Александра Голубева (9 класс, гимназия № 526)

"КАРУСЕЛЬ"
повесть

Не важно, что происходит кругом.
Важно, как мы себя при этом чувствуем.
Сергей Довлатов.

1

В стекло десятком золотых кулачков стучало ясное осеннее утро. Белые занавески с красным шитьём... такая домашняя расцветка, что выдувает из головы мысли. В комнате с такими занавесками хочется шить и готовить, любить мужа, дочь-первоклассницу и толстую ленивую кошку...
Конечно, ничего этого у Али не было. Были - бело-красные занавески в спальне, был - светло-серый телефон, было - широкое окно с невидимо-прозрачными стёклами. Всё это - набрано бисером на нити свечей-лучей, пробиравшихся снаружи, всё это такое старое, привычное, родное...
Милое... милые...
Села на кровати. Сразу кольнуло лицо - утро! Было светло за окном - было светло на душе.
Душ, кофе, махровый халат, звонок Кристине, вальс с пылесосом. Обычное, даже обыденное воскресное утро.

Опять...
Что - опять?
Опять воскресенье.
Что значит - опять?

Позвонил Дима, пригласил кататься на карусели. Але не хотелось стаскивать скорлупу родной квартиры, но отказать было бы невежливо. Пришлось позвать и Кристину.
К стеклу снаружи приклеился мокрый лист и теперь дрожал на продувном ветру. Аля постучала изнутри - лист постучал снаружи. Маленький, недоумевающий, умерший, умерший тихо и безвестно, и испытавший свист свободы только после смерти. Только свист этот оказался для него злым и стеклянным, вот он и трогал ланкой .. окно - есть ли кто-нибудь внутри?
Никого дома.
Лист заплакал грязной дождевой водой и порхнул искать лучший мир. Остался только силуэт пятипалой ладошки - такой маленький, бесконечно маленький и беспомощный в белом квадрате окна...
Прощай.
Аля погладила след, и на миг ей показалось, что крошечное тельце рванулось из бешеной осенней круговерти, не долетело и в слезах упало прямо под чьи-то ноги...
Ну и глупости ...

Цинизму надо учиться так же усердно, как химии или алгебре. Аля тщательно и публично вытравливала из себя все зачатки романтичности или просто - умения чувствовать чужую боль, вытравливала со школьных лет, как бы бесполезно это ни было. Она никому не говорила, как чуждо ей было в голос хохотать над отвратительно бессмысленными шутками - хотя это сложно так назвать - которыми пичкали её друзья и подруги, и как её душил вечный сигаретный дым, как она скучала во время постоянных посиделок ночами... у неё была "тусовка" - постоянно меняющееся, аморфное окружение, хоровод лиц, которые не запоминались. Да это никого и не интересовало. Какая разница, как зовут сидящего с тобой рядом человека, если он знает свежие анекдоты и даёт прикурить?
Впрочем, одна подруга в полном смысле этого слова у Али была. Классе в пятом её - тихую и бессловесную хорошистку - посадили за одну парту с Кристиной Ильиной - высокой, громкоголосой, зеленоглазой, сразу взявшей Алечку Самойлову под свою опеку. Непонятно, как они сумели сдружиться - может, именно непохожесть и не дала сломаться той ниточке канители, что каким-то чудным образом протянулась между ними - меньше точек соприкосновения меньше натирают. И Крис была единственной, приехавшей к Але после нервного срыва. Она шумно ворвалась в квартиру, ткнула в вазу мокрый букет цветов, швырнула пальто на кровать и деловито прошла в кухню. Ни расспросов, ни рассказов. Такой и была Крис - одно сплошное действие, порою бездумно-интуитивное, но всегда верное. Аля - напротив - скорее жила в своём собственном, вымышленном воздушном замке. Но вот странность - их не тянуло видеть лица друг друга - норой они обходились одним дежурным звонком в воскресенье. У Крис был молодой человек, работа и куча амбиций, Аля же просто не любила выходить из дома...
...что всегда мешало. Ей всё равно приходилось торчать вечерами в толпе. Она сама не могла ответить - зачем. Наверное, гулко-пустая трёхкомнатная квартира, переполнившаяся ночью,всё же хуже, чем муть лиц и голосов.

Вот неправда - неправда! - ты себя обманываешь Что?
Пытаешься стать обычной - но ты необычная... не меняй себя насильно...
Что за чушь... я бы не стала делать...
Но ты делаешь.
Делаешь.
Делаешь!

Набрала номер Крис - долгие, липкие гудки. Конечно, она занята, не нужно её стреноживать своими заботами. Да и какие заботы -приятное воскресное утро, полная свобода и никаких обязанностей...
Вот ведь характер - редкостный дар найти себе проблемы и тревоги даже на ровном как каток месте! Иногда пробирала злость, и становилось очень хорошо. От этого самого чувства.

