Григорий Демидовцев, Сергей Смирнин

Редакция журнала "Творчество юных" приветствует совместное творчество зрелых мастеров и начинающих сочинителей. Сегодня мы публикуем плод такой совместной работы: роман мастера (Г. Демидовцева) и его ученика (С. Смирнина) "Не на жизнь, а на смерть..."

НЕ НА ЖИЗНЬ, А НА СМЕРТЬ...
(Фантастический роман)

Продолжение:
Часть третья.
ОНИ ТЕРЯЮТ И ОБРЕТАЮТ

1.
Майкл шел впереди своей колонны, и его одолевали мучительные сомнения. Надо ли было им расходиться в разные стороны? Не лучше ли было, несмотря на скученность, оставаться всем вместе?
Майкл верил в технику. Техника - единственное, во что можно верить безоговорочно. Люди ненадежны - изменчивы, как порывы ветра. Сегодня такие, завтра - этакие, а послезавтра - вообще не пойми - не разбери что. Люди - рабы собственных эмоций. Зачем порождать чувства и страсти и тут же попадать им в плен? Это крайне неразумно. Это говорит о видовой убогости человека.
Бесчувствие - лучше. Невозмутимость. Невозмутимость - как стена, которой можно отгородиться. Как броня, за которой можно спрятаться.
Техника не знает эмоций. И поэтому сильна. Ее могут победить только Время и ржавчина. (Кстати, эмоции людские - та же ржавчина. Ржавчина души.)
Майкл верит в технику и не верит в людей. Не верит в то, что он и другие дети когда-нибудь станут взрослыми. Дети - это все-таки не совсем люди, что радует. Еще бы лучше, если бы они были совсем не людьми. А взрослые - это, конечно, люди. Поэтому быть взрослым - позорно, оскорбительно. Быть взрослым - поражение, проигрыш.
Технику Майкл чувствует. Но его чувство обычной распроклятой эмоцией не назовешь. В его чувстве нет хаотичности, слепого накала. Его чувство - деловое, имеющее строгий, не сменяемый вектор. Скорее, не чувство даже, а интуитивное познание, постижение.
Майкл словно бы видит внутренним зрением, как устроена та или иная техника. И то же зрение ему показывает, где могут быть слабины и поломки, и как можно усилить не совсем надежные места.
Иногда Майклу кажется, что он мог бы весь мир биологии, этих "листиков-цветочков" разъять на части и затем соединить по-новому. Превратить в набор технических схем. Но это, конечно, гордыня. Про гордыню ему родители все уши прожужжали.
Ну, с отцом-то, предположим, все понятно. Маленький, подслеповатый, он был тотальным неумехой. У него никогда и ничего не получалось. Поэтому умелость Майкла и всякую умелость вообще он искренне считал чем-то чрезмерным, нездоровым. Этакой гордыней, порождаемой дьяволом.
С матерью было по-другому. Она была тиха и красива. И в руках у нее все спорилось. Но ее тяготила вина. Она считала себя и только себя виноватой в появлении Майкла. Появление Майкла было смертным грехом перед Господом, - так ей казалось. Ежесекундно, ежеминутно она изводила себя, и каждый взгляд, брошенный ею на Майкла, отзывался в ней укором, стыдом, болью.
Майкл пытался ее переубедить, пытался отвлечь ее, придумывая забавные технические "штучки". Но, похоже, улыбка навсегда покинула ее лицо.
Тогда Майкл, чтобы спасти мать, ушел из дома и стал тем, кем он был теперь - бесприютным бродягой. Своей вины в том, что с матерью происходит, он не чувствовал. Просто было понимание: если он исчезнет, - ей станет легче.
Полегчало ли ей на самом деле, он не знал. Но вот ему самому после бегства из дома и впрямь стало лучше. Свалка сделалась его земным раем, потому что на свалке было все, что он любил, что ему было нужно для счастья, - неисчислимые залежи созданий изобретательного человеческого ума. Там, на свалке, он создал свой "бункер" - свою гордость, свое высшее достижение.
В бункере он был изолирован от всех. И в то же время - мог незримо присутствовать в любом месте Города, в котором были какие-либо экраны или мониторы. Эта "вездесущность" была ему приятна, - она его наделяла ощущением собственной силы, собственного могущества.
Он считал, что ему хорошо, что он должен быть доволен. Но когда рядом появились другие изгнанники-дети, понял, как ему было одиноко и тоскливо.
Вожаком, предводителем детей он стал незаметно для себя. Словно бы так и надо было. Словно бы это само собой подразумевалось. Ведь он видел все приборы и механизмы насквозь. Неужели дети сложнее?..
