Григорий Демидовцев, Сергей Смирнин

Редакция журнала "Творчество юных" приветствует совместное творчество зрелых мастеров и начинающих сочинителей. Сегодня мы публикуем плод такой совместной работы: роман мастера (Г. Демидовцева) и его ученика (С. Смирнина) "Не на жизнь, а на смерть..."

НЕ НА ЖИЗНЬ, А НА СМЕРТЬ...
(Фантастический роман)

Продолжение:

Часть вторая.
ОНИ РАЗДЕЛЯЮТСЯ...

1.
Шли день и ночь. Потом остановились, потому что младшие дальше идти были не в силах. Остановились - повалились в густую синюю траву и заснули мертвым сном. Сейчас их можно было голыми руками взять. Или даже не взять, а перебить поодиночке.
Но ничего не случилось за следующие сутки. За их первые сутки вне города. Может, Бог их охранял. Может, та запись Вьюровой песни, что поставлена была на бесконечный самоповтор...
Глен проснулся первым. Лежал на спине. Смотрел в бездонное небо, ярко-зеленое поутру, и улыбался. Было хорошо. Будто выпустили его из темного подземелья. Будто сняли тяжелые оковы, мешавшие двигаться...
Он приподнял голову... Дышал, дышал, и воздух был ароматен, сладок, бодрящ...
А когда вскочил на ноги, показалось - начни он сейчас махать руками часто-часто, на манер птичьих крыльев, - и полетит, взмоет туда, в высь, где важно замерли одиночные светло-желтые прозрачные облачка...
Все спали... Все лежали так и сяк. Этот на спине, этот на животе, этот - на боку.
Та - свернувшись в клубочек... Та - прикрыв ладошками глаза-Глен присел обратно на прохладную мягкую траву и стал прикидывать, на что они могут надеяться в плане выживания.
Во-первых, на собственное количество. Их много, а сообща можно сделать многое то, что одиночке было бы не под силу...
Во-вторых, на аппаратики Майкла. Целых два рюкзака набито ими. Один рюкзак у самого Майкла. Другой - у него, у Глена. Вот он лежит в двух шагах - словно зеленоватый валун...
В-третьих, на необычные способности, обнаруженные у Линды и Вьюра. Линда, если разозлится, может исторгать из себя какое-то "облако", каких-то "мух", или какую-то там "пыль"... Для уничтожения возможных врагов это может пригодиться...
Ну, а Вьюр, случись надобность кого-то остановить, споет, что он, как известно, с успехом уже не раз и проделывал...
Да!.. Еще ведь прикол имеется!.. О себе-то самом он забыл!.. Надо разобраться с этими его двойниками, которых он видел "вторым" зрением возле подорванного гранатой излучателя...
Если из них можно извлечь какую-нибудь пользу, значит, нужно ее извлечь!..
Сейчас и отныне всегда они могут надеяться только на себя. Значит, в первую очередь, нужно досконально учесть все свои способности. Все, на что они способны.
Глен снова вглядывался в спящих детей... Как их много, и как они сейчас беспомощны!.. Охранять себя надо постоянно!.. Жить всем, до последнего малыша, так, словно окружены смертельными врагами!.. Ежесекундно так жить!..
Но как не хочется считать за врагов и это огромное небо, и эту ласковую траву, и это радостное юное солнышко!..
Глен примостился рядом со своим рюкзаком, обнял его и снова безмятежно уснул...

2.
А потом дни за днями... Дни за днями потянулись долгой однообразной чередой...
Восход... Подъем... Вперед... Обеденный привал... Второй привал - на закате...
Восход - привал - закат... Восход - привал - закат...
Сколько их было, восходов и закатов, проведенных в пути?.. Никто их не подсчитывал, поскольку они сливались в единый день... И пусть он был утомительным, пусть он был однообразным... Это не вызывало отрицательного к нему отношения...Ибо все, что они делали сейчас, они делали по своей воле... Они были свободны! Они свободны были! Ощущение свободы пьянило, сводило на нет усталость от бесконечного, практически непрерывного движения...
А может быть, это солнце и воздух здешних мест вливались в кровь и заставляли ее бурлить... Кто знает!..
Через какое-то время пришли к пониманию - сама дорога подсказала, - что идущую вдаль толпу необходимо как-то организовать-Обсудив это, решили разбиться на сотни... Что и сделали постепенно в течение нескольких дней... Каждая сотня выбрала своего предводителя - сотника. А всего их, сотников, оказалось двадцать два...
Таким образом толпа обрела структурность. И таким образом выявилось число детей, ушедших из Города...

3.
И все-таки Город о них не забыл. Взрослые - эти ужасные стар-пы - не смогли им простить ухода, не смогли смириться с их освобождением.
Летательные машины настигли их среди белого дня. Помогло нападающим то, что небо было затянуто плотными тучами. Прячась за ними, с ними сливаясь, можно было незаметно подкрасться и ударить...
Что старпы и проделали.
Летательные машины отпали от мрачного неба, как зрелые стручки - от осенних кустов. Но не семена стали сеять эти "стручки", а крупнокалиберные пули.
Хорошо еще, что не бластеры были у них на борту, - иначе не выжить бы никому из беглецов.
И еще хорошо, что были с собой у Майкла два рюкзака техники.
Едва началось нападение, Майкл скинул на землю свой рюкзак и начал в нем лихорадочно копаться. Затем приказал Глену, и Глен рядом с первым положил второй рюкзак, сброшенный со своих плеч.
Майкл соединял вместе какие-то приборы, протягивал проводки от одного рюкзака к другому. А вокруг разгуливала Смерть и косила, косила, косила... Ох и на славу же ей удалось поработать!..
Затем Майкл закончил свою возню и с торжествующим возгласом активировал свое оружие, которое так поспешно собирал...
В рюкзаках что-то противно засвиристело, заскребло... И вдруг летательные машины - все три сразу - замерли, будто наткнулись на невидимую преграду. Замерли, опустили носы и ринулись вниз...
Нет, ни одна из них не взорвалась, хотя Глен, например, очень на это надеялся. Они скользнули сверху по касательной и, взрыхлив глубокие борозды, остановились.
Один за другим в бортах открылись люки. Из люков - одна за другой - скользнули вниз лесенки. Затем темно-желтый дым вдруг плотно повалил из нутра кораблей. И полезли, полезли наружу старпы, одурманенные дымом, - ругаясь, кряхтя и стеная. В своих черных шерстистых комбинезонах они были похожи на громко гудящих и низко летающих суетливых шмеллингов.
Глен, растерянный, напуганный, поискал глазами Майкла. Майкл тоже, в свою очередь, кого-то отыскивал.
Те, кто 1гужен был, - то есть, Безы, оказались в нужный момент в нужном месте. То есть, возле ближайшего корабля.
Быстро и ловко они заводили очередному старпу руки за спину и связывали кисти рук прочной веревкой. Им помогали их выученики - ребята из Службы Безопасности, организованной Безами.
У других кораблей также орудовали люди Безов.