Экспедиция в ларёк за хлебом, телевизор, уютные тапки. Такая тихая и монотонная жизнь... Аля влезла на диван с ногами, включила магнитофон и подумала, что если закрыть глаза, то кажется -вот так можно пролежать вечность, не шевелясь, в своем нагретом, родном, уютном оцепенении. Наверное, так ощущают себя растения в конце лета, когда уже не нужно бороться за жизнь, когда все соки собрались в одной пьяно-сладкой ягоде, когда всё уже прошло и остался только тёпло-золотой август да тонкие ветви плакучей ивы, гладящие землю.
Музыка играла, играла без конца и без начала, свивалась в плотный, не пропускающий других ощущений жгут, изгибая Алю под своим углом. Кто ж тебя придумал - музыка?
Ещё звонили, только не прорвали прядку звуков, раскололись звонки об Алин кокон и рассыпались шестерёнками но полу, покромсали воздух и стихли. Было тепло, но не жарко, громко, но не больно ушам, светло, но без рези. Даже какая-то досада взвилась, когда пришло время идти. На окно набросилось полотенце вечера -темнеет рано - очень красиво снаружи. Аля быстро накинула на плечи пальто и побежала вниз по ступенькам. Цок-цок-цок, цок-цок-цок, распахнула широко дверь подъезда - вот и я! Солоноватый ветер тут же похитил и растрепал волосы, швырнул прямо в лицо стаю листков - да только нету среди них моего, того единственного, что со мной говорил... он уже умер, он погребён под вашими бестелесными ногами. А вы стучитесь в чужие окна - если вообще стучитесь. Вас много - а он был один...
Прибежала Крис - разгорячённая - заговорила о чём-то непонятном, пригласила к себе на следующие выходные. Аля смотрела на беготню маленьких водоворотиков листьев. Кто-то рассказывал, что в центре каждого такого маленького вихорька - душа мальчишки, и если улучить момент и кинуть туда ножик - покажется капелька крови...
- Ты меня слышишь? Впрочем, чего я спрашиваю, конечно же, нет, как всегда витаешь в облаках!
Аля виновато улыбнулась - мол, а ты чего ждала. Крис хохотнула, шагнула назад - прямо в вихорёк, раздавила каблуком... А сапоги у неё красные, ничего и не поймёшь.
Потом приехал Дима с какими-то друзьями. Крис страшно обрадовалась, долго расспрашивала кого-то ей знакомого, как его жизнь. И снова - лица, лица без лиц, тела без имён, рукопожатия и ничего не значащие поцелуи. Скорее бы поехать - скорее бы покружиться на карусели. Осенью всё кружится.
Ночь была сладкой. Когда темно и искрят, прыгают вывески и фонари, во рту поселяется привкус каких-то восточных сластей -вязких и приторных. Медленно ползли машины, медленно шли люди - не бежали, как по утрам. Вечер - хорошее время... вечером так легко спрятать своё лицо. Вот только этого совсем не хочется, если никого рядом твоё лицо не интересует...
- Ну что, на машине или как?
- Да давайте уж на машине, чего жмотничать-то?
- Ну дык все же не влезем...
- А мы в грузовик!
- Очень весело! Ты лучше серьёзно подумай.
- Какой же ты зануда...
Но - доехали. Казалось - не дорога, но млечный путь, усеянный своими вечными огнями - такой странно близкий, красный и живой! Але очень не хотелось вылезать из машины с её запотевшими от дыхания стёклами и радио "Шансон", орущим какую-то блатную песню. Потому что тоже - мирок, маленький, чуть поменьше дома, жаркий, вспотевший в тесноте. Потому что - укатит, и потом уже будет не найти его, как листик в осенней круговерти...
Но в лицо снова ударил серый ветер. Хорошо... как бы то ни было, всегда хорошо выползать на свет, на волю. Ощущаешь себя - странно, но - свободным.
- На карусели?
- На карусели!
Толстые, пёстрые, шумные, клокастые, бессмысленные в своём постоянном кружении. Лошади, ракеты, сани... тупой, раздражающий мотив...
Почему же всех так туда тянет?
Почему Алю туда тянет?
Она выбрала грязно-жёлтую лошадь со злыми полустёршимися зубами и с трудом (пальто!) угнездилась сверху. Маленькая жестяная конструкция, изображавшая уздечку, холодила пальцы. Она натёрла столько рук - но так и не получила ни капли их тепла...
Странно. Так ведь не должно быть - это нелогично! Сама ты странная - в каждом человеке кроме тепла есть ещё и холод, который его уравновешивает... Но это же... неправильно...
Заиграло, закружилось. Откуда, интересно, несётся этот мотив? Не поймёшь... Но - хорошо, потому что в кои-то веки не мир кружится, а ты. Дух, конечно, не захватывало. Только листья хлестали по лицу - и откуда их столько набралось? всё лето деревья прозрачные стояли - да ветер упругий мешался, играл.
Покружилось - прекратило. Хотелось продолжения, но все со своих животных уже слезли (да они и залезали-то исключительно ради Али) и направлялись к ближайшему пивному ларьку. Как всё предсказуемо... но за ними - не хочется. Лучше уж сунуть ещё десятку пьяному билетёру - или как это называется? - и покататься опять...
Когда карусель начинает кружиться, ты на миг перестаёшь ощущать своё тело - своё тяжёлое, липкое, грязное тело, - и становится очень светло - как душе, летящей в Рай...
Ха-ха-ха, откуда же ты знаешь, как себя душа ощущает?
Потом Аля заметила, что её терпеливо ждёт Крис. Слезла с размалёванной твари, подошла.
Ну конечно же всё было как всегда - нашли себе занятие и прислали парламентёра. Мол, хочешь с нами - милости просим, а нет -сама виновата... вот тебе деньги на дорогу, завтра извинимся.
Обидно немного было - нормальные молодые люди должны девушек до дому... но нормальные девушки должны со своими молодыми людьми, а не на каруселях. Так что всё закономерно.
- Ладно, Крис, беги... конечно всё хорошо! Доеду...
Но решила - на метро. Оно ещё не закрылось, народу ночью мало. Аля любила метро. Другое измерение - вот это что. Пещера подземных королей...
Какие-то первобытные ощущения.
Поезд был узкий, переполненный до отказа тёплым ветром своих тоннелей. И почти пусто, что - славно, потому что люди имеют привычку занимать собой место, а в большом количестве так и вовсе - толкаться, злиться и наступать на ноги, не извиняясь.
Аля села на кожаный диван и принялась от скуки разглядывать своего попутчика. Вроде, довольно молодой, впрочем - читает газету, лица почти не видно. Одет щегольски и, наверное, недёшево. Во всём - в движениях, в поведении и в картинно растрёпанных волосах - дизайнерская небрежность.
Попутчик смерил Алю оценивающим взглядом - прямо покупатель на аукционе! А стало - нехорошо, хоть глаза и шоколадные.
Поднялся, встал, направился к выходу. Ну и славно. Только совсем пусто - даже ветерок умчался спать в свой тоннель. Скорее бы домой... хотя - что дома? Опять же - пусто, и телефоном не к кому постучаться.
Зато там - музыка... и вообще - можно лечь спать, а то завтра мчаться в университет. Так и поступлю, наверное...
И - прислонилась лбом к нагретым ладонью поручням, и - подивилась, какие они тёплые...
Оказалось, музыку она выключить забыла, поэтому квартира встретила её громко. Стало хорошо и немного весело, включила свет, по всему дому - побежала. Хотела окно открыть, решила - будет холодно, плохо. Не хочу.
Потом вспомнила о соседях, угомонилась. Настроение не упало - и славно. Уснула не раздеваясь.

