ШАХТА

 

...Он испытывал какое-то наслаждение, ощущал себя настоящим царём природы, выжимая зубами соки из куска сырого мяса. Он не чувствовал отвращения, так как не думал, что это лишь кусок падали, найденной сегодня утром обходчиком. Он не думал, зачем ему нужно есть. Он просто ел. Инстинктивно, как это делает актиния или червь-волосатик.

Вокруг в разные стороны тянулись длинные и узкие тоннели угольной шахты. Тусклые лампы бросали слабый свет на камни на полу, на старые покрышки для баррикад, куски металлолома. Проглотив последний кусок, он пошёл по одному из тоннелей – кто-то позвал его. Двадцать первый откликнулся на свой номер так, как на имя откликается собака: не подумав, побежал на зов.

Тридцать шестой пытался поднять большой кусок металла. «Я отнесу его в комнату Спасителей», — сказал он. Двадцать первый был не согласен. Ответом стал удар. Тридцать шестой отлетел к стене и, нащупав рукой камень, бросил им в противника. Двадцать первый увернулся и, собрав все силы, бросился на тридцать шестого. Через несколько секунд он увидел, что тридцать шестой уже не сопротивляется.

Они дружили так же, как дружат львы, охотясь вместе. Когда у них возникли разногласия, они перестали быть друзьями. Когда один из них умер, он стал просто мясом. Другой осмотрел его и поволок за ноги. Никто не огорчился, увидев тридцать шестого мёртвым: наоборот, все были рады, что наконец получат свежее мясо. Его бросили в большую кучу, где лежали трупы людей, животных.

После происшествия двадцать первый долго носил куски резины и дерева для костра. Носил тоже не думая, как собака, которой прикажут принести игрушку. Ни о чём не думая, он шёл по коридору, находил старую покрышку или кусок оконной рамы, нёс его обратно и бросал в небольшой костёр – на нём жарилась и варилась пища для Спасителей.

Спасителей двадцать первый не любил. То есть, он не мог кого-то любить или не любить, но чувствовал к ним неприязнь. Они спали на мешках, набитых волосами, а не на обгорелых покрышках. Они ели свежее варёное мясо и траву, а не гниль, которою дают остальным. Они не должны были по утрам обходить коридоры шахты, не должны были собирать металлолом для баррикад и резину и дерево для костра. И всё потому что несколько десятков лет назад они завели группу людей в старую угольную шахту – за несколько минут до Катастрофы.

Двадцать первый не помнил мира наверху, а мечтать о нём был просто не способен. Он родился там, но вырос в шахте. Из флоры ему была известна только чахлая зелень, которую выращивали в оранжерее, из фауны – люди и кроты. Кроты были настоящим бедствием. Умные, огромных размеров и необычайной силы, они проникали всюду. Иногда они употреблялись в пищу людьми, иногда – употребляли в пищу людей.

Вечером он снова получил кусок мяса. Посмотрев вокруг, он заметил, что у сорок пятого кусок больше и свежее. Последовало лаконичное «Дай». Сорок пятый не шелохнулся, и через несколько секунд он лежал на острых камнях. У двадцать первого теперь было два куска мяса.

Драки в шахте случались поминутно. Дрались, если чувствовали угрозу, дрались, если хотели что-то отнять. Было глупо даже называть эти драки происшествием – в шахте их никто не замечал.

Этим утром двадцать первый должен был обходить шахту – искать падаль, топливо, следы кротов. Обычно двадцать первый не обходил всю территорию – держался только главных тоннелей, но в этот раз решил свернуть в один из небольших, едва освещённых. На полу он увидел кучку угля и наклонился, чтобы собрать её и сложить в мешок: за такую кучку можно было получить призовой кусок мяса.

Вдруг он увидел, что один камень как-то странно выпирает из стены. Двадцать первый дотронулся до него, и камень медленно исчез в глубине. В тот же момент часть противоположной стены осыпалась, открыв проход в небольшое помещение. Двадцать первым овладело любопытство и, несмотря на то, что пора было возвращаться, он вошёл внутрь.

Большие резные шкафы и комоды из массива, вазы эпохи Ренессанса, покрытые толстым слоем пыли журналы, книги, сувениры, сваленные в кучу — все эти вещи были ему незнакомы. Двадцать первый видел всего лишь горы незнакомых ему и потенциально опасных предметов. Внимание двадцать первого привлёк овальный ящик серого цвета с большим количеством кнопок и закрытыми сеткой отверстиями по бокам.

Двадцать первый осторожно нажал на одну из кнопок. В центре ящика вдруг тускло засветился маленький прямоугольник с каким-то номером. Послышались Звуки.