Почему-то его - в скором времени после появления - стали раздражать Глен и Линда. Не всегда это было. Не в каждый час и не в каждый миг.
В них что-то было... Что-то, чего Майкл не понимал... Что-то, не поддающееся логическому анализу...
Они тянулись друг к другу... Вроде бы, друг без друга не могли... Но в то же время то и дело цапались, будто кошка с собакой...
Такая раздвоенность была неразумной. Не укладывалась ни в какие схемы. А то, что в схемы не укладывалось, не могло быть. Не имело права на существование...
Рядом с этими двумя Майкл чувствовал какую-то противную неуверенность. Словно он в чем-то от них отставал. Чем-то был хуже... Но в чем?.. Но чем?..
Неразумность... Раздвоенность... И...притягательность...
Да, Майкла тянуло к этим двоим. Хотелось все время исподтишка за ними следить. Чтобы до конца, до донышка их понять. Чтобы догадаться, что не так в нем самом.
...Когда решили разделиться на четыре отряда, когда Глен и Линда ушли, Майкл вздохнул облегченно. Он решил, что надо забыть напрочь загадочную пару. Хотя бы до той поры, покуда они не сойдутся снова все вместе...
Но решить легче, чем исполнить. Почти каждый день - особенно часто, когда укладывался на ночлег - Линда и Глен вспоминались. И каждое такое воспоминание сопровождалось каким-то непонятным томлением, которое было и приятным, и неприятным одновременно...
Это странное чувство удивляло Майкла. Наводило на еретическую мысль, что люди (то бишь, дети) сложнее машин. Оказывается, в них, в детях, скрыто такое огромное количество сложных схем, которое понять и учесть просто физически невозможно.
Майкл в своих фантазиях пытался "изобрести" человека заново - так, чтобы "изобретенный" был более логичным, более предсказуемым. Мысленно прилаживал одно к одному. Тщательно подгонял, скрупулезно соотносил детали. Но получались в его мысленных экспериментах всегда какие-то уродцы. Сущность человека все-таки была несводима к набору стандартных схем...
Выступая в поход, Майкл набил свой рюкзак всяческими диковинками. Микрочипы, термисторы, квазобы, брайторы... Всего, что туда напихалось, он бы и сам перечислить не смог. Жалко было оставлять свой "бункер" - насиженное, уютное гнездышко, центр своего мира, центр всей вселенной... Уходил Майкл не без задней мысли. Ему думалось, что неизвестно, как там и что там произойдет в их массовом бегстве из Города. Может быть, он еще вернется. Поэтому надо всю технику законсервировать очень бережно. Чтобы в любой момент можно было вернуть ее к жизни и получить от нее все, что она может дать...
И теперь, в автономном походе, он порой мечтал о том, чтобы изменить свойства пространства, уменьшить объем, занимаемый бункером, до размеров горошины и повсюду носить эту горошину с собой. И если он когда-нибудь вернется, думал он, то с этого грандиозного замысла он и возобновит свои технические игры...

2.
Ближайшими помощницами Майкла в его отряде были Бренда и Джен. Они были похожи друг на дружку, словно сестры, - долговязые, светловолосые, короткостриженные. Мальчишки слушались их беспрекословно. Да они и сами были как мальчишки. Могли на любое дерево влезть, разнять любых драчунов, промчаться быстрее ветра с кем-то наперегонки.
Пока все были вместе, и не произошло разделения на отряды, Бренда и Джен были не слишком-то на виду, потому что на первом плане была Линда с ее необычными способностями. Но вот Линда отделилась, и сразу стали заметными эти двое.
Майклу было хорошо рядом с ними, поскольку все "бытовое" обеспечение отряда он возложил на них, а себе оставил общее - "стратегическое" - руководство. Конкретно говоря, Майклу оставалось дать команду на утреннее выступление в путь и на вечернюю остановку. Весь день он мог спокойно думать о своих любимых технических устройствах - мысленно их собирать, испытывать и снова разъединять на части. Свой отряд он уподобил компьютеру, в котором сам он был процессорным блоком, Бренда и Джен - дисководами и мониторами, а все остальные - периферическими сенсорами. Так было проще думать о "своих". Так было проще принимать решения.
Временами у Майкла появлялось ощущение, будто после выхода из Города он поглупел. Ему казалось, что там, в Городе, он мыслил четче, ярче, глубже. Словно бы с теми, кто его тогда окружал и кого сейчас рядом не было, он образовывал некое сверхединство, этакого виртуального суперчеловека, виртуальную надсущность, которая превосходила каждого из ее составляющих умом и талантом и в то же время бережно сохраняла входящие в нее личности в их изначальной цельности.