4.
После того, как старпы, вышедшие из кораблей, были связаны, их тщательно обыскали и повытаскивали из их карманов все, что казалось оружием. Безы тут же присвоили захваченный арсенал, не дав даже Майклу как следует в нем покопаться.
Все три летающих корабля те же Безы с их многочисленной Службой Безопасности старательно разграбили, раздав сотникам то имущество, которое показалось нужным.
Потом корабли подожгли и с интересом наблюдали за тем, как они пылают. Огонь стремительно очертил их контуры и затушевал их. Словно поменял их грубое плотское естество на новое - сверкающее, плазменное. Яркие, бьющие в глаза, колеблемые ветром, обновленные корабли были красивы. Но слишком непрочной, нестойкой была их огневая сущность. Чистый воздух, напоенный ароматами цветов и трав, был для нее невыносимо холодным. Пламя медленно отступало, съеживалось, свертывало свои алые ленты. Пламя словно само в себя уходило. Тонуло в самом себе.
Когда последние его язычки подмигнули в последний раз и спрятались, - перед детьми-беглецами были черные изломанные призраки некогда грозных кораблей.
Их чернота, их жалкий бессильный вид были знаками победы. Поэтому, едва огонь унялся, вокруг унылых головешек начался стихийный праздник - всеобщий ор и визг, прыжки, гримасы, беготня.
Глен глядел на все это с грустью, непонятной ему самому. Буйствующие дети были перед ним словно сумасшедшие, больные, одержимые. Он принадлежал к ним, он был таким же, как они, - но сейчас ему не хотелось быть таким же.
Линда словно бы поняла его состояние - подошла и молча стояла рядом, и в глазах ее тоже была печаль, и никакого веселья в них не отражалось...
Детское буйство было недолгим, - как было недолгим и предшествовавшее буйство огня. Когда орущие, визжащие, скачущие утомились, они вспомнили про пленных старпов и бросились к ним.
Бросились и остолбенели. Всеобщее буйство сменилось всеобщим страхом.
Старпы были мертвы. Были мертвы почти все. Некоторые - совсем немногие - еще корчились, как червяки, и лица их были искажены переносимой мукой.
Глен подбежал к одному из еще живых, который лежал тихо -только иногда помаргивал.
- Что случилось? - выкрикнул, наклонившись над ним. - Почему все гибнут?
Умирающий шевельнул головой, с трудом сконцентрировал взгляд на Глене.
- Город!.. - шевельнулись непослушные губы. - Мы бессмертны только в Городе!..
Голова дернулась, будто отгоняя надоедную муху, и человек умер...
- Значит, они шли на верную смерть, посланные в погоню за нами? - сказал Глен.
- Не так! - сказала Линда. - Пока они были в своих кораблях, они оставались бессмертными! Потому что корабли - частицы их Города!..

5.
Еще через несколько дней, пройденных в привычной колонне, они решили разделиться. Предложил это, кажется, Вьюр. Впрочем, предложение это настолько всем понравилось и настолько бурно было встречено, что с уверенностью говорить о том, кто его высказал первым, пожалуй что и не стоит...
Решили разделиться на четыре отряда - по числу существующих сторон света.
Первый отряд возглавил Майкл. Второй отряд возглавили неразлучные Безы. Во главе третьего отряда встали Глен и Линда. А командиром четвертого отряда, хотя это и выглядело странновато, единогласно утвердили Вьюра.
Майкл повел детей на север. Безы - на юг. Вьюр - на запад. Глен и Линда - на восток...
Решили, что максимальная длительность расхождения не должна превышать двух месяцев. Два месяца в дороге, месяц на обжива-ние. А через три месяца каждая группа посылает гонца, который является сюда, к остовам сгоревших кораблей и подробно рассказывает о том, что произошло. Затем, по возвращении гонцов, каждая группа решит, оставаться ей на месте или вернуться и присоединиться к одной из трех других...

6.
Итак, на восток...
Поначалу, когда только начали расходиться, многие оглядывались. И видны были при оглядке следы большого пожара и три многоголовых потока, расплывающихся в разные стороны... Чем дальше они уходили, тем меньше делались... А когда они превратились в малюсенькие, чуть приметные черточки, оглядывание потеряло всякий смысл. Теперь смотреть приходилось больше вперед и по сторонам, чем назад...
Их сторона света была ровной, как стол. До самого горизонта простиралась колеблемая ветром синяя трава. Она доходила членам отряда почти до пояса. Присев, можно было спрятаться в ней с головой...
Стебли травы были упруги, душисты, прохладны. Листьев было великое множество - широких и стреловидных, зазубренных и ровных. И цветов тоже было не счесть. Зеленые, фиолетовые, голубые, они то красовались на вершине стебля во множестве, собранные в шары или кисти соцветий, то увенчивали стебли горделиво и одиноко, плавно раскинув шелковистые лепестки...
Глен и Линда любовались разноцветьем и разнотравьем и шли молча. Идти, двигаться было самым привычным делом с той поры, как покинули Город. Остановки и вынужденная неподвижность на остановках казались чем-то неестественным, ненужным, мешающим. Движение было их делом, их смыслом, их надеждой...
Технику, расходясь в разные стороны, тоже поделили поровну. Глену с Линдой достался один старенький портативный синтезатор, два полицейских лучевых пистолета и полуразряженный бластер - действительно грозное оружие...
Все это добро покоилось у Глена в заплечном мешке. И первые же дни самостоятельного пути показали, что только на технику рассчитывать не приходится, ибо доставшаяся отряду техника не могла обеспечить самой главной потребности вдаль идущих - потребности в еде... Вернее, портативный синтезатор, конечно, мог, в течение полутора дней накормить всех "своих", но если на это надеяться, если только на это надеяться, - тогда надо забыть о всякой возможности движения. Тогда надо осесть вокруг портативного кормильца, - молиться на него и полностью от него зависеть. Но такое для юных, устремленных вдаль натур, не могло быть приемлемым...

7.
Идея собирания и поедания того, что вокруг, неизбежно должна была возникнуть, ибо ничего другого в их положении придумать было просто-напросто невозможно.
Начать питаться не синтезированными продуктами решили с плодов и плодиков.
Разбрелись по округе, насобирали, а потом притащили собранное и вывалили в общий круг.
Поглядывали друг на друга, не решаясь начать.
- Давайте надкусывать и пробовать! - предложила Линда. - Есть будем только сладкие! С остальными - повременим!..
Она первая и надкусила желтую продолговатую ягоду и замерла, прислушиваясь к ощущениям.
Ощущения были приятные. Было просто-напросто вкусно.
Выждав еще немного, Линда решительно сжевала и проглотила ягоду.
Остальные тоже потянулись к плодам, сваленным в круге. Поначалу выбирали только такие, как тот, что съела Линда. Потом осмелели. Стали брать и другие.
Надкусывали... Пробовали... Глотали... Страх перед неизведанным уходил, уступая место беззаботности.
Вот тут и случилась первая беда.
Мальчишка возрастом не старше Вьюра взял в рот черный треугольный плодик.
Видимо, надкусил... Хотя, может быть, и проглотил сразу...
И вдруг дико вскрикнул и повалился навзничь...
Широко раскрытые глаза остекленели... Зрачки стремительно увеличились - расплылись двумя округлыми озерами.
Из груди его вырвался то ли хрии, то ли клекот. Столь страшен был этот нечеловеческий звук, что все, кто его слышал, - отпрянули, и смутный ропот взвихрился, прошелестел и угас.
Тело мальчугана корежили сильные судороги. Словно кто-то невидимый неторопливо месил его безжалостными ногами.
Из левого угла рта - пузырек за пузырьком - выдавливалась розовая пена.
- Сделай же что-нибудь! - вдруг вырвалось у Глена.
Его слова были обращены к Линде.
Линда дернулась, будто услышанный призыв ее ударил...
И тут грянулся оземь второй мальчик. У этого судорог не было. Он упал и словно бы окаменел. Застыл в мертвенной неподвижности.
Однако смотреть на него было еще страшнее, чем на первого. Потому что - при внешней "спокойности" - внутри него происходили какие-то неописуемые катаклизмы. На коже появлялись, расцветали, затем исчезали - словно бы погружались внутрь - множественные фиолетовые пятна. Они были похожи то на облака, то на многолучевые звезды. Словно тело мальчика было сосудом, в котором, всплывая и погружаясь, варились и эти звезды, и эти облака...
Глен, глядя на умирающих мальчишек, чувствовал, что перестает владеть собой. Так вот что такое смерть! Так вот сколь сильна, коварна и мерзка!..
Хотелось завопить безумно, зарыдать, тоже броситься на землю и. кататься по ней и колотить кулаками...
И тут Линда, словно разбуженная ото сна его призывом что-то сделать, осуществила то, что хотелось совершить Глену. Она громко завопила, и голос ее был наполнен яростью и угрозой.
Из ее некрасиво распахнутого рта вылетело черное облако. Глен уже видел такое - давным-давно, когда офицеры Службы Санитарного Контроля собирались его уничтожить.
Облако словно бы состояло из множества "комаров" и плотного "тумана", распределенного между ними. Перемещалось оно мгновенно. Даже не перемещалось, а просто занимало тот объем, что был ему нужен...
Вот оно прилипло к распростертым телам мальчишек... Вот просочилось сквозь кучку плодов, сваленных в центре круга...
Терзаемые муками мальчишки словно вдыхали его и выдыхали. И оно действовало на них. Действовало целительно, что было несомненно.
Первый стал меньше корчиться, - судороги ослабевали. У второго замедлилось бурление фиолетовых пятен, - словно огонь под сосудом с похлебкой стал ослабевать...
Прошло етце какое-то время. И все прекратилось. Первого мальчишку оставили судороги, а с кожи второго исчезли фиолетовые пятна...
Тут Линда, не прекращая своих воплей, замахала руками, заставляя всех отойти. И когда все отодвинулись, расширив круг, она какой-то странной походкой (словно вперевалку подкрадывалась к кому-то) обошла по три раза вокруг мальчишек и вокруг собранных плодов. Затем упала на землю и стала корчиться, словно передразнивая первого мальчишку...
Это продолжалось довольно долго. А когда Линда затихла и вобрала в себя черное облако, все увидели, что мальчишки - оба - открыли глаза, и глаза у них чистые, светлые, здоровые...
Они поднялись с земли, недоуменно оглядываясь. Видимо, не помнили о том, что с ними произошло.
После них поднялась Линда. Была она мокрющей, словно только что с ног до головы искупалась в воде. Капли блестели на лбу, на щеках, на подбородке.
Стояла, пошатываясь. Смотрела на Глена. Улыбалась...
- Теперь все плоды неопасны! - сказала слабым голосом...