Они переливалась тысячами огней, то тлели, то вдруг взрывались фейерверком брызг и затихали, словно усмирённые какой-то небесной силой. Журчали ручейком, накатывали волнами. Вырывались вновь – стремились на волю из маленького ящика. Хотели заполнить всю комнату, всю шахту, не оставив пустым ни один уголок. В двадцать первом боролись два чувства: одно заставляло его убрать звуки и уйти оттуда , другое же просило остаться. Наконец спустя несколько часов – всё это время он слушал, практически не дыша, – ящик затих.

Двадцать первый словно очнулся от сладкого сна. Он вспомнил, что ему давно пора было вернуться, и принял решение завалить вход камнями. На всякий случай.

Двадцать первый вышел в главный коридор. Сорок второй ел. Тридцатый дрался с двадцать восьмым. Дрались восемнадцатый и сорок первый. Двадцать первый решил ввязаться в драку, но передумал: не хотелось. Ему ничего не хотелось делать. Он чувствовал себя так, будто потерял какую-то очень интересную мысль и никак не может вспомнить.

Двадцать первый попробовал прилечь на покрышки отдохнуть, но не почувствовал облегчения. Пробовал поесть, но вдруг ощутил к тухлому мясу такое отвращение, что ему захотелось выплюнуть его и никогда больше не брать в рот. Он снова вышел в коридор. Кто-то по-прежнему дрался, кто-то ел.

Двадцать первому стало от всего этого тошно. Он побежал. Ноги будто сами несли его – вначале по главному тоннелю, потом по боковому. Наконец он увидел знакомый завал. И вспомнил. Странный овальный ящик, звуки... Музыка... Он вспомнил Музыку .

В минуту он разбросал в сторону тяжёлые камни.

Двадцать первый уверенно вошёл в помещение и нашёл овальный ящик. Он понял, что не знает, как снова сделать Музыку; нажал на одну из кнопок, и тут же в испуге отскочил – крышка ящика медленно поднялась. Через мгновение он осмелился заглянуть внутрь. Там лежало что-то плоское, круглой формы. Двадцать первый осмотрелся и увидел вокруг множество таких же предметов. Взяв один из них, внимательно осмотрел. Какие-то знаки были выстроены в ряд, определённо образуя что-то большое, важное и ценное. Он закрыл глаза, но вместо привычной красноватой темноты увидел сменяющие друг друга расплывчатые сцены.

...Степенно текущий поток воды. Плетёное кресло, тёплая ткань и какая-то женщина с красивым лицом. ...«Вот смотри, родной! Эта буква называется «А». Теперь попробуй найти её в слове «мама»... Буква. И ещё много, много тёплой ткани и нежного голоса. И какая-то женщина с красивым лицом показывает буквы и яркие изображения в... Книге ...

« Venezianisches gondellied . Lieder ohne Worte », — медленно, по слогам прочёл теперь двадцать первый, хоть и не понял пока ни слова. Он вынул из отверстия в ящике старый круг и положил туда новый. Ящик включился сам.

На этот раз Музыка была спокойной и тихой. Она не била фонтаном, а текла тонким хрустальным ручейком. Но вот она становится громче, превращается в широкую, неспешно текущую реку...

Двадцать первый видел большую воду только на одной старой тряпке из детства, которую он подобрал на Развалах. Но сейчас он снова закрыл глаза в предвкушении чего-то удивительного. Вспомнил степенно текущий поток воды. Река. « Rhein » — насколько это величественное, но в то же время нежное слово. Плетёное кресло и какая-то женщина с красивым лицом; с расплывчатыми чертами красивого лица. Лицо он помнил плохо, а вот запах хорошо. От этого запаха что-то приятно и томно сжалось в груди и незнакомая влага выступила на глазах. Бабушка. Он вспомнил: конечно, то была Бабушка. Маму ещё давно забрала лучевая болезнь, а здесь была именно Бабушка .

Вода, река, время, жизнь — все было ещё размыто в его представлении, но в этот раз он удивительно чётко представил — не вспомнил, не воскресил в памяти, а именно представил себе нечто величественно и неспешно текущее, именно то, что должно называться рекой. Эта река была не под землёй, а там, наверху. Низкие берега её поросли тростником, а медленное течение несло небольшие ветки и кусочки тины. Поминутно из воды выпрыгивала крупная рыба и, блеснув на солнце серебром своей чешуи, исчезала в глубине. Вокруг по обе стороны расстилались зелёные луга. Высокую траву раскачивал ветер, и, весело жужжа, шмели и пчёлы садились на скромные луговые цветы . Порхали всевозможные крылатые существа. Одно из них взлетело удивительно высоко – прямо на небо. Небо… Ярко-голубое, с редкими кучевыми облаками нежно-золотого цвета. Солнышко! О его прекрасном, удивительно ярком свете говорила бабушка. Солнышко посылало на необъятное море травы и цветов лучи удивительно толстые и даже почти непрозрачные, как будто оно было древним божеством, а не небесным телом.