С Брендой и с Джен такого ощущения не возникало. Бренда и Джен были идеальными помощницами, - но и не более того. Майкл порой на них сердился за эту их "ограниченную дружелюбность", хотя понимал, что это глупо. Последействием такого глупого чувства бывала сердитость на самого себя и обращенные к самому себе жестокие укоры.
Очень крупным упущением, как запоздало понимал Майкл, было то, что их четыре отряда разошлись в разные стороны, не имея надежных средств связи между собой.
Их оправданием была их крепкая первоначальная уверенность в том, что всегда и везде будут едины и неделимы.
Пытаясь хоть как-то исправить упущение, Майкл собрал из своих технических запасов полтора десятка микротелекамер и, по мере продвижения отряда, велел отлавливать разных перелетных птиц и укреплять на них "телеглаза".
Перелетные птицы не боятся далеких расстояний. Возможно, в поле зрения какой-то из них попадется хотя бы один из ушедших отрядов.
Каждый день на обеденной остановке Майкл включал свой наручный монитор и поочередно выводил на него все телекамеры, несомые птичьими крыльями.
Одна из телекамер и помогла ему увидеть впервые какие-то странные башни...

3.
Они были похожи на каменные пальцы, воздетые к небу. Правда, было их не пять, а шесть. И высота у всех одинаковая.
А напротив них - также полукругом - еще шесть таких же. Словно бы две ладони ковшичком, которые что-то обхватили и бережно держали на весу.
Или, пожалуй, не так. Если бы пальцы каменные обхватили что-то, они были бы хоть немного присогнуты, а эти - прямехоньки. Скорее можно подумать вот о чем: глубоко под землей спрятан гигант, кем-то взятый в плен. Гигант молит его освободить, простирая руки к небу. Но даже при своем огромном росте он весь остается в недрах земных. Только пальцы торчат наружу.
Майкл поспешил записать изображение. Едва успел это сделать, как птица, несшая камеру, вдруг резко метнулась, и башни с экрана словно сдунуло ветром.
Теперь направление движения уточнилось. Только туда! Только к этим загадочным башням! Неизвестно, что там ждет, - но ведь неизвестность так притягательна!..
Майклом овладело нетерпение. Наконец-то что-то произошло, а вернее - начинает происходить в их однообразном путешествии.
Словно зов непонятный, слышимый ему одному, торопил - скорее! Скорее! Не то опоздаешь и ничего не найдешь, и ничего не увидишь!..
Через три дня, два из которых были отвратительно дождливыми, они увидели перед собой башни "вживе".
Вблизи эти громады уже не казались чьими-то пальцами. Чем ближе к ним подходили, тем выше они вздымались.
Все притихли, словно бы оробели. Даже сверхделовитых, сверхэнергичных Бренду и Джен стало почти не слыхать.
Еще три дня они двигались, видя башни перед собой, и те становились все более и более грозными. Словно сторожевые столбы, проход за которые запрещен.
Па четвертый день "близкого" пути башни ожили. С их вершин, воткнутых в облака, одновременно сорвались пучки ярчайших разноцветных лучей.
Лучи сперва взметнулись вверх, потом заметались между башнями, словно играя в какую-то веселую игру.
Наигравшись, лучи успокоились, световая сумятица унялась, настало время "деловых разговоров".
Каждая башня - через короткий интервал - посылала той, что напротив, серию разноцветных импульсов. Когда же все шесть завершали дело, наступала пауза. После паузы роли менялись, и те, что передавали, теперь начинали сигналы принимать.
Беглецы из Города смотрели на эти безмолвные световые разговоры, как завороженные.
Это было слишком красиво. Неестественно красиво. Пугающе-Только Майкл не бездействовал, - возбужденный до крайности, снимал все происходящее на микротелекамеру...
Световая беседа загадочных башен продолжалась еще долго. А завершилась она - феерически.
Между всеми башнями вдруг повисла удивительная световая паутина. Какие-то в ней были то ли иероглифы, то ли сложные геометрические узоры. Но глаза не успевали их захватить, зафиксировать. Они менялись с невероятной, нечеловеческой быстротой... Затем паутина погасла. И башни снова стали "обычными".
- Может, они это для нас? - проговорила Бренда.
- Что для нас?
- Сверкали! - пояснила Джен, приходя подруге на помощь.
- Думаете, это нам сигналили? - Майклу понравилось такое предположение. - Все! Дальше не идем! Разбиваем здесь постоянный лагерь!..
- Зачем? - спросили Бренда и Джен в один голос.
- Будем проникать внутрь! - сказал Майкл. - В гости будем проситься!..