8.
Дальнейшие несколько дней показали, что отношение к Линде со стороны всех детей, идущих на восток, резко переменилось. Ее стали чаще беспокоить вопросами и просьбами, чем Глена. Девчонки ей начали во всем подражать: в походке, в манере разговора. Одна из девчонок даже назвала Линду матушкой, и это словцо неожиданно привилось, приклеилось к Линде крепко-накрепко. "Матушка сказала", "Матушка велела", "Матушка просила" - такие речи звучали ежедневно и неоднократно...
Вспомнилась тут, конечно, и безвестно пропавшая Мать Миранда, ее разговоры с детьми, ее рассказы о прошлом. Упорный слушок пошел гулять - что, мол, Мать Миранда вовсе не пропала, а вселилась в Линду.
Мальчишки в присутствии Линды были прилежны, послушны и тихи. Они ее словно бы слегка побаивались - даже те двое, которых она спасла. Мальчишки внесли свой вклад в творимую легенду - придумали, что Линда повелевает ветрами, дождями и солнечным светом и поэтому способна очищать плоды от всякого яда...
Проверять собираемые плоды, коренья и травы с помощью черного облака Линде больше не пришлось, поскольку она обнаружила, что может чувствовать, что съедобно, а что - нет. Отныне, простирая правую руку над собранными продуктами и словно бы в них "вслушиваясь", она указывала на то, что не съедобно. И никто никогда ничего такого больше в пищу не брал.
Глен, привыкший себя считать командиром, с удивлением почувствовал, что он тоже, как многие другие, побаивается Линды. После того, как покинули Город, он и не вспоминал ни разу об этом ее "черном облаке", пока - уже сейчас, уже здесь - она сама об этом не напомнила.
Ее возобновленная необычность отдалила Линду, встала между нею и Гленом. Может быть, придала Линде некое превосходство. Но мысль об этом Глен отгонял, не хотел ее признавать, впускать в сознание.
Он старался вести себя так, будто ничего не произошло, и, в общем-то, это ему удавалось. Хотя иногда ему казалось, что Линда подыгрывает ему, не желая увеличивать возникшее между ними расстояние.
После ухода из города они были друг для дружки открыты, видели друг дружку до донышка. По крайней мере, так представлялось Глену.
Теперь же, после спасения двух мальчиков, Глен ясно почувствовал, что в душе Линды есть уголок, навсегда от него отгороженный, навсегда замкнутый на ключ. В этом уголке пряталось ее "черное облако", способное как убивать, так и возрождать к жизни.
Глена тяготило ощущение, что Линда только самой собой не является. Что-то иное, чужеродное, подобное жадной пиявке, крепко к ней присосалось - так, что теперь и не отдерешь никакими силами. Это "иное" было нужным для всех, - может быть, даже очень нужным, - но для отношений Глена и Линды это было лишним, отягощающим.
Глен впервые стал подумывать о том, что в мировом устройстве чувствуется насмешливая ухмылка Бога - одно и то же он делает и нужным, и мешающим, и хорошим, и плохим...
Но как бы там ни было, надобность в синтезаторе отпала полностью. Теперь в пищу шли не только плоды и плодики, но также травы, коренья, некоторые насекомые и мелкие зверьки.
Актон, рослый рыжеволосый парнишка, самый удачливый охотник, попробовал обжигать грызунов и насекомых на огне, и получилось очень вкусно. Его пример стал для других наукой - все стали делать так же.

9.
Последующие дни показали, что Линда не всесильна, и видимое почтение к ней сразу поубавилось. Дело в том, что идущих на восток стали одолевать мухи, и ни Линда, ни другой кто-нибудь ничего не могли с ними поделать.
Они носились, противно звеня и гудя, без толка и без порядка. Маленькие сумасшедшие твари, словно бы одержимые лихорадочной паникой. То появлялись одинаковые - зеленые, синие или черные. То вдруг воздух наполнялся самыми разными - и по размеру, и по цвету.
Поначалу они словно бы не замечали детей. Знай себе протыкали, дырявили прозрачное тело воздуха. Истачивали его, наполняя невидимой трухой. Воздух после них бледнел, словно бы обескровливался, и шершаво всыпался в рот при дыхании.
Промежутки между налетами крылатой нечисти делались день ото дня все реже. Затем вовсе исчезли. Мушиное сопровождение стало непрерывным.
Идти час за часом, слушая надоедное гудение, которое отзывается звоном в ушах и, как тяжелая жидкость, плещется в голове... Проталкиваться сквозь сумятицу, сутолоку, толчею мелькающих летуний, которые настолько быстры в своих бессмысленных метаниях, что порою кажутся неподвижными... Утруждать, слепить глаза мерцанием жестких крылышек, словно бы окружающим каждую муху крошечным огненным ореолом... Отмахиваться руками, дергать головой, зная, что бесполезно, что ни к чему твои судорожные протесты не приведут - утомят тебя только, разозлят и ухудшат обстановку... Раззадоренные мухи еще быстрее начнут носиться, еще гуще вокруг тебя скопятся...
Глен приказал, чтобы каждый приготовил себе пучок травы -плотный и длинный - и обмахивался им при передвижении. Но эта мера оказалась малоэффективной, - скорость колонны, и без того небыстрая, замедлилась еще больше. Много внимания и сил уходило на то, чтобы непрерывно отмахиваться. "Отмухиваться!" - как шутил Актон...
Два дня они так брели, проталкиваясь, продираясь, продавливаясь сквозь жужжащие надоедные полчища. А затем мухи перестали быть просто летающими, просто дырявящими воздух - они начали нападать.
О это мерзкое прикосновение цепких шершавых лапок! Глен передергивался всякий раз, когда очередная крылатая тварь с ним соприкасалась. Уж лучше бы жестокий враг колол его острием ножа, нежели вот так вот!
Поначалу они просто прикасались к незащищенной одеждой коже, затем - в тот же день, когда начались их атаки, - стали кусаться.
Глен давил их прямо на себе и, слыша мерзкий хруст - звук их гибели - передергивался снова и снова.
Тошнотный это был день! К концу дня Глен понял, что второго такого он не выдержит. Завтра с ним что-то страшное произойдет. Может быть, он умрет. (Хотя говорят, что ни смерти, ни детей уже триста лет не было. Но ведь дети-то появились! Значит, возможно, и смерть - тоже!..)
Может быть, он и не умрет, а просто-напросто сойдет с ума. Глен сам сумасшедших пока что не видел, но наслышан был о них предостаточно.
Хотя, может быть, он и с ума-то не сойдет, а просто взбесится -будет орать, кричать, дергаться, плакать, носиться без толку по земле - совсем как муха по воздуху...
Так, может, эти твари тоже взбесились, - потому и кусаются так больно и так мерзко?..
Терпение быстро таяло... А когда расположились на ночевку и развели костры, - мух это, похоже, только раззадорило. Зелено-красно-синие волны набегали на огонь из тьмы, закрывая собой звезды, мешая дуть свежему вечернему ветру. Под напором своих бесчисленных соплеменниц мухи сотнями валились в костры и сгорали с тем самым треском, какой слышался, когда их давили. Но треском дело не ограничивалось, - от костров расползался удушающий смрад. Некоторых - тех, что помладше и послабже, - от "горелого" запаха выворачивало наизнанку, причем чаще всего - прямо в огонь, от чего ночные "ароматы" многократно усиливались, причиняя ночующим новые мучения. Да и возможно ли ночевать в таких условиях нормально!..
Глен пытался улечься, скорчившись. Пытался прикрыться своей одежонкой. Ничего не получалось. Укрыться от летучей напасти было невозможно...
И тогда он вспомнил про то, что у него есть... И развязал свой заплечный мешок...
И выхватил оттуда бластер. Пускай старенький, пускай полуразряженный, все равно он был грозным оружием...
Как-то сразу веселее стало Глену, когда руки ощутили боевую весомость. Глен встал поудобнее, - чуть раздвинув ноги и чуть согнув их в коленях. Земля упруго ткнулась ему в подошвы, словно подбадривая - ну, давай, не робей!.. Он отрегулировал форму луча -из режима игольчатого перевел его в режим конусовидного. Затем нажал на пусковую кнопку...
И луч родился. Был он фиолетов и почти невидим, смертоносный брат ночи. Полчища мух, оказавшихся в его призрачном конусе, одновременно полыхнули микровзрывами разного цвета. Так это было красиво, что Глен, зачарованный, простил им за красоту их смерти всю мерзкую надоедливость их бытия.
Он водил и водил световым конусом, вычищая пространство вокруг усталой колонны. Мухи взрывались и взрывались. Дотла сгорали бесчисленно и мгновенно. Падали вниз пылевидным пеплом, шелестящим, словно слабенький дождик...
Попутчики - те, кто еще не успел уснуть, - смотрели на Глена с восторгом и завистью. Глену это нравилось - это возбуждало его, вливало в него новые силы...
Глен вычистил небо, и оно засияло, благодарное, замерцало приветливо бесчисленными звездами. И во тьме ночной вдруг обнаружились прозрачность, чистота, глубина.
Глен выключил бластер. Указатель зарядов стоял на волоске от нуля. Видимо, рассчитывать на новую интенсивную стрельбу не приходилось.
Невозмутимый холод оружия был приятен. Совершив такое большое дело, вычистив пространство над колонной, бластер нисколечко не нагрелся, - для него сделанное было пустяком.
Глену захотелось быть таким же невозмутимым. Но невозможно, невозможно было сдерживаться. Он победно взглянул на Линду и засмеялся.
Потом он спрятал бластер в свой заплечный мешок, улегся в прохладную траву и долго глядел в сияющие небеса, ожидая, когда придет сон...