«Что за… куда же… все и на месте, и движется, и знает куда двигается...» Обрывки мыслей. Попытки мыслей. А ведь Закон запрещает думать и воображать. И учили же его забывать… учили на Тренингах. Почему же теперь память и эти мысли? Как это неполитично, нелояльно, неспасительно, незаконно… Но его уже несла Музыка . Всё вокруг вдруг стало точно вглядываться в него, так что двадцать первый даже вздрогнул. Всё вглядывается, а он сам разливается, как вода, по этой комнатке, по книгам, дискам. Это всё по-прежнему непонятно, незнакомо, но всё уже принадлежит ему, и только ему: и книги, и солнце, и шахта. Всё.

Так представлялось двадцать первому.

Музыка кончилась. Двадцать первый почувствовал себя обделённым, обиженным, осиротевшим. Ему хотелось слушать её снова и снова, хотелось двигаться к свету.

Теперь он всегда думал только о том, чтобы снова пойти слушать Музыку . Вскоре ему приснился сон. Впервые. Ему снилась река, луга вокруг неё, туман, а потом свет и много лазурной, как бы лучащейся с самого дна воды.

Проснувшись, он вдруг почувствовал в себе какую-то счастливую силу. Снова пошёл в потайную комнату. Снова нашёл овальный ящик.

Теперь это стало его жизнью.

 

Прошёл год. Он вспомнил многое. Он стал читать и прочёл уже немало книг. Он ел мясо, он убивал, но то была другая жизнь. Мир, которому он теперь принадлежал, был наполнен книгами и музыкой. Теперь он даже писал что-то и тщательно это прятал.

Но сколько можно? Рано или поздно настанет миг, когда он не выдержит. Когда всему придёт конец. Он выдаст себя, он лишится радостей той тайной комнаты… Там счастье ощущать себя, постигать красоту, счастье движения к свету… А здесь тьма лжи, мрак притворства, ужас жестокости… Быть человеком — значит, выбрать что-то одно, значит, жить как Музыка: ни одной фальшивой ноты.

 

Прожектора освещают ход шахты. Груда камней. Тёмная комната. На полу хлам, книги, картины, магнитофон. По всему видно, потайное незаконное хранилище первого поколения. «Подлежит уничтожению». Два взрыва. Осыпается потолок шахты. «Где двадцать первый?» — спрашивает Спаситель из Надзора. — «Его не нашли. Он мог знать про Выход». — «Там ничего нет, так гласит Закон. Его ждёт только голодная смерть. Вероятно, он уже мёртв. Так и доложите...»

…Разрывая руками водянистую глину, двадцать первый пробирался вперёд. Старая карта в пластиковом пакете времён первого поколения зажата в зубах. Голод не отпускал. Что-то впереди! Кажется, свет… или только кажется… свет Красоты, свет нового мира… свет в глазах двадцать первого… Неизвестно. Руки неустанно скребут. Только сбежав пятьдесят часов назад, двадцать первый понял: он уже река, он уже свет; остальное — всего лишь прошлое. Лишить мир красоты невозможно, ибо пробьётся свет, рождаясь из музыки, книг или ещё чего-то, и полыхнёт пожар в душах. Вода прорвёт дамбу. Потечёт неизбежно к самому главному: к Красоте, Искусству, Свету .

 

 

 

"Я вижу здесь три орфографических ошибки".

Тома де Фавра, французский политический деятель, аристократ.

Последние слова, произнесённые на эшафоте

после прочтения собственного смертного приговора

19 февраля 1790 года.

 

РУССКИЙ ЯЗЫК

Повесть, обогащённая микроэлементами

 

Глава последняя, с которой начнётся всё

 

…Он погиб на удивление просто. Этот странный во всех отношениях, скучный и мерзкий человек. Человек, которого я ни разу ещё не назвал по имени и о котором почти не думал раньше, хотя и собирался подарить ему шестой «iPhone». А теперь он так просто, так ужасающе просто, будто с усмешкой, ушёл.

 

Он в недоумении озирал подслеповатыми близорукими глазками пространство перед собой. Изображение большого, яркого 3D-монитора вполне отчётливо сохранилось на сетчатке глаза, и он словно бы всё ещё видел его.

Лишь когда ставшая вдруг статичной картинка начала расплываться и таять, обнажая тёмную, мёртвую гладь пустой страницы, он начал понемногу осознавать случившееся.

Отключили интернет...

Эта чудовищная мысль подкралась незаметно и пронеслась сквозь его сознание стремительной, разящей чёрной молнией. Худощавая, почти атрофировавшаяся рука с воспалёнными от работы с мышью суставами крепко сжала джойстик и несколько раз качнула его во все стороны, хотя человек уже почти понимал всю трагическую безнадёжность происшедшего.

Отключили интернет...

