.

И музыка тонкому слуху

Его нежеланна была.

И даже ворчунья-старуха

Себя примерно вела.

«Мне скучно!» – султан воскликнул

Придворным взрослым своим.

Придворный даже не пикнул,

Склонившийся перед ним.

«Введите господ чужестранцев,

Я их послушать хочу!

Не про царей или танцы –

Про девушку, про мечту!

Кто лучше красу опишет,

И всяки сказки о ней,

Тому подарю – все слышат? –

Трёх вороных коней!»

Сидит на подушках янки

И свой начинает рассказ:

«У этой девы осанка,

Как, о султан, у Вас!

Модная активистка,

Она хороша собой!

Владеет златым прииском

И негров целой толпой!

Живёт в дорогущей вилле

В самом чудесном штате.

А главное: имеет крылья

И представленья о мате!»

«Нет, мне такая янки

Совсем не по нраву, друг!

Модная птаха из банки?

Да нужен ли ей супруг?!»

Француз восседает мягко

И речь свою он ведёт:

«Она – словно лихорадка,

Любого с ума сведёт!

Изящна и грациозна,

Кокетлива и мила!..

Я говорю скрупулёзно,

Она-то достоинств полна!

Она – прелестное чудо,

Дитя цветов и вина…»

«Такой я не нужен буду.

Надменна, небось, она?»

Как гуру сидит японец

И напевает миф:

«Её звонко-тихий голос –

Колокольчики и прилив!

Она робка и послушна,

И грации гейши полна.

Как Брахма великодушна,

И ласкова, как жена.

На лотос она похожа,

Скучает сутки без Вас…»

«Скучает? Да ну? Я тоже!

Мне сон навевает рассказ!»

Сидел африканец смуглый,

И речь его так текла:

«Она Вам будет подругой;

Свободная, словно лань!

Как звёзды – карие очи,

А кожа – как шоколад!

И кудри чернее ночи,

Фигуры прекрасен склад!

Ей слон подчинён гигантский

И белые жемчуга…»

«К ней путь сквозь леса опасный,

И больно она дорога!»

Ушли без коней посланцы,

Султан головой поник.

«Нет, я не желаю танцев!

Желаю о деве стих!

Все эти красотки – милы,

Однако богаты слишком.

Конечно, они чванливы,

Грозны, как дикие мишки.

Они меня не полюбят,

Им деньги мои нужны лишь!

А если и приголубят,

То скажут: «Как много пыли!»

Неслышно сел на подушки

Последний, русский посол.

«Султану нужна подружка?

Тогда я её нашёл!

Леса, и луга, и реки,

И горы, и города:

Прикрой, султан, свои веки,

Ты перенесёшься туда!

Ты видишь синее небо?

Это её глаза.

Ты видишь хрустальные реки?

Это её слеза.

Ты видишь пышные ели?

Это её ресницы.

А хочешь услышать голос?

Послушай, как звонки птицы.

Ты видишь дикие сосны?

Это её перста.

Ты солнце златое видишь?

Это её уста.

Ты видишь, султан, берёзу?

Это – её душа!

Она сквозь зной и морозы

К цели идёт, спеша.

Ты видишь страны пожары?

Ты видишь, султан, мужчин?!

Это – стыдливый румянец!

Это – предвестье морщин.

Семья, подруги, работа –

Беспокойна так и мудра!

Но если полюбит кого-то –

Тому она будет верна!..

Тебе рассказал я сказку,

Доволен ли ты, султан?»

Султан свои спрятал глазки

И натянул тюрбан.

«Коль хочешь на ней жениться –

Любовь свою докажи!

Храни как ока зеницу,

Искренность покажи.

Коль не боишься страданий,

И поможешь точно в беду,

Я тебя из роскошных зданий

В хрупкий уют проведу.

Секрет расскажу теперь я,

Он задачу тебе облегчит:

В России все девы такие,

И равно они хороши!»

«Бери коней хоть десяток!

Я любые дороги пройду!

От Камчатки до волжских каз а ков!

Супругу в России – найду!

В Петербурге, Москве иль Урале

Что угодно готов я стерпеть!

Если девы в России из стали,

Я готов им моления петь!»