10.
Даже самому себе он не хотел признаваться, что отношения с Линдой в последнее время стали хуже. Линда была девчонкой, а девчонки слабее мальчишек. В это Глен верил неколебимо. Поэтому за мальчишками должно быть первенство - всегда, везде и во всем. В любом совершаемом деле, в любом действии.
Линда же опровергала своим примером убеждения Глена. Она стала - после того, как спасла двоих отравленных, - негласным лидером, главным авторитетом, судьей и советчиком, оттеснив Глена на второй план. Так, по крайней мере, казалось Глену...
Сильная симпатия к Линде, сохранившаяся в нем с тех - городских еще - времен боролась в нем нынче с завистью и даже с неприязнью, которые были вызваны столь явно обнаруженным ее могуществом.
Глен часто и втихомолку злился на свою подружку и чувствовал в такие моменты, что злость его - очень опасное чувство. Злость разъединяла, делала Линду чужой и недоступной для понимания.
После победы над мухами как-то все вдруг резко обострилось. На каждое слово Линды хотелось ответить словом поперечным, и Глен сдерживался с большим трудом, а порою - и не мог сдержаться. Когда он говорил с Линдой грубо или отвечал ей наперекор, он ловил на себе недоумевающие, встревоженные, неприязненные взгляды своих спутников. В такие моменты ему бывало стыдно, но остановиться он не мог и не хотел. Какое-то странное, какое-то жуткое удовольствие испытывал он, переживая унижающие его выплески злобы... Чем хуже - тем лучше! Чем он злее - тем он главнее!..
- Чем я тебя обидела? - спросила как-то Линда, выждав момент, когда вблизи никого не было.
- Ничем! - сказал Глен, отводя взгляд в сторону.
- Может, мне полечить тебя? Ты словно бы отравленный!
- И думать не смей! - сказал Глен резко и передернулся, представив себе то черное облако, что от Линды исходило. - Ты можешь убивать и воскрешать своей дурацкой силой, но командовать здесь ты не должна!
- Я не хочу командовать! И не буду! Обещаю тебе! - смиренно сказала Линда...
Несколько дней после мушиной напасти передвигались без происшествий. Но это были не хорошие дни. Все ниже нависали серые тучи, сплошным покровом затянувшие небо и не дававшие дождя. Все суше и горячее становился воздух. Трава жестко шуршала под ногами. Будто каждая былинка была вырезана из жести и приклеена к земле. Насекомые куда-то пропали. Глен про себя думал, что они, видимо, почувствовали какую-то беду и убежали от нее подальше. Но вслух своих предположений не высказывал.
Второе мушиное нашествие приключилось днем, а не ночью. Мухи посыпались из низко нависших туч, будто снег, будто град, будто живой сухой дождь. Было их гораздо больше, чем в тот первый - ночной - раз.
Все исчезло: высь и даль, и жара. И воздух исчез тоже. Вся колонна, идущая на восток, очутилась в чем-то жестком, колком, шершавом. Пространство, забитое бесчисленными тварями, скрипело, ворочалось. И жужжало. Жужжало невыносимо громко...
Глен пытался барахтаться. Пытался разгребать руками живую гадость, в которой погряз. Но сил его хватило ненадолго. Потому что мухи, в ответ на его усилия, уплотнились, будто бы слиплись, и тяжесть их удвоилась, утроилась, учетверилась.
Эта тяжесть спеленала Глена, сделала совершенно невозможным даже малейшее движение. "Если бы скинуть мешок! - успел он подумать безнадежно. - Если бы достать бластер! Или лучевой пистолет!.."
Хотелось, ох как хотелось раскрыть широко рот - в безумной и напрасной надежде вдохнуть. Вдохнуть хотя бы немножечко, совсем немножечко воздуха. Грудная клетка конвульсивно дергалась, пытаясь расшириться ради той же неосуществимой цели - ради вдоха. Перед глазами плыли разноцветные круги. Некоторые из них превращались в злобные рожи, которые издевательски кривлялись и высовывали фиолетовые языки. В некоторых проявлялось улыбчивое лицо Линды, а также лица других ребят и девчонок. Они смешно разевали рты. (Они-то, счастливые, могли это сделать, потому что их цветные круги их защищали ). Видимо, что-то говорили при этом. Может быть, что-то очень важное, жизненно необходимое. Но до ушей Глена не долетал ни единый звук. Не могли звуки протолкнуться между волосатыми мушиными брюшками.
Глен успел подумать, что хорошо бы и ему оказаться в таком же синем или зеленом круге. Вот уж где он надышался бы вволю!..
И тут - словно кто-то его подслушал - это случилось. В какой-то миг он стал невесомым и взлетел сквозь плотную шершавую кучу-малу. Правда, круг его был не синим, не зеленым, а красным. Но это было так не важно!
Невесомый Глен поднялся почти до самых туч, тяжело волочащих свои раздутые животы. Ему было хорошо - свободно, не больно, не удушливо. Хотелось подниматься все выше и выше, позабыв обо всем на свете!..
Но тут в мушиной тесно спрессованной массе что-то произошло. Она вдруг стала местами разрыхливаться и проседать. Словно бы открылись какие-то дыры, в которые проваливалось мушиное племя. Надоедное жужжание при этом усилилось, оно приобрело словно бы негодующий оттенок.
Глену хотелось лететь, ибо ощущение легкого полета было восхитительным. Но его что-то удерживало на месте. Какая-то нить, которая то была совершенно невидима, то обнаруживалась в виде чуть заметного серебристого иросверка, ведущего вниз.
Шевеления, проседания, локальные обвалы в мушином нашествии продолжались. Происходило не только движение вниз. В некоторых местах наметились круговые подвижки, воронки, как бы "муховороты".
Глен испытал удушье, раздирающее грудь, и в единый миг, непонятно как, снова попал в собственное тело, помятое и подавленное. Он сделал отчаянную попытку вдохнуть. И... у него получилось.
После этого - первого - мучительного и спасительного вдоха он только одним и занимался - дышал, дышал, дышал. А когда немножко привык к чудесной способности, ему возвращенной, то увидел...
Он увидел Линду, которая была незнакома и страшна. Она стояла, выпрямившись во весь рост и воздев руки к небу. Лицо ее было изможденным, донельзя усталым. Глядя на Линду, Глен отчетливо увидел, какой она будет в старости. Она сейчас, на его глазах, словно бы уже достигла заката своей жизни. Словно бы ей уже сейчас было несметное количество лет...
Но слабой она не была, нет! От нее исходила огромная сила. Словно бы ураганный ветер дул от ее тела. Глену казалось, расслабься он, и ветер, идущий от Линды, подхватит его и унесет за тридевять земель...
Черное облако - вот что исторгала из себя Линда. Черное облако - вот что было зримым воплощением порождаемой ею силы.
В него, в черное облако, проваливались мухи. Проваливались и бесследно в нем исчезали.
Как она это делает?.. Как выносит это?.. Что такое неназываемое в ней скрыто, - в девчонке, сейчас похожей на старуху?..
Отдышавшийся Глен глядел во все глаза, и ему почему-то хотелось плакать. И еще хотелось опять очутиться в Городе под защитой его стен и его совершенной техники...
Мухи исчезали... Мухи поглощались той силой, что Линде была подвластна... Их движения, их "муховороты" были попыткой противодействия, попыткой сопротивления... Попыткой неудачной и обреченной на провал. Это стало бы ясно любому, кто хотя бы минуту посмотрел на Линду...
Линда была сильной. Может быть, самой сильной на свете - под этим низким заоблаченным небом, среди злого мушиного нытья, одинокая между своими друзьями и подругами, движущимися на восток...
Если бы Глен имел такой же дар!.. Если бы он мог сейчас встать рядом с Линдой и принять на себя часть мушиных полчищ!.. Про то, как ей сейчас трудно, знает только она сама, Линда!.. Остальные - и Глен в их числе - могут наблюдать и ничего больше!..
И вдруг движение мух вовнутрь черного облака замедлилось и., остановилось. Это произошло достаточно быстро. Глен понял, что происходит какое-то важное изменение событий.
Не отрывая глаз от Линды, он снял свой заплечный мешок, присел на корточки, положил его перед собой на траву и стал развязывать.
Мухи в это время отпрянули от Линды и ее бездонной силы и стали уплотняться, сгруппировываться. Их скопище словно проваливалось само в себя, торопилось вылепить что-то новое, невиданное прежде...
Мухи превращались в... человека. Это было страшно. Это было отвратительно.
Из множества, из огромного числа маленьких жестких тел складывалась нелепая, непонятная и поэтому пугающая фигура.
Голова фигуры была большой и уродливо лохматой. Из нее во все стороны торчали слюдяные крылышки и дергались и трепетали, рассеивая сумрачные отблески.
Толстые губы слагались из множества мохнатых ланок, и казалось, что фигура постоянно губами подергивает и что-то беззвучно шепчет.
Уши были из мух красных. Щеки - из мух зеленых. Лоб, нос и подбородок - из хитиновых синих тел.
Глаза состояли из множества - одна к одной - мушиных фасеточных головок. Какое-то радужное мерцание неприятно трепетало в них.
Глен глядел на чудовищную голову, и ему было сразу и смешно, и страшно, и тошнотно. Линда тоже кривила лицо в непонятной гримасе - то ли заплакать хотела, то ли захохотать, то ли от омерзения передернуться. Остальные их спутники застыли, словно пораженные внезапным параличом. Видимо, процесс формирования странной фигуры всех их на время обездвижил...
Поначалу высота врага (конечно, врага - ведь не друга же!) была в три человеческих роста. Затем, потрескивая, шурша, гудя, чудовище уплотнилось и стало почти вровень с Гленом - самую малость выше.
Когда открылся мерзкий рот, в нем все кишело и роилось. Пригоршня мух - то ли полусонных, то ли полудохлых - из него выпала, но была бережно подхвачена уродливой ладонью и отправлена обратно.
- Кто вы? - спросила фигура. - Почему идете по моим землям, не спросясь?..
Голос ее был глухим и полуразборчивым.. Словно бы он просачивался из-под земли.
- А ты кто? - выкрикнул Глен напористо.
- Я - Даймор! - сказала фигура.