Лицо — бледно-зелёного цвета овал с тонкими сухими губами, маленьким поросячьим носиком и впалыми красными глазами, окружёнными кругами тёмно-фиолетового цвета — болезненно искривилось. Глаза будто бы стали больше, выглянув из тёмных впадин. Они наполнились влагой, и через мгновение одна, а затем и другая слеза стекла по бледной щеке, упав на засаленную клавиатуру.

Отключили интернет...

Он беспокойно, словно в припадке заёрзал на стуле, худощавые ручки со всей своей убогой силой ударяли по подлокотникам, по столу, по ненужной теперь клавиатуре. Глазки ещё раз обратились к монитору — теперь уже совершенно пустому и мёртвому.

С трудом пробуждаясь от перманентного сна, мозг судорожно перебирал обрывки мыслей, словно файлы в системной папке.

«...Нет. Нет. Не может быть! Что же... Что же теперь делать? Никогда еще не бывало такого... Документ... Не сохранён... Резервное копирование прервалось... Катастрофа. Чушь собачья! Для чего мы работаем, если нас... в любой момент могут... вот так вот... лишить... Всего...»

Отключили интернет...

Размяв затёкшую спину с омерзительным хрустом, он поднялся, проковылял к выключателю и в отчаянии ударил по нему, но это ничего не изменило. Озираясь вокруг и всхлипывая время от времени, он несколько раз вытащил кабель и вставил его обратно, но окно браузера осталось пустым — лишь из-под его логотипа злобно светился красный крестик, сообщавший об отсутствии подключения.

Отключили интернет...

Теперь в этом не было никаких сомнений.

Он беспомощно присел на корточки, съёжился и прижался к стене — будто бы эта катастрофа заполнила собою всю комнату и теперь давила на него, не давая шевельнуться. Лицо сморщилось, словно грецкий орех. Он издал отчаянный рёв, перешедший внезапно в вой, а затем в душераздирающий вопль отчаяния, и несколько раз с нечеловеческой силой ударился затылком о бетонную стену. Отразившись негромким эхом в маленькой комнате, вопль затих — будто бы застыл, скованный холодным дыханием смерти, и тут же рассыпался на миллионы крошечных частиц, подобных белоснежным песчинкам, смешавшимся с пылью.

На бледных губах выступила пена, но морщины, как ни странно, разгладились, и синяки под глазами как будто побледнели — поток ненужной, абсурдной информации больше не тревожил обессиленный мозг.

Приступ закончился на удивление быстро и на удивление легко. Лицо его теперь выражало совершенное облегчение и удовлетворение. Он будто бы выбрался из-под непрозрачного удушающего колпака, под которым томился всю жизнь. В определённый момент, видимо, колпак стал настолько плотным, что только смерть позволила освободиться от него, подняться на небывалые высоты, к самым звёздам, и оглядеть оттуда с презрением убогую комнатку, а в ней —

бренное тело, всё ещё сиротливо жмущееся к стене... И миллионы таких же комнаток и таких же тел, устремляющих головы к светящимся экранам мониторов и будто бы желающих нырнуть туда с головой...

 

Главы 1 — 21.

 

. . . . . . *

 

Вместо эпилога.

 

Автор облегчённо вздохнул и, пожалев на мгновение, что на стандартной клавиатуре Apple нет точки более пышной и основательной, чем просто «.», с особенной силой ударил по клавише.

«Я не знаю, — думал он, — зачем всё это. Нужны ли эти мысли? Ценны ли они? Нет. Но я точно знаю одно: сейчас я захлопну холодную серебристую крышку, и всё изменится. Этот текст исчезнет, останется запертым там, и я никогда, никогда не стану таким, как Он...»

Активировав голосовое управление на iPhone, усталым голосом почти без акцента Автор спросил:

«Siri, what date is it today and what time is it now in St. Petersburg , Russia ?» —

«It's Monday, 4 March 2013 . 6:40 PM in Saint-Petersburg , Russia . Shall I create an alarm?» —

«No.»

На всякий случай Автор ещё раз взглянул на часы на панели меню. Четвёртое марта 2013 года.

 

Четвёртого марта 2013 года всё было кончено.

 

Петербург—Котка—Петербург.

 

* Объяснительная записка.

 

Что такого особенного произойдёт в этих главах, на этой сотне страниц?

Ничего.

Просто исчезнет один маленький человек - недостаточно умный, чтобы быть выделенным из толпы, но и не слишком глупый, чтобы сразу быть причисленным к остальным.

Просто Он исчезнет, а родится животное, коему нельзя, никак нельзя будет жить.

Эта метаморфоза случится во время одного лишь путешествия.

Путешествия из Петербурга в Москву.

 

О чём эта повесть?

О нашем поколении, и в частности, о тех молодых людях, которые решили вопреки здравому смыслу и инстинкту самосохранения посвятить жизнь свою пребыванию в Интернете и служению ему всеми своими скромными силами.