4.
Его слова были как нельзя более своевременны, потому что небо потемнело из-за тучи, появившейся на нем. Нет, это не была туча дождевая, готовая разразиться громом и молнией. Эта туча состояла из множества боевых самолетов, ведомых опытными руками лет-чиков-ассов. Они приближались в четком строю - звено за звеном, эскадрилья за эскадрильей, ощетиненные лазерными пушками, увешанные ракетами. Они казались непобедимыми. Умными своим всесокрушающим умом, для которого присутствие человека внутри, наверное, казалось архаизмом, оскорбительным недоверием, ненужной перестраховкой.
Майкл невольно залюбовался самолетами. Вот бы им, детям, хотя бы одну такую машину! Или еще лучше - всю эту армаду! Они бы тогда улетели далеко-далеко - на берег лазурного теплого моря! И жили бы там долго-долго! И никогда бы не старели! И придумывали бы для себя замечательные сложные электронные игры, заниматься которыми - наивысшее удовольствие!..
Небесная флотилия, между тем, вплотную надвинулась на башни и на детей под ними.
- Это из Города! - сказала Бренда.
- По наши головы! - сказала Джен.
- Ну, на четыре таких тучи у них крыльев не хватит! - сказал Майкл.
- Они по очереди! - сказала Бренда.
- Может, других уже раздолбали! - сказала Джен.
- Тем более надо прятаться! - сказал Майкл. - Рассредоточьте наших! Пусть ищут вход!..
Джен и Бренда отдали команды, и монолитный отряд мигом разбился на группки, каждая из которых бросилась к "своей" башне.
Не прошло и минуты, как раздался призывный вопль от одной из громадин - средней в своем ряду. В ней, единственной, действительно, нашлась дверь из черного древнего металла, поросшего зеленой плесенью.
Самолеты тоже не теряли времени даром. Надвинувшись на башни, они первыми начали боевые действия. Из-под их крыльев, одна за другой, выскакивали ракеты и неслись к башням, проделывая в воздухе прозрачные теплые туннели, в которых - в виде молочного тумана - конденсировались водяные пары.
Яркие шнуры лазерных лучей упали на землю быстрее ракет и принялись выжигать в траве и на почве какие-то непонятные знаки.
Что касается башен, они покорными овечками не были. Они без промедления ответили на атаку, и ответ их был сокрушительным.
Ни одна ракета до цели не долетела. Каждая наткнулась на свой монохромный луч, изошедший из каменных громадин.
Черные розы взрывов усеяли небо, превратив его в жуткий цветник. Ударные волны перемешали самолеты, словно пельмени в суповой кастрюле. Некоторые из них сталкивались и падали единым комком дымного огня.
Поразив ракеты, лучи из башен переключились на те самолеты, что оставались в небе. Словно пальцы слепого безумца, разноцветные лучи то тыкали в очередной летательный аппарат, сощелкивая его с небесной тверди, то сжимались в щепоть, из которой сыпались пылающие крошки.
Костры... Костры горели в небе и на земле... Их было так много, что глаз никак не мог охватить сразу все...
Какие-то червячки вываливались из некоторых костров и торопились вниз еще быстрее. Над некоторыми расцветали купола парашютов - и тут же вспыхивали, подожженные недремлющими башнями.
Майкл провел по лицу тыльной стороной ладони и обнаружил, что рука его стала мокрой. И глаза были мокрыми. Он плакал, сам того не замечая. Ему жалко было самолетов. Досадовал, что такие красивые, сложные, такие совершенные машины так легко превращаются в ничто - в быстрый огненный вихрь.
- Они не за нами прилетели! - вдруг сказал голос Бренды, и Майкл вздрогнул, словно бы пробуждаясь от кошмарного сна.
- За нами, конечно! - безапелляционно заявила Джен.
- Пошли внутрь! - сказал Майкл и надавил плечом на дверь.
Дверь из черного древнего металла, поросшего зеленой плесенью, подалась неожиданно легко. Майкл отворил ее пошире и осторожно шагнул вовнутрь.
Внутри была большая округлая площадка, облицованная зеленым блестящим материалом, похожим на стекло. Едва Майкл на ней оказался, площадка словно бы ожила. Стены, пол, потолок пронизались приятным мерцанием. Как будто бы в них влился звездный свет.
Майкл подождал немного. Потом призывно взмахнул рукой, приглашая остальных.
Бренда, Джен и все другие путешественники быстро втянулись в башню.
Как только последний из них прикрыл за собой дверь, стало так тихо, что отчетливо различимым сделалось дыхание каждого.
- А ведь отсюда нет выхода! - вдруг прошептала Джен.