11.
После этого свет померк в глазах Глена, и он стал видеть не обычным - каким-то "другим" зрением.
Он увидел текучее Великое Нечто, которое содержало в себе Все, Что Могло Быть.
Непостижимые струи непостижимого Нечто, которые были всегда и всегда пребудут, медленно перемещались относительно друг дружки. В местах их соприкосновений иногда появлялись некие взвихривания, которые постепенно разглаживались, исчезали.
Одно из таких взвихриваний вдруг проявило "непослушание": не стало растворяться, а - наоборот - начало расти. Глен видел его целиком, но в то же время понимал, что находится в иной - "своей" - реальности, и подлинная грандиозность того, что ему показано, просто-напросто непредставима для него.
Борясь за свое существование, изгибаясь, напрягаясь, дрожа, взвихривание некоторыми своими извивами как бы "отворачивалось" от света, и тогда извивы эти темнели, и сколько бы затем ни происходило "вывертов" и "дрожаний", так темными и оставались.
Вырастая и усложняясь в судорогах обретенного бытия, мятежная структура словно бы двоилась, выстилая саму себя темной иод-кладкой. Может быть, это делалось для самосохранения - ведь дву-слойность крепче одинарности. Может быть, так происходило помимо желания "ослушницы", ибо окружающее диктовало, навязывало свои правила поведения.
Затем разрастание остановилось. Видимо, был достигнут его возможный предел.
Но достижение внешнего предела не означало внутренней остановки. Двуслойность продолжала движение за счет конкурирующего роста одного слоя относительно другого. "Белое" и "черное" словно старались опередить друг дружку, - опередить, занять как можно больше места внутри материнской структуры.
Они корежились, изгибались, на них напухали пузыри, и выдавливались выемки...
Увиденное заворожило Глена. Он забыл и Линду, и других своих спутников, за которых отвечал.
"Внутренний" рост слоев делался все быстрее и быстрее. В конце концов, его скорость стала так велика, что "черное" и "белое" стали сотрясаться в судорогах, в жутких непрекращающихся конвульсиях. Они разрушались и тут же снова организовывались в каких-то новых пространственных взаимоотношениях. Они проникали друг в дружку, сливались и превращались в неразделимые конечные субстанции. Они разделялись, - раздирались с "треском", с отряхиванием "пыли". Взаимно и непримиримо отталкивались...
В результате материнская структура, рост которой остановился, приобретала "полярность". В одном ее месте начинало преобладать "белое", в другом - "черное".
Процесс накопления антагонистических начал был быстрым. Хотя, может быть, быстрым он являлся только для Глена - для постороннего зрителя, для наблюдателя из иной реальности.
Когда все "одноцветное" скопилось в своих местах, а "серое" повисло клочьями шерсти, - материнская структура опустела изнутри и начала стремительно схлопываться, съеживаться...
Но еще быстрее, чем она погибла, "белое" и "черное" ожили, превратились в странных и страшных существ. У них не было своей формы, потому что они могли принимать форму любую. Что они и делали с невероятной быстротой. И каждая мимолетная форма сотворяла что-то свое и выстреливала, выбрасывала, выплевывала сотворенное в опустелую сердцевину материнской структуры. Они состязались, лихорадочно состязались в том, кто больше соорудит "своего". А может быть, просто старались не допустить полного схло-пывания, которое для них самих означало бы полную гибель, полное исчезновение...
В результате этой бешеной гонки материнская структура оказалась пестрым-напестро набитой черными и белыми точками, каждая из которых представляла собой достаточно сложную и достаточно объемную структуру.
Затем из этих точек сложились фигуры - странные, нечеловеческие. Их было две. Одна - белая, другая - черная. Во всем другом кроме цвета они были похожи друг на дружку. У каждой было по одному треугольному ярко-желтому глазу в самом центре лба. Рты тоже были треугольными, усыпанными прозрачными, словно бы стеклянными, зубами. Ушей не было. И никаких отверстий, их заменяющих, - тоже.
Вместо рук были пучки длинных извивающихся щупалец. Ноги как-то странно подрагивали. Казалось, что не ноги это, а два мощных застывших вихря.
Едва возникнув, едва слепившись, фигуры тут же бросились друг на дружку и принялись бороться. Материнская структура, внутри которой они родились, содрогалась, ходила ходуном от их возни. Сшибаясь, фигуры перекашивались, и вместе с ними перекашивался весь их мир. Щупальца впечатывались в тело противника, оставляя на нем красные полосы. Ошметки кожи и капли крови разлетались туда и сюда, как пули. Ударяясь об оболочку материнской структуры, они вспыхивали, как маленькие костры, и медленно погасали.
Чем дольше продолжалась битва, тем теснее сжимали фигуры друг дружку в смертельных объятиях. Все меньше у них оставалось возможностей отпрянуть друг от дружки, разъединиться. Они словно стремились превратиться во что-то единое, цельное, - и не могли. Или слиться, или погибнуть кому-то из них. Третьего выхода не было...
Глен наблюдал сочувственно, и симпатии его были попеременно то на "черной", то на "белой" стороне. Ему показалось, что одна из капель крови - неведомо чья! - пронеслась совсем рядом с ним. Она вспыхнула, как ей и полагалось, и тут же Глен понял, что не костер перед ним, а теплое солнышко - свет родных небес.
Затем он увидел планету и мириады людей на ней, и вокруг них роились черные и белые, уже знакомые Глену, точки. Люди что-то делали, спеша, задыхаясь, надрываясь. И дела их притягивали к ним роящиеся точки. Чем более люди были облеплены, пестры, словно обсижены мухами, тем менее походили на людей. Какими-то странными зверосуществами выглядели, для чего-то вставшими на задние лапы.
Правда к тем редким, что притягивали к себе, в основном, белые точки, это не относилось. Таковые от белых точек становились словно бы полупрозрачными, полуневидимыми. И полуневесомыми тоже.
Число черных точек внутри материнской структуры стремительно уменьшалось. Число белых - оставалось почти неизменным.
Люди быстро проживали свои короткие жизни и, умирая, уносили облепившие их точки в землю. Земля от обилия черных точек становилась "злой" - то пыталась их выплевывать, рождая смерчи, ураганы, тайфуны в атмосфере. То сотрясалась от гнева, громоздя горы и распахивая бездны...
Что же касается космических фигур с треугольными глазами, то "черная" явственно слабела в непрекращающейся схватке. Видимо, убывание черных точек из материнской структуры было равнозначно убыванию ее силы.
Но инерция битвы была так велика, что остановиться та не могла. Битва была единственным способом жизни бьющихся. Прекращение битвы означало бы прекращение жизни кого-то из них, или же гибель двоих бойцов сразу.
Если бы какой-то человек из тех, что мгновенно проживали свои жизни на глазах Глена, мог увидеть битву двух колоссальных фигур, ему бы показалось, что фигуры эти еле движутся. Если же двое бойцов смогли бы отвлечься от своей непрерывной битвы, они бы увидели мерцание какой-то мошкары и, конечно, ни одной конкретной мошки не разглядели бы...
Но "мошки" эти, то бишь люди, проживали свои краткие жизни не просто так. Они становились все агрессивнее со сменой поколений. И черные точки теперь уже не облепливали их снаружи - впитывались вовнутрь людей, накапливались там, внутри.
Это продолжалось и продолжалось. Черные точки высасывались людьми из материнской структуры. Накапливались... И в землю больше не уходили. Передавались от отцов и матерей сыновьям, дочерям и внукам...
Потом наступила пора, когда от черного колосса остался один лишь контур. Схватка замедлилась еще больше - до почти полной неподвижности.
А когда она наступила, эта самая неподвижность, - материнская структура начала разрушаться. Ослепительные трещины прорезали ее тут и там. Звезды, съеживаясь, гасли. Планеты превращались в кусочки льда. Вихри Хаоса проникали сквозь трещины и начинали свое разрушительное кружение.
Как только лед стал наступать на планету, люди опомнились. Они плотно набились внутрь черного колосса и принялись, потные, обозленные теснотой и духотой, воевать друг с другом...
И... черного гиганта не стало. Он исчез. Исчез полностью. Прекратил существовать даже таким контурным, каким был в последние времена.
Скопище людей заместило его, заняло его место... Скопище людей вступило в борьбу с колоссом светлым...