Быть может, о России. Не о той, которую нас заставляют видеть, а о той России, которую мы так часто видим, слышим и чувствуем…

 

Что ещё, возможно, небезынтересно узнать?

Название «Русский язык» было выбрано не случайно. Настоящий русский язык — это носитель русской истории и культуры, символ духовного богатства нации и показатель любви к стране. К несчастью, этот язык всё больше и больше забывается нашим поколением и скоро, быть может, станет и вовсе чужим, нерусским . Родным же, русским языком для нас становится теперь абсурдное, уродливое его подобие. В связи с этим вся повесть поделена на два фрагмента: «Русский язык» (главы «Котэ», «Мем», «Аффтар, выпий йаду» …), и «Нерусский язык» (главы «Последний кабак у заставы», «Беседа любителей русского слова», «Заячий тулуп», «Русь», «Варьете»...) Кроме того, чем глубже мы погружаемся в прежний, уже нерусский язык, тем более древними и поэтичными становятся эпиграфы.

Несмотря на линейность и общую простоту композиции, хотелось использовать как можно больше глобальных концептов и образов, проходящих через всю повесть, а также широкий спектр символов, раскрывающих очевидные и понятные элементы повести с совершенно новой стороны.

 

Вот, собственно, и всё.

 

Теперь вы можете просто положить эти листы в тёмный ящик и выбросить их из памяти. А можете всё-таки прочесть повесть.

 

 

ДО СВИДАНИЯ, ПОТАПЫЧ!

Рассказ

 

На первый День рождения Зосе подарили мягкую игрушку. Это был плюшевый мишка. У него густая шерстка шоколадного цвета, светлая мордочка с черным кожаным носиком и выразительными блестящими глазками. На груди красуется большой клетчатый бант.

– Посмотри, Зося, какого тебе Михайло Потапыча мама купила, – сказал отец, протягивая игрушку дочери.

Малышка обняла медвежонка крошечными ручонками и сказала:

– Тапыч.

Она, конечно, хотела сказать Потапыч, но у нее это пока не получалось. И с тех пор все стали называть медвежонка Потапычем.

Зося очень полюбила новую игрушку и всюду брала его с собой. Даже за стол она садилась только с Потапычем.

Каждый вечер, ложась спать, Зося сначала укладывала в постель медвежонка, заботливо укрыв его одеялом, чтобы он не замерз, а после ложилась сама.

– Спокойной ночи, Потапыч, – шептала она, целуя медвежонка в мягкий кожаный нос, – я тебя очень люблю.

«Спокойной ночи, Зося! Я тебя тоже очень люблю», – как будто отвечал он.

Потапыч, конечно, не мог ответить, но на его доброй плюшевой мордочке появлялось выражение бесконечной благодарности и любви.

Однажды Потапыча забыли в гостях, и Зося долго не могла заснуть. Мама, присев на край кровати, ласково погладила дочь по голове.

– Зосенька, Потапыч уже спит, и ты засыпай, – сказала она мягким спокойным голосом, – утром он к тебе вернется.

– Правда вернется?

– Обязательно вернется!

И немного успокоившись, Зося уснула.

Когда утром она открыла глаза, то Потапыч уже сидел рядом и терпеливо ждал ее пробуждения.

– Ты вернулся, Потапыч! – воскликнула Зося, хватая медвежонка и прижимая его к груди. – Мы всегда будем вместе. Ну где же ты так долго пропадал?

 

Зося росла, а у Потапыча от постоянных игр и тисканий появлялись все новые и новые заплатки. Пушистый когда-то мех местами скатался и вылез, но Потапыч все равно оставался ее любимым медвежонком, самым лучшим другом.

 

Вот уже Зося совсем большая и в сентябре пойдет в школу.

– Мам, купи мне, пожалуйста, портфель побольше, чтобы и Потапыч влез, – просит она.

 

Сегодня выходной, но Зося проснулась очень рано, ведь они с папой собираются на горнолыжную прогулку. Отец иногда брал дочь с собой в горы, и Зося уже немного умела кататься на горных лыжах.

На кухне стояли два собранных рюкзака, большой и маленький, в которых было все необходимое.

– Уже проснулась? – спросил папа, накладывая завтрак.

– Угу. А мама еще спит?

– Спит. Давай не будем ее будить, пусть поспит. Ведь мы с тобой самостоятельные.

Зося кивнула.

– Пап, можно я возьму с собой Потапыча?

– Зачем с собой таскать лишние вещи? Тебе тяжело будет. Лучше пусть Потапыч подождет тебя дома.

– Он не лишний, и он тоже хочет поехать, – не унималась Зося. – Ну, пожалуйста!

– Делай, как хочешь, – махнул рукой отец.

– Спасибо, папочка, от меня и от Потапыча!

Она бросилась к отцу на шею и расцеловала его в обе щеки.