2

Не удивит, если лёд затрещит
Под твоею нетвёрдой ногой.
Ты скользишь в глубину, и твой разум горит,
Страх струёю в душу бьёт -
Жизнь ведь тонкий лёд.
Пинк Флойд, "Тонкий Лёд"

Непонятно, куда так быстро умчалась осень. Даже обидно немного. Обидно, что не было того неизбежного чувства абсолютной чистоты, которое появляется с первым снегом. Наоборот - думалось о том, что где-то там похоронен её листок, а она не знает - где...
И вот он лежит - такой одинокий, забытый и разочаровавшийся, и не знает, что его кто-то любит... мёртвый, мёртвый, невыносимо мёртвый...
Да и вообще - стало холодно и прозрачно. Иногда с неба серо пылил снег, и хотелось закуклиться где-нибудь в укромном уголке и впасть в спячку до самой весны, а то и до лета - больно уж колко кусали небесные комары-снежинки.
Ещё - лохматая мокрая ворона - тоже была; униженно клевала хлебные крошки из воробьиной кормушки. За ворону почему-то становилось обидно - слишком уж нахально таскали у неё из-под носа еду более проворные и, кажется, глумились над ней по-своему, по-птичьи.
А окно затянула изморозь. Исцарапала его своими ажурными коготками, испещрила неясными письменами. Сквозь эти красивые решётки было приятно смотреть на улицу - найти себе прозрачный клочок на снежно-цветочном поле и подглядывать. Аля часто чаёвничала, глядя в окно, и мокрый пар тут же застилал от неё улицу. Тогда становилось тепло и не одиноко.
Дима стал часто наведываться. Было хорошо, Аля сидела с ним в обнимку перед ветераном-телевизором и думала, что, в общем-то, ничего большего ей особенно и не нужно. И даже нервный срыв - как давно это было! - уже почти не вспоминался.
Но - это дома, а на улице под снегом где-то лежал-таки её листок, и Аля бежала по асфальту всегда стыдливо - а вдруг кто узнает, что она предала? Вот и спешила в свой дом, свою куколку, свою ракушку - лишь бы за стену пара!
Там - тепло.
Конечно, идти в университет не хотелось. Ещё бы - из дому да на мороз! По вертлявым, с хрустом ломающимся снежинкам - до остановки, там попрыгать-пождать автобус, толкаться и наступать людям на ноги, выскочить за две минуты до начала занятий и долго искать нужную аудиторию... это всё кажется таким суетливым, если взглянуть на неторопливо-чванливое колыхание деревьев!
Но - надо. Да и учиться осталось недолго. Потом она пойдёт работать в престижную фирму (там у мамы знакомые), появится больше денег, можно будет попутешествовать, увидеть мир...
Да вот он мир - ты его уже предала. Что ещё тебе нужно увидеть? Что я сделала? Не подобрала сухой листок? Он был мокрым... он плакал... Это называется шизофрения.
Кого ты обманываешь? Это же была не просто биологическая единица. Он верил в тебя.
Может, сходить к психиатру?
И даже автобус пришёл вовремя, и даже место свободное в нём было. Села, на стекло подышала, щекой прислонилась. Улыбалась. Потому что - тепло. Люди хмыкали украдкой, но - молчали - и славно. Только водитель музычку какую-то крутил.
За окном ехали дома и улицы, скрываясь где-то сзади, смыкаясь в одной точке. Перспектива. И снег падал горизонтально, что - смешно и немного странно, потому что - неправильно. Аля провела пальцем по слезливому стеклу - остался след. Забавно. Можно что-нибудь написать или...
Постепенно наползала дрёма - туманно-серая и мягкая, как вата. Нельзя спать - университет... но стало уже хорошо и домашне, и Аля закрыла глаза, мысленно убеждая себя, что "это только на секундочку".
Ей снилось: шёл снег, она ехала в автобусе, а люди почему-то шумно и испуганно гомонили. За окном белые росчерки снежинок становились всё больше, больше, больше, и вскоре стало ясно, что это неизвестные Але светлые существа танцуют свой призрачный вальс. Люди кричали и тыкали в окна пальцами. А потом колёса автобуса оторвались от земли - это было очень хорошо ощутимо - и всё закружилось, понеслось вперёд в неуправляемой пляске. Аля рассмеялась - она почти видела лица вьющихся рядом существ, и такими чистыми и спокойными были они по сравнению с людскими, что безумно захотелось вырваться наружу, на свободу, прочь из потно-бензинового нутра машины. Аля протянула руку наружу -сквозь стекло - и прикоснулась к одному из существ. Она ждала, -она знала - что оно поможет ей, выпустит, и они полетят рядом, вместе, но только ледяной безмолвный крик сдавил её голову. Всё -кричало, всему - было больно, и существа разрезались, раскалывались, распадались, неумолимо крошились и - все до одного - грустно и немного укоризненно смотрели Але в лицо прозрачными глазами. А автобус падал, падал, долго и медленно падал вниз, на мёртвую заснеженную землю...
Встрепенулась. Подняла голову. Тихо рычал мотор; помаргивала сквозь этот рокот музыка. Из-за угла величественно и немного лениво выползал университет - большой, толстокожий, тёмный.