Ее шепот прозвучал громко, словно гром среди ясного неба. И Майкл вдруг понял, что Джейн права. Созерцая приятное для глаз мерцание, он как-то не заметил, что с этой округлой площадки, действительно, деваться некуда. В стеклянистых стенах ни дырочки, ни трещинки. Вверху и внизу тоже - сплошной монолит.
Он оглянулся на дверь, через которую вошли. Но ее тоже не было. Не было никакой двери! Дверь растворилась в стене, слилась со стеной, заволоклась зеленым стеклом.
Это было похоже на ловушку. Это очень на ловушку было похоже.
Но кто их поймал? И зачем? С какой целью?
Спокойнее! С ума сходить, в общем-то, совершенно незачем! Никто их сю/щ не заманивал! Сами вошли!
А если никто не заманивал, - значит, и опасности нет никакой!..
Или не так? Или все-таки что-то им угрожает?..
Мысли Майкла метались. Он не знал, что предпринять, что сказать остальным, как их успокоить. Свой заплечный мешок он оставил снаружи, - ведь заходили-то в башню ненадолго. Только переждать авианалет...
Л как бы сейчас пригодился лазерный резак! Он бы наверняка справился со стеклянистой преградой!.. И любой пистолет - ну, хотя бы, ультразвуковой, - тоже бы не помешал!..
Казалось, лихорадочный поток мыслей не иссякнет никогда.
Но вдруг стены полыхнули ярко-розовым светом. И всякие мысли из головы словно вмиг ветром выдуло.
Да и не было уже стен. Не было стен вовсе никаких.
Свет, безбрежный Свет бушевал вокруг. Океан безбрежного Света.
И все они, - дети, гонимые безжалостным Городом, - уже не стояли внутри Башни. Они летели, они плыли, вовлеченные в быстрый ход световых валов.
Они плыли и словно бы размывались, истаивали, переставали быть самими собой.
Майкл попробовал противиться движению, навязанному извне. Но за что он мог зацепиться руками или ногами в том бесплотном сиянии, что его окружало?
Он попытался сопротивляться силой своей воли. "Не хочу! Не хочу!" - выкрикивал мысленно. Но его попытки ни к чему не привели.
Все продолжалось. Продолжалось исчезновение. Фигуры становились еще бледнее, еще прозрачнее. Растягивались. Растягивались неимоверно. Тянулись в бесконечность - как струйки не иссякающего дыма. Словно бы рождались от самих себя. Сами себя вылепливали и вытягивали...
А когда закончили свое самосозидание...
То вдруг...
Что-то их остановило...
Майкл ощутил невидимую преграду, которая, спружинив, приняла его - нового, бесплотного, - затем слегка оттолкнула...
И расступилась...
Пропустила сквозь себя...
А там, за преградой, Майкл оказался совершенно другим. Там, за преградой, он стал крошечной, исчезающей малой точкой. Столь малой точкой, что она практически не занимала никакого объема.
Но она была. Она была плотной, упругой...
То есть, он был, конечно...
Майкл запутался в своих ощущениях, потому что помнил себя и человеком, и размазанным по вселенной призраком, и вот этой самой точкой...
И как тут не запутаешься! Ведь не только себя в трех ипостасях понимал сейчас Майкл... Всех "своих", так же превращенных в точки, он сейчас воспринимал не менее отчетливо, чем себя... И все-все мог сказать о каждом из своей походной колонны... В этом мире или в этом состоянии, в каком они находились, ни у кого ни от кого никаких тайн быть не могло...
Все они были связаны воедино в сознании Майкла. И в сознании любого из них, видимо, осуществлялась та же самая объединяющая связь.
И как только она установилась и была понята всеми, - процесс продолжился...
Вдруг...
Словно по чьему-то беззвучному приказу...
Все "точки" устремились к Майклу...
И перестали быть "точками", как перестал быть таковой и сам Майкл...
Все они соединились...
Все они слепились во что-то единое...
Стали то ли мячиком, то ли пластилиновым комком, то ли шариком для пинг-понга...
Это было непередаваемо!.. Майкл был бесконечностью, закованной в границы...
Вечностью, заключенной в одном миге... Космической симфонией, впрессованной в одну ноту...
Но длилось такое состояние недолго... Оно, в общем-то, и вовсе не длилось...
Комок, едва слепившись, - взорвался... Вернее даже не взорвался, а словно бы вмиг вывернулся наизнанку...
Вывернулся наизнанку и распался.
Из той точки пространства, в которой он был сосредоточен, праздничным фейерверком вылетели все участники похода и, акробатически кувыркаясь, поприземлялись на ноги вокруг Майкла.