Зося поскорей закончила завтракать и побежала собираться. Первым делом она посадила медвежонка в свой рюкзачок и строго сказала:

– Сиди тихо, Потапыч!

– Зося, ты готова? – раздался из комнаты голос отца.

– Готова, папочка, уже иду, – откликнулась она.

Большие настенные часы показывали 7 часов 30 минут. Скоро должен подойти автобус. И они, прихватив с собой лыжи, тихонечко, чтобы не разбудить маму, вышли из дома.

Поездка в автобусе прошла незаметно. Зося сидела, прижавшись щекой к оконному стеклу и с интересом смотрела на проплывающий за окном зимний пейзаж. Вскоре высотные дома остались позади, и по обеим сторонам дороги потянулись бесконечные вереницы заснеженных деревьев. Автобус выехал за пределы города.

И вот уже перед ними простирается невысокий горный хребет с мягкими, округлыми очертаниями вершин.

Пологие склоны покрыты кустарником, и кое-где встречаются небольшие сосенки и ели. У подножия гор, по обе стороны основного склона, расположились подъемники. Здесь много пологих спусков и трасс для начинающих, именно поэтому Зосин папа выбрал это места для катания с дочерью. Отличное место для отдыха с семьей.

День выдался на удивление прекрасным. С утра светит яркое солнце, и снег сверкает разноцветными искрами, блестит, переливается.

Легкий морозец, и почти нет ветра. В такой день очень приятно встать на лыжи и скатиться с горного склона.

– Папочка, посмотри какая красота! – воскликнула Зося.

– И свежий воздух! Отличное настроение и заряд бодрости нам обеспечены! – отозвался отец.

– Потапыч, а тебе нравится? – спросила Зося

Она посадила медвежонка в рюкзачке так, чтобы он мог выглядывать наружу без риска вывалиться через приоткрытую молнию.

Они пошли к подъемнику. Несмотря на то, что был выходной, лыжников было немного, и очередь на подъемник отсутствовала.

Отдышавшись и немного отдохнув, протерев очки от облепившего их снега, Зося и папа снова и снова спускались вниз. Слегка уставшие, но счастливые и довольные, с раскрасневшимися щеками и сияющими глазами, они поднимались вновь.

Потапыч катался вместе с ними, сидя у Зоси в рюкзачке, он чувствовал, как они то поднимаются вверх, то съезжают вниз. Сквозь приоткрытый клапан рюкзака он мог видеть, как небо то приближалось к нему, то снова удалялось.

Кататься с гор было очень весело, но зимний день короток, и прогулка незаметно подошла к концу.

– Зося, давай собираться, скоро приедет автобус. Надо ехать домой, – сказал папа.

– Папочка, можно я еще два разика скачусь?

– Хорошо. Давай быстрее, и пойдем.

И Зося снова стала весело забираться на гору. И вот она уже катится вниз по пологому склону. Тут внимание Зоси привлекла группа молодых сосен, росших по самому краю небольшой расщелины в скале. Одну из них облепила стайка небольших, похожих на пушистые комочки птичек с красноватой грудкой. Они сидели на ветках, выпятив яркие грудки вперед и, оглядываясь по сторонам. Издали казалось, что в ветвях горят красные фонарики. Это были снегири, Зося их сразу узнала. Она подошла, поближе и взобралась на небольшой выступ из снега и льда, чтобы получше рассмотреть красивых птиц.

Вдруг ледяная глыба, хрустнув, надвое раскололась под ногами девочки, Зося пошатнулась и начала скатываться вниз по скользкому отвесному склону. Испуганная стайка снегирей вспорхнула и улетела прочь. Лыжи заскользили по обледенелому участку трассы. Зося попыталась ухватиться за мохнатую ветку сосны, но тоненькая ветка не выдержала, девочка сорвалась и скатилась вниз по обрывистому склону на дно расщелины.

При падении она больно ударилась коленкой, а обе лыжи были сломаны пополам.

Зося очень испугалась. Она стояла молча, не произнося ни звука. Перед ней была сплошная ледяная стена, и кругом ничего, кроме снега и камней.

Когда девочка опомнилась, собрав все свои силы, она попробовала выбраться, цепляясь пальцами за выступы в скале, но постоянно соскальзывала вниз. Где-то там, наверху было спасение, но Зося никак не могла выбраться из ледяной ловушки.

– Помогите! Я здесь! На помощь! – изо всех сил закричала она.

Но снаружи никто не отзывался.

Зося села на камень, вытащила из рюкзака Потапыча, крепко обняла его и заплакала.

– Мы обязательно выберемся отсюда. Ты слышишь, Потапыч, обязательно выберемся.