Было зябко и чуть-чуть страшно. Шапка упала на пол: пришлось нагнуться. Щёки обжигал странный стыд - перед теми, взорвавшимися, истрескавшимися, немыми... которые летали. Аля усмехнулась и направилась к выходу.
А кто сказал, что жизнь - реальнее снов? Они... умерли. Все до единого.
Впечатлительность - это хорошо. Но, кажется, всё же болезненно.
Университет поглотил её вместе с другими студентами. Был -день, и день жил своей говорливой жизнью, и затягивал Алю, и увлекал её за собой. И она - как все - бежала, спешила, смеялась, подгоняла, списывала и переспрашивала. После учёбы её встретил Дима - конечно, без шапки - даже в мороз. Светло-каштановые волосы, припорошенные снегом, змеино извивались - мёрзли. Аля весело помахала ему ладошкой - мол, здравствуй. Перебежала дорогу, поцеловала слегка в холодную щёку, начала про что-то рассказывать. Он сообщил, что их уже ждут в метро - надо ехать на день рождения его коллеги.
Надо так надо.
В этом смысле Аля всегда была покладистой. Никаких планов на вечер - значит, согласна поехать куда приглашают. Конечно, она предпочла бы посидеть дома перед телевизором, но - зовут!
И дело было вовсе не в воспитании по принципу "неприлично обижать человека". Ей, в общем-то, было плевать на того, у кого сегодня день рождения (кстати, а у кого? Аля не имела понятия), но бессмысленным казалось сопротивляться току жизни. Какая разница куда идти, если сегодня утром у неё на глазах разлетелись на снежинки те, кто в неё верил?
Нет, не так. Сон тут не при чём. Ей просто нужно развеяться.
Ты же сама видела...
Сон - это просто... деятельность моего мозга.
А кто сказал, что жизнь - реальнее?
И снова - метро, пульсирующие вены подземной жизни. И всем кто-то нужен, что-то нужно, и все спешат... Я хочу быть там, где не придётся бегать. Я хочу уснуть - но жить... Ты многого хочешь.
- Как насчёт мороженого?
- Ты что... зима же на дворе!
- Да ладно тебе, вовсе и не холодно. Ты скажи лучше, где шапку извозила!
- Уронила... в автобусе...
- Уронила... с головы?
- Ну да.
- Издеваешься?
- Заснула...
Чей-то дом, чей-то праздник. Кто-то из этих людей - именинник. Смешно. Смешно и глупо. Что она здесь делает? Хочется домой, под тёплое одеяло, с наушниками и книгой. Хочется отгородиться от всего мира... и совсем не хочется никому улыбаться.
- Димка, кто именинник?
- Вон, девушка в красном... видишь?
- Блондинка та? Вижу. Слушай, а у меня и подарка нет...
- Алька, не дури. Ты тут в качестве моей девушки.
- Ну и что?
- А то, что девушки не обязаны ничего дарить.
- Как-то неудобно...
- Слушай, ты нужна ей не больше, чем она тебе!
- Злой ты...
- Потерпи. Совсем чуть-чуть. Я сам не хочу тут засиживаться.
Блондинка была пьяна. Кажется, праздник начался уже давно -воздуха в комнате не оставалось. Дима окунулся туда с головой, не забывая прижимать к себе Алю, но постепенно его рука всё ослабевала. Наконец, кто-то предложил познакомить его с "вон той девицей", и Димка, как всегда извинившись, ушёл. Надо признаться, что Аля только обрадовалась и тут же вышла на балкон - прямо в рубашке и джинсах. Из-за мороза там было пусто и серебряно.
Опёрлась о перила. Ей совершенно не было обидно. Димка -пьяный, а Аля была слишком скучной для таких вечеринок. Да она и не могла сказать, что любила его по-настоящему. Да, он ей нравился, потому что хоть и не пытался понять, принимал такой, какая есть. И ещё потому, что у него были светлые глаза. Аля не любила темноглазых. Ей нужен был тот, кто сидел бы дома по вечерам и пил горячий чай с оладьями, кто слушал бы с ней музыку и встречал после учёбы. Но любви и даже - верности Аля не требовала никогда. Зачем ей привязанность того, к кому она сама не привязана?
Когда-то она, наверное, любила... Это было до - поэтому уже забылось, истёрлось, испепелилось и замолкло. Конечно, печально. Но того требовало лечение после.
Стало зябко. Наверное, пора идти домой - по пустым обледенелым дорогам. До дому недалеко - легко добраться пешком.
По очень пустым зеркальным дорогам, по хрустящим скелетам снежинок...
Кое-как пробилась сквозь толпу - смеялись. Дима с трудом держался на ногах - тоже хохотал, дико, как-то первобытно и противоестественно. Курили прямо в помещении - дышать было невозможно. Але впервые стало противно - противно оттого, что они все - все - стали каким-то уродливым многоруким и многоликим существом с пьяными красными глазами. И никого - уже никого - не интересовало, что открылась дверь и кто-то ушёл...
Нет, конечно, никаких обид. Глупо сердиться - лучше дойти до дома и лечь спать. Да она же сама согласилась прийти - какие могут быть вопросы?
Скорее на улицу - на скользкий тротуар.