12.
Тут видения прекратились.
- Ты все понял? - услышал Глен.
- Видел все, не понял - ничего! - признался Глен.
- Поясняю! - услышал Глен. - Люди заняли мое место и похитили мое бессмертие. Я хочу вернуть себе и то, и другое. Вы должны мне помочь!
- Ты не к тем обратился! - сказал Глен. - Нас хотят уничтожить взрослые! Мы бежим от них!
- Значит, война? - услышал Глен. - Как раз то, что нужно! Я помогу вам одержать победу!
- Мы бежим! - повторил Глен. - Четырьмя колоннами! В разные стороны! У нас почти нет оружия!
- Я помогу! - услышал Глен. - Отныне я всегда с тобой!..
Тут фигура, составленная из мух, начала стремительно распадаться. Словно бы задымилась, истаивая.
"Дымы", то есть мушиные потоки, растворялись в небе, взмывая вверх, или в траве, приникая к низу.
Совсем скоро от фигуры, которая казалась такой грозной, не осталось и следа.
Одна только маленькая синяя мушка с ярко-красными глазами сидела у Глена на тыльной стороне ладони. Ее можно было смахнуть или прихлопнуть другой рукой.
- Это ты? - спросил Глен, приближая синюю мушку к своим глазам.
- Я! - раздался немедленный ответ. - Делайте остановку! Совещайтесь! Отсюда мы пойдем войной на Город!..

13.
Совещание было бурным, но коротким. Собственно говоря, спорили только Глен и Линда. Остальные разделились на сочувствующих Линде или Глену.
- Воевать надо! - говорил Глен.
- Не надо, ни в коем случае! - возражала Линда.
- Одни мы Город не одолеем никогда! - говорил Глен.
- Надо оставить его в покое! - возражала Линда.
- Но они нам объявили войну! Они хотят нас уничтожить!
- Надо найти место, где они нас не достанут!
- И что?
- И жить там своей жизнью!
- Вечно опасаться? Вечно оглядываться?
- Да! Быть настороже! И жалеть глупых взрослых!..
- Они нас огнеметами, а мы - жалеть?
- Воевать с ними - значит, в них же и превращаться!
- Неправда! Война с ними - это освобождение от них!
- Мы станем другими, убивая взрослых! Мы себя погубим!
- Даром свобода не дается! Ее завоевывать надо!
- А ты знаешь, кто такой этот - из мух? Может, он со взрослыми заодно! И подталкивает к войне, чтобы заманить! Чтобы подставить нас!
- Он же сказал! Его обидели! Отняли бессмертие!
- Значит, мы будем помогать черной силе?
- Значит! Потому что без нее все погибнет! Не будет равновесия!
- И сами замажемся? И станем темными?
- Да что ты заладила! Кто замажется, будет сам виноват! Война тут не причем!..
Слушатели спора встречали каждую реплику одобрительными или протестующими жестами или звуками. Мальчишки одобрительно гудели, слушая Глена. Девчонки реагировали всплескиванием рук, покачиванием головой, выразительными взглядами.
Две группы сочувствующих были неодинаковы. Многочисленнее была та, что за Глена.
Видимо, Линда это уразумела, потому что реплики ее становились менее резкими, менее категоричными, вялыми какими-то и, в конце концов, истощились.
Глен победно всех оглядел и вздохнул с облегчением.
- Будем воевать! - шепнул синей мушке, которая спокойно сидела в его сомкнутой ладони...