В пещере было темно. И только сверху падала узкая полоска света, но и она скоро пропадет, так как день подходит к концу, и солнце уже садится. Здесь было холодно, гораздо холодней, чем наверху и Зося вся дрожала. Она сняла уже совершенно мокрые варежки и потерла свои покрасневшие от холода худенькие ручки.

В рюкзачке у Зоси еще оставались бутерброды и маленький термос с чаем. Но прогулка подходила к концу и чай в термосе успел остыть.

– Главное не заснуть, а то можно замерзнуть. Не спи, Потапыч, не спи.

– Не бойся, Потапыч, не бойся, миленький, нас обязательно найдут, – добавила она, стараясь утешить друга.

Зося взглянула на Потапыча. Он сидел в сугробе и доверчиво глядел на нее своими добрыми пластмассовыми глазами. Зося и Потапыч столько вместе пережили и счастливых, и грустных минут.

– Я не могу выбраться отсюда, – решительно сказала она, – но я знаю, как спасти тебя.

Затем Зося сняла свой красный шарфик и обмотала им Потапыча, чтобы он не замерз. Крепко обняла его, поцеловала в плюшевую мордочку и прошептала:

– Ничего не бойся.

Она посильнее размахнулась и выбросила медвежонка наружу.

– Прощай, Потапыч! Наверное, я тебя больше никогда не увижу, – тихо прошептала она. Но немного подумав, громко крикнула: – Нет, не прощай, а до свидания! Конечно же, до свидания!

Теперь она осталась совсем одна и ей стало страшно. Очень хотелось плакать. Она уже собралась заплакать, но представив, как Потапыч сидит за столом с мамой и папой и пьет из блюдечка горячий чай, улыбнулась. Потапыч был спасен!

Мечты немного успокоили, ее разморило, и Зося привалилась на огромный сугроб. Холода уже не чувствовалось, и глаза начинали закрываться, она засыпала. Усталость взяла свое, и через минуту Зося уже крепко спасла.

А наверху тем временем спасатели отчаянно пытались отыскать девочку в этой огромной ледяной пустыне.

Очень скоро стемнеет, а с последним лучом солнца исчезнет и последняя надежда на спасение ребенка.

И вдруг раздался крик:

– Смотрите! Там, возле сосен, что-то есть, вроде игрушка, – закричал молодой парень, одетый в форменную куртку.

Все бросились к тому месту, куда он указывал.

– Да, точно игрушка! Плюшевый мишка!

– Девочка должна быть где-то здесь! Ищите, ищите!

– Здесь за соснами расщелина, надо ее осмотреть.

И, обвязав вокруг пояса веревку, спасатель спустился вниз. И вскоре до всех донесся его радостный крик:

– Девочка здесь!

Зося, приоткрыв глаза, сквозь сон увидела чьи-то большие, мозолистые руки и нашивку на рукаве «МЧС России»

– Уже все позади. Теперь все будет хорошо, малышка, – сказал, широко улыбаясь, молодой парень в форменной одежде. Он подхватил ее на руки и понес.

Поднявшись на поверхность, Зося сразу увидела папу. Он молча стоял возле нее, а его глаза были все еще влажными от недавних слез. Он беззвучно плакал.

– Это твоя игрушка? – спросил человек в форме.

– Моя, – еле слышно ответила Зося и улыбнулась, увидев Потапыча.

– Возьми. И держи крепче спасителя, – весело сказал он и протянул Зосе медвежонка.

Потапыч был весь в снегу. Лапа была слегка порвана и болталась, но это ничего, Зосе уже не раз приходилось чинить старого друга.

И вот Зося уже в вертолете, заботливо укутанная в теплый шерстяной плед, летит домой, к маме. Рядом с ней сидит отец и, тепло улыбаясь, смотрит на нее. К груди она крепко прижимает Потапыча. Теперь ее занимает только одна мысль: «Как же так получилось, что она спасала Потапыча, а вышло так, что он спас ее?»

А вслух сказала:

– Вот видишь, папа, Потапыч не лишний.

– Да, он у тебя герой, – искренне согласился отец.

И отец крепко-крепко обнял ее и уже не выпускал из своих объятий всю дорогу. Дома их ждет мама, и очень скоро они ее увидят.

 

 

ЧУДАКИ, ИЛИ БОЛЬШАЯ МЕЧТА МАЛЕНЬКОГО ГОРОДА

Сказка

 

Жил-был Маленький город. Он был очень маленький и сильно этого стеснялся. Его вымощенные камнями улочки и тесно прижавшиеся друг к другу домики с разноцветными крышами, казались почти игрушечными . И больше всего на свете Маленький город мечтал вырасти. Встречаясь с Большими городами, малыш всегда очень робел перед ними.

«Вот бы мне вырасти и стать таким же большим», – мечтательно думал он.

А вслух только тихонько вздыхал. И напрасно легкий Ветерок ласково трепал верхушки его крыш, пытаясь утешить. Он будто говорил ему: «Не грусти, малыш!»