Шла.
Было хорошо и очень звёздно. Так - нечасто бывает - чтобы ночь искрила, звонко пела при неосторожном движении, чтобы высоко над головой в своей уютной бесконечности величаво кивал седою головой небесный свод. Под ногами хрустко ломались кости снежинок, но, к счастью, этот отвратительно жестокий звук пропадал за мелодией ночи. Аля - невольно - заулыбалась, задрала голову, да так и шла - лицом задевая небо.
Дорога получилась слишком короткой - пруд. Упёрлись Алины сапожки в чёрно-звёздный лёд, у берега стыдливо укрывшийся юной порошей. Поворачивать - не хотелось; холодно было, да и - есть ли что в мире лучше прогулки по небу? Вот и - ступила. Стало страшно - страшно упасть в бездонную пучину, утонуть в небе, сомкнуть его над своей головой. Но - за шажком шажок - успокоилась. Пара цепочек чьих-то следов торопливо вилась через пруд, значит - ходят и не тонут - нечего бояться.
Снова подняла голову. Небо. Интересно, как это так - тёмное и вместе с тем - лучистое. Видно даже самую маленькую смущённую звёздочку. Пар изо рта пепельным драконом туда летит - на свободу - хорошо...
А потом - сама не поняла, что случилось. Только что стояла ножка в сапожке на стеклянно-твёрдой воде, и вот - тонет. Только что иссиня-лучистое небо на неё смотрело - и вот скрылось за бурой, непрозрачной водой. Холодной - ошпарило как кипятком. Потянуло, поволокло вниз, к себе в грязную муть - пальто промокло, набухло и теперь - повелевало хозяйкой.
Странно - разве так бывает, что умираешь без неба, что ничего другого не нужно, кроме как поколоть свои глаза звёздочками? Знала - бывает. Всюду - непроглядно-чёрная вода, а нужно - вверх, вверх, к своей луне, к жёстко-ледяному воздуху. Нужно, чтобы он ворвался в грудь - с резью, с болью - полился по венам и артериям, дал хоть немного сил, чтобы онемевшие пальцы расстегнули пуговицы пальто и ничто не тащило бы вниз, на тёплое илистое дно...
Схватилась за ломко-хрусткую корку льда, рванулась наверх -сломалась, но ожгла лицо воздухом, вдохнула. Снова - пальцами вырывать жизнь, своё право видеть небо...
Пожалуйста - вверх...
Ладоням стало горячо - порезалась. Это - славно, значит, ещё не умерли руки. Карабкаться, лечь плоско на зыбкую опору и дышать, дышать... Долго рассматривала красноватый след на льду. Нужно было что-то рассматривать, чтобы собрать силы, встать на четвереньки и - к берегу...
Упала на снег навзничь. Шайки не было, мокрые волосы разметались, перемешались со снежинками, и так - лежала - пробитая, прикованная холодом и страхом. И ведь понимала, что - убивает себя, что нужно встать и найти кого-нибудь, что нужно срочно в больницу... а - так хорошо вдруг стало, и далёкое небо оказалось почти вплотную...
Звёзды, как вас только ни называли поэты и талантливые писатели - всего не перечесть. А на самом деле вы - только крошечные, холодные, бесконечно далёкие огоньки... хотя - на самом деле - горячие. Звёзды - как люди. Горячие и светлые, только слишком велико расстояние между ними, чтобы это можно было почувствовать.
...А потом Але стало странно - словно сидел над ней кто-то и смотрел грустно прямо в глаза - но в то же время никого не было. Чётко горели звёзды - где-то там, далеко, они кого-то греют, но здесь, на земле - только колюче помаргивают, - а Аля ощущала взгляд, взгляд
без глаз, смотревший прямо в сердце. В какой-то момент она, кажется, даже увидела чьё-то бледное лицо - впрочем, всё тело уже пылало - изнутри и снаружи, так что мог начаться и бред - это Аля ещё понимала. Странно - щекам стало горячо - это брызнули живые слёзы, - и в то же время показалось, что неведомая рука ласково погладила её по лицу. Хотелось - нужно было! - попросить о помощи хотя бы кого-нибудь. И - хотелось закрыть глаза и впитывать бесконечное небо кожей... сон - это спасение...
И перестанут, наконец, рваться на части лёгкие...
- Не спи... - прошептали звёзды.