Майкл оглядел их. Все они, вроде бы, оставались сами собой и все-таки были другими - не такими как прежде.
Майкл поначалу не мог понять, что же их отличает от тех, прежних.
Но вот кто-то из них пошевелился. Затем другой, третий... И все стало ясно.
Все спутники Майкла состояли теперь из света. Только из света, а не из плоти, не из материи.
Свет был непривычным, не земным. Он был очень ярким, но не заставлял жмуриться. И еще он был каким-то непередаваемо нежным, непередаваемо добрым.
Майклу вдруг захотелось заплакать. Сожаление обо всех других детях, оставшихся где-то там, в материальности, переполнило его.
Он подумал о том, что переход в такую вот светоносную форму бытия - и есть победа над взрослыми, над их дурацким Городом.
Видимо, если бы он смог вернуться за другими детьми и смог бы привести их сюда, то ничего другого и желать было бы не надо. Никакие летательные машины, ведомые взрослыми, никогда бы и ни за что бы сюда не проникли.
Когда спутники Майкла шевелились, видно становилось, что свет, из которого они состоят, - не однородный, а слоистый.
При движениях световые слои словно бы слегка сдвигались, смещались относительно друг друга. Словно бы друг в друга переливались.
Заметить их в неподвижном состоянии было трудно потому, что по светимости своей они отличались весьма незначительно. Чем ближе к поверхности тела, тем "темнее" был световой слой.
-"Вот бы окунуться в центр самого себя!" - подумал Майкл.
И сразу понял, что в этом мире мыслить надо осторожно.
Потому что, едва он успел подумать, как мир вокруг него в очередной раз стремительно переменился.
Он видел сияние И чувствовал его жар. Но сам он - даже в виде светоносного тела - здесь и сейчас не существовал. Он был бестелесным зрением, бестелесным восприятием.
В этом сиянии, жарком и густом, он шел, как бы его раздвигая, пробуравливая.
Шел, продвигался, - и ничего не менялось вокруг.
Только продвижение требовало все больших усилий. Словно вязкость того света, что был вокруг, стремительно возрастала.
И вдруг он увидел...
И понял, что больше ни на сантиметр не способен переместиться.
Он увидел центр самого себя.
Что-то там было.
Что-то, похожее на овальное зернышко, острым кончиком обращенное кверху.
Но от этого "зернышка" исходил такой жар, что приблизиться к нему - даже в виде того чистого зрения, чистого восприятия, каковым сейчас являлся Майкл, - было невозможно.
Еще бы крошечное движение, какой-нибудь миллиметр, и Майкл был бы сожжен, сгорел бы, исчез без остатка.
-"Не хочу здесь быть! Не могу больше!" - подумал Майкл.
И, ведомый мыслью, мгновенно вернулся в то светом сотканное тело, в котором был прежде.
Снова вокруг него были его спутники. Снова при каждом их движении мягко струились внутри них светоносные слои.
- Пошли, что ли? - предложил кто-то из ребят неуверенно.
- Куда? - спросил Майкл.
- Куда глаза глядят! - был неуверенный ответ.
- Пошли! - пожал Майкл плечами.
Они двинулись в путь. Двигаться - таков был их удел и в том, материальном мире, и в этом - тоже. Но там они убегали от взрослых. А здесь? Для чего здесь куда-то идти?..
Вокруг все было неописуемо красиво. В несколько ярусов от земли поднимались полупрозрачные цветы, для которых в земном языке не могло быть ни названий, ни описаний. Над ними тут и там стояли деревья, похожие на облака чистейшего золотистого света. С цветка на цветок, с дерева на дерево перепархивали птицы, которые и сами были в своем многоцветий не по земному прекрасны.
Воздух тоже здесь был необычным. Если приглядеться, прищурив глаза, заметным становилось, что он состоит из множества мерцающих микроскопических искринок. И еще становилась заметной связанность этих искринок между собой - как если бы воздух был единым живым организмом.
Майкл, как обычно, шел первым. Его помощницы были рядом. Остальные мальчишки и девчонки - светоносные мальчишки и девчонки - были необычно тихи. Ни единого выкрика, ни единого смешка... Только распахнутые глаза... Только завороженные взгляды...
Так они двигались непонятно куда и непонятно зачем. Так они могли двигаться бесконечно и безостановочно, не испытывая желания спать и есть, не ощущая усталости.
Но долго перемещаться в неожиданном и прекрасном мире им не было дано.
Вдруг подул ветерок. Сперва он был легким, чуть заметным. Приятным для их разгоряченных растревоженных сияющих лиц. Обвевал, успокаивая, охлаждая, лаская.