14.
Сразу после этих слов Даймор исчез. То есть, исчезла синяя мушка, в образе которой он пребывал.
Напрасно Глен обшаривал глазами небо, траву и себя самого. Напрасно держал перед собой ладошку ковшичком.
Линда, присев на траву, хмуро на него поглядывала. Остальные ребята вяло копошились.
Что-то надо было делать? Но что?..
- Идем дальше? - то ли спросил, то ли утвердил Глен.
- Как скажешь, командир! - отозвалась Линда. - Или не ты теперь командир, а этот, который из мух?..
Глен поглядел на нее укоризненно, и Линда не выдержала его взгляда, - отвела глаза в сторону.
Знать бы, куда исчез Даймор, и почему он исчез!.. Глен старался придумать для себя самого какие-то объяснения. Например, Дай-мору время от времени надо возвращаться в "свою" реальность, чтобы набраться новых сил. Или: Даймор притаился где-то неподалеку и ждет, чтобы его нашли и заключили с ним договор. Возможно, таков ритуал, к соблюдению которого он привык...
Двигались весь день. Впервые за весь поход Глену шагалось тяжело. Не хотелось идти никуда. Нога за ногу цеплялась.
И остальные, как он замечал, шли с неохотой, словно бы превозмогая себя.
Трава, трава, трава - до горизонта. То она вздрагивает, разбуженная ветром. То по ней плывут медленные волны, - это ее неторопливые мысли. То начинает она метаться из стороны в сторону, будучи встревожена чем-то.
Липца, шагает хмурая, молчаливая. Краем глаза Глен примечает, что она время от времени косится в его сторону. То ли просто хочет что-то сказать, то ли собирается поддеть насмешливо...
И вдруг из-за горизонта выныривает какая-то черная полоска. Первой ее заметила Линда и указала на нее рукой. Глен ругнул себя за то, что "проспал"...
Колонна двигалась потихоньку. Полоска потихоньку росла, распухала.
Вот она превратилась в темное кудрявое облачко, зачем-то сошедшее на землю...
Вот разбилось на множество черных точек... Затем точки превратились в бугорки...
Затем стало ясно, что "бугорки" - это какие-то звери... Огромное стадо каких-то зверей тихо-мирно паслось прямо по курсу колонны...
Глен так мозолил глазами этих зверей, что совершенно проворонил тот миг, когда на его руке снова оказалась синяя мушка. То бишь, Даймор собственной персоной...
- Привет! - сказал Даймор горделиво. - Привел тебе воинов!..
- Этих что ли? - отозвался Глен. - Которые травку жуют?..
- А ты приглядись! - посоветовал Даймор.
Глен так и поступил. Тем более, что отдельные особи стали уже различимы вполне отчетливо.