3

Везли.
Наверное - больница, наверное - каталка. На операцию или...?
Кажется, в ногах сидел кто-то бесконечно тёплый - в сердце снова мерцал взгляд. Скривила губы в улыбке - голоса. Взволнованные. Что-то прокричали.
И снова - яма.

Проснулась Аля в абсолютно белом кубическом помещении без каких-либо намёков на дверь и с огромным окном без занавесок, куда бесстыдно заглядывало солнце Понятно - палата. Значит, всё обошлось, и больше нету рези на вдохе, и можно поднять глаза и посмотреть на безопасный меловой потолок, и откуда-то доносится слабый запах хлорки, то есть - больницы.
На подоконнике сидела маленькая белая кошка с изжелта-рыжим хвостом (интересно, откуда в больнице?) - умывалась совершенно спокойно, даже - деловито, сосредоточенно. Обернулась -солнце упало в светлые глаза как в призмы, отражённо зазолотилось, искрануло весело. Кошка - покачала головой, улыбнулась и сказала:
- Декаданса больше нет.
Махнула хвостом и - прыгнула прямо в круглый диск солнца. На глазах Алиных - рассыпалась серым прахом сгоревшим. Стало немного жаль - подошла к окну, перегнулась. К солнцу поднималась лестница из пиковых шестёрок. Тронула рукой - разлетелась.
Само светило было - неправильным, кособоким каким-то. Кое-как прибитым золотыми гвоздиками, наспех - гвоздики сидели в гнёздах неуверенно, грозили выскочить. Один - прямо на подоконнике лежал. Крошечный, блестящий. Взяла двумя пальцами, решила - надо на место воткнуть. Вон оно - место, на самой маковке солнечной. Без гвоздика диск от небосвода отделяется, словно кланяется кому-то незримому. Приладила золотую шпильку на место, надавила. Небо - прогнулось мягко, но гвоздик не приняло, вытолкнуло. Надавила сильнее - только промяла ямку. Но - не сдавалась, продолжала жать - и небо нехотя поддалось, лопнуло, да только трещина побежала быстро через весь свод, и он, крошась, стал осыпаться на землю, а за ним невыносимо светилось что-то - и накрыл Алю этот свет своею горячей ладонью, а она как червячок свернулась, руками голову закрыла. Испугалась - поняла, что сломала что-то важное, открыла что-то тайное, выпустила что-то обречённое.
Но - схлынул свет, вернулось небо - иссиня-красное, твердокаменное. И солнце было - неаккуратно намалёванное акварелью, лубочное, с кривоватыми палками-лучами. Страшное немного - потому что совершенно мёртвое, хоть и горячее.
Глянула вниз - закружилась голова. Под ногами - почти пустота, только узкий ряд уступчиков на чёрной скале, уходившей вниз до самого предела, до грани зрения. Обернулась - за спиной зыбко болталось на одном гвоздике то, первое солнце. Под ним цвёл крошечный - далёкий! - цветочек ядерного взрыва, такой милый, что хотелось его погладить ласково, приголубить как возможно. Над ним по небу плыли изумительно красивые фиолетовые пузыри в нитях розовой ваты, там же крошечной пылинкой порхал дельтаплан.
Начала спускаться. Упасть - совершенно не боялась, потому что была уверена: красная лава внизу - мягкая, тёплая, примет безоговорочно в своё лоно, обнимет ласково, охватит. Идти было очень легко и хорошо - ступени сами оказывались под ногой, вели куда надо.
Увидела - на одном из уступов сидела девушка в тяжёлых шнурованных ботинках, голубом купальнике и шахтёрской каске. Пила из бутылки с надписью "Ром", утирала вспотевший лоб узкой ладонью, разговаривала о чём-то со сгоревшей бело-жёлтой кошкой. Аля присмотрелась, поняла - пьёт молоко. Подошла, молча села рядом.
- Мы тебя ждали, - сказала девушка в каске, глядя на кошку.
- Я знаю, - ответила Аля. И впрямь - знала.
Помолчали немного.
Жарко дышал чёрный пыльный воздух, рисуя сажей полосы - кругом. Хотелось смеяться и плыть куда-нибудь в мягких волнах.
- Предала, - жёстко сказала девушка в каске. Ирина, - осознала Аля. Эта догадка оказалась такой... важной, что - вскочила, пошатнулась, чуть не упала в ленивую лаву, осторожно прислонилась к скале - неожиданно глубоко холодной.
Она сразу поняла, что Ирина имеет в виду, иначе и быть не могло. В тонких белых пальцах затрепетал листок всем своим прозрачным тельцем, слабо рванулся к Але, заплакал дождём. Слёзы с шипением бились о твёрдый воздух. Протянула ладонь, хотела погладить его, хотела прикоснуться, утешить и успокоить, но Ирина улыбнулась - стоп. Не двигайся.
- Я... не хотела.
- Чего? - презрительный блеск прозрачных глаз. Слишком прозрачных, чтобы быть красивыми. - Ты не хотела предавать листок?
Снова Аля протянула сухую руку и снова пальцы коснулись лишь тёплого ветерка.
- Да... я, правда...
Ирина разжала руку, и крошечное невесомое тельце закружило свой вальс прямо вниз, сгорев через пару мгновений. Аля вдруг поняла, что мягкая податливая лава на самом деле - горячая, обжигающе палящая, что прикасаться к ней - больно, что там, внизу -смерть... мигом закружилась необратимо голова. Всей душой рванулась вслед, но - тонкие холодные пальцы оцепили запястье, удержали.
- Ты думала о малом, забыв про большое. Ты предала мир. -Что?
Подняла лицо - только холодный прозрачный взгляд, словно струится в душу чистая вода. Неприятно. Ирина отпустила Алю, взмахнула рукой.
- Посмотри - весь мир создан для тебя, он смотрит на тебя, он улыбается тебе... а ты плюёшь ему в лицо, ты отгораживаешься и запираешься! Посмотри - есть даже человек, который тебя любит, но ты гонишь его и убегаешь прочь... ты глупа!
- Но я... не люблю его.
Ирина вздрогнула, словно услышала что-то оскорбительное. Будто стекло возникло между ней и Алей - не долетали звуки, не дотрагивались чувства, хоть лбом бейся. Жар окатил невыносимый.
- Вольному воля, - произнесла Иринина кошка её голосом. Откуда-то сверху спустилась деревянная карусельная лошадь с облупленными злыми зубами - ехидно скалилась себе. Приглашение. Аля оттолкнула её - прочь!- но не удержалась сама и вниз - вниз - вниз -полетела.
Она была листком, и голодный воздух жадно вгрызался в её тонкое хрустальное тело...
- Очнулась!
Над кроватью её, склонившись, сидел - Дима, светлые глаза блестят странно - плакал?
У окна стояла мать, нервно теребила рукав шубы. Наверное, ей хотелось курить.
- Алечка, очнулась!
- Да, мам... я вот...
- Как же ты нас напугала! Разве так можно? Убежала среди ночи, никому и слова не сказала, да ещё и по льду... Хорошо, что добрые люди тебя заметили, позвонили...
- А... меня Дима нашёл?
- Нет, позвонили из автомата. Сами убежали - как будто ругать их будут... в неотложке говорят - юноша. Но как ты могла? Такая глупость! А я тебе сто раз, сто раз говорила, что нельзя по льду ходить - но как об стенку горох...
Закрыла глаза. Муторно. Она ведь знала - позвонил тот, кто на неё смотрел - он был с ней постоянно, и когда катилась по узкому коридору блестящая каталка, и когда звонкое небо наклонялось всё ниже и ниже, к слезящимся глазам...
Дима нервно ерошил волосы, метался но палате, как птица в клетке. Есть даже человек, который тебя любит, но ты гонишь его...
Я не гоню! Я... я люблю его! То есть - он мне очень дорог и...
И ты убьёшь его.
Я не хочу... я правда не хочу...
Он любит тебя - а ты не умеешь любить.
Люблю! Люблю! ЛЮБЛЮ!
Тонкое, почти невесомое тельце в исступлении забилось на кровати. Дима бросился к ней. Аля видела, как алчно горели его глаза, какими отвратительно-жёлтыми были его длинные когти, когда он вонзил их в беззащитное плечо, слышала, как он засмеялся, глядя на что-то тёпло-зелёное, бежавшее из лопнувшей кожи...
- Что с ней?
- Нервное, Димочка... ты же знаешь - она больна... зря я её ругала.
- Анна Валентиновна, её будут лечить?
- Не знаю... в прошлый раз добились очень хороших успехов, но ты ведь видишь - всё началось сначала. И ещё: я пойму и совершенно не обижусь, если ты решишь...
- Анна Валентиновна... я люблю её. Поймите...
Приятный человек, доброжелательные вопросы. Але было спокойно, отвечала она предельно откровенно. Постоянно слышит второй голос в голове, осуждающий её. Воспринимает мир, наверное, искажённо. Очень тяжело переживает реалистичные сны, не может прогнать ощущение от них. Сама хотела сходить к психологу. Ведёт замкнутый образ жизни, живёт одна. Подруга - есть, кстати, странно, что ещё не приехала... Мам, ты звонила Крис?
Раньше? Был нервный срыв... другое помнится плохо... из-за лечения, говорят... глупости.
На картинке... гм... река... похожа... похоже на те глаза, что однажды смотрели на неё в упор, укоризненно и грустно... Ирины... и было... холодно и неприятно, потому что она - чистая, как ручеёк по грязи... во сне? Нет, что вы, не во сне... вчера... или когда? Видела, точно видела... недавно... недавно... недавно...

* * *

Знакомый потолок. Где-то видела...
Звали. Звали по имени, настойчиво, долго, как-то кособоко.
- Алька... Алька, ты что, больна? Я тебя обидел? Прости, что... обещаю, что больше не буду так гулять. Новый год на носу - можно вместе телик смотреть всю ночь... а?
А у него волосы отросли... красиво. Только - была уверенность, что он чем-то противоречит Ирине, её словам, ещё чему-то очень важному... такому важному, что - нельзя отпускать: улетит.
Знакомый потолок нагнулся низко, упруго, смешливо. Ударила его легонько - отпрыгнул с обидой: чего трогаешь? Отвернулся самовольно, качнул головой - мама твоя вон стоит, с ней и говори.
- Мам, а я больна... да?
- Нет, что ты, родная, опасности уже нет...
- Да я же знаю, что не в порядке... мне, наверное, нужно к... психиатру?
- А, ты про это... ну, может ...
- Мам, я ведь всё понимаю... мне просто страшно немного...
- Тебе кошмары снятся?
- Нет... то есть да... снится, что мир...
Что мир разбивается, и это очень страшно... нет, не страшно, но как-то... как будто я кого-то... теряю. А потом очень тяжело, и всё время перед глазами... помоги мне, мама...
Не хватило дыхания, сбилась. Дима - молчал, слушал внимательно-напряжённо. Аля уже поняла, что сделала ошибку - столько жалости было в материнском взгляде, что стало стыдно. Стьщно, что она такая не такая, что ей снится дельтаплан "в облаке розовой ваты"...
А Дима - смотрел. Тоже с жалостью, но совсем с другой, без жестокого разочарования, без обиды. Словно говорил: я люблю тебя, какой бы ты ни была. От этого становилось... не тепло, но как-то спокойно, надёжно в груди, и сердце стучало ритмичнее.
Ну конечно, всё просто: они отпразднуют Новый Год вместе, вдвоём, будут пить горячий чай и, возможно, шампанское, будут смотреть с балкона на салют, почувствуют домашний, семейный уют... лягут спать за полночь, и он обнимет её крепко, и будет - хорошо...
А хорошо - бывает.

4

Мы в ответе за тех, кого приручили.
Антуан де Сент-Экзюпери.