Но не долго он был таким, поскольку быстро стал усиливаться. Температура его стала быстро падать. Резким он сделался. Хлещущим, а не ласкающим.
Поскольку он дул навстречу идущей колонне, приходилось, -чтобы ему противостоять, - пригибаться к земле все ниже.
В какой-то миг силы идущих и силы дующего сравнялись. Движение колонны остановилось.
В следующий миг сила ветра возросла молниеносным скачком, и он превратился в настоящий ураган.
Майкл ощутил, как его отрывает от земли. Он успел в отчаянии оглянуться и увидеть, как остальных - одного за другим - уносит куда-то, как осенние листья. Потом его стало кружить, вертеть, швырять из стороны в сторону. Ничего нельзя было увидеть, ничего нельзя было понять.
А потом, так же внезапно, как возник, ветрище вдруг унялся, и Майкл обнаружил себя...
Обнаружил себя?..
Да, себя прежнего...
Себя плотского, материального...
Внутри той же башни, в которой укрылись в самом начале...
Обнаружил себя прежнего и почувствовал отчаяние...
Почувствовал тоску по прекрасной светоносности, которая была, ироде бы, только что. Хотя, может быть, на самом деле и бог знает когда...
Он поднес к глазам свою руку. Рука не светилась... Оглянулся. Вокруг были свои.
Шарили глазами по сторонам... Печаль была на лицах... Мальчишки хмурились... Девчонки, кажется, готовы были заплакать...
Майкл машинально поднял руку, собираясь почесать в затылке.
И вдруг его рука прошла сквозь его голову, не причинив ему никакого неудобства.
Майкл посмотрел на свою руку...
Себя внимательно обследовал...
Вроде бы, такой же, как раньше...
Тогда он сжал пальцы в кулак и ткнул себя кулаком в живот...
Изо всей силы...
Не сдерживая себя...
И кулак ушел в его живот...
И вся рука ушла по локоть...
Нет, не ушла в живот, а прошла сквозь живот...
И, вынутая наружу, нисколько не изменилась...
И никакой боли не было... Живот нисколько не пострадал...
От волнения, от неожиданной догадки, что его посетила, Майкл весь вспотел - от головы до пят...
Они лишились светоносности...
Но они остались бесплотными...
Вот в чем суть!.. Вот что случилось!..
И едва Майкл успел это понять, как случилось еще что-то.
Голос прозвучал...
ГОЛОС...
Был он негромким, но слышен был превосходно. Непонятно было, извне он приходит, или рождается внутри головы.
- Ты слышал?.. Ты слышала?.. - перешептывались вокруг Майкла.
- Тихо! - приказал Майкл.
Все послушно смолкли. В их положении подчиняться тому, кто за тебя решает и тебе подсказывает, что делать, было благом.
- Слушайте меня! - снова произнес Голос.
Голос был женским, был хрипловатым и добрым, и Майклу мучительно захотелось вспомнить, где он слышал этот Голос раньше.
Ведь он его слышал, слышал, слышал! Но где же, где же, где?..
- Хочу, чтобы вы поняли! - произнес Голос. - Отныне мы с вами неразделимы! Вы стали моей неотъемлемой частью!
- Почему? - спросил Майкл задиристо.
Остальные зароптали, но их ропот быстро выдохся, увял.
- Ты что, хочешь командовать нами? - задал Майкл еще один вопрос.
- Вы не понимаете! - произнес Голос. - Вам сказочно повезло! Вы получили доступ к мировым основам!
- Зачем нам это? - выкрикнул Майкл. - Мы об этом не просили!
- Отныне я решаю за вас! - произнес Голос. - И буду решать всегда!..
- Ну, это мы еще посмотрим! - пробормотал Майкл.
- Неужели вы хотите от меня освободиться? - прозвучавшее удивление было таким неподдельным, таким искренним, что Майклу захотелось улыбнуться. - Неужели у вас не хватает ума понять, что вместе со мной вы можете ВСЕ! Вы будете повелевать и властвовать вместе со мной!
- А что такое "мировые основы"? - спросил Майкл. - Ты можешь их показать?..
- Могу! - сказал Голос. - А вы хотите их видеть?
- Хотим! - воскликнул Майкл.
Не успел его выкрик умолкнуть, как все вокруг стало зыбким, колеблющимся, видимым словно бы сквозь теплый воздух, струящийся над костром. Все стало прозрачным, но прозрачных слоев было множество, и они накладывались друг на дружку.
Напрягая зрение, можно было уловить моменты совпадения их вибраций. В такие моменты перед глазами словно бы не оставалось никаких преград.
И Майкл увидел...
Каким-то непостижимым образом увидел всю планету сразу. Каждое дерево и травинку. Каждого червяка и слона.
И никакая фигура сама по себе не существовала. За каждым обликом материальным (или в каждом облике) была его нематериальная копия. За каждой копией нематериальной (или в каждой из них) таилось бесчисленное множество копий возможных, которые все вместе составляли ничто, или вакуум.
А в Ничто, как в цельности, таилось...Все, как цельность.
Вот это Все и было главной мировой основой. И оттуда, как Майклу показалось, как раз исходил голос, что с ним беседовал.
- Ты кто? Ты - Бог?.. - спросил Майкл.
В ответ послышался мягкий переливчатый женский смех.
- Ты - Бог? Или ты - Богиня?.. - дополнил Майкл свой вопрос. И вдруг мир перед ним тошнотворно закружился. Все, что он видел, все сразу проявилось перед его взглядом и закружилось в дикой карусели, невозможной для безболезненного восприятия.
Он сам в виде точки, он сам в виде призрака, размазанного по вселенной. Он светоносный, он бесплотный...
Мелькнули какие-то прозрачные ниточки, что тянулись от каждого его облика туда, в Ничто...
Потом вдруг резко потемнело.
Словно кто-то щелкнул выключателем и отключил свет...
Майкл решил, что он умер.
И испытал облегчение от этой мысли...

5.
Долгое, как ему показалось, время было тихо и было хорошо.
Потом послышалось отдаленное бормотание.
Оно приближалось.
Оно вызывало неудовольствие... Раздражение...
Вот оно натекло... Наползло... Обступило...
Майкл готов был заорать, чтобы оно сгинуло, пропало, исчезло.
Даже не заорать - ведь здесь достаточно было подумать о чем-то, чего-то пожелать, и мысль становилась действием...
Но вдруг узнал...
И ужаснулся...
Бормотания вокруг были невразумительными, словно сквозь воду доносящимися, голосами его спутников.
Голосами детей.
Голосами знакомых, "своих" девчонок и мальчишек...
- Зачем мы появились? Кому мы нужны? Что такое родство? -выкрикнул Майкл.
Выкрикнул, не надеясь на ответ, а только для того, чтобы внести какой-то смысл в ту звуковую бессмыслицу, что творилась вокруг...
Но ответ он получил.
И ответ немедленный...

6.
Он снова увидел все и всех... Но увидел по-другому... Не так, как раньше... Это было странное ощущение...
Вселенная состояла из пауков и паутины.
Пауками были люди. Паутиной были их слова...
Когда человек говорил, из его рта вытягивались колечки, обрамленные крошечными радужными сполохами.
Колечки цеплялись друг за дружку, становились цепочками...
Цепочки тянулись, подрагивая, словно готовые надломиться от собственной тяжести.
Но едва кончик такой цепочки соприкасался со вселенской паутиной, он сразу переставал дрожать, и цепочка превращалась в нить.
Судьба же нити могла быть двоякой. Или нить вплеталась в уже существующие структуры, или, отрываясь от человечьего рта, она бежала вдоль самой себя, свертываясь в клубочек. А тот падал в ближайшее к нему шаровидное утолщение вселенной.
Таким образом вселенная была всего-навсего содроганием, вибрацией, трепетом.
И трепет этот продолжался, пока люди говорили всякие свои слова...
Или думали всякие свои мысли...
Потому что мысли служили фундаментом, основанием, на котором располагалась вселенная слов.
Хотя, может быть, мысли были не просто фундаментом, а другой, совершенно другой вселенной. Ибо рисунок мира, создаваемый мыслями, ни в малейшей степени не совпадал с тем, что выстраивали слова.
Люди же - людские тела - жили на границе той и другой вселенных. Но сущность людей, их первооснова была не в их телах, а там, глубже - во вселенной, созданной мыслями.
Таким образом, получалось какое-то магическое кольцо Бытия. Замкнутый круг Вселенной...
Люди создавали мироздание. Мироздание создавало людей.
Кто тут был первым, - люди или мироздание, - оставалось непонятным...
- Где ты? - вскричал Майкл, адресуясь к тому женскому голосу, который был с ними, вроде бы, совсем недавно.
- Здесь! - послышался спокойный ответ.
- Мы будем с тобой! - сказал Майкл. - Мы с тобой останемся! Если...
Он замолк.
- Если что?.. - спросил Голос.
- Если ты поможешь нам!
- В чем? - спросил Голос.
- Поможешь нам победить взрослых! - сказал Майкл...

ЧИТАТЬ ПРОДОЛЖЕНИЕ > > >Часть 4