15.
То, что он увидел, его поразило. Ни одного зверя, известного ему хотя бы по картинкам, здесь не было. Стадо, которое паслось перед глазами, во-первых, вовсе и не паслось и, во-вторых, целиком состояло из каких-то уродов, изъятых из чьего-то кошмарного сна.
Не все звери были одинаковы. Чаще других встречался вроде бы медведь с тремя сабельно изогнутыми клыками сверху и снизу. Время от времени из его пасти выметывался длинный язык, до этого свернутый рулончиком, и с кончика языка срывался сгусток синего яда. Травы в том месте, куда падал яд, тут же высыхали, съеживались и рассыпались в пыль. Кривые когти на лапах впивались в землю при каждом шаге, и протыкаемая земля словно бы вздрагивала от боли.
Встречалась также мощная короткая змея на шести лапах, покрытая роговыми пластинами, которые могли вздыбливаться от хвоста к пасти. И, будучи встопорщены, пластины, благодаря острейшим своим краям, становились смертоносными ножами.
И похожие на быков встречались. У них были удлиненные крокодильи пасти. Скорость их передвижения могла быть такой, что оказывалась, в буквальном смысле, сногсшибательной для любого.
Полно было и других тварей, похожих на волков. Их челюсти были созданы для того, чтобы кромсать и рвать на части, в их мрачные красные глаза невозможно было заглянуть без страха...
Стадо было очень большим. Оно, вроде бы, оставалось на месте и в то же время постоянно бурлило изнутри. Твари метались туда-сюда, менялись местами, переминались на месте. Никакого желания не было примечать все их разновидности до единой.
- Ну как? - спросил Даймор самодовольно. - Вижу, вы все восхищены? Я разделяю ваши чувства!..
Тут, откуда ни возьмись, появились мухи и слепили его знакомый - человекоподобный - облик.
- Что дальше? - спросила Линда неприязненно.
- Да! Что нам делать теперь? - поддержал ее Глен. Но Даймор сделал вид, что не заметил неприязни.
- По коням! - крикнул весело. Подскочил к ближайшему зверю -это был "бык" - и ловко взлетел ему на спину.
- По коням! - повторил Глен команду. Правда его голос не был таким веселым и звонким, и сомнение в нем слышалось явственно.
Но приказ его был принят колонной. Дети и звери смешались. Каждый двуногий взобрался на сколько-то-там-лапого.
Даймор взмахнул рукой, и объединенное стадо ринулось в путь. Звери не рассредотачивались, не растягивались в бесконечную вереницу - держались кучно. Видимо, железная воля Даймора сплачивала их.
Топот наполнил вселенную. Топот был спереди и сзади, слева и справа, снизу и даже, вроде бы, сверху.
Земля плавно содрогалась под тяжестью бешено скачущего стада. Травы никли, устилая путь мягким ковром. Тучи пыльцы взлетали в воздух и наполняли его медовым ароматом.
Поначалу азарт быстрого бега, похожего на полуполет, опьянял. Хотелось что-то выкрикивать во весь голос. Что-то бессмысленное, восторженное, бессвязное.
Позже наступало притупление чувств. Веки становились тяжелыми. Голову словно бы туман обволакивал. Восторг испарялся. Тело заполняла покорная усталость.
От зверей что ни дальше, то все сильнее исходил острый запах, царапающий ноздри изнутри. Сидеть на скользких спинах что ни дальше, то все неудобнее...
Куда мчимся? Зачем? Что там, впереди?..
И вдруг что-то случилось... Впереди выметнулась из ничего ярко-желтая стена, пронизанная множеством зеленых блескучих искр. Миг назад ее не было, - и вот уже стоит, упираясь в небеса. Перегораживает дорогу...
Глен открыл рот, собираясь заорать. Заколотил пятками по зве-рьим бокам. Кто-то сзади опередил его - заверещал жалобно.
Но монстры не реагировали на на что. Ни на появление стены, ни на страхи своих седоков.
Словно длинный тяжелый вихрь вонзились они в преграду и... прошли сквозь нее, как нож сквозь масло. Стена, казавшаяся несокрушимой, была только видимостью.
Только жарким вздохом, мимолетно овеявшим Глена...
А там, за стеной, уже виделся Город. Свалка виделась, где так недавно дети прятались от взрослых.
Орда монстров обогнула свалку справа.
Ударившись о стены домов, звери расползлись вдоль них. По двое-по трое влетали на улицы, все на своем пути сокрушая. Грозный их рык бился громовыми раскатами, вышибая стекла из окон.
Улицы были в это время полупустыми. Встречаемых людей растаптывали или растерзывали на ходу, и Глен поразился тошнотворной легкости, с которой это совершалось. Судя по началу войны, победить взрослых с помощью монстров будет нетрудно.
Те взрослые, что увидели вторжение страшных тварей издалека, разбегались, вопя во весь голос. Некоторые спотыкались, падали и погибали под когтистыми лапами.
Рядом с Гленом оказался волк с головой крокодила, на котором скакала Линда.
Глен глянул краем глаза на свою подругу и увидел, что она плачет. Мчится на спине чудовища, а по щеке, видимой ему, ползут слезы - одна за одной, одна за одной.
Впрочем, отвлекаться было некогда. Бег его "иноходца" был неровным. Тяжеленный монстр то мчался вперед, переваливаясь как утка, то резко тормозил, - когда его зубы вонзались в очередную жертву.
Тошнотворные пятна растерзанной плоти и лужи крови обозначали путь зверьего нашествия. Глен никогда не думал, что месть взрослым, мечтать о которой было приятно, на самом деле будет выглядеть так страшно, так отвратительно.
Зачем он только согласился на помощь Даймора? Какое дело ему, Глену, до того, что Даймор потерял свое бессмертие? Вселенная из-за этого разрушится? Но разве так бывает, чтобы из-за какого-то "мушиного пастуха" погибала целая вселенная?..
В конце длинной улицы Глен увидел полицейских и военных. Много их было. Клубились вперемешку те и другие, словно танцевали какой-то непонятный медленный танец.
Вот они расступились, и оказалось, что улица перегорожена полицейскими броневиками и армейскими пушками. Выстроены они были хоть и в спешке, но строго по порядку. Броневик, пушка, броневик, пушка...
На каждом броневике был крупнокалиберный пулемет и инф-развуковой генератор. Армейская же лазерная пушка была по виду скромнее, чем броневик, но по мощи значительно его превосходила. Психотронных орудий не было. Видимо, потому, что на зверей они подействовать не могли.
Первыми ударили броневики. Пулеметный залп прозвучал оглушающе громко.
Пули оказались трассерами. Даже при дневном свете они прошивали воздух прекрасно видимыми, словно бы выпуклыми, разноцветными следами.
В ряды наступающих пули ворвались, как ядовитые пчелы. И укусы их были поистине разрушительны. В телах зверей выгрызались ямки, откуда выбрызгивалась бурая кровь.
Но с первого попадания ни один монстр остановлен не был. Получив одну, две и даже три пули, они продолжали двигаться, как ни в чем не бывало.
- Бежим! Прочь! - прокричал Глен в спину Линды, которая мчалась на несколько шагов впереди.
Линда, видимо, услышала. Она мотнула головой отрицательно.
- Растопчут! - выкрикнула в ответ, повернувшись всем телом.
Тут ударили армейские пушки. Лучи, тонкие, как иглы, и жгучие, как солнце, взламывали, взрезали звериные шкуры и панцири, словно консервные банки.
Двигаясь из последних сил, выхрипывая, вырыкивая из себя остатки жизни, монстры погибали. Погибали и дети, сидящие на них. Одних подминали звери в своей агонии, других поражали смертоносные лучи.
- Линда! - заорал Глен. Это был вопль о помощи. Он, как показалось Глену, перекрыл грохот выстрелов.
И Линда услышала. Из Линды изошла ее сила.
На этот раз ее сила не казалась единым облаком. Она стремительно потекла от Линды в виде тонких извилистых ручейков.
Каждый "ручеек" предназначен был конкретному солдату или полицейскому. Глен глядел на Линду с ужасом и восхищением. Всякий раз, когда она "преображалась", она переставала быть просто Линдой и становилась... Кем?... Этого Глен не знал...
В представлении Глена не "ручейки", а молнии она сейчас извергала. Откуда в ней такое? Почему это с ней происходит?
Каждая "молния", добежавшая до взрослого, входила в него и -пропадала. И вместе с ней пропадал тот, кто был ею поражен...
Куда они девались, эти люди в форме? Переносились в другие места? Распадались на невидимые глазу частички?..
Когда стрелявшие в зверей и детей исчезли, Линда добила своими "молниями" армейские пушки и полицейские броневики. И они, бездушные железяки, тоже исчезали бесследно. Совсем, как те, кто их только что обслуживал...
- Браво! Браво! - вдруг пророкотал чей-то голос.
Линда после этого вобрала в себя свои силы и снова стала "обычной". Глен тоже отвлекся от наблюдений и мыслей.
Перед ними стоял человек с мужественным обветренным лицом. Куртка на нем была полицейская, брюки и сапоги - солдатские.
- Ты кто? - спросил Глен. - Ты из этих?..
Он мотнул головой в ту сторону, где недавно стояли пушки и броневики.
- Я Даймор! - сказал человек и ухмыльнулся. - Неужели непонятно?..
- Почему ты таким стал? Где твои мухи?
- Потому что ты мне помогла, Линда! - похоже, Даймор в упор не желал видеть и слышать Глена, и все его реплики только к Линде были обращены.
- Я своим помогала, а не тебе! - огрызнулась Линда неожиданно сердито.
Даймор захохотал, и смех его был так заразителен, что Глен и Линда невольно тоже улыбнулись.
- Люди всегда и все понимают не так! - сказал он, отсмеявшись. -И всему находят ложное оправдание и ложный смысл!
- Неправда! - возмутился Глен. - Все ты врешь! Твои слова - про взрослых!
Даймор снова его не услышал.
- Линда, ты мне нужна! - сказал проникновенно. - Будь Владычицей Ночи! Владычицей Темных Небес! Твоя сила этого достойна!
- Нет! - сказала Линда сердито. - Я всегда буду со своими! С Гленом буду!
- Вот тут ты ошибаешься! - воскликнул Даймор и снова заразительно захохотал. - При всей своей силе ты слепа! Но я открою тебе глаза!..
Он замолчал и вдруг завертелся на месте. И в неощутимый миг исчез. А на его месте возник черный, бешено крутящийся вихрь.
Возможно, успей Линда что-то понять, что-то сообразить, - она могла бы защититься своей силой.
Но вихрь так быстро ее захватил, что она ничего не успела.
- Помоги, Глен! Найди... - успела крикнуть Линда. И все...
Не стало ни Линды, ни вихря.

16.
Монстров словно подменили. Миг назад они мчались в атаку, пылая злобой. Готовы были давить, крушить и рвать на части.
Теперь же замерли, будто врезались в невидимую стену. А когда прошла оторопь, стали вести себя как слепые котята. Толклись на месте, голося на разные лады, или гонялись за собственным хвостом.
Глен тоже не сразу пришел в себя. Исчезновение Линды было таким неожиданным, таким стремительным.
Город же не растерялся - главный враг нападающих. Вот показалась колонна броневиков. Она медленно вползала в улицу, перестраиваясь по четыре машины в ряд.
Остановить их было нечем. Что может лучевой пистолет или почти разряженный бластер против бронированных боевых машин!
И все же! Плохое оружие лучше, чем совсем никакого!
- Всем спешиться! - заорал Глен.
Если скрыться за бестолковым стадом, то оно будет защитой. Потом можно будет сделать несколько выстрелов и удрать. Ведь это же окраина!
Но команда Глена запоздала. С крыш домов, которые были слева и справа, слетели густые металлические сети.
Мальчишки и девчонки успели соскочить со звериных спин, и это их спасло. Потому что монстры, оплетенные сетями, бились бешено и наверняка раздавили бы своих наездников.
Сети были словно бы полуживыми, - Глен ощутил это на себе. Они прилипали, они обвивались вокруг снова и снова.
Глен лежал, спеленутый, и слышал приближающийся рокот мощных моторов. Странное, неестественное спокойствие им овладело. Все, что могло совершиться, совершилось не в его пользу. Исправить уже ничего нельзя. Он проиграл...
Шум моторов затих. Послышались тяжелые шаги.
Над Гленом появились взрослые в полицейской форме.
- Сержант, одолжите мне "красную шапочку"! - сказал один.
- Есть, капитан! - отозвался другой и вытащил из подсумка обойму, в которой все пули были помечены красной краской.
Первый полицейский вставил обойму в свой пистолет... Глен увидел, как опускается его рука... Увидел черную дыру, из которой должна вылететь пуля... Увидел вспышку выстрела и ощутил удар... Затем на него навалились Тьма и Молчание. И засасывали его в себя все глубже и глубже...

ЧИТАТЬ ПРОДОЛЖЕНИЕ > > >Часть 3