Дни шли тихо: все боялись - нового срыва или ещё чего похуже... не было. Аля исправно ходила в университет, и так же исправно встречал её Дима. Анна Валентиновна, конечно же, провела с ним суровую воспитательную работу, хотя, возможно, он сам понял всю ответственность за прирученную Алю. Как бы то ни было, в их жизни прочно поселились вечерние пирожки с чаем, программа "Время" в девять и прочие детали пенсионерской жизни. Крис, конечно, просто поражалась и всё ехидно предрекала, что Дима скоро сбежит; нет. С того момента, когда она сказала это впервые, и началось таяние канители между ней и Алей. Они не ссорились, ни разу не повышали друг на друга голос, просто - всё меньше было тем для разговора. Конечно, Крис тоже - боялась, хотя: после первого срыва её ничто не смущало... сначала Аля думала, даже плакала об этом, а потом - прошло - всё прошло, и, кажется, оставалось только жить - до конца-Снежинки летали - беззащитно: бабочки зимы, и их белые тельца порой тонко стонали от холода. Стон перекрывали только канонады петард, кругло катавшиеся по двору, неповоротливые и тем -грозные. Тяжёлые звуки кололи снежинки на костяные крошки, падавшие вниз уже сухо, уже - безразлично, сквозь тёмный ночной воздух на тёмную ночную землю...
Был - вечер, и планета потихоньку расцвечивалась новогодними огоньками и прочей мишурой. Дима бодро развешивал шарики, Аля сидела у окна. И хоть бы окликнул, возмутился, что не помогает... какая-то у них любовь - неживая.
Да и любовь ли? Он - как со стеклом с нею. Боится разбить, расколоть, ранить, а потому - даже прикоснуться боится, хотя никому ещё не становилось хуже от человеческого тепла, тем более - зимой. Мама часто заезжала, чересчур громко смеялась и привозила всё новые кассеты. Музыка стала для Али - второй душой, второй любовью, пропитала пористую плоть ядовито. Она и сама пела, и даже стихи стали на гитарные струны порой ложиться ровно, чтобы -взлететь легко, выше ушей, выше, до - души. И тогда - покой приходил всеобъемлющий, ведь сны были - немыми...
- Аль, красиво? -Где?
- А на зеркале!
- Красиво... а откуда у нас эта мишурина?
- Вот смешная, вчера же мама твоя привезла, ты ещё сказала, что у неё пушистость пониженная... забыла что ли?
- Нет, что ты, я помню, помню, просто...
- Чего?
Тревога. Боязнь, что - разобьётся...
- Странно... всё у неё нормально с пушистостью...
Рассмеялся облегчённо, потому что - цела, родная, любимая, не спишь, не отворачиваешь лицо мёртвое, но - улыбаешься... а так, наверное, страшно снова увидеть ужас под зрачками, когда плечо твоё гладил нежно...
Красно вечерело - только окна и мерцали всяко, гоняя - огоньки стайками. Снегопад прекратился; тихо кружило. Усталая природа тоже жаждала праздника, потому - затаилась в надежде на сон... но не будет сна, а будет пьяное, разгульное веселье, видимо, заслуженное. А ведь только - дети магию сию новогоднюю в себе сохранять чают; остальным же - шампанского и салюта... И президента речь слушается скорее - по привычке: какой же без того Новый Год? Патриотизм, однако...
Радио возвещало: шагает по планете. Русскому человеку не грешно уже и стопочку поднять за старый-то, уходящий: вдруг обидится? Стол блестел хрустально, красиво, свечки опять же. Дима улыбнулся, стакан с соком яблочным протянул. А ведь - героизм, душа-то его тянет петарды взрывать и пиво буйно пить...
- Димка, слышишь...
- Чего?
- Ты уверен, что не хочешь... с друзьями отпраздновать? Ещё успеешь...
- Алька, не говори глупостей! Что я тебя тут, одну оставлю что ли?
- А если не обо мне, а о себе подумать?
- Люблю я тебя, глупая...
Глупая... нельзя отвергать жертвы. А может - и впрямь улыбается - честно, может, счастлив чем-то здесь - у каждого же своё счастье, неумно судить... Он ведь - добрый, он это не от страха, конечно нет, ему того же хочется, я знаю...
Чувствовала - точно знает. Стало опять - надёжно, уютно; села за стол, положила оливье себе, чокнулась соком.
- Ну, за старый!
По телевизору какой-то юморист глаголил - видимо, очень смешно: зал просто катался. Он как колобок прыгал по сцене, периодически взвизгивал и похрюкивал, что особенно забавляло публику. Тут же захотелось уйти куда-нибудь на снег: он любую грязь обличает. Потому-то его дворники и желтят солью.
Задумалась, засмотрелась в свечку: мирно. Так... наивно и в то же время спокойно горел фитилёк, что - стыдно становилось волноваться или суетиться. Дима тоже молчал - боялся. Как это всё обидно! Обидно, что - знаешь выход: просто стать обыкновенной, и тогда всё тебе простится - и сны твои дикие... Но: трудно дьявола из себя изгнать, а ангела - труднее. Так что - либо нести клеймо всю жизнь и - в рай, либо - прятать голову в песок... если выйдет. Ведь с головой в песке - дышать невозможно...
Тоже - героизм.
- Дорогие россияне!..
- Алька! Не спи! Новый год на носу!
- Я не сплю...
- УРА! С Новым Годом! УРА!
Чокнулись - но традиции, шампанским. Але нравился его вкус и шипучий цвет, но - не нравилось пьянеть. Уж больно беспомощной она становилась, надевая на голову эту жаркую шапку, самой себе противной. Посему - бокал в сторону, в ладошку - бенгальский огонь. Чтобы светло было... казалось - из пальцев во все стороны летят -звёздочки, но тут же и умирают от своего же жара - или от тёмного воздуха. Тоже жаль, тоже отложила.
- А сейчас добрый Дед Мороз положит под ёлку подарок... ну-ка закрой глаза!
- Дышать можно?
- Можно, но нежелательно... так, всё, открывай!
Маленькая бархатная коробочка. И ведь - знала распрекрасно, что это, а всё равно ахнула-вскрикнула, когда открыла.
Жемчужина - лунная, к земле золотым ободом привязанная...
- Это что - кольцо?
- Как видишь...
- Это...
- Хм... Это я, родная моя Алечка, предлагаю тебе руку и сердце! И прочие части тела.
Улыбнулась полууверенно. А в душе вдруг - словно пустошь.
Я ж не требовала твоей верности, да и своей не обещала... что ж ты меня своим ободом золотым - привязываешь? Нам же - и так славно было... Я же - любить не умею, только порежу твоё сердечко нежное зло...
- Ты согласна?
Улыбнулась ещё, кольцо повертела в пальцах, надела. Красивое. Дима - рассмеялся, обхватил за талию, закружил по комнате быстро. Целовал жарко, много, что-то говорил громко. Насилу высвободилась, тоже вдруг легко стало - Дима хороший, добрый. С ним -просто идеально долгую жизнь вести... а у людей при этом принято жениться.
- Только... давай в церковь не пойдём.
- Почему?
- Не люблю... слишком это... напыщенно, слишком - по правилам...
- Что, устроим рокерскую свадьбу с цепями и заклёпками?
- Дурак ты... нет, конечно... просто - без церкви.
- Воля ваша, сударыня! Вы теперь моя повелительница!
И - шутливо поклонился с улыбкой.

* * *

Скоро - конечно - Крис позвонила, пригласила на Дворцовую, праздновать. И - конечно - Аля согласилась, потому что - традиция. Как выступление президента. Но - странность! - запротивился Димка. Выхватил трубку, долго и жарко что-то Крис втолковывал, потом, кажется, сказал, что у них с Алей должен быть "вечер на двоих"... забавный. Аля подошла, поцеловала его в лохматую макушку, приобняла ненавязчиво.
Трудно тебе будет с чужим человеком под боком. Ох как трудно...
Но я его люблю!
Ирине ты другое говорила.
Я... не знаю. Он - всяко лучшее, что у меня может быть.
А как же - твой ангел?
Какой ангел?
Которого ты - по-настоящему любишь?
Я?
Не лги...
- Алечка, что будем делать? Пойдем, прогуляемся?
Стало мутно в душе, оттолкнула, выплеснулась на балкон. Дима - не вышел следом, только покачал головой понуро да ладонью пятипалой махнул. Падали незримо морозные снежинки, холодили щёки, осыпали ресницы и в них таяли слезинками. Было туманно и вместе с тем - радостно. Где-то внизу покончила с собой петарда, остро ударил звук по ушам.
Как я с ним... ведь стыдно видеть счастливое его лицо рядом с собой, глаза блестящие, стыдно знать, что - лжёшь, что нету в тебе огня того же... Аля покачала головой - снежинки-слезинки посыпались вниз - всё будет хорошо, верь мне...
Дима постучал снаружи по стеклу, улыбался. Снаружи комната выглядела очень тёплой и оранжевой, захотелось внутрь и - калачиком на кровать...
- Димка, может, спать ляжем?
- Спать? Но ведь... Новый же... год...
- Конечно... новый... прогуляемся?
Шли они по бессонно извивающейся улице в обнимку.

ЧИТАТЬ ПРОДОЛЖЕНИЕ > > > Глава 5