Каждый вечер, укладываясь спать, городок просил Ветерка рассказать ему о Большом городе.

– Ну, во-первых, он очень большой, – начинал свой рассказ Ветерок, – на улицах много людей и машин. И еще много высотных домов, которые называются небоскребы.

– Вот бы мне хоть один такой небоскреб, – мечтательно прошептал Маленький город. И снова глубоко вздохнул. – А еще?

– А еще там есть метро – это такие поезда, который ездят под землей. Они очень быстрые.

– А еще там много различных кафе, супермаркетов, музеев и кинотеатров, – продолжал рассказывать Ветерок.

– Ветерок, скажи, пожалуйста, а там много огоньков?

– Очень много, Маленький город. Когда наступает вечер, то повсюду загораются разноцветные огни.

– Это, наверное, очень красиво, – тихонько сказал малыш. И испустил еще более глубокий вздох, чем обычно.

Словно волшебные сказки он слушал рассказы Ветерка и незаметно засыпал. Ему снились высотные здания, которые называются небоскребы, и подземные поезда в метро, и огромные супермаркеты, кинотеатры и музеи – все это сияло, сверкало и переливалось миллионами разноцветных огней.

Большой город не замечал вздохов Маленького города. Он был очень занят. Жители Большого города тоже были очень занятыми, не тратящими напрасно ни минутки драгоценного времени. Они занимались важным делом, которое уважительно называли «Бизнес». Они всегда куда-то спешили, а когда встречались, не останавливаясь, кивали друг другу и шли дальше. Или просто говорили «Привет», так было короче. А иногда и вовсе проходили мимо, не замечая друг друга.

Большой город рос и становился еще больше, и в нем появлялось еще все больше фабрик, заводов, машин и разных полезных механизмов. И словно грибы после дождя, росли небоскребы, один выше другого. Но оставалось все меньше цветов и деревьев, и все реже было слышно пение птиц.

Жил в Большом городе один Чудак, который мог попусту тратить драгоценное время. Как его на самом деле звали, уже никто и не помнил. Так как все его давно называли Чудак, то он уже привык к этому имени.

Каждое утро он встречал восход Солнца, радуясь приходу нового дня. А вечерами он садился на берег реки и любовался закатом, вспоминая все хорошее, что произошло за день.

Возле дома Чудака был прекрасный сад, в котором росло много красивых цветов. И он даром раздавал их.

– Зачем тебе нужны все эти цветы? – говорили ему соседи. – Посади что-нибудь полезное.

Но Чудак только пожимал плечами

Поговаривают, что цветы у него были необыкновенные. Бывало, проходит мимо печальный человек, а Чудак подарит ему букетик и у человека появляется на губах улыбка.

А еще он кормил птиц. Каждое утро Чудак выходил на крыльцо и отдавал птицам половину своего завтрака.

– Чудак, – говорили все.

А по вечерам в хижине Чудака собирались дети, и он рассказывал им чудесные сказки.

– Зачем он зря теряет время? – удивлялись люди. – Ведь за это время можно было бы сделать столько всего действительно нужного. – Что с него возьмешь? Чудак!

Однажды Серьезный Житель Большого города поехал по своим Очень Важным делам в Маленький город . Закончив работу, он решил отдохнуть и прогуляться по городу. Вдоль маленьких, но аккуратных и красивых улочек стояли хорошенькие, ухоженные домики. И житель Большого города невольно залюбовался скромной красотой М аленького городка. А какой здесь был чудесный воздух! И как много было садов и цветов!

Все местные жители при встрече всегда здоровались друг с другом. И каждый, проходя мимо, останавливался, снимал шляпу и здоровался с ним, желал ему здоровья. «Здравствуй» – это же значит желать здоровья.

Жители Маленького города очень напоминали ему Чудака из Большого города.

«Совсем не похоже на наш Большой город, где все всегда заняты, все куда-то спешат», – подумал Житель Большого города.

Он сел на резную скамеечку, стоявшую в саду под большим деревом. Вокруг пели птицы, и повсюду разносился дивный аромат цветов.

«Очень красивый сад, – подумал он. – Такой же, как у нашего Чудака».

И тут вдруг Серьезный Житель Большого города вспомнил, как когда-то в детстве ходил к Чудаку в гости, пил чай и слушал его волшебные сказки. А звали его тогда не Чудак, а Добряк. И на душе у него стало легко и весело.

– Какой славный городок! И видно, жители очень его любят, – сказал он вслух. – Останусь-ка я тут жить».

Эти слова, подхваченные Ветерком, услышал Маленький город и очень обрадовался. Он понял, что совсем не важно – большой ты или маленький город. Самое главное, что в этом городе живут хорошие, добрые люди, которые его очень любят! И говорят, с тех пор у Маленького города дела пошли намного лучше. И он даже заметно